Товарищ Йотунин

Глава 16

Не успели они. Правда, в смысле почти хорошем — вернулись с половины дороги.

Я уже успел обойти весь дом — всего во второй, между прочим, раз!

Нашел, кстати, ставни.

Не в том смысле, что не знал раньше об их существовании, а в том, что оценил — и нашел те стоящими.

Сами посудите: толстая доска прочного дерева, как бы даже и не дуба, явно вымоченная в сообразном декокте, приобретает свойства почти что железа — при этом, остается куда устойчивее металла что к эфирному воздействию, что к электрическому… Дерево же!

Кстати, о металле. Поверх, наискось, с уличной стороны, каждый ставень оказался прихвачен железной балкой, закрепленной изнутри стальными болтами — проходящими оконную раму насквозь… В общем, открыть такое окно снаружи почти невозможно, и даже взломать — нужно еще постараться.

За окна я теперь был спокоен. Выдержали бы стены… И крыша. Кстати, а что выдерживать? К чему готовиться?

Стоило только о том задуматься, как из внешнего дворика донесся хриплый глас клаксона: кто-то приехал. Вернее, ясно, кто, но это вы уже в курсе, мне же — на тот момент — понятно еще не было.

Встретил их у двери: давешние Гвоздь и Таран приволокли на руках одного из покалеченных — мной, ранее — друзей.

— Ты извини, если чо, — попросил снажий микробосс. — Мы у тебя тут схоронимся? Хоть в сарае…

— Сарай, в натуре, лучше, чем в чистом поле на дороге, — вдруг подал голос второй снага из тех, что ходили своими ногами.

Что я, зверь, что ли…

— Так, слушай сюда, братва лихая, — я ловким пинком захлопнул дверь, ведущую с террасы собственно в лабу, она же — кухня. — Заноси увечных, сажай на диван, вон туда, — я показал, куда именно.

Диван в том углу действительно имелся: пружинный, продавленный, не очень, по правде говоря, чистый… Будь это все в моем старом мире, я бы назвал древнюю мебель ровесником первых пятилеток.

Пострадавшего сгрузили сразу, убежали за вторым, потом за третьим, и, в итоге, принесли всех: те как раз, поместились на диван — сидя, но все вчетвером.

— Босс где? — спросил я у Тарана: четвертого подельника тот тащил в одиночку, прямо на закорках.

— Гвоздь эта… — чуть подтупил снага, — тачилу загоняет. Во двор, нах!

— Логично, — согласился я. — Главное, чтобы ворота прикрыл. Пойти, что ли, сказать…

— Гвоздь умный, сам допрет, нах, — посулил Таран. — Сказал, тебе помочь. Чо?

— Ставни, — я чуть было не отказался, но потом понял: водружать поверх окон тяжелые дощатые щиты да закручивать здоровенные болты куда сподручнее вдвоем.

Так и поступили.

Зажег электрическую лампочку — все еще с трудом привыкаю к тому, что для этого достаточно ткнуть пальцем в совершенно не волшебный переключатель.

Полумрак отступил, стало почти уютно, почти по домашнему… Если бы не обстоятельства: семеро, включая меня, взрослых мужиков, прячущихся в деревянном доме от какой-то, пока непонятной, напасти.

Кстати, о последней!

— Гвоздь, — начал я немного издалека. — Вы чего вернулись-то?

— Ты прав был, в натуре, — не совсем понятно ответил тот. — Дербоград-большой… Выхлоп.

— Слышь, — немного вызверился я. — Могу клещи принести. Буду ими тянуть. Каждое слово. Хочешь?

— Не имею желания, — осторожно отказался снага. — Ща, с мыслями… Ну, ты понял.

— Руки со стола! — потребовал я, бросая на столешницу давешнюю карту — или ее копию… В общем, первый из обещанных предметов снаряжения, сразу же и оставленный мне капитаном егерей.

Реакция у пацанов есть, за снажью демографию я спокоен: локти со стола исчезли еще раньше, чем об тот шлепнулась карта.

— Показывай, — приказал я, и, немного запоздало, — карту-то читать умеешь?

— У егеря подрезал, в натуре? — вопросительно восхитился Гвоздь. — Умею. Гляди. Вот железка, — снага ткнул обкусанным ногтем в жирный пунктир, — бывшая. Поезда ходили, ну, раньше.

— Ага, — сделал вид, что понял, я. — Резче давай. Ветер крепчает.

Непогода разыгралась: видеть не видели, слышать — слышали.

— Вот дорога в сервитут, — палец прошел вдоль извилистой линии: я даже узнал участок, на котором — совсем недавно — мы с уруком отбивались от гиблемота. — Здесь переезд через железку… Совсем чуть не доехали. Перекрыт, нах.

— Кем? — не понял я. — Кем перекрыт?

— Ты чо, в натуре? — удивился снага. — Конетвары, кто еще-то! Вот же Дербоград, вот ипподром, вот так они ходят…

Ну конечно, кто ж еще… И ведь егерь же мне что-то такое рассказывал!

— Дербоградских хтоней действительно две, — о том, что у меня имеются некие проблемы с памятью, егерь уже знал: догадался сам, да получил подтверждение уже от меня самого. — Не в административном смысле, и не потому, что они разделены… Помнишь ту историю с экспедицией Шереметьевых? Их просто так строили.

— Давно? — поинтересовался я.

— Прилично, — подтвердил капитан. — Казань тогда была еще городом, а не как сейчас… В общем, тут же татары через одного, сам понимаешь. Кочевники… Умело притворяются, типа ролевой игры, но для целого народа. Так-то они оседлые уже лет пятьсот. Коней, однако, любят. Генетическая, что ли, память…

Я кивнул: о нежной любви всех орочьих — в моем мире — народов к лошадям, причем во всех видах, мне известно было. Провести же аналогию — дело пустяшное.

— Дербоград строили масштабно, — егерь показал руками, насколько велик был размах. — Вот здесь — большой ипподром, на нем скачки, и не просто, а главные в каждом сезоне.

— Дерби, — сообразил я. — Потому и название… Только мне казалось, что это не наше слово.

— Да, авалонское, — не стал возражать Кацман, — но мало ли в языке иностранных слов?

«Хорошо, что я не успел сказать, мол, атлантическое», — порадовался я сам про себя.

— С большим понятно. Откуда малый? — заинтересовался я почти что подотчетной территорией.

— А это одно и то же. Было. Должны были построить от сих и до сих: тут ипподром, городские дома, может, фабрика какая, здесь — лесопарк, и по другую сторону — дачи, — показал на карте егерь. — Даже станцию заложили, поезда гонять. Потом Инцидент, хтонь, еще одна, Междухтонье… Так и живем.

— Еще вопрос, — я посмотрел внимательно, и егерь кивнул: мол, задавай.

— Вот у меня тут мелкая хтонь прямо под боком, в смысле, болотце, — начал я. — Оттуда кто может полезть? Ну, чурбаны с глазами, в смысле, шурале. Потом дрянь всякая, животная, почти не хтоническая… Считайте, самое безопасное место в окраинах сервитута. Почти безопасное. Эти же, Дербограды — они чем страшны?

— С малым все попроще будет, — егерь достал еще один лист бумаги — на сей раз, тот превратился не в карту, а в книжку с картинками: что-то среднее между атласом Альфреда Брема «Живые твари и мир, в котором они обитают», графической новеллой для скучающих домохозяек и школьным букварем.

— Вот гиблемот, — егерь раскрыл книжку примерно посередине. — Вот, опять же, шурале. — Лошардь, — новая картинка изображала, натурально, сферического коня — но по-нехорошему зубастого и с ластами вместо копыт, — тоже болотная нечисть.

Книжку рассматривали еще минут пять — все, что видел, то ли прямо было больше комическим, чем хтоническим, то ли просто так нарисовано. Хотя, тот же гиблемот… М-да.

— Большой Дербоград нас радует вот этим, — последняя картинка изображала самого обыкновенного кентавра — даром, что о двух головах, лошадиной и человеческой, да одетого в нечто вроде редингота, странным образом сросшегося с лошадиной шкурой.

— Кентавр, — обрадовался я непонятно чему.

— Конетвар, — уточнил егерь. — Тварь. Носится со скоростью автомобиля, умело пользуется оружием на дистанции, жрет все подряд… Предпочитает, правда, человечину, ну, или троллятину — ему все едино, главное, чтобы мясо разумного существа.

— Высокий силуэт, — заметил я. — Можно подстрелить. Издалека.

— Увернется, — не очень уверено возразил егерь. — Наверное. Живучее оно, опять же… Главное, оно же — самое страшное, в том, что бегают они строго табунами. Особей по двадцать.

— Как в одном забеге, — кивнул я. — Что? Читал где-то!

— Конетвары, значит, — вернулся я мыслями к дню нынешнему. — Сколько табунов? Один, два?

— Много, — решительно ответил Гвоздь. — Три табуна, может, пять… И по железке — то есть, по насыпи — еще шли, прилично так.

— Если попрут…

— Плохо дело, — подхватил снага. — Не отмашемся. И ружье ты в болоте утопил.

— Все равно патронов больше нет, — прозорливо заметил я. — Зато есть кое-что другое.

— Колдовать будешь? — догадался, на этот раз, для разнообразия, Таран.

— Буду, — пожал плечами я. — Но надо будет мне немного помочь. Главное — ничего не бояться, ничему не удивляться, делать — как я скажу. Поступим вот как…

Одну кружку спирта — того, что остался на плите, вновь прикрытый пологом от испарения и лишнего запаха — я выпоил четверым пострадавшим. Не прямо в чистом виде, конечно — разбавил, да наложил кое-какие мелкие конструкты… В общем, спать будут отсюда и до утра, и главное — не станут отвлекать жалобами от предстоящей серьезной работы. Интересно, а что, если макнуть атейм в спирт?

— Приди, Зайнуллин!

Надо же, сработало…

— Нельзя ли, — завело старую пластинку умертвие, проявляясь бестелесно над столом. — А, это ты. Как-то ты меня странно призвал. Не кровь, но тоже что-то сильное.

— Спирт, — пояснил я. — Медицинский. Чистейший этанол.

— Это дело, — согласился непокойник. — Чего надо?

— Хтонь, — коротко ответил я. — Конетвары. Табунов пять или шесть… Сюда идут. Вот, пацаны видели.

— В натуре, — оживился Таран. Этот снага, все-таки, оказался куда тупее товарища, и потому передумал пугаться призрака раньше, чем тот же Гвоздь. — Может, все семь. А у нас тут пацаны — вон, приболели.

— Видел я, как они приболели, — изобразил подобие улыбки старик Зайнуллин. — И даже слышал.

— По делу будет чего? — зачем-то вступился я за недавних врагов. — Конетвары, напомню.

— Я не по этой части, — поделилось умертвие. — Вспомнить какую-нибудь битву древности — могу, даже в деталях… Но там бойцы нужны, а не три юных оркоида и один мертвый человеческий старик. Много бойцов!

— Да и вряд ли эти твои герои всерьез сражались с кентаврами, или как их, — подхватил я.

— Греки могли, — усомнился старик.

Умные разговоры — дело хорошее, однако, надо ведь и дело делать.

— Скажи, Зайнуллин, — повернулся я к призраку. — Сколько тут народу лежит? В смысле, неупокоенного, пусть и потенциально?

— Инцидент, — завспоминал тот, — он на выходной пришелся, летом. Полегло здесь тогда… Все, кто не успел сбежать. Сотен пять, это если считать только мужиков.

— Отлично, — я потер руки. — Не в смысле, хорошо, но нам сейчас очень кстати! — Пацаны, — обратился я к тем снага, что не получили порцию спирта и не спали сейчас вповалку на диване. — Тащите котел, вон тот. Прямо на крыльцо, главное — не расплескайте.

— Ты чего задумал, некрос? — удивилось умертвие. — Поднять такую уйму покойников… Это надо быть легендарным малефиком древности. Джордано Бруно каким-нибудь, а ты — не он!

Какие интересные выверты историографии… Великий астролог, звездочет, физик, основатель небесного направления герметической школы — вернее, его местный аналог — оказался черным колдуном, да еще какой-то чудовищной силы!

— Это если поднимать, — согласился я. — В смысле, разупокаивать. Только аптекинг — так себе решение.

— Причем тут аптека? — не понял дух.

— Ни при чем, — возразил я. Аптекинг — это от британ… то есть, конечно, авалонского, ту аптейк. Это когда надо взять уже надежно мертвый труп, подселить к нему… В общем, не наш метод, и случай тоже не наш.

Вышли, следом за снага, на крыльцо: я — сквозь дверь, дух… Тоже.

Котел, содержащий еще добрых пятьдесят литров алхимического спирта, уже утвердился прочно на досках крыльца — в том числе и той, что совсем недавно поработала рычагом волшебной катапульты. Снага стояли по обе стороны от емкости, сделав, разве что, по полшага назад.

Ожило передающее устройство — я про него совсем забыл, так и носил с собой в кармане, иногда цепляясь за всякое недалеко торчащей антенной.

— … тунин, если ты на боло……беги к реке! Водокач тебя помнит, прикро……мо сейчас! — надрывался, сквозь помехи, знакомый голос капитана егерей.

Я достал аппарат из кармана, и, как учил егерь, зажал оранжевую кнопку.

— Я на болоте, господин капитан, — ответил. — Со мной шестеро гражданских, четверо нетранспортабельны! Уйти не успеем, принимаю бой!

— … акой бой! Там восемь табунов… рей, сейчас пойдут к теб……витута не успеть, еще три выхлопа с севера! Я отошел!

— Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя! — сообщил я в микрофон. — К тому же…

— Продержись полчаса, Ваня! — связь неожиданно стала четкой. — Своих не бросаем, но тупо раньше не успеть!

— Конец связи, — сообщил я в связной амулет, после чего решительно повернул — влево, до упора — шпенек громкости. Устройство отключилось.

— Значит, придется немного ускориться, — сообщил я в пространство. — Ничего, прорвемся! Здесь, в округе, — объяснил я больше себе, чем окружающим, — некротика разлита в два слоя, если не в три. Очаги второго типа, третьего, даже четвертого… А это что значит?

— Что? — первым не понял Гвоздь.

— То, — не удержался я. — Это все неупокойники. Те самые «почти пять сотен, если считать только мужиков». Злые, голодные, ждут… Умеют ждать. Совсем немного им когда-то не хватило для того, чтобы встать, прогуляться, да устроить где-нибудь поблизости еще одну хтонь, на этот раз — мертвецкую…

— Бля, — хором побелели оба снага.

— Верно говоришь, некрос, — согласился призрак. — Только я не понимаю…

— Сейчас поймешь, — посулил я. — Давай прямой канал!

— Ээээ… — протянул мертвец Зайнуллин. — Я это…

— Не жмись! — поднажал я. — Так будет проще, быстрее…

— Тебе жить, — пожал плечами дух. — Или нет… Сейчас, будет тебе канал, прямо в самую суть…

Не уверен, что мужикам этого мира, живым ли, мертвым ли, знакомо понятие «наркомовские», но пьют здесь — точно так же — дозами по сто грамм. Можно и пятьдесят, но это несерьезно — оплата за мелкую, но полезную, работу, начинается, все же, от ста.

Пять сотен мертвых мужиков: основательных, работящих, погибших на родных огородах, в гаражах, мастерских — у кого что имелось на пригородных дачах.

Пятьдесят литров спирта высшего качества.

Пятьсот раз по сто грамм.

— Канал открыт, — сообщило умертвие.

— Кхм… — прокашлялся я. — Мужики, тут такое дело…

Поток некротической энергии, выраженный во всеобщем внимании сотен мертвецов, сошелся в одной точке — и этой точкой был, конечно, я сам.

Я сам был сейчас ими всеми: погибшими, неупокоенными, забытыми. Люди, орки, тролли, снага и гоблины, даже два гнома и эльф. Разумные мирного труда, почти совсем ни в чем не виноватые — или, по крайности, не заслужившие страшной своей участи.

Видел тысячей глаз, слышал тысячей ушей, внимал себе же — и всем нам.

— Городские идут, мужики. Твари. Много. Порченные, но живые, виноватые тем, что они есть, а вас уже нет. Сюда идут… — главное было — говорить, даже не что именно, а как. В тот момент я был уверен, что меня — вот эти вот все — поймут правильно.

— Огороды вытопчут, колодцы потравят, дома снесут, последних живых — на ножи, а они не виноваты, вон, и так увечные…

Мертвые мужики слитно загудели, тоном — одобрительным.

— Мы мертвые, некрос, ты забыл? — всего один голос, тот самый, эльфийский… Чего-то подобного я и боялся. — Четыре дюжины лет никому дела не было, и вот, понадобились… Да и не деревенские мы были, так, дачники… Пафосу подпустил, хорошо, умеешь, вот только маловато будет, пафоса-то!

— Ну, раз мало… — потянул я. — Аспект жажды, к тебе взываю! Сто грамм! Спирта! Каждому!

Мертвый эльф, наверное, пытался возражать, но голос его потонул в оре сотен глоток мужиков, почти полвека не принимавших на грудь.

Зашумел страшный ветер, разверзлась земля.

Будто одним исполинским глотком кто-то осушил весь котел.

Местные встали супротив городских.