Товарищ Йотунин

Глава 7

Были когда-то и мы некроманты… В смысле, не мы с орком оба, а только я один, притом — еще в том, нормальном, мире.

Некромантия — вполне уважаемая и солидная дисциплина теоретической и практической магии, правильно именуемая словом «некрофизика» — оставалась для меня чем-то вроде хобби. Последние лет двести, так точно.

Я регулярно обновлял лицензию, заходя для этого — каждые четыре года — в приемную Государственного Института для Усовершенствования Волшебников, таскал в кармане малую печать дипломированного некроманта, как раз обновленную ГИдУВом, да выписывал некоторые профессиональные журналы, но на этом — все. Худо-бедно серьезную нежить мне доводилось что поднимать, что упокаивать — в нормальном мире это одна специальность, а не две разные — еще добезцаря, причем, не при последнем правителе Империи, но при его дедушке. Или даже бабке.

Мы, тролли — в смысле, нормальные, а не местные — народ долгоживущий. Не как перворожденные, для которых и килогод — навроде юности, но, в сравнении с хэ-эс-эс — вполне себе.

Если заниматься чем-то сто лет подряд, достигнешь в этом чем-то высот. Если этих лет будет уже двести, занятие тебе наскучит. Разменяв третью сотню лет рискуешь сойти с ума от одинаковости и монотонности рабочих будней…

Поэтому существует такая врачебная дисциплина: возрастная нейропсихология, и адепты ее, сиречь нейрологи-геронтологи, не просто отслеживают неизбежные возрастные изменения рассудка, но и активно советуют, что с такими изменениями делать.

Троллям, например, предписывают раз в двести лет коренным образом менять образ жизни, род занятий, да еще и переезжать куда-нибудь подальше, желательно — на другой конец необъятной нашей Родины.

Я делал так один раз. Тогда из Кахети уехал один опытный некромант, в Казань же явился начинающий алхимик, сходу попавший в ученики на казенный водочный завод. С тех пор минуло еще две сотни солнечных циклов, ученик дорос сначала до мастера, потом до инженера, после стал главным технологом предприятия, последняя же должностью Вано Сережаевича Иотунидзе называлась коротко и весомо: директор, вот как.

Пришла пора снова что-то менять… Но я, честное слово, имел в виду не настолько радикальные перемены! Хорошо хоть, мое волшебство осталось при мне — в смысле и теоретическом, и практическом, несмотря даже на смену и мира, и тела в нем.

Ситуация с магией в этом мире виделась мне теперь непростой до крайности. Я убедился уже: с научной точки зрения здесь все точно так же, как и в моем родном мире — эфира полно, он вполне свободно течет, концентрируется и развеивается, разве что, структурирован откровенно слабо. Однако, имеются значительные ошибки в общей теории магии — такой конспект нашелся среди прочих, и был усвоен мной с куда большим энтузиазмом, чем-то же pravovedenie. Общее ощущение было… Каким-то не таким. Будто кому-то попросту выгодно сохранять статус волшебства, как явления элитарного и мало кому подвластного!

Впрочем, разбираться с этими странностями я если и буду, то сильно потом, поняв мир в целом: иначе мои магические возможности как начались, так и закончатся.

Подумалось вдруг, что старый мой знакомец Ика Тако — он, как можно догадаться, прибрежный ниххонец и большой специалист по душеведению — отдал бы не то, чтобы одно, но все пять или шесть своих щупалец за зримое подтверждение собственной теории: мол, магические способности присущи не телу, но исключительно душе! Впрочем, отнятые конечности цефалопод все равно вырастит заново…

Ночь я провел бестолково — бродил по ментальной сфере, дожигал остатки мусора и собирал, между делом, склянки, бутылки и громадные штофы, заполненные разными интересными жидкостями, гелями и даже газами — так мой предшественник в этом теле и ментальной сфере хранил свои познания и навыки в части алхимии и изготовления всякого алкоголя.

Сосуды эти были для меня полностью бесполезны: я знал — и умел — делать куда больше всякого интересного, опасного и — теоретически — полезного, чем не разменявший и первой полусотни лет бедолага Йотунин.

Наступило утро следующего дня.

— Доброе утро, братан, — восстал из кучи полотенец мой сосед.

— И тебе туда же, — я откуда-то знал, что ответить надо именно так. Нелогично, даже грубо, но так.

— Вспоминаешь понемногу, а? — Зая Зая улыбнулся, радостно и по-доброму… Короче, примерно половина моих знакомых еще из той жизни от улыбки такой убежала бы прочь, громко зовя милиционера. Мне же было в самый раз, я ведь и сам нынче не красавчик… — Предлагаю закрепить реактивацию положительными эмоциями. Вчера с пельменями же сработало, ля буду!

Смена режимов произошла внезапно, прямо во время фразы, и я понял: это весомый знак того, что сейчас мы двое двинемся в народ — среди какового орк снова будет строить из себя хама и неуча.

— Есть такое, — согласился я. — Пельмешков?

— А не дорого? — усомнился урук. — Пельмени, два дня подряд… Разоримся! Шься.

— Нормально, — я поспешил развеять сомнения экономного — по причине перманентной бедности — приятеля. — Не последние деньги, да и те, сам знаешь, так, купоны…

Особенности местной денежной системы орк напомнил мне — вкратце и как бы на бегу — еще накануне вечером. Мол, то, что я искренне посчитал наличными деньгами, на самом деле — местные купоны, недоденьги, имеющие хождение только в этом конкретном сервитуте, и то — на предмет поесть, купить бытовых мелочей или расплатиться за коммунальные услуги.

Все же нормальные пацаны во всех остальных случаях, по словам того же орка, платят только монетой!

Я сразу же озаботился поисками настоящих денег, и нашел сразу несколько ухоронок, заполненных звонким и блестящим содержимым.

Тут еще проявила себя патологическая какая-то честность урука: Зая Зая, как выяснилось, обо всех моих заначках был не просто в курсе, но точно знал, где таковые спрятаны, и какое количество монет имеется в каждой из них!

Потом мы отправились на боковую, и дальнейшие экономические штудии я перенес на другой день — каковой, повторюсь, настал.

— Короче, завтракаем пельменями, — утвердился я в решении.

— От души, братан! — согласился Зая Зая.

Ел пельмени один раз — ел их всю жизнь. Завтрак прошел совершенно без происшествий, даже скучно, и это было хорошо… Однако, встал новый вопрос: что делать дальше, и к чему это делание приведет?

— Айда в колледж, нах, — предложил орк, внимательно выслушав мой вопрос.

— Гопника всегда тянет на место… — начал я ехидно.

— Я — честный урук! — вдруг обиделся непонятно на что мой товарищ. — Не гопник, в натуре!

— Ну прости, что так вышло, — почти выдавил из себя я: вместо извинений хотелось рассмеяться, до того комично выглядел сейчас Зая Зая во праведном гневе своем.

— Эмоции. Воспоминания. Память! — тихо сообщил орк — так, чтобы больше никто не слышал. — Мы там три года учились, в натуре!

Сходили в колледж. Зря.

До крыльца нашей бывшей альма-матер мы дошли споро — благо, располагалось то неподалеку — на улице, которую в моем мире называют «имени пятидесяти лет Октября», здесь же… Забыл уточнить, да и шут с ней пока, с топонимикой.

Взошли на крыльцо: пять низких ступеней и небольшая площадка, крытая плитами керамического гранита.

Подергали дверь, забранную стальными полосами, густо, в свою очередь, усеянными заклепками. Дверь оказалась заперта.

— А, ну да! — догадался внезапно Зая Зая. — Каникулы же, в натуре! На всю бурсу — только сторож!

— Как ты сказал? — удивился я. — Бурса — это же вроде семинарии… Учат на попов?

Тут я, конечно, несколько рисковал — так ведь и не удосужился выяснить, как в этом мире — где вместо Советского Союза — Россия, и есть царь, обстоят дела с религией… Слишком свежи были еще воспоминания той, иномирной молодости — за каковую меня только сжечь на костре пытались то ли семь, то ли восемь, раз!

Оказалось, что, тыча пальцем в небо, я угодил в нервный узел.

— Так это, — согласился урук. — Бурса и есть. Баалинская Удельная Регионально-Сервитутная Академия, а не вот это вот все! Полностью длинно, вкратце — прикольно!

— Ну бурса так бурса, — согласился я, не видя повода для спора. — Все равно закрыто. Куда теперь?

— Имею предложение, нах, — заявил урук. — Берем трайк и дуем к тебе в болото! Дом открывать, в натуре!

Тоненькую тетрадку, содержащую очень скупое, но, я надеюсь, точное, описание охранной системы дома-на-болоте, я отыскал вчера же — в одной из ухоронок, вместе с монетами. Прочитал, все понял, и был теперь готов к проникновению со взломом в свой же собственный дом.

Планов имелось громадье: посмотреть, что из себя представляет расхваленная лаборатория и можно ли что-то варить на ее — наверняка, примитивных — мощностях, выяснить, не удобнее ли жить на болоте, нежели в сервитуте, да и вообще — не дело это, когда у меня есть дом, а я в нем, отчего-то, не живу.

Кроме того, вернулась мысль о том, что неплохо бы сварить особое зелье — то самое, после которого изрядно бесящая меня коротенькая шерсть вся выпадет и не вырастет снова!

И вернулись, и собрались, и пошли.

— Братан, я так и не понял, на… Зачем тебе это вот, — орк некультурно потыкал пальцем в бутылку, вновь занявшую то же место внутри жилета.

Мы уже достигли гаража и выкатили наружу трайк. Орк перелил вонючую жидкость — бензин — из большой канистры в топливный бак, и сейчас терзал пусковое устройство: транспорт заводиться отказывался, на незаведенном же трицикле уехать бы не получилось никак.

— Знакома ли тебе концепция светошумовой гранаты? — ответил я вопросом, и сделал это сложно: было лень сокращать и переводить с советского на местночеловеческий.

— Она светится и шумит! — немедленно догадался орк.

— Вот, — согласился я. — Но есть одна проблема: например, если у твари, в которую ты хочешь запустить чем-то таким, нет глаз… Смотрит-то она все равно, какая-то ушами, что твоя летучая мышь, иная — волшебным зрением… И что с ней можно сделать, в таком случае?

— Что? — не понял орк.

— Ослепить. На концептуальном, так сказать, уровне, — пояснил я. — Вообще-то, это самая что ни на есть высшая алхимия, — я даже немного подбоченился. — Но даже сложные декокты проще всего чаруются на соответствующей химической основе… В составе же этого пойла совершенно точно присутствует метиловый спирт, и его там много.

— Его нельзя пить, — сообщил орк. — Ослепнешь. И помрешь потом.

— Вот именно. Это самое свойство метанола — которое про «ослепнешь» — я и применяю концептуально… Не убьешь, так напугаешь — всякая тварь боится ослепнуть!

— Я почти ничего не понял, — ответил орк, но некая хитринка в его глазах говорила мне явственно: притворяется. — Однако, варщик ты лихой… В натуре!

Тут и трайк, наконец, завелся. Мы оба обрадовались, разместились, да и поехали.

По дороге послышался негромкий шум — источник того будто настигал нас со спины, располагаясь несколько выше уровня земли.

Мы — очень удачно — ехали медленно, объезжая большую лужу с неразъясненным дном: орк, не меняя скорости, выкрутил руль вправо, и наш трайк с треском влупился в придорожные кусты.

— Какого, — начал было я, но орк развернулся ко мне, сделал страшное лицо и показал пальцем: мол, молчи.

Источник шума — летательный аппарат грозного военного вида, вооруженный чем ни попадя и оснащенный парой соосных винтов, размещенных выше корпуса, прошел над дорогой и взял левее: шум скоро затих.

— Это кто? — логично озаботился я.

— Это кому надо кто, — понятно ответил урук. — Так-то власти, конечно, но лучше лишний раз не мозолить глаза. Причешут крупняком, так, чисто на всякий случай, да скажут, что так и росло… Все, можно ехать.

Больше по дороге приключений и не случилось, и не ожидалось — я откровенно расслабился: самая страшная угроза — местные тяжеловооруженные власти, жуткая пугающая хтонь — заброшенный дачный поселок, из гнилого колдовского болота лезут — неохотно и понемногу — не монстры, а какие-то комические куклы, сам я, если верить уруку, на границе того же болота живу…

Расслабился зря.

Мы уже въехали на разбитую бетонку — ту самую, с которой следовало свернуть к полузакрытым железным воротам, когда Зая Зая вдруг резко дал по тормозам. Нас — вместе с трайком — занесло и чуть не уронило набок… Спасибо, что не до конца.

— Чозанах? — вежливо уточнил я в стиле и духе местного жителя.

— А вон, — орк снял со спины свой самострел и сейчас его заряжал, — болото.

— Тут везде болото. Практически, кругом, — напомнил я.

— Ты это, самострел изготовь. И еще чего, если есть, — урук сделался собран и деловит. — Хотя все равно… Во, лезет!

Сначала я не успел взяться за оружие, потом — как-то позабыл испугаться, хотя, наверное, стоило сделать что первое, что второе.

Из мелкого по виду болотца, слишком близко прилегающего к разбитой дороге, сейчас лезло… Нечто.

Вам приходилось когда-нибудь видеть гиппопотама? Например, в зоосаду, или даже на визио-записи через информаторий? Ну наверняка же.

Хорошо, а лося? Подозреваю, что лося доводилось даже кормить — меланхоличная и симпатичная лесная корова — превосходный питомец в смысле контактного зоопарка, почти рогатая лошадь, только кататься на ней нельзя…

Ладно, допустим, бегемот, скажем, о паре рогов, похожих на лосиные — только больше, тяжелее и немного иначе развернутых — так, чтобы широким и мощным своим основанием прикрывать верхнюю часть морды чудища — ту часть, на которой, как правило, расположены глаза…

— Гиблемот, — сообщил Зая Зая. — Пожалуй, что пора валить… Не его самого, а отсюда подальше. Стрелки эту тушу не возьмут, огнестрел нам не положен — у меня его, кстати, и нет… Валим?

— А не догонит? — усомнился я. Вообще, конечно, следовало запрыгнуть в седло, развернуться и дать газу, но вот овладел мной какой-то лихой, в прошлой жизни не свойственный, кураж. Вместо того, чтобы разумно спасаться бегством, я решил обострить знакомство.

— Привычки, повадки, слабые места? — кстати вспомнил я то ли колдаря, то ли волшбуна, сиречь, польского народного охотника на всякое. — Полезные компоненты?

— Братан, ты опух! — поделился со мной Зая Зая. — По машинам!

— Ага, сейчас, — согласился я, имея в виду совершенно обратное. — Только вот немножечко…

Гиблемот все это время топал в нашу с орком сторону: медленно, но непреклонно, что твой бронеход. На меня с такого охотились — давно, да и безуспешно… Пришла пора применить навыки, полученные именно во время той охоты: бывший унтер-офицер времен Великой Войны, ночной заряжающий тяжелой гаубицы Иотунидзе, не спасовал тогда — не собирался делать этого и сейчас! Благо, и граната в наличии имелась.

Я выскочил вперед, выдернул из недр жилетки давешнюю бутылку, размахнулся — искренне надеясь, что глазомер мой не подведет и сейчас, да и метнул стеклянный снаряд, целясь прямо чудищу в лоб.

Бутылка врезалась чуть выше — но и замах я брал с запасом. Там оказались рога — часть менее массивная, но все такая же твердая.

Меткость мою подтвердил глуховатый треск: концептуальная ослепляющая граната попала туда, куда надо, да и разбилась.

Гиблемот остановился.

Примерно там, где у такой твари может быть сердце — в передней проекции, конечно — тут же засела пара арбалетных стрелок, неубедительных, впрочем, на фоне огромной туши.

— Чо он стоит? — вспотел Зая Зая, пытаясь перезарядить оружие, и, конечно, без особенного успеха, потому как на нервах.

— Ща, погоди… — предложил я с некоторым сомнением в голосе. — А нет, во!

Гиблемот встряхнулся, принял вид ошеломленный — я не видел его глаз и вообще не был уверен в том, что последние имеются, но состояние противника распознал все равно — резко развернулся на месте, и, куда быстрее, чем до того наступал, скрылся в зарослях.

Мощно плеснуло водой: тварь ушла в тину.

— Всякая падла боится ослепнуть, — вспомнил орк. — В натуре.

До моего — вернее, Ваниного — болотного замка мы домчались уже совсем быстро. Предстояло самое на сегодня интересное: проникнуть внутрь и вступить во владение потрясной, по мнению урука, лабой.

Очень уж хотелось сварить, наконец, что-нибудь полезное. Скажем, то же зелье для выпадения волос.