Товарищ Йотунин

Глава 11

Да нет у меня никакого будильника, что вы. Я и сам прекрасно умею просыпаться.

Вы ведь помните: сознание мое толком и не спит, просто покидая, на время когнитивный уровень и прячась в насквозь подсознательной ментальной сфере.

С одной стороны, некоторые люди умеют спать и видеть сны — обычные, неупорядоченные и не осознаваемые. Мне — иногда — даже немного завидно.

С другой — мне вообще никогда не светит когда-нибудь куда-нибудь проспать…

— Халат не забудь, — донеслось изнутри кучи полотенец. Зая Зая, как оказалось, уже проснулся, и теперь наблюдал из своего ночного гнезда за тем, как я собираюсь на службу — чтобы прожить первый в этом мире настоящий рабочий день! — Он, если что, в шкафу.

— Там выдадут, — засомневался я. — Наверное. К тому же, мой, наверняка, нестиран.

— Это да, — согласился орк. — Ты и стирка — понятия не сильно совместимые… Были.

Я быстро оглядел себя: одежда на мне была почти новая и точно недавно стиранная — вся, кроме халата, которого еще и не было. Шерсть, против опасения, не отросла и даже не попыталась — несмотря на непонятную пока неточность в формуле, зелье вышло на загляденье! Несуразная же прическа мне даже начала немного нравиться.

— Бутерброд возьмешь? — уточнил орк, вылезая из гнезда одной ногой — кажется, левой.

— С чем бутерброд? — поинтересовался я.

— С хлебом! — заржал урук. — Котлета, вроде, осталась. Одна. Если ее никто не съел.

— Ну с хлебом так с хлебом, — согласился я, твердо уверенный в том, что этой ночи последняя котлета не пережила. — Или ну его, к лешему… Проверю заодно, как кормят на новом месте.

— Иди уже, — вздохнул Зая Зая. — Меня не слушай. Я, может, того, завидую!

— До вечера, братан, — согласился я, выходя вон.

До работы решил пройтись пешком: получалось относительно недалеко, водить трицикл я пока не научился, других видов транспорта почти не наблюдал.

Благо, в новом теле своем я нашел не только минусы, но и явные преимущества: например, удивительную для меня прежнего легкость ног.

Вышел на Сибирский Тракт — широкую улицу, проходящую насквозь эту часть сервитута, да ведущую дальше, на восток — в ту самую Сибирь, каковая в этом мире пребывала там же, где и в мне привычном.

Там, на Тракте, меня уже ждали… Но как-то неубедительно, что ли.

— Алё гараж! — обратился ко мне молодой человек самого непритязательно вида: попросту, похожий на молодого и сильно бездомного хулигана. — Стоямба! Куда пылим?

Я ведь не всегда был директором завода, законопослушным жителем самой безопасной страны на свете, и прочая, и прочая… В целом, как себя вести на улицах мне, примерно, известно.

Поэтому я предпочел не вербальный ответ, но силовое воздействие.

Короткий тычок под дых, вот какое.

Ну и пошел себе дальше, не имея ни желания, ни возможности связываться с босяками.

Топал себе и топал, радуясь вещам, прежде недоступным: яркому солнышку, уйме свободного времени… Так и дошел до того-самого-места, благо, даже не пришлось никуда сворачивать.

В здание главного городского морга вошел так, как и положено было всякому сотруднику: не через главный, но боковой, вход.

— Глаз, — потребовал от меня охранник: то ли вчерашний, то ли похожий на того неотличимо.

— Чего — глаз? — напрягся я. Мало ли…

— Сюда — глаз. В смысле, смотреть! — мне показали какой-то небольшой прибор: ящик при раздвижной штанге, увенчанной окуляром.

Что люди делают с окулярами, я себе немного представляю: взял, и посмотрел, что мне, жалко, что ли?

— Йотунин, — будто огорчился охранник. — Первый этаж, кабинет три. Халат где?

— Выдадут, — твердо поделился я. — Вчера обещали.

— Раз обещали — то ладно. Столовая… Знаешь? — проявил неожиданную человечность страж. — Подкормить бы тебя, кожа да кости…

— Поддерживаю, — ответил я. — В зеркало смотреть тошно. Где столовая — не знаю пока, не говорили, а я не спрашивал.

— Хорошо быть тобой, — вдруг улыбнулся мой собеседник. — Подальше от начальства, поближе к кухне… Первый этаж, только ровно в другой стороне, — указал он рукой. — Вон там.

— От души! — искренне поблагодарил я. — С меня причитается!

— Это уж как водится, — прогудел охранник. — Иди уже!

Я и пошел.

Говоря по правде, ждал от кабинета номер три всякого. Например, что это будет что-то вроде лаборатории. Или, скажем, сразу прозекторская. Или даже прямо морг…

Постучался, ничего в ответ не услышал, толкнул от себя, вошел.

По ту сторону самой обыкновенной конторской двери — в моем мире те выглядели иначе, но нечто общее, какой-то единый дух, что ли, вокруг так и витал — расположилась будто бы не менее обычная, собственно, контора.

Два стола, два стула, гардеробный шкаф да еще две двери, ведущие непонятно — покамест — куда.

— Здравствуйте! — громко и вежливо обрадовал я окружающее пространство.

— Привет, — согласились откуда-то из-за шкафа. — Ты, что ли, новенький? Некромант?

— Упокойщик, — настоял я, оглядываясь. — Получается, я.

— Это хорошо, что получается, — источник голоса выкатился на середину рабочего помещения.

Ну, как выкатился… Вышел.

Собеседник мой, до поры невидимый, оказался невероятно тучен — при невысоком росте это обстоятельство создавало ощущение совершеннейшей сферичности организма.

Прибавьте к сему лысую голову — столь же круглую, как и ее владелец, да широкий, толстогубый, улыбчивый рот, да необычайно круглые для толстяка глаза…

Я, видите ли, люблю роботов. По моему, вполне просвещенному, мнению, те замечательно освобождают человечество от работ дурных, одинаковых, неинтересно повторяющихся — оставляя живым разумным время, пригодное для созидания и прочего творчества.

Люблю последовательно — постоянно пользуюсь эслектронными помощниками и в работе, и в быту… То есть, конечно, пользовался.

Круглый человек, представший передо мной только что, просто до степени смешения напоминал мне второго жителя моей холостяцкой квартиры — бытового робота устаревшей, но страшно надежной, модели А-Два: такого же круглого, глазастого, позитивного.

«Решено», подумалось мне. «Будешь у меня Колобок!»

Однако, мне, как более молодому и вновь прибывшему, было бы неплохо представиться первому…

— Ваня, — протянул я для пожатия руку. — Иван Йотунин, клан Желтой Горы… То, что от него осталось. Тролль, и не смотрите, что лысый. Почти. Лесной, на самом деле.

— Вот и я думаю: стати лесные, волосатость горная… — обрадовался собеседник. — А! Я тоже, в некотором смысле, Ваня. Тезки, стало быть! Вернее, — Колобок почесал лысину до боли знакомым жестом — так совсем недавно делал и я сам! — Иватани, это имя, и Торуевич, или Тору, это отчество.

— Интересно, — нисколько не слукавил я. — А фамилия?

— Фамилия вполне русская, — поспешил с ответом Иватани Торуевич. — Пакман. Завлаб. В смысле, Пакман — фамилия, Завлаб — должность, ну и еще — врач-патологоанатом высшей квалификационной категории, — мой собеседник рассмеялся так, как умеют, наверное, только очень довольные собой толстяки.

Халат мне, кстати, выдали. Не совсем такой, как я ожидал в смысле цвета, то есть, не белый — скорее, рыжевато-бежевый.

— Ты не подумай чего, — потребовал Колобок, оглядев меня, уже одетого в будто нестиранную униформу. — Халат не то, чтобы забыли постирать, он, так-то, вообще новый. Как и у меня… Спецткань.

Иван-три показал мне точно такой же элемент одеяния — того же цвета и фасона, с поправкой, разве что, на идеальную фигуру носителя… Нет, а что, шар — как раз идеальная геометрическая фигура!

— Ткань, говорю, специальная, — будто сам с собой заговорил Пакман. — Олеофобная, гидрофобная… Немного даже стойкая к кислотам, если концентрация невысока. Зачарована — видишь, нити? — Иватани вывернул наизнанку рукав своего халата и показал нечто вроде тонкого корда, вшитого поверх продольного шва. — У тебя — такие же. Это на случай некротики… Здесь, конечно, морг, тут постоянно кто-то дохлый, но вот если начнет еще и шляться — будет немного сподручнее. В карман еще загляни, там камень душ… В смысле амулет-уловитель.

— Господин Пакман, — решительно перебил я старшего коллегу. — А можно мне, например, инструкцию к халату? Люблю до всего дойти сам!

— Ну да, ты же тролль… — согласился вопрошаемый. — В тумбочке своей поищи. Там, вроде, была. И завязывай, давай, с «господинами» — это тебе не юридика, это…

— Сервитут, — согласился я.

— Да. Поэтому — Иван. Для особо торжественных случаев — у нас их, кстати, не бывает, — Иватани Торуевич… Или я тебе уже говорил, какое у меня отчество?

Я сделал мысленную зарубку: сочетание имени, отчества, и, видимо, фамилии, моего нового начальника должно казаться местному населению или очень смешным, или просто интересным, и мне стоит разобраться в том, почему это именно так.

— Ну, как ты? Освоился? — спросил Пакман через несколько долгих и тяжелых минут молчания: кажется, «постоянно о чем-то говорить» было нормальным состоянием заведующего лабораторией и врача-патологоанатома в одном лице.

Осваивался я вот как: застегнул на все — кроме двух верхних — пуговицы свой новый рабочий халат, повесил на шею служебный амулет-уловитель, выдвинул и задвинул верхний ящик тумбочки (инструкции там, кстати, не нашлось), и, наконец, уселся на служебный стул, поведший себя до обидного пристойно под невеликим моим весом.

— Вполне, — согласился я. — Только это. Работа. Работать.

— Идем, — вздохнул патологоанатом, надевая тот самый, точно такой же, халат.

— Это вот прозекторская, — уведомил меня завлаб.

Мы — перед тем — вошли во вторую из имеющихся в кабинете дверей, спустились по узкой лестнице на три пролета вниз, да минуты четыре еще открывали тяжелую стальную решетку, отделяющую — помимо еще одной двери — подвальную комнату от нижнего лестничного пролета.

Первое — очень высокий — для подвала — потолок, весь усеянный разнонаправленными лампами. Второе — текстурированный металлический пол, имеющий значительный уклон к углам комнаты. Третье — находящиеся в самом центре постаменты… На самом деле, конечно, столы, но очень сложно назвать так массивную каменную конструкцию, прозекторский стол напоминающую исключительно формой!

Еще, конечно, раковины, краны, смотанные в бухты шланги, стальные шкафы с надписями «instrumenty» и «reagenty», а также — совершенно очевидный тумбовый автоклав.

— Столы инертизированы, — Иватани Торуевич ткнул пальцем в рунический круг, выдолбленный в камне посередине первого из постаментов. — На остальных — такие же. Не то, чтобы ритуальник сразу вытянет все, что найдет, из неупокойника… Придется самому, наверное. Но несколько первых секунд у тебя, если что, будет.

— И часто у вас так? — уточнил я, — с неупокойниками?

— Чаще, чем хотелось бы, — вздохнул Пакман. — Главный городской морг… Все, что сдохло неестественным, противоестественным или просто непонятным образом, направляют сюда, к нам… Ты не думай, мы тут не одни такие. Третий кабинет, третья лаборатория. Прозекторская тоже третья, как и холодильник — он вон там, кстати — короткая пухлая рука указала на широкую раздвижную дверь, стальную, как и стена, и очень обильно испещренную рунами — половину из которых мне не удалось опознать.

— А всего лабораторий? — мне было и интересно, и принципиально важно.

— Всего — двадцать одна. Еще… — завлаб, кажется, готов был говорить на эту — и любую другую — тему бесконечно, но речь его прервал громкий сигнал чего-то вроде сирены.

— О! — Поднял указательный палец Пакман. — Спорим, наш? Фартук возьми!

Просто как в воду глядел.

Открылась еще одна дверь — такая же, как со стороны холодильника, разве что, рун поменьше.

В прохладу прозекторской ворвались теплый, почти уличный, воздух, немного отраженного солнечного света и двое уруков, до оторопи похожих на моего соседа — если на того надеть халат, резиновый костюм и нечто вроде неизолирующей маски.

Дверь закрылась.

Двое внесли мешок.

Небольшой, неприятного синего цвета, сделанный из чего-то вроде листовой пластической массы… Самое неприятное почудилось мне внутри — вернее, не столько почудилось, сколько уверилось… Труп. Очень маленький труп, как бы не ребенка.

— Утырки, — громко закричал на уруков патологоанатом высшей квалификационной категории. — Мешок синий же!

— А чо? — невнятно спросил сквозь маску тот, что выглядел покрупнее.

— А то! — так же громко и нервно возгласил Пакман. — Синий — это опричный морг, а там кассетник…

— Нет там никакого кассетника, — встрял второй урук, — рабочего.

— Вот именно! Суньте в криокамеру, что ли… Пусть лежит, хотя бы, замерзший!

— У тебя вон, свой негр имеется, почти одетый, — резонно возразил первый орк. — Братан, — это уже ко мне, — ты же тролль?

— В натуре, — согласился я. — Только хилый и лысый.

— Ничего, отожрешься, — хохотнул урук. — Тут мяса много… Слушай, не в службу, а в дружбу, сунь хляка в морозильник? Там, правда, конструктор не весь, я краем глаза глянул, но вам хватит. А то нам еще в три места, а до конца дня час, что ли…

Орки, не дожидаясь согласия (моего) или неодобрения (начальственного), оставили мешок на столе, открыли дверь и закрыли ту уже за собой.

— Не надо морозильник. Могу быстрее, — похвастался я. — Прадед знался с духами северных колдунов… Кое-чего передал по морозной части!

— Ну, раз быстрее, то давай, — обрадовался Пакман. — Вон, синий мешок… А, ты ведь уже в курсе.

Я никогда не был природным криомантом — чистая стихия вообще дается троллям откровенно плохо, ну, кроме земли, и еще немного огня. Если постараться и упереться, то можно почти все, вот только расход эфирных сил будет слишком велик — неоправданно, вот как.

Честно говоря, в моем случае действительно стоило не хвастаться, да сунуть мешок в морозильник, но был, все же, в моем арсенале один фокус — простой в исполнении, но крайне эффектный внешне. Научил меня ему…

— Тут все просто, товарищ Вано, — мохнатый и ушастый дядька, натуральный северный кинокефал, жил в Союзе недавно, по-советски говорил сносно, но правила применения имен и фамилий путал. — Охлаждение — это торможение частиц. Ты ведь алхимик, да?

— И еще какой, — согласился я с псоглавцем. — В смысле, хороший.

— Воздействие второго порядка, — уточнил тот. — Универсальное, вообще-то, но и ваше, алхимическое, тоже. Не знаю, в каком учебнике это есть в СССР, как это, сжать пучок…

— Повысить плотность частиц в фазовом пространстве? — догадался я.

— Точно так, плотность! — обрадовался мой невольный учитель.

…В общем, страшный синий мешок — вместе с содержимым — я охладил очень основательно, почти заморозил.

— Я взгляну, что внутри? — испросил я разрешения начальства, уже натягивая фартук. — Или кто? Раз уж все одно выстудил… Подозрения имею — нехорошие.

— Это, вообще, твоя работа, — согласился патологоанатом. — Погоди, запись включу.

Среди осветительных приборов, всячески торчащих из потолка, нашлось и что-то вроде съемочного кристалла — только работающего на полностью технических принципах. Механика, электричество… Заодно осветили, зачем-то, все три каменных стола.

— Перчатки! Маска! — страшным голосом напомнил заведующий лабораторией, но я уже и без того натягивал длинные резиновые краги на слегка озябший свой организм. Маска дожидалась своей очереди — на моем же лбу.

— … надцатое… бря, одна тысяча девятьсот восемьдесят пятый год, десять сорок две, — сообщил завлаб, глядя прямо в объектив механоэлектрического визио-кристалла. — Образец…

Я взялся за синий мешок, растянул горловину, с некоторой натугой, но аккуратно, вытряхнул содержимое на ближайший — центральный — каменный стол.

Самого страшного не случилось: внутри оказался, паче чаяния, не ребенок.

— Где-то я тебя уже видел, — сообщил я трупу снаги: мелкого оркоида, комплекцией и габаритами действительно напоминающего человеческого ребенка. Правда, этот совершенно точно был взрослой особью… Спасибо, как говорится, и на том.

Так вот, на столе оказался труп снаги — лишенный кистей обеих рук и с черепом, рассеченным наискось.