Темная лошадка

Глава 9

Ивайло смотрел на горизонт. Его вахта закончилась, но он не спешил в свою койку, хоть и очень устал. Моряк вдыхал сырой аромат холодного океана и пытался разглядеть вдалеке острова, к которым они плыли и плыли. Попов мечтал скорее увидеть земли Российской империи, где ему помогут вернуться к Райне, детям, названому брату — домой.

— Джонни, что высматриваешь в море? Скучаешь по Русским островам? — тихо подошёл к нему сзади приятель.

— Барти! — обернулся Попов, — Почти напугал! Нет, совсем не скучаю, очень уж капитан Кук злой после них.

— Да уж, когда капитан увидел крест с надписью, что острова открыты русскими, то просто взбеленился!

— Он совсем тронулся от злости. Сорвался на этом туземном вожде, не заплатил местным, велел дать залп поверх толпы…

— Взревновал капитан, что ли, что они первыми открыли острова…

— Вряд ли, Барти. Сколько островов мы видели, и так он себя не вёл. Зачем было ссориться с туземцами?

— Как они злобно глядели нам вслед!

— Да уж, рассвирепели они знатно, Барти… Не хочется мне туда возвращаться.

— А куда хочется? На свою Камчатку?

— Барти! Я же рассказывал тебе про моё море?

— Конечно, Джонни! Много раз! Я даже опасаюсь, не слышал ли кто-то из команды твоих рассказов. Не заподозрил ли кто, что ты, — валлиец настороженно оглянулся, нет ли кого-нибудь рядом, — русский!

— Барти, помни, что я наполовину француз из Саванны[1]!

— Я никому никогда…

— Ты единственный, кому я здесь доверяю, Барти. Пусть так и будет! — успокаивающе повёл ладонью Ивайло.

— Джонни, ты же возьмёшь меня с собой? — Вильямс, схватил приятеля за руку и робко заглянул тому в глаза, — Мне же тут не жить! Старый Хэнк твердит, что я приношу несчастье…

— Не бойся, Барти! Я тебя не брошу. Мой шурин достаточно богат, и ты не пропадёшь. — улыбнулся ему Попов в ответ, — Мы вместе добреемся до дома и вот тогда…

— Твой дом — действительно рай на земле, как говорят?

— По-моему, да. Мне там было хорошо.

— А почему ты скрыл, что ты русский? Эта история про Саванну? Про твой странный акцент?

— Я был в Саванне, Барти — там так говорят, что не поймёшь, французы это, англичане или ещё кто. — улыбнулся Ивайло, — А почему я назвался выходцем оттуда… Знаешь, Картарайт два раза запирал меня в трюме, когда в портах стояли русские суда. Не хотелось мне, чтобы и на королевском флоте делали то же самое. Пусть уж лучше я буду жителем североамериканских колоний…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Когда из-за горизонта показались скалистые берега неизвестной земли, англичане подумали, что достигли Камчатки. Кук решил идти вдоль края суши к северу, ища признаки поселений. Вскоре они увидели небольшую крепостцу под русским флагом, которую приняли за Петропавловск. Попов, однако, сразу понял, что это ошибка — слишком уж над строениями было много крестов. Так и вышло — за Петропавловск приняли Богородице-Симуширский[2] монастырь.

Обитель была небогата, довольно малочисленна, и предоставить Куку продовольствие была не в состоянии. Однако пополнить запасы воды англичане смогли. В монастыре на богомолье были недавно официально назначенный вице-наместником Иван Чернышёв с сыном Григорием, которые выступили представителями власти.

Англичане получили информацию о курсе к столице наместничества и вскоре отчалили. Ивайло даже не подумал бежать именно здесь — маленький монастырь был явно не в состоянии сопротивляться английским кораблям, лучше уж подождать до самого́ Петропавловска. К тому же, пусть монахи и настоятель весьма неодобрительно смотрели на заморских гостей, они даже вооружились и выкатили к причалу две небольших пушечки, но вот Чернышёв с сыном были с британцами весьма любезны. Риск быть выданным в таких обстоятельствах — слишком велик.

Ночью же корабли внезапно вернулись к острову. Встали в дрейф в стороне от монастыря и ожидали чего-то. Попов ночью был на вахте, что оказалось весьма удачным. В темноте он услышал шлёпанье вёсел по воде. Ивайло закричал. Выяснилось, что гостей ждут. Сам Кук вышел навстречу. Пришельцы говорили по-английски и делали это очень уверенно.

Ивайло с удивлением узнал в старшем их них младшего Чернышёва. Такой тайный визит одного из главных представителей русской власти в здешних местах показался Попову крайне подозрительным, и он постарался узнать больше о происходящем.

Переговорщики особо и не скрывались, рассчитывая на невозможность утечки информации к русским, и уже тем более не подозревая, что среди экипажа скрывается подданный императора Павла. Ивайло смог подслушать немного, но и этого хватило. Русский аристократ сообщил Куку множество фактов об обороне наместничества, состоянии армии и флота, а также передал карты русских берегов, а в обмен на этот подарок просил вывезти в Англию его самого и его отца.

Однако карты были не предназначены для навигации, и Чернышёв обещал в Петропавловске достать их, как и множество интересующих их документов, а Кук в ответ принять изменников на борт.

Резолюшн и Дискавери подошли к Петропавловску в полдень. Марсовые ещё не увидели скалистые берега Камчатки, как им о приближении земли уже сообщили пушки небольшой бригантины, патрулировавшей воды Авачинского залива[3]. Перед входом в гавань их поприветствовали уже и укреплённые батареи порта. Произведя ответный салют, корабли Кука дождались лоцмана и горделиво подошли к причалам.

Такая торжественная стрельба была для Кука весьма неожиданной, ибо Чернышёв сообщил, что батареи не готовы. Кто же мог подумать, что игумен Иосиф не стал полагаться на Чернышёвых, а отправил голубиной почтой депешу наместнику, а тот заставил срочно установить все орудия, чтобы быть готовым к первому визиту европейских гостей. Люди работали без сна и отдыха и справились с задачей, пусть всё было сделано на живую нитку, но орудия смогли себя показать и внести сомнения в головы англичан.

Корабли британцев у причала встречал только капитан порта, который совершенно равнодушным тоном сообщил, что корабли попадают под карантинные правила. Значит, выход на берег возможен исключительно через две недели изоляции. Желаете попасть в Петропавловск — извольте, вон городок. Наместник в отъезде, будет через несколько дней — за ним послано.

Кук орал, возмущался, требовал, но получил единственный ответ — о прибытии англичан не были проинформированы столичные власти. Никто в Лондоне не поставил в известность русского посланника. Так что, Кука не ждали, и никаких исключений для него не было предусмотрено. В общем — сидите на кораблях, ожидайте наместника. И капитан порта отбыл на берег. Суда окружил караул, а стоявший неподалёку двухмачтовый галиот[4] демонстративно не стал закрывать пушечные порты. Англичане были возмущены, но поделать ничего не смогли.

Экипажи начали роптать. Перед ними лежал немаленький город, в нём было множество деревянных домов, среди которых явно наблюдались и питейные заведения. По набережной на виду у англичан гуляли люди, в том числе и молодые дамы, заинтересовано поглядывая на пришельцев. Видит око, да зуб неймёт. Волновались даже офицеры.

На второй день в экипажах матросы совсем распоясались, вахтенные почти перестали следить за порядком и вот здесь уж тянуть дальше причин у Ивайло не было. В сумерках они с Вильямсом тихо спустились с кормы и вплавь направились к дальнему пирсу. Вода была холодной, но ребята были молодые и здоровые, добрались. Там их уже поджидали русские солдаты.

— Братцы! Я свой, русский! Из Чёрного городка, который раньше Очаковым был, на Чёрном море! Ивайло Попов!

— Свой! Гляди-ка! А как ты здесь-то оказался?

— Долгая история. Ведите-ка нас ребята к старшему начальнику! Государственное дело!

Дело было столь важным, что дежурный офицер сначала разбудил местного главу тайной экспедиции, а тот уже самого́ наместника, который, конечно же, был в городе.

— Уверен, щучий ты сын? Слова твои хульные[5] на ближнего моего помощника направлены! Я Ивана Григорьевича знаю! А брат его Захар, тот вообще… Врёшь!

— Нет, Ваше Высокопревосходительство! Не вру! Всю правду говорю! Молодой Чернышёв был, себя Григорием Ивановичем называл. От имени отца, графа Ивана Григорьевича просил капитана Кука о покровительстве! Про Захара ничего не слышал! — твёрдо стоял на своём Ивайло.

Панин, пусть и не поверил в слова Попова, но проверить их посчитал нужным. Пока шло расследование, сидели Ивайло с Барти в остроге, хоть и в сухих и тёплых камерах, но в одиночных и без окон. Как настрадался валлиец, и не описать — страшно ему было, в чужой стране, вдалеке от единственного друга. А вот Ивайло был почти счастлив — пусть он в тюрьме, но дома, дома!

Слова дезертиров подтвердились. Чернышёвы были виновны в измене. Панин не стал держать такое преступление в полной тайне, слишком уж опасно было подобное — могли заподозрить и предательство уже с его стороны. Григорий, Иван и Захар были арестованы, допрос проводился в присутствии всего руководства наместничества.

Бывший фельдмаршал был чудовищно подавлен и просто молча смотрел в одну точку, не реагируя на происходящее. Он не имел отношения к преступлению брата и племянника — никаких доказательств его измены, кроме слов Ивана, не нашли. Часть документов, подготовленных для Кука, были затребованы им. Но, похоже, всё было сделано лишь от его имени, часть его подписей была подделана… Захар был подавлен предательством своих любимых родственников, особенно племянника, в котором видел сына и наследника. Его боль почувствовали все, и общее мнение своим вопросом выразил Бибиков:

— Зачем же Вы так с Захаром Григорьевичем-то?

— Да пусть он сдохнет, неудачник! — окрысился младший Чернышёв. Дядя его даже не пошевелился, и тогда племянник продолжил оскорблять его, выбирая самые отвратительные эпитеты для своего старшего родственника.

— Хватит! — не выдержал даже старый царедворец Панин, — Что же Вы, Иван Григорьевич, не уймёте отпрыска? Неужели Вас не смущают оскорбления, которыми сыпет его грязный рот, обрушивая мерзости на Вашего старшего брата?

— Он прав. — презрительно кривя губы медленно проговорил Иван, — Захарка — виновник всего, что с нами случилось. Противен он мне! Что смотрите? — глаза его загорелись злобным огнём, а голос резко начал набирать силу, — Вы-то что, довольны тем, как живёте?

Вы, соль земли? Над империей власть имели! Сколько душ у каждого было? Сколько земель? Дворцов? Императоров своей волей ставили! А теперь? В избах живёте! На грубых простынях спите? На балу, когда в последний раз плясали? Вина́ французского пробовали? Как мужики живём! Мы! Я Чернышёв! Не смерд какой! Не хочу и не буду это терпеть!

А он! Он — ничтожество! «Волей трона пали — волей трона возвысимся!» — лицо его мерзко скривилось, а голос загнусавил, — «Терпи, братец, вновь поднимемся с империей вместе!» А я не хочу с империей! Хочу сам! Не хочу ждать! Сын мой в грязи растёт! Не буду! — глаза его выпучились, а палец тыкал в присутствующих, — Тебе ли, Никита Иваныч, нравится такая жизнь? Али тебе, Александр Ильич? Мы…

— Хватит! — на лице Панина было написано такое омерзение, что от него повеяло, казалось, ледяным ветром, — Честь свою на шёлковые простыни разменял! Грязь ты, а не дворянин! Роскошь тебе нужна? Власти мало? Ты погорел вместе с нами! Но тебя не казнили, а дали возможность снова вернуться наверх! А ты, про простыни и вино… Не могу слышать такое! Есть ли что кому сказать, друзья мои?

Александр Куракин поднял голову и спокойно произнёс:

— Ерунда какая-то. Что они говорят? Мол, живём в избах, спим на дерюге, едим простую пищу, балов нету, дворцов, от престола далеко… А вон на набережной мой новый каменный дом строится, на Матвеевом острове поместье мне размечено, и там уже почти двести человек лес сводят, скоро крестьяне там пахать начнут. Бельё у меня из шёлка, присылают уже, вина́ италийского просил, обещали к концу года доставить.

А власть над империей… Нам такие земли дали, пусть и далеко от столицы, но ведь земли-то огромные — чуть ли не пол-Европы! Да и государь обещал, что сможем вернуться, коли захотим, конечно… А главное — честь моя при мне! Дел, правда, ещё невпроворот, но ведь интересно, да и будущее неплохое видится.

Иван и Григорий Чернышёвы пытались кричать, но собравшиеся испытывали к ним глухое презрение и слушать их более не желали — всё было понятно, их вывели. А Панин устало обратился к оставшимся в комнате:

— Ладно, что делать-то будем?

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Следующим утром капитан порта сообщил Куку, что наместник прибыл в город и готов принять его. Англичанин не стал тянуть время и сразу сошёл на берег, где его уже ждала карета. Она была крепкой, добротной, хотя и весьма неказистой. До этих пор Кук и его офицеры видели в городе только маленький участок набережной напротив их причала, но теперь они получили возможность обозреть значительно больше.

Город строился и перестраивался. То здесь, то там среди деревянных домишек стояли остовы новых каменных зданий, они увидели даже два явных дворца, возводимых для влиятельных сановников. Многие улицы мостили, кареты и повозки были весьма нередки. Прохожие одеты были очень разнообразно, некоторые в диких необычных одеждах, а кто и в костюмах европейского образца. Женщин было мало, зато солдат они увидели множество — небольшие команды до тридцати человек маршировали в разных направлениях. Они даже заметили два артиллерийских орудия, деловито следующих в сторону порта.

Кук сквозь зубы процедил своим спутникам:

— Это дешёвое представление! Посмотрите, в этом отряде солдат снова шагает рыжий солдат с порванным рукавом. Я вижу его сегодня уже в третий раз! А уж пушки они точно для нас перегоняли!

Капитан Клерк задумчиво ответил ему:

— Да, Джеймс, ты внимателен… Только вот все эти строящиеся дома, порт, батареи, да и этот монастырь на островах… Русские здесь решили обосноваться… Надолго…

Переговоры прошли трудно, Кук вёл себя довольно высокомерно, но здесь с Паниным было сложно конкурировать — потомственный аристократ мог дать в чванливости огромную фору любому, особенно если ему нужно, а тем более, когда против него какой-то сын подёнщика. Наместник был совсем не рад появлению в краях, которые он считал своей вотчиной, конкурентов. А Кук искренне думал, что все земли на свете являются собственностью Британии, тем более когда его в этих идеях подкрепляло адмиралтейство в Лондоне.

Капитан просил у Панина возможности выхода команд на берег, снабжения, а вообще свободы торговли и навигационных карт новых земель. А наместник в ответ просто посылал его. В Санкт-Петербург, конечно! Разве может настоящий дворянин грубить, тем более иностранцу!

— Территория наместничества, милостивый государь, по своему статусу, недоступна для чужеземных подданных. Ваши суда попадают под правила карантина, ибо приплыли из земель дальних, в которых могут быть самые неприятные болезни, что мы не желаем видеть в русских землях! — тонко издевался над британцем Панин, но на почти идеальном английском.

— Но мои моряки устали и хотят вступить на твёрдую землю! Они мечтают о свежем мясе, овощах, фруктах! Нам нужна вода!

— А тогда при чём здесь свободная торговля?

Такая пикировка не могла закончиться ничем хорошим. Кук это вовремя понял и попросил перенести дальнейшие переговоры на завтра, а пока хотя бы поставить ему немного продовольствия. В этом Панин ему не отказал. А на следующее утро состоялись два события, которые ещё более изменили мнение англичан.

Во-первых, выяснилось, что за ночь дезертировали ещё пять человек. Оказалось, что вчера в карантинном карауле возле кораблей полдня стоял ирландец! Настоящий ирландец из Ньюри[6]! И этот мерзавец полдня рассказывал экипажу «Дискавери», как голодал в Ирландии, как ему повезло попасть в Россию. Его истории про огромные наделы земли и освобождение от налогов, про дополнительные возможности для отставных военных вызвали живой интерес среди матросов. Весьма вероятно, бегство продолжится и дальше, если учесть, что первыми с корабля исчезли два старшины — помощник плотника и рулевой.

А во-вторых, в порт пришёл большой русский фрегат. Не менее, чем сорок дополнительных пушек лишали жёсткую игру всяческих перспектив. Так что, Кук смягчил позиции. Лоции он надеялся получить через Чернышёвых, не догадываясь, что этот канал информации уже закрылся. А торговля, что же, пусть поработают дипломаты в Лондоне… Ему сейчас нужны вода, продовольствие и возможность изучать местные берега.

Два дня ждал Кук в условленном месте русских изменников, но не дождался… Панин больше всего волновался о картах, которые получили англичане. Пусть и не навигационные, но понимание о занимаемых русскими землях они давали. А пока это было опасным — постоянные поселения только строились, порты не были толком защищены, кораблей было мало. Хотелось ещё несколько лет побыть вне пристального внимания европейцев и как следует укрепиться и обжить занятые территории.

Святой Пётр сопровождал британские корабли, чётко продемонстрировав нежелательность приближения к берегам, где действовал Шелихов. Кук видел его каждый день, даже после большого шторма русский фрегат нашёл их.

Только повернув в океан, англичане избавились от назойливого спутника.

Корабли Джеймса Кука не вернулись в Англию. Его экспедиция пропала без следов, Великий океан[7] действительно велик, и коварен… Панин волновался напрасно. Европа о русском расширении на восток узнает ещё нескоро.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Что же, Алексис! Не пора ли нам отпраздновать первую плавку на коксе в России? — Гаскойн взъерошенный как воробей, в расстёгнутом мундире, со следами сажи на щеке сиял такой радостной улыбкой, светился таким счастьем, что казался счастливчиком, выигравшим в жизни свой главный приз. Во многом это так и было.

Он действительно пошёл ва-банк. Карл Карлович, как его стали именовать в России, после осмотра строящего завода в Кривом роге, общения с Лобовым, разговоров со Смоляниным, который повёз шотландца по местным землям, ходатайствовал перед императорским приказом о строительстве ещё одного железоплавильного завода в Луганске. Он был поражён перспективами местности и очень уверен в своём успехе.

И уж тем более по нраву ему пришлись условия, которые озвучил ему лично император — и премия за строительство завода, и патентные платежи за внедрённые изобретения, и доля в прибыли будущего предприятия. Ему было трудно поверить, что где-то в мире ему могут предложить такие условия работы, и он сразу взял быка за рога. Однако же, император чётко ему сказал, что строительство в Луганске начнётся только после ввода в действие Криворожского завода и получения железа по цене не выше уральского, но с помощью каменного угля.

Лобов уже успел подобрать уголь нужного для коксования[8] качества, и Гаскойн согласился с его выбором. Приехавшие с шотландцем мастера оказались весьма нелишними в Кривом роге, стройка и налаживание производства пошли значительно быстрее. Приятели в опытах получили нужный результат, но будет ли достигнуто желаемое в большом производстве?

Им хотелось поскорее начать лить пушки, которые оба безудержно любили, и делать инвентарь, что требовала русская казна. А ещё нужна была сталь — Новороссийскому заводу для штуцеров[9] она очень бы пригодилась, а уж холодное оружие без неё никак было не сделать. Ярцов уже пытался воплотить в жизнь с таким трудом добытые в Англии технологии, но пока не выходило, и сталь получали по-прежнему в горнах.

И вот теперь в Кривом Роге получили первый металл.

— Чарльз! Спешишь, братец! Почём ты знаешь, что чугун хорош? — Лобов осторожничал, опасаясь, что первый блин может выйти комом.

— Что ты говоришь? Разве ты не замечаешь его цвет, как он течёт? Неужели ты не видел хорошего чугуна или забыл, каково это — плавить настоящий металл? Как он может быть неправильным? Наши мастера, вон, все уверены, что это именно такой чугун, за который не стыдно!

— Всё же, друг мой, давай пождём испытаний! Сглазить боюсь… Обмануть императора, это, я скажу тебе, такая вещь, которую я никому не пожелаю! Инженер Рихтер за подобное отправился прямиком на Камчатку, причём солдатом.

— Ха! ну и чёрт с тобой! Может, ты и прав — всё же таки первая плавка из местной руды и угля… Но завод точно уже работает! И цена-то у чугуна уже сейчас точно не дороже уральского, а дороги для угля и железа-то только налаживаются.

Праздновали они через два дня, когда после заключения о высочайшем качестве металла в Петербург ушла депеша об успехе и образец чугуна нового завода Кривого рога.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Что же ты такой грустный, Елизар? — огромный монах, когда-то давно бывший татем, по-дружески хлопнул задумывавшегося прапорщика по плечу.

— Да, вот что-то грустно мне. Вроде и при делах… — офицер Чумного Ертаула тяжело вздохнул.

— У, Елизар Демидыч! Что тебе не так-то? Сам же мечтал больше людей не хоронить постоянно! Что тебе, наш Великий Устюг[10] не по душе? Зазря, что ли, Владыко Памфилий тебя с собой потащил?

— Что ты, отец Агапий! — Лущилин замахал руками на монаха, — Радуюсь я! И город красивый…

— Так что тебя гложет-то?

— Не могу объяснить толком. Всё вроде бы хорошо. Наш Памфилий епископом стал, нас к себе вытребовал. И при деле, и со старым другом… Всё одно Чумной Ертаул возле границ сокращают, по России больше раскидывают, болезни-то и здесь бывают… Да и за Памфилия радостно — он всё же таки уже весь Ертаул окормлял, и вот сам патриарх его приметил. Глядишь, и не оставит его дальнейшим вниманием.

— Скучаешь ты! Привык, к опасности-то, а без неё… По себе помню… — Агапий грустно усмехнулся, — Места здесь тихие, Памфилий пока только приглядывается, а ты, Елизарушка, засиделся без дела. Отвык ты от обычной жизни! Отвык! Женился бы, али вдовушку какую нашёл, на крайний случай! Ты же завидный молодец, офицер, ертаульный, епископ тебя ценит!

— Смеёшься, отче? — подозрительно взглянул на монаха Елизар, — Точно! Чего потешаешься-то? Вот ужо владыке пожалуюсь!

— Ну вот, развеялся хоть! — широко улыбнулся Агапий, — Ладно! Меня Владыка Памфилий послал. Из Тотьмы[11] доктор Сычин написал — помнишь его? Он в Ертауле два года служил. Так Сычин городским врачом недавно туда назначен, хотел было там вариоляцию[12] начать, но, пишет, что местные что-то недовольны. Ещё и у деток какая-то зараза открылась. Просит помочь.

Да ещё и благочинный тамошний, человек новый, тоже что-то почуял. Тут же места, где всякие ещё языческие привычки живы. Вот Памфилий и хочет вместе с тобой поехать — посмотреть, что да как, да и делу благому помочь.

— Ясно, гарнизон в Тотьме небольшой — десяток инвалидов, ещё не переформировали даже. Но с моим десятком — справимся, коли что не так пойдёт!

— Очень ты, Елизарушка, напрягаешься! Дело-то небольшое, поветрия там вроде нет. Да и Владыка с тобой будет, ну и я тоже…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Дело небольшое! Поветрия нет! — шипел Елизар, зажимая резаную рану на груди Агапия, который неверящими глазами смотрел на тело епископа Памфилия. Маленький человечек лежал, свернувшись калачиком со своей вечной улыбкой на лице, словно спал, и только разбитый в крошево затылок свидетельствовал, что добряк мёртв. Непоправимо мёртв. Площадь была завалена телами, солдаты ходили между ними и искали выживших.

Не верилось, что в этот тёплый летний день, когда ласково грело солнышко, под горой медленно и спокойно текла Сухона, а деревянные домики подслеповато глядели на чистенькие улицы красивого русского городка, может случиться такой кошмар. Лущилин со своими людьми кинулся на дикие крики, которые раздавались с Соборной площади, и картина, что открылась ему — ужасала.

Беснующаяся толпа рвала городское руководство и инвалидную команду, составлявшую гарнизон. Сопротивлялся им только отец Агапий, который умело размахивал здоровенным наперсным крестом и отнятой у одного из нападавших палкой. Уцелевшие солдаты, оставшиеся без командира, пытались укрыться в Соборе, вяло отбиваясь прикладами.

Елизар сразу же начал действовать. Залп в толпу, потом ещё один — люди отхлынули. Инвалиды очнулись и также начали стрелять. Агапий с диким рёвом расшвыривал бунтующих, добираясь до епископа, оказавшегося вдали от него. Толпа рассеивалась, люди начали понимать, что они сотворили. Кроме Памфилия, были убиты гарнизонный начальник и доктор Сычин. Городской глава и настоятель Богоявленского Собора были изувечены.

Бунт вспыхнул неожиданно, когда епископ проповедовал с крыльца храма. Инвалидная команда просто не смогла поверить, что люди, которых они знали многие годы, способны сотворить такое. Агапия спасли только его рефлексы, отточенные годами, и расстояние, которое отделяло его от Памфилия.

Елизар сразу же начал искать виновных — весь его опыт и разум кричали, что так не может быть! Не может речь умнейшего и добрейшего владыки Памфилия, которого уже через несколько недель после появления в Устюге начали любить все прихожане, вызвать такой эффект! Это выступление было организовано заранее!

Гарнизонные солдаты смогли назвать тех, кто напал первым, а забинтованный Агапий с перекошенным от гнева лицом, спазматически сжимающий свой измятый в схватке наперсный крест, которым он разбил не одну голову на площади, развязал их языки. В городе был заговор. Причём возглавлял его местный гончар, умело вливавший в головы горожан дикую смесь из суеверий, домыслов и чудовищных искажений православия.

Он создал настоящую секту, причём делал это давно, очень давно, ещё с голода, который был здесь около пятнадцати лет назад. Сначала ему на руки играло противостояние никонианцев и старообрядцев, которое в здешних землях было очень серьёзным. Потом — слабость местных церковных сластей, слишком уж часто менялись здесь священники, не успевавшие понять свою паству.

Спусковым крючком для взрыва эмоций стала вариоляция, которая была представлена новоявленным пророком прямым путём в ад.

Исправить ситуацию должен был бы Памфилий, но он сделал это уже ценой собственной жизни. Вычистить осиное гнездо было уже делом чести для Лущилина и он старался. Агапий горел ничуть не меньше его, а может, и больше — покойный епископ был его другом и учителем. Примчавшийся вологодский губернатор Чорба[13] был вынужден признать, что следствие произведено отлично, виновные почти все выловлены либо определены и разыскиваются.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— И что, этот капитан де Рибас[14], действительно поднял бунт? — Алёша Акулинин, единоутробный брат[15] самого императора, очень заинтересовался рассказами главного русского начальника в Северной Америке.

— Что ты, Алёша! — захохотал Шелихов, — Он же ссыльный! Бунт — не то слово. Сам отказался служить при американской экспедиции, сбил отряд из десятка таких же безрассудных юнцов и ушёл жить за линию, что установил император. Свободы он, видите ли, захотел! Поселение основал, с туземцами торгует. Меха, правда, в мою скупную избу таскают, да и товары там же берут.

— А посмотреть на него можно?

— Алексей Григорьич, ты не нагляделся, что ли? Год, почитай, уже по нашим диким землям носишься. Мне-то положено, а тебе-то зачем? Сам же собирался в Петербург ехать. Так, глядишь, в этом году не успеешь до Охотска добраться!

— А я туда в этом сезоне и не собираюсь! — усмехнулся молодой человек, — Хочу ещё по островам проехать, по Камчатке…

— Ох, ну и планы у тебя! — в ответ засмеялся Шелихов, — Мне так и лучше, чай не один катаюсь. Да и брат твой…

— Да не волнуйся, Григорий Иванович, пишу я ему часто. Он точно о наших берегах не забудет! А о тебе всегда только хорошо отзывается!

— Да я не это имел в виду… — засмущался его собеседник, — Ладно, давай-ка тогда завтра поплывём к Осипу.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Осип! Осип! Люди! Что же за ерунда здесь творится! — Шелихов повернулся к сопровождавшему его офицеру, который был встревожен ничуть не меньше.

— Отрожек, похоже, пуст. Будто бы люди просто ушли! Никаких следов нападения, Григорий Иванович.

— Ох, дела мои грешные! Что же тут случилось-то?

— А что, Григорий Иванович, раньше такого не было?

— Что ты, Алёша, как же городок без присмотра оставить! Да и двое уже жёнок из местных себе завели, куда они-то ушли!

Акулинин нервно оглянулся. Только солдаты деловито шарили по избам, никого, кроме них, вокруг не было.

— Если кто напал, то почему же острожек не сожгли, да и не пограбили хотя бы? — рассуждал вслух Шелихов.

— Что делать будем? — спросил Алёша.

— Заночуем здесь, а утром пойдём следы искать. Пусть Павловка мне и не подчиняется, но всё же русские люди, да и странно всё так. Мало ли что…

— Что, Григорий, думаешь, нечистая сила?

— Какая нечистая сила? Вот туземцев боюсь! Европейцы непременно меха хотя бы утащили…

Утром следопыт из колошей[16] долго ходил вокруг крепости, потом уверенно сказал, что все обитатели поселения уже несколько дней как ушли в сопровождении большой группы местных жителей.

— Силой увели! — решил Шелихов, — Спасать надо!

И повёл русский отряд вдоль реки Вималы[17] по следам ушедших. Крови на пути не встречалось, трупов тоже не было — была надежда, что спасти отряд де Рибаса удастся. Шли два дня, пока не достигли большого туземного стойбища в излучине реки. Следопыт уверенно сказал, что уведённые именно здесь. Егеря Шелихова рассредоточились, приготовившись к сражению.

Туземцев было значительно больше, чем русских, и шансы на победу были только при внезапном нападении. Но что-то мешало Акулинину, какое-то чувство, словно камешек в сапоге…

— А почему туземцы не сторожат свой посёлок?

— Что?

— Ну, такое поселение должно охраняться! Местные племена режут друг друга непрерывно! Вы же сами мне рассказывали, Григорий Иванович! А здесь они все в деревне! Все! Жгут костры, орут и даже не думают об опасности!

— Действительно! Странно как! Давай-ка понаблюдаем за ними!

К вечеру они увидели, как в посёлок пришло несколько десятков туземцев явно из другого племени, но их встретили без какой-либо агрессии, даже радостно. В поселении всю ночь жгли костры и явно веселились. Наутро Шелихов решил войти в деревню и разобраться в происходящем на месте.

Русские плотной группой пошли по тропе. Посёлок действительно не охранялся. Там был праздник, большой праздник. Настолько большой, что на идущих по улице солдат никто только не обращал внимания.

— Похоже, что Осип научил местных пить брагу! Запрещено же спаивать туземцев! — шипел Шелихов, — Боже мой! Это же этот сукин сын!

На высоком помосте сидел белый черноволосый человек с орлиным профилем, украшенный перьями, бусами и кусками цветной ткани. Рядом с ним сидела молодая смуглая туземка очень миловидная и очень улыбчивая. Вокруг веселились, пили и ели многочисленные гости праздника, среди которых можно было заметить и европейцев.

— Все живы? — удивлённо спросил Акулинин.

— Похоже… Осип! Капитан де Рибас! Какого чёрта здесь происходит? — закричал Шелихов.

— О! De puta madre[18]! Какие люди! Губернатор! Какими судьбами! — капитан вскочил, ожесточённо зажестикулировал и кинулся к гостям. На земле он начал горячо обнимать Шелихова, периодически ругаясь по-испански, по-французски, по-итальянски и по-русски. Наконец, всё стало понятно. Исчезновение объяснилось, трагедии и не планировалось.

Молодой авантюрист женился. Женился на дочери вождя большого племени клосопов[19], правда делал это по туземному обряду, но всё-таки женился. А заодно и заключал союз с соседними шануками[20] и кламатами[21], которые и прибывали на торжество и безудержно спаивались женихом. Незнакомы были местные с ягодной брагой, которую в большом количестве делали русские.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

—Что привёз тятенька? Что привёз, что привёз? — голосил маленький Севка, ему вторила и совсем крохотная Настёна.

— Привёз, родные, подарочки! — смеялся Иван, подбрасывая радостно верещащих детишек к потолку. Нежно смотрела на них Татта, а муж её широко улыбался — он был счастлив. Любимая жена, здоровые дети, отличное хозяйство, что ещё надо для счастья!

— Вот тебе, Северьянушка, коняшка на колёсах! Из самого́ Ярославля! — сынок убежал в угол с восторженным визгом катать лошадку, — А вот и тебе, Настенька, медовый пряничек монастырский! А вот и тебе, Татушка-любушка, бусы императорского стекольного завода да плат шёлковый!

— Хорошо поторговал, Иванушка? — жена с достоинством примерила обновки и, смущённо улыбаясь, обняла мужа.

Тот погладил её уже совсем большой живот, поцеловал в губы и, снова широко улыбнувшись, сказал:

— Прекрасно, Татушка! Удачный торг был. Вот ещё какой подарочек привёз. — и он вытащил из мешка большой замотанный белой бумагой конус.

— Что это, Ваня?

— Сахарная голова[22], любушка! — смеялся муж.

— Сахар! Не может быть! Сколько же ты денег на него потратил! — с ужасом схватилась за щёки темнокожая красавица.

— Не бойся, Татушка! Не много! Сахар сильно подешевел — в Воронеже и Белгороде императорские сахарные заводы заработали и ещё будут. И нам предлагают свёклу растить — да не простую, а сахарную! Теперь сладкая жизнь начинается! — смеялся Никитин, кружа совсем потерявшую голову от радости жену.

— Сахар! Господи!

— Но и это ещё не всё!

— Что? Ох! — Татта даже присела на скамью.

— Обувку детям прикупил! Вот!

— Как же? Никогда у деток таких обновок не было! Как богатеи живём! — женщина даже всхлипнула.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Год выдался на редкость суматошным. Войны в Европе и Азии, польское восстание, бунты и волнения — вымотался я просто невероятно. Новый год 1779 виделся мне окном в светлое будущее. Можно будет работать спокойно, не переживая, что малейшая ошибка способна нанести нам ущерб, который в будущем было бы трудно исправить.

На столе у меня залежались уже несколько докладов, которые я отложил, так как не успевал всё обдумать и вспомнить какие-то мелочи, что вертелись в голове. Время, вот чего мне сейчас не хватало. И будущий год должен был мне его дать.

А пока — будем праздновать! Перед Рождеством был подписан и опубликован манифест «О возвращении земель русских», в котором я объявлял об окончательном присоединении к империи старорусских областей по Западной Двине, Западному и Южному Бугу. Территории отторгались по воле соседней Речи Посполитой и в полном с нею согласии. Я напоминал, что земли эти были русскими многие века и лишь случайно оказались вне империи, а теперь единство наше возвращалось. Звучные имена Владимира Красное Солнышко, Мономаха, Юрия Долгорукого словно драгоценные камни украшали мой текст.

На землях, относящихся прежде к Великому княжеству Литовскому, создавалось Двинское генерал-губернаторство, а тех, что ранее были частью Короны Королевства Польского — Волынское. На новые области распространялся закон о magna beneficium, то есть о мене дворянских земель на их территории на участки в наместничествах, и другие законы империи.

Права крестьян серьёзно увеличивались, и оставшаяся на этих землях шляхта воспринимала возможность обменять свои уделы на участки в наместничествах как манну небесную. Они просто выстроились в очередь. Я не мог нарадоваться, что бо́льшая часть местного дворянства, многочисленного как муравьи, переселилась в результате гражданской войны на запад в Речь Посполитую. Где бы нашёл территорию для размещения тысяч гонористых шляхтичей? А так — вполне нормально.

Пришлось устроить масштабные торжества. Праздновали и Новый год и воссоединение с западными землями. Фейерверк был потрясающим, три для ночи напролёт небо над Петербургом расцвечивалось всеми красками. Денег на такое представление ушло много, но оно того стоило — люди действительно воспринимали происходящее как улучшение жизни по всем направлениям, а праздник стал символом положительных изменений.

Меня же очень порадовало представление, которое устроила моя Академия наук. Такого я не ожидал. Даже не надеялся в ближайшем будущем увидеть… Это был полёт воздушного шара! Молодой новик Инженерного корпуса Аникита Никольский соорудил сложную конструкцию из пропитанного каучуком шёлка, наполнил его «горючим воздухом», подвесил под шар жаровню и полетел. Летал он, правда, не очень долго, но летал. Его красный шар, названный сферой Никольского или просто Никосферой, вызвал потрясение в мире науки.

Полёт Никосферы над городом вернул мне спокойствие и уверенность в правильности выбранного мною курса. Маленький красный шарик, парящий над ледяным заливом…

[1] Саванна — город-порт в устье реки Саванна в штате Джорджия США.

[2] Симушир — вулканический остров в Большой Курильской гряде

[3] Авачинский залив — залив Тихого океана у берегов Камчатки. На его берегу расположен город Петропавловск-Камчатский

[4] Галиот — парусное плоскодонное судно для прибрежного плавания

[5] Хульный — ругательный (уст.)

[6] Ньюри — город в Северной Ирландии

[7] Великий океан — Тихий океан (уст.)

[8] Коксование — процесс переработки топлива путём нагревания без доступа воздуха

[9] Штуцер — нарезное дульнозарядное ружьё.

[10] Великий Устюг — древний город в Вологодской области, один из центров освоения Русского Севера

[11] Тотьма — город в Вологодской области

[12] Вариоляция — достаточно примитивный вариант прививки от оспы

[13] Чорба Николай Иванович (1717–1781) — русский военачальник, генерал-майор

[14] Де Рибас Осип Михайлович (1751–1800) — русский военный и государственный деятель. Испанец по происхождению. Основатель и устроитель города Одесса.

[15] Единоутробные братья — неполнородные братья, происходящие от одной матери, но различных отцов

[16] Колоши (тлинкиты) — индейская народность, проживающая на юго-востоке Аляски и прилегающей части Канады

[17] Вимала — река Колумбия в Северной Америке, протекающая в Британской Колумбии, штатах Орегон и Вашингтон.

[18] Испанское ругательство

[19] Клосопы — индейское племя народа Чануки

[20] Шануки (чинуки) — индейское племя народа Чануки

[21] Кламаты — индейская народность Южного Орегона

[22] Сахарная голова — способ расфасовки сахара в форме конуса