Темная лошадка

Глава 12

Французы в октябре захватили Антигуа[1], лишив британцев крупной базы[2] в Вест-Индии, по сути, у них оставался только Барбадос, но англичане всё же не собирались сдаваться, даже потерпев чувствительное поражение. В океан вышла эскадра адмирала Байрона[3], в задачу которой входило исправление ситуации в Карибском море.

А для борьбы с пиратами и усиления позиций в Индии Восточной король Георг отправил в Калькутту сильную эскадру адмирала Хьюза[4], которая пришла туда правда уже в декабре, но после этого англичане получили полное преимущество на море. Адмирал оказался очень деятельным и системным человеком и сразу же начал бороться с угрозой ост-индской торговле, прилагая усилия к уничтожению баз пиратов.

Первым делом, ещё до Нового года англичане осадили Нагапатнам[5], столицу голландского Коромандела[6], всего через две недели он пал. А вот атака на Тринкомали[7], главный порт Голландского Цейлона[8], Хьюзу не удалась — помешал шторм, который сорвал выход судов с десантом. Но всё же войскам Ост-Индской компании удалось вычистить субконтинент от других европейцев, только на острове Цейлон удержались голландцы.

Третью проблему отплыл решать адмирал Родни[9], который направился к Гибралтару. Крепость на скале находилась в плотной блокаде испано-французского флота, голод и недостаток боеприпасов уже серьёзно угрожал осаждённым. Родни показал, что списывать англичан со счетов рано — в декабре он дважды разбил союзников.

Сначала талантливый флотоводец прорвал блокаду, одержав победу у мыса Сан-Висенте[10]. Затем добил уходящих испанцев при Финистере[11], потопив четыре их линейных корабля. Гибралтар получил снабжение и многомесячные усилия испанцев пошли прахом, а англичане вошли в новый год с ощущением, что им в очередной раз удалось перевернуть ход войны.

Ситуация в самих же воюющих странах была совсем не радужной — военные налоги, мобилизации, общее напряжение сил уже давали о себе знать. Начинались эпидемии, народные волнения вспыхивали то тут, то там. Но правительства видели победу и не были готовы отступать, водоворот всё больше и больше затягивал.

В Британии луддитов безжалостно давили войска, а поборы чиновников с заводчиков брались под контроль. Поток умелых работников с острова начал снижаться. Сейчас бы нам уже было очень сложно заполучить к себе специалистов, подобных Гаскойну.

Однако же на простецов внимания не обращалось, а шерсть снова начала приносить значительно больший доход лендлордам, чем хлеб, так что из сельской местности крестьян массово изгоняли. Толпы голодных людей шли в города, а там и без них царила антисанитария, которая выливалась в массовую смертность. Мужчин забирали в армию и флот, женщины и дети пытались найти себе пропитание.

Во Франции же волновались крестьяне. Слишком большие поборы с них требовали по случаю войны, а эпидемии выкашивали целые деревни. Армия королевства пыталась давить все волнения, но это отвлекало так много сил. Ситуация уже приближалась к абсурду — бо́льшая часть войск воюющих сторон боролась с внутренними проблемами. На коне была только Испания.

Иберийцы[12] ради этой войны передали соседям спорные территории в районе реки Уругвай[13] в Южной Америке[14], захваченные ранее в Семилетней войне, уже во время её получили могучий щелчок по носу, пытаясь взять Гибралтар. Но они были сильны, очень сильны. Испанцы получили неплохую выгоду в сражениях в Вест-Индии — их правительство выторговало у французов значительную часть Карибских островов, но, главное, у иберийцев появилась уверенность, что они могут бить англичан и на море и на суше, да ещё и выделились очень неплохие командиры.

Но нам такой рост боеготовности и самомнения Испании принесло проблемы.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Бей, Иван Севастьяныч, бей!

— Зосима, подноси порох! Быстрее, щучий ты сын!

— Ох, не сдюжим, мы Степан Михалыч!

— Прибью за такие слова, Емелька! Как есть, возьму грех на душу!

Бой шёл уже четвёртый час. Испанский фрегат без какого-либо предупреждения атаковал Павловск. Просто подошёл в лучах яркого полуденного солнца к берегу и начал стрельбу по городским строениям. Большим сюрпризом для гордых донов оказались круглые башни, которые от безысходности возводил де Рибас. Образцом для его фантазии послужили старинные генуэзские сооружения, которые бывший неаполитанец видел в детстве.

На первый взгляд смешные, они оказались весьма боеспособны — морские орудия фрегата не могли разбить толстые каменные стены башен. Когда они открыли огонь, то испанский корабль вынужден был перестать бить по берегу, и переключиться на них. Пусть пушки обороняющихся были и не очень большими, но всё-таки современными, стреляли они часто и довольно метко, а штуцерный огонь русских и туземных охотников выбивал экипаж испанцев. Рангоут[15] фрегата серьёзно пострадал, на палубу рисковали выходи́ть лишь самые смелые и отчаянные матросы и офицеры.

Но и одна из башен уже не могла ответить врагу, орудие на площадке было разбито, а в остальных ощущался недостаток пороха, который пытались подтащить из города. Счастье, что из Петропавловска успели привезти пушки и боеприпасы, а у артиллеристов осталось два дня на подготовку. Только вот порох весь не успели перенести в башни, и, похоже, фрегат скоро получит возможность обстрелять город.

Оставалась надежда, что испанцы сами не выдержат боя и отступят, но с каждой минутой она слабела. Женщин и детей уже выводили из города, а мужчины готовились защитить свои дома, дать, может быть, последний бой врагу. Послания к дружественным туземцам и другим посёлкам были отправлены, но помощь будет нескоро, и умирать придётся самим. Люди не желали отступать. Де Рибас пытался их уговорить уйти в лес, но все как один решили драться.

Осип мучился своей виной — ведь именно его безрассудство послужило причиной нападения. Мёртвые глаза Анисима Прошина, убитого на набережной, смотрели на него. Верный друг, соратник. У него только родился первенец, которому он, Осип де Рибас, стал крёстным отцом. Истекающая кровью Марфа Бурнашкина, бывшая солдатка, потерявшая одного мужа ещё в пути через Сибирь, но всё же нашедшая своё недолгое счастье, ставшая уже здесь женой мехоторговца.

Воевода знал всех своих людей, помнил их лица, имена, дни рождения детей, а теперь он терял их, по собственной вине, из-за раздутого самолюбия и готовности потакать глупым страстям. За его спиной немым укором возвышался огромный монах — отец Агапий, который прибыл с кораблём, привезшим ему орудия, припасы, пушкарей. Который ругал его несколько дней непрерывно, пока испанцы не напали. А теперь, монах перевязывал людей, тащил бочонки с грузом и молчал.

Де Рибас для себя твёрдо решил умереть, чтобы не смотреть дальше в глаза людей, доверившихся ему — ни в мёртвые, ни тем более в живые, которые будут укорять его. Осип схватил бочонок с порохом и попытался побежать к башне, но его остановила тяжёлая рука игумена.

— Охолони, глупый! Умереть ещё успеешь! Смотри вон!

С моря к Павловску приближался ещё один корабль. Корабль, который жители города хорошо знали, он бывал здесь не раз — Святитель Николай. Тридцать шесть его орудий легли на весы боя, а испанский фрегат San Carlos не мог маневрировать — сложно ставить паруса на разбитые реи, тем более, когда выход на палубу равносилен смерти.

Капитан Мартинес вынужден был сдать корабль. Горячий испанец с руганью обрушился на старшего русского офицера, который принимал его шпагу:

— Прокля́тый похититель земель и женщин! Сам Сатана помог тебе спастись от Божьего наказания! Но он не сможет тебе помогать вечно! Господь Бог и Святой Иаков…

— Я, вице-наместник Камчатского наместничества, Александр Куракин! Представьтесь и объяснитесь! Я не имею информации, что Испания объявила войну России. Что я упустил?

Куракин умел ставить людей на место. Десять минут разговора и обстоятельства разъяснились. Де Рибас, желая показать свою значимость, представился губернатором Русской Америки. Заявил совершенно невозможное требование на бухту Сан-Франциско, возжелал, чтобы испанцы полностью открыли свои земли для русских купцов. Да, он, естественно, собирался торговаться, блефовал, но в свете его бегства с дочерью испанского губернатора…

Де Неве был вне себя, а подвернувшийся капитан Мартинес вполне разделил чувства оскорблённого отца. Решение наказать русских наглецов было спонтанным и несогласованным с правительством — так, мелкая стычка на границе. Испанцы не ожидали, что у нас здесь уже есть какой-никакой флот и береговая оборона. Мартинес собирался сжечь поселение, вернуть дочь губернатора, а потом диктовать русским условия соглашения о границе.

Уступать, как в случае с Португалией и колонией Сакраменто, де Неве не собирался. Маленькая личная война. И так глупо получилось: сначала нарваться на батареи, защищающие город, потом на фрегат противника — слишком всё спонтанно получилось…

Испанское судно втащили в порт, экипаж свели на берег. Нужно было сообщить о проблеме в столицу и получить инструкции. Слишком опасно было оказаться втянутыми в войну, к которой ещё не были готовы…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

1779 год прошёл всё-таки сложно. Мечталось о спокойном времени, когда мы сможем просто заниматься развитием, но, видимо, такого уже не будет. Одни проблемы в отношениях с Испанией вокруг границ в Северной Америке чего стоили. Была большая вероятность войны. Иберийцы вспомнили, что их империя — крупнейшая в мире. Победы союзников над англичанами в Карибском море дали им иллюзию былого могущества.

В уверенности в собственных силах их подкрепила безумная энергия губернатора Луизианы[16] Бернардо де Гальвеса. Мало того что он активно способствовал действиям союзников в Карибском море, возглавляя десантные подразделения, так ещё и прекрасно организовал разведку на территориях английской Западной Флориды[17], которые граничили с вверенной ему Луизианой.

Раскрыв подготовку противника к вторжению, он смог забрать немного сил с островов, неожиданными ударами расстроить все планы англичан и в кратчайшие сроки полностью вымести их силы с побережья Мексиканского залива, поставив под угрозу Саванну. Она оставалась последним оплотом британцев на южном направлении войны с мятежными колониями.

Деятельность одного талантливого человека на месте смогла вернуть Испании огромные территории, и теперь все губернаторы буквально возжелали подобной славы. Де Неви в Калифорнии вполне готов был встать в один ряд с де Гальвесом — очень активный и талантливый он мечтал укрепить власть своего государства на вверенных ему землях.

Мы бы и без авантюры де Рибаса наверняка сцепились бы с испанцами — иберийцы считали себя законными правообладателями всех североамериканских земель, опираясь на буллу папы Римского Александра VI «Inter caetera», который ещё в 1493 г. разделил мир между Испанией и Португалией. В их представлении о границах нам в Северной Америке места не было. Но вот развязывать войну ещё с одним противником, не закончив великого противостояния с Англией, правительство графа Флоридабланка[18] совсем не собиралось.

Однако, головокружение от успехов могло подтолкнуть их к дальнейшему росту напряжённости. Нам такое развитие событий точно было не нужно, Франции тоже. Именно Людовик выступил посредником в урегулировании непонимания, возникшего между нами. Пришлось, конечно, заняться и поводом к конфликту, а именно поведением де Рибаса.

Развод с приёмной дочерью Бецкого пришлось устраивать лично мне. Отношения с туземцами взяли на себя Куракин и Шелихов. Таким образом, матримониальный статус этого афериста был урегулирован. Сам виновник конфликта писал мне покаянные письма, искренность которых подтверждалась сообщениями духовных и светских властей. Испанские моряки обихаживались нашими врачами, и по весне мы планировали вернуть их вместе с их кораблём властям Калифорнии.

В общем, надежды на урегулирования конфликта были неплохими. Кстати, в результате мы уже получили существенное улучшение отношений с Португалией, которая выторговала от Испании значительные территориальные уступки в обмен за отказ помогать своему старому союзнику — Великобритании, в грядущей войне. Нынешняя королева Португалии Мария[19] и король-консорт, а по совместительству её дядя, Педру[20], справедливо опасались, что Испания, в случае успешного окончания войны с Англией, непременно возжелает вернуть себе земли на берегах Уругвая, а может и вообще изъять у слишком зазнавшегося соседа Бразилию.

Англия в случае своего поражения им никак не сможет стать помощником, и португальцы решили найти такого союзника в России. Не то, чтобы нам это было нужно — вражда с Испанией никак не входила в наши планы, но вот занять на рынке Португалии место Великобритании было бы весьма неплохо. К тому же многие мои агенты в Европе вынуждены были для сохранения торговли начать плавать под нейтральными флагами, а среди таких португальский лучше всех принимался в островном королевстве.

В общем, нам было что праздновать: доходы быстро росли, наши заводы множились, а их продукция становилась всё более изощрённой. Астрахань стала очередным городом, где горожане составили общества по улучшению быта — богатела главная русская гавань на Каспийском море быстро.

Стремительно росли верфи и порты — вывозили мы много, но всё больше давило меня предчувствие, что такая благодать ненадолго, и надо бы начинать работать на опережение. Пусть пока в Британии снижалось производство железных изделий и тканей, а во Франции в упадок приходило сельское хозяйство. Пусть пока главными поставщиками для них были мы, но ситуация могла измениться, требовалось быть готовым к такому, наращивать внутренне потребление.

Моё правительство почти год занималось планом строительства новой столицы России. Город, во избежание наводнений, решили перенести на высокий правый или горный берег Волги, ближе к устью Камы. Это давало нам и некоторое транспортное преимущество — по дороге из Европы не требовалось пересекать Волгу.

На Верхней Волге рубили лес и свозили его к реке для спуска по весне к месту будущего строительства, готовили продовольствие, инструмент. Правда, с переездом правительства в новую столицу решили не спешить — я не желал, подобно Петру, слишком торопиться. Меня не жгло неуёмное желание бежать подальше от мятежной аристократии, показать свою волю. Мне было жалко людей, которых для такой огромной страны всегда не хватало, и я пытался их беречь.

Так что, в следующем году будет обустройство пристаней, казарм и складов, изыскание месторождений материалов для строительства, начнётся трассировка и, в общем, всё. Делать нашей главной целью возведение новой столицы, бросить туда огромные ресурсы. Зачем? Первоначальный план строительства города был рассчитан на восемь лет.

Именно тогда должны будут появиться многочисленные кварталы жилых домов, административные здания, церкви и дворцы. Пусть они составят не более пятой части города, но там можно будет уже жить со всеми удобствами. Тогда туда переедет большинство структур управления государством и я сам. А пока я даже не согласовал проект Главного Императорского дворца, место-то и то не определено…

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Итак, дорого́й мой Иван Леонтьевич, с чем пожаловали? — новогодние праздники шли неплохо, год был удачный, было что праздновать. Одна вышедшая на рабочие объёмы перевозок Баскунчакская чугунная дорога, полностью и на долгие годы закрывшая потребности соли в стране, чего стоила, теперь мы могли забыть о проблемах с этим консервантом. Затраты на доставку соли снизились, да и освободившиеся рабочие руки, лошади и повозки были нелишними. К тому же поступление налогов оказалось выше ожидаемого — экономика в провинциях росла быстро.

Единственная неприятность — моя Като приболела. Простудилась и мучилась лихорадкой. Врачи не считали положение опасным, но ни о каких поездках в ближайшее время и речи не шло. Жаль, меня ждали в Москве — наконец, там открывали Второй Медицинский корпус. Щепин, понимая всю необходимость расширения лечебной базы, решил не пытаться увеличивать количество обучающихся в Петербурге, а все силы бросил на создание новой команды преподавателей и решил эту проблему.

Ничего, на открытие поедут Вейсман, Щепин и Вяземский — их для демонстрации важности события хватит, а я навещу новый корпус летом! Так что, я был в отличном настроении, и доклад главы Промышленного приказа ждал с радостью.

— Позвольте, Павел Петрович, с радостью доложить, что морские пушки, изобретённые Карлом Гаскойном, завершили испытания — и Мелиссино и Грейг довольны! Прошу разрешения начать их производство, а впредь наименовать их гасконадами! — Эйлер церемонно подал мне отчёт об испытаниях.

— Замечательно! Специально, что ли, подгадали к торжествам?

— Что Вы, Павел Петрович! Совпадение! Такой проект и подгадывать! — улыбался он.

— Неужели, Иван Леонтьевич, Вы просто так принесли мне такую радость? — по всем подсчётам, вооружение наших судов подобными орудиями значительно снизит затраты на производство пушек при увеличении мощи.

— Насквозь меня видите! — хитро улыбнулся тот.

— Иван Леонтьевич! — показно нахмурился я.

— Ваше Величество! Конечно, и просить пришёл! Как же без этого-то! — Иван, поклонившись, присел в кресло, которое чаще всего занималось именно им. Что же делать, мой друг, он был частым гостем в моём кабинете и мог себе позволить некоторые вольности.

— А, не желаешь ли, Иван Леонтьевич, отведать со мной первого русского вина́? Прислали тут мне сто бутылок из Успенского Донского Монастыря. Ещё не пробовал!

— Ведь, Ваше Величество, кислятина, наверняка! — скривился ценитель тонких вин.

— Наверняка, господин государев приказной глава! — засмеялся я, — Так ведь лиха беда начало, друг мой! Первое вино именно наших виноградников! Игумен Филипп в этом деле очень хорошо понимает! Итальянец природный же! За двенадцать лет в России, правда, совсем обрусел, но ведь столько лет вино делал у себя в Кампании[21]!

— Ладно уж, царь-батюшка, наливайте быстрее!

Мы пригубили очень светлое, почти бесцветное вино, пахнувшее на нас ароматом цветов и лета. Эйлер удивлённо поднял бровь, прищёлкнул языком и с изумлением произнёс:

— А неплохо. Особенно, зная, что это первый урожай!

— Да, лоза-то совсем молодая, ей ещё расти и расти, а вкус приятный. До Фиано[22] ещё очень далеко, но опасался сильно худшего. Что же, пошлю отцу Филиппу поздравление. Ещё?

— Не откажусь!

Слуга расторопно пополнил наши бокалы.

— Что же ты, Иван Леонтьевич, хотел попросить у меня?

— Замучил меня, государь, Фабрициан твой! Совсем замучил! — начал свою речь Эйлер.

— Он не мой, Иван Леонтьевич! Фёдор Иванович глава Земельного приказа! — засмеялся я, — Чего хочет-то?

— Да хочет, чтобы занялся я проблемами строительства дорог, каналов, мостов — не справляется он!

— Дело хочет. Докладывал он мне, что канал тут собирался копать между Чусовой[23] и Исетью[24] — вроде идея сто́ящая, расстояние небольшое, а прямой путь между Камой и Обью нам столько денег и времени сэкономить может. Проект предложил заводской инженер Бодер. Хотел Фабрициан его уже мне представить, но решил сначала Абрама Петровича попросить его среди новиков обсудить. А те прямо указали, что с таким перепадом высот Чусовая в обратную сторону потечёт! Анекдот! — я рассмеялся, но потом всё же уточнил, — Фёдор Иванович, конечно же, знал, что проект Бодера ошибочен и хотел всего лишь дать пищу для ума молодым инженерам, но ведь канал так до сих пор и не спроектирован…

— Да уж… Он и Немого просил помочь, и батюшку моего. Я-то, конечно, такое дело оставить не мог, Кулибина да Лемана просил подумать, чем они ему помочь способны. Иван Петрович, оказывается, давно в голове что-то подобное держал — он сразу предложил разрабатывать проекты образцовых мостов, однако эта работа требует большого времени…

— И? — подбодрил я его.

— Прошу я создать экспедицию мостовых и дорожных дел и в моём приказе, Павел Петрович! Теории нужны, проекты, машины специальные! Дел-то здесь громадьё! Дороги и каналы ведь строятся и множатся!

— Интересно… — задумался я, отставил бокал и начал прохаживаться по кабинету. Эйлер молчал, зная мою привычку думать в движении, не желая прерывать мои мысли.

Действительно, нехватка инженеров пока была значительной, ощущался острый недостаток специалистов во всех проектах, да и дел у Фабрициана было очень много, а его экспедиция мостовых и дорожных дел была скорее канцелярией, которая не решала вопросы самостоятельно. А слова Эйлера подтверждали проблему.

— Кого ты хотел предложить в качестве руководителя экспедиции, Иван Леонтьевич? — заговорил я.

— Иллариона Кобозева, он у Кулибина этим вопросом занимается. Проекты образцовых мостов сейчас разрабатывает… — радостно начал Эйлер, думая, что я одобряю его идею.

— Нет, друг мой! — внезапно опустил я его на землю, — Так не пойдёт. В каждом приказе, что ли, по экспедиции затеем? Сам же говоришь, что дороги строим много. Давай-ка лучше так…

Я решил, что дело строительства дорого и каналов пора уже сводить в одни руки. Даже главная наша и единственная пока почти готовая всесезонная дорога, соединяющая Москву и Петербург, была незакончена — не хватало восемнадцати мостов, в том числе через Волхов и Волгу, и двадцати шести требуемых ямских станций. А уж заявок на строительство каналов у меня в секретариате было с десяток. Фабрициан указывал на срочную необходимость исследований для возведения новых водных путей, связывающих Волгу с Невой, Белое море с Онежским озером, Северную Двину с Волгой и Каму с Обью, имперских трактов от Казани, Архангельска, Астрахани, Ясс и Олицина.

Даже эти работы пока в основном велись силами новиков Инженерного корпуса на практических занятиях. Земельный же приказ смог сформировать только одну собственную исследовательскую партию, причём силы и средства для строительства были. В общем, решили, что все функции по возведению новых транспортных путей уйдут в Ямской приказ, которым руководил «Разумная книга» — Илларион Матвеевич Голенищев-Кутузов[25].

Старый, умный, очень опытный, влиятельный, он начал тяготиться рутиной, которую сам же и организовал, быстро построив систему управления почтовой службой и подобрав себя способных помощников. Администратором он был весьма неплохим, инженером был в стране одним из лучших, и ещё — Илларион Матвеевич был готов работать.

Когда я ему сообщил о своём намерении поручить ему столь ответственные и масштабные работы, Кутузов будто помолодел, выпрямился, голос его налился силой. Как я потом узнал, старый инженер собирался уходить на покой и даже подготовил прошении об отставке, но такое внимание к себе со стороны императора заставило забыть его о своих болячках и недугах.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

— Сэр Чарльз! — толстяк-голландец, говоривший теперь уже безо всякого акцента, церемонно поклонился своему собеседнику, — Я рад Вас видеть и предложить Вашему вниманию сумму, которая будет для Вас приятнейшим сюрпризом!

— О! Питер! Я рад Вас видеть! Пусть и с запозданием, но я принимаю Ваши возможные объяснения! — высокий англичанин с невероятно высокомерным выражением лица протянул гостю руку в белой перчатке для поцелуя. Тот приник к ней с явным восторгом. — Кто Вы теперь, сын мой?

— О, мой Светоч! Я ныне скромный португальский купец Педро да Сильва! Благодарю Вас за своевременное предупреждение!

— Как дела на Барбадосе, сын мой? Я наслышан, что Ваши каперы приносят большие доходы?

— Конечно, мой Светоч! Я становлюсь одним из богатейших торговцев Европы! И я не забываю о своём долге перед Вами! — толстяк низко поклонился, — Именно Вы, мой Светоч, дали мне такую возможность! Двадцать четыре моих корабля приносят нам доход!

— Ну! Педро! — сэр Чарльз громко захохотал, — Мне не нужны чужие лавры! Именно ты придумал, что деньги надо вложить в каперство!

— Но, Вам, мой Светоч, я обязан такой возможности! Губернатор Барбадоса покупает наши призы без торга, даёт нам припасы и чинит наши корабли! А теперь, когда и в Нассау поступают также, мои люди будут приносить ещё больше денег!

— Сын мой! Только помни о своих обязательствах по отношению к нашему братству!

— О, мой Светоч! Наше братство для меня истинный смысл моей жизни! Только чистота приведёт нас к Царствию Небесному! — бывший голландец пал ниц перед своим предводителем.

— Я рад, Питер, что Вы чтите заветы Всевышнего! Слышали ли Вы, что мистер Бёрк предложил мне стать его помощником в делах Ост-Индской компании?

— Мой Светоч, я всегда верил, что Всевышний приведёт Вас и нас всех к вершинам власти!

— Так вот, сын мой! — сэр Чарльз довольно улыбнулся, словно кот объевшийся сметаны, — Я, наконец, подобрался к делам Компании и могу помочь Вам в попадании на доселе не недоступный рынок!

— О-о-о! — экстатически завыл Питер.

— Ну! — нетерпеливо сказал сэр Чарльз, — Что же Вы хотите от Ост-Индии?

— Торговля в Кантоне, и пусть Компания ведёт себя с моими каперами так же, как и власти в Вест-Индии! — выпалил толстяк.

— Вы, как всегда, скромны, сын мой! Но Вы верны нам и я позабочусь о Вас! — покровительственно повёл рукой глава тайной секты луддитов. Они прошли молча ещё несколько сотен шагов, думая каждый о своём.

— Я слышал, мой Светоч, что наши братья снова начали свою великую работу… — очень тихо и как-то робко принялся бормотать Питер.

— Да, сын мой! Теперь у нас больше информации, где орудуют королевские войска, и мы можем избегать их застав и уходить из тех мест, куда они идут. Пусть даже правительство вдвое увеличит количество солдат на дорогах — мы всё равно будем исполнять своё предназначение! В ближайшее же время наши молодцы уничтожат все мастерские, которые производят прокля́тые прядильные и ткацкие машины! — с пиететом произнёс сэр Чарльз, — Моё членство в Парламенте даёт Истине побеждать!

Последние слова он просто рокотал, словно пушки небольшого фрегата. Нынешний португалец опять пал ниц и не поднимал голову, пока его собеседник не поторопил его словами:

— Продолжайте, сын мой!

— Может, о Великий, вы сможете чуть подправить мои дела? Спалить пару богопротивных мастерских вне очереди?

— Какие именно, сын мой? — вопрос был задан столь деловым тоном, что стало ясно, подобные просьбы для сэра Чарльза не удивительны.

— Я получил возможность закупить русские корабельные пушки по очень выгодной цене…

— Пушечное производство? Дайте список моему секретарю — решим Вашу проблему… — как-то даже равнодушно произнёс сэр Чарльз.

—Благодарю, Великий! — бывший голландец опять пал ниц.

— Идите, сын мой! — махнул рукой англичанин, — Идите, и не забудьте своевременно исполнять свои обязанности!

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Хаддик показал очень неплохим полководцем. Проведя зиму в окрестностях Лейпцига, который сдался ему без боя, устрашась его армии, он разорил всю Западную Саксонию. Весной 1780, когда курфюрст, собрав все свободные войска, двинулся на него, фельдмаршал долго уклонялся от генерального сражения, используя своё преимущество в скорости передвижения. А потом неожиданно разгромил армию противника под Хемницем[26].

Саксонцы отправили на войну с Австрией свои лучшие войска во главе с принцем Ангальт-Дессау[27], да и не ожидали их генералы, что противник может выскочить из предрассветных сумерек и прямо сходу атаковать саксонскую армию, стоявшую лагерем. Сам курфюрст Фридрих-Август бежал, бежал к Фридриху, у которого были остатки его войск. Хаддиг походя громил небольшие группы противника, он носился по Саксонии, продолжая её безжалостно разорять, вынуждая курфюршество выйти из войны.

Фридрих-Август упирался, он увёл свои войска из армии Фридриха, попытался поймать австрийцев, но тогда фельдмаршал в очередной раз обманул противника, обошёл саксонцев, и захватил сам Дрезден[28]. Город не успел подготовиться к обороне, а гарнизон почти полностью присоединился к армии курфюрста. Конники Хаддига ворвались на улицы беззащитной столицы Саксонии подобно ордам гуннов или венгров. Дрезден заплатил огромную контрибуцию, но всё равно австрийцы там славно повеселились.

Армия курфюрста поспела только к шапочному разбору, увидев удаляющийся на север арьергард противника и полуразрушенный горящий город. Семья курфюрста укрылась в доме русского посланника, который австрийцы пощадили — постеснялись. После этого Саксония фактически прекратила военные действия — страна лежала в руинах.

А Хаддиг бросился уже в Пруссию, он терял людей в столкновениях, отягощённые невиданной добычей многие его солдаты дезертировали, австрийские войска всё больше превращались в безумную неуправляемую орду. Но они шли уже по само́й Пруссии, разоряя её земли.

Старый Фриц, оказавшись в крайне тяжёлой ситуации, лишившись союзника и почти оставшись без снабжения, очнулся от забытья и напомнил, что он величайший полководец Европы. Продемонстрировав, что его армия отходит, прусский король обошёл Лаудона и разбил его. Поле битвы под Глацем стало местом гибели более тридцати тысяч солдат двух армий. Теперь маятник качнулся в обратную сторону.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

Иван Милинкович стоял возле засеки и всматривался в темноту. Он пытался разглядеть вдали в эту пасмурную майскую ночь хоть что-то. Враг хитёр, невероятно изворотлив, до ужаса быстр и совершенно безжалостен. Орду Хаддига боялись до дрожи в коленях, до обмороков. После Лейпцига, Дрездена и Магдебурга[29] от них можно было ждать чего угодно, а тот факт, что австрийцы стремились к Берлину, уже ни для кого не был секретом.

Король Фридрих всё ещё был далеко, его армия отходила вглубь Пруссии, пытаясь найти пропитание, но он всё же отправил племянника и наследника Фридриха Вильгельма защитить земли королевства. Но после падения Магдебурга стало понятно, что австрийцы движутся очень быстро и явно опередят наследника. В Берлине началась паника, войск в городе почти не было, а на него надвигались люди, уже заработавшие себе репутацию безжалостных бандитов.

Министры бежали из города, начались грабежи, насилие. Берлин лежал беззащитный перед нашествием, открытый и какой-то жалкий. Но старый, но ещё очень боевой генерал фон Циттен, который прибыл в качестве личного посланника русского императора, дабы почтить память принца Генриха не смог стерпеть такого унижения столицы своей Родины. Он обратился к своим новикам с пламенной речью, в которой просил их помочь городу, принявшему их как родных.

Фон Циттен воззвал к чести молодых людей и получил ответ, который ожидал. Все пятьдесят учеников императорских корпусов как один согласились помочь спасти Берлин. Население сначала неохотно пошло на то, чтобы оборонять своими силами город, бо́льшую часть просто принудили. Но вскоре эффект от патрулей на улицах, наведших порядок, проповедей в церквях, взывавший к патриотическим чувствам берлинцев, и мобилизации, лишавшей колеблющихся выбора, дали результат.

Въезды в город и улицы были перекрыты засеками, которые спроектировали молодые русские инженеры, укреплены пушками, что вытащили из закромов арсенала, а отряды горожан заняли позиции для обороны. Все ждали нашествия. Последний гонец прибыл вечером, сообщив, что враги уже в Людвигсфельде[30]. Отряды Хаддига могли появиться в любой момент и Иван вглядывался и вглядывался во тьму, боясь и стремясь, наконец, увидеть противника.

Какое движение в темноте, что-то мелькнуло на фоне небольшого пригорка.

— К оружию! — негромко бросил он старому Мюллеру, который провёл в русском плену после Кунерсдорфа[31] больше года, а теперь владел мясной лавкой в городе, — Не стрелять без приказа! Помни, что умирать никто здесь не собирается!

Тот понимающе улыбнулся, освещая свои седые усы фонарём, и исчез в темноте. Тут же послышался его рычащий шёпот и щелчки подзатыльников, который бывший капрал прусской армии щедро раздавал задремавшим горожанам.

Иван сжался от напряжения, крепко сжимая в руках старую фузею, которую взял себе из арсенала. Из темноты резко вылетели три конника, остановились около засеки, непонимающе глядя на нежданное препятствие. Один из них попытался объехать преграду, понял, что это невозможно — улица была перекрыта полностью. Спешился, попробовал пробраться, не вышло, и он грязно выругался по-венгерски.

— Не стоит так выражаться! — неожиданно на том же языке ответили ему из-за торчащих во все стороны деревьев и столбов.

— Здесь есть венгр? Кто ты, изменник!

— Знание венгерского языка подразумевает измену Габсбургам? — искренне удивился Иван и вышел из малозаметного прохода к солдатам противника, поставил фонарь в шаге от себя, освещая пространство впереди.

— Откуда же ты знаешь венгерский[32]? — удивился австриец, оказавшийся в свете фонаря молодым офицером в остатках когда-то синего гусарского мундира, разноображенного элементами саксонской и прусской формы, и даже шапки явно штатского вида. Лишь офицерский шарф выдавал в нём начальника этого небольшого отряда.

— Мой отец его знает, да и в корпусе я его учил. — усмехнулся ему в ответ Милинкович.

— Кто Вы такой? Ваша форма весьма странна, но мне кажется, что Вы офицер? Какой же армии?

— Я ещё не офицер! Я новик Русского Императорского Кавалерийского корпуса Иван Милинкович! Россия не воюет с Австрией, но я, как частное лицо, готов воспрепятствовать вашей армии захватить беззащитный Берлин, в котором я принят в качестве гостя! — выпалил Иван, сдерживая приток эмоций в преддверии боя, а его молодой человек считал уже неминуемым.

Поведение его собеседника, однако, оказалось совсем неожиданным. Тот сделал шаг вперёд, наклонил голову и удивлённо почти прокричал по-сербски:

— Милинкович? Ты же серб?

— Родом серб! — ошарашенно ответил Иван, — Отец мой Пётр выехал из-под Винковцев, я же…

— Пётр Милинкович из Винковцев — твой отец? — австриец почти прыжком подскочил к Ивану, схватил его и принялся пристально смотреть на его лицо, словно обнюхивая собеседника. Мюллер с рычанием бросился к непонятной схватке, но Иван криком его остановил.

— Знаешь ли ты Драгана Милинковича из Винковцев? — хрипло проговорил австриец, не разжимая объятий.

— Брата отца так звали, он остался в Славонии[33]! — медленно проговорил Иван и подхватил собеседника, который бессильно стал опускаться на землю.

— Я — Пётр Милинкович, сын Драгана! — едва прошептал тот и почти заплакал, — Мой отец назвал меня в честь старшего брата, который решил уехать в Россию. Я нашёл брата! Вот так вот нашёл!

Иван держал в объятьях родича, которого хотел разыскивать после завершения службы, в память своего отца, погибшего под Кагулом, и до самой смерти мечтавшего воссоединиться с братом.

— Боже всемилостивый! Брат…

Боя не получилось, братья сидели полночи в окружение своих бойцов и взахлёб рассказывали о жизни, родных, делах и будущем. Старый Бруно Мюллер, украдкой утирал слезу, удивляясь таком чуду. Братья и вправду были очень похожи, только старший Пётр уже обзавёлся усами.

Отряды Хаддига, ночью покружив вокруг города и не найдя слабых мест, поняли, что с налёту Берлин не взять. Пару раз наиболее дерзких нападавших даже обстреляли из пушек, а вот артиллерии у австрийцев уже не осталось — теперь только скорость была преимуществом кавалеристов. Совсем рядом мелькали дозоры Фридриха-Вильгельма, рвавшегося стать спасителем отечества, человеком разгромившим молниеносного Хаддига, как того прозвали в мире.

Так что, скрипнув зубами, старый фельдмаршал повёл своих солдат мимо Берлина, дальше, к польской границе. Силы австрийцев истекали, и Хаддигу надо было спасать остатки героев, совершивших безумный рейд, выбивших из войны Саксонию, и разоривших Пруссию. Достаточной добычей был Сан-Суси[34], брошенный защитниками и разграбленный его кавалеристами.

Австрийцам уже было известно, что отставших и бежавших их соратников ловили и безжалостно убивали. Даже наворованные сокровища не спасали их — ненависть к «венгерской саранче», как назвали их в Германских государствах, была огромной. Теперь только бегство в неучаствовавшую в войне Польшу было у них на уме.

Фридрих-Вильгельм со своими войсками прибыл в город только к вечеру следующего дня. Принц был весьма расстроен, что ему не удалось стать спасителем столицы, о чём он не преминул публично заявить старому фон Циттену, который встретил его с цветами и почестями на площади Королевских ворот.

Его ругань произвела очень плохое впечатление на собравших для встречи родной армии берлинцев, которые сами спасли своей город от разорения, а ответ фон Циттена: «Молодой человек! Заткнитесь и преклонитесь перед Берлином, в котором Вам предстоит царствовать!», стал крылатой фразой.

Пусть старый генерал этого не говорил, а постарался как-то смягчить недостойное поведение наследника прусского престола, и просто посоветовавший тому быстрее нагонять противника, подтверждая хорошо известную его храбрость и распорядительность. Но именно выдуманная фраза всё равно стала легендарной, а отношение берлинцев к племяннику старого кайзера навсегда осталось презрительным.

[1] Антигуа — остров в Карибском море, в группе Малых Антильских островов

[2] На Антигуа располагалась одна из крупнейших военно-морских баз Англии, позже названная «Верфь Нельсона»

[3] Байрон Джон (1723–1786) — британский флотоводец, вице-адмирал, дед поэта лорда Джорджа Байрона

[4] Хьюз Эдвард (1720–1794) — британский флотоводец, адмирал

[5] Нагапатнам (Нагапаттинам) — город на юге Индии, известен как крупный торговый центр с античных времён

[6] Коромандельский берег — юго-восточное побережье Индостана

[7] Тринкомали (Тирикунамалая) — город на северо-восточном берегу Шри-Ланки

[8] Цейлон — устаревшее название острова Шри-Ланка

[9] Родни Джордж Бриджес (1719–1792) — британский флотоводец, адмирал

[10] Сан-Винсенте — мыс в районе Гибралтара

[11] Финистере — мыс на Атлантическом побережье запада Испании

[12] Иберийский полуостров, так же известен как Пиренейский — западный полуостров Европы, на котором располагается Испания

[13] Уругвай — река в Южной Америке. В н.в. разделяет Бразилию и Уругвай

[14] Во время Семилетней войны Испания напала на Португалию и отняла у неё территории составляющие часть земель Современных Уругвая, Бразилии и Парагвая

[15] Рангоут — деревянные устройства для постановки парусов на кораблях, в т. ч. мачты и реи

[16] Луизиана — бывшая французская территория на побережье Мексиканского залива, по итогам Семилетней войны переданная Испании

[17] Западная Флорида — колония англичан на побережье Мексиканского залива полученная ими по итогам Семилетней войны

[18] Флоридабланка Хосе Моньино-и-Редондо (1728–1808) — испанский государственный деятель, граф

[19] Мария I (1734–1816) — португальская королева из династии Браганса, известна как Мария Благочестивая и Мария Безумная

[20] Педру III (1717–1786) — португальский король-консорт, младший брат отца Марии I Жозе I. Последний, не имея детей мужского пола, добился от папы Римского согласия на близкородственный брак своей старшей дочери со своим же братом, дабы избежать пресечения династии

[21] Кампания — южная провинция Италии

[22] Известный сорт вина́ из Кампании

[23] Чусовая — река на Среднем Урале, левый приток Камы

[24] Исеть — река на Среднем Урале и Западной Сибири, левый приток Тобола

[25] Голенищев-Кутузов Илларион Матвеевич (1717–1784) — русский военный и административный деятель, инженер, генерал-поручик, отец светлейшего князя фельдмаршала Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова

[26] Хемниц — город в Саксонии

[27] Ангальт-Дессау Фридрих Генрих (1705–1781) — саксонский генерал-фельдмаршал

[28] Дрезден — столица Саксонии

[29] Магдебург — город в Германии на берегу Эльбы на границе Саксонии и Бранденбурга

[30] Людвигсфельде — пригород Берлина

[31] Кунерсдорфское сражение — знаменитая битва Семилетней войны, закончившееся полным разгромом прусской армии силами русских и австрийцев под командованием Салтыкова

[32] Мария-Терезия в своей борьбе за престол отца опиралась на венгров. После их победы им были подчинены славянские земли Габсбургов

[33] Славония — вассальное королевство Габсбургской монархии, включало территории нынешних Восточной Хорватии и Западной Сербии

[34] Сан-Суси — дворцово-парковый комплекс Фридриха Великого в Потсдаме