Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ)

Глава 14

— Слушаю вас, — я постаралась придать своему лицу безмятежное выражение.

— Можно, я присяду? — спросил Ляхов.

Я поморщилась, честно сказать, надеялась, что он быстро сообщит, чего ему от меня надо и уйдёт. Я же терпеть его не могу. А он, оказывается, надолго решил тут подзадержаться.

Но не позволить присесть было бы невежливо. Всё же мы хоть и были в конфронтации, но пока наша борьба в активную фазу не вошла.

Поэтому я со вздохом сказала:

— Ну, садитесь… — и обречённо махнула рукой на стул.

Сама же села на кровать.

В нашей комнате было две кровати и два стула, но на втором Анжелика развесила подготовленные наряды на завтра, и я не хотела измять выглаженное платье.

Ляхов присел на краешек стула.

Воцарилась томительная пауза.

Он долго мялся, не мог подобрать слов, а я всё ожидала, что же он скажет.

Наконец, он выдохнул:

— Любовь Васильевна, я хотел извиниться…

— Да что…

— Погодите! — он резко перебил меня и, заметив, как вытянулось моё лицо, опять извинился, — мне трудно даётся этот разговор, Любовь Васильевна. Позвольте я всё скажу, а вы потом…

— Ладно, — пожала плечами я, мол, говори и уматывай, глаза б мои тебя не видели.

— Так вот, Любовь Васильевна, я хочу извиниться. У нас с вами как-то не задалось знакомство…

Я не удержалась — фыркнула. Конечно не задалось. Особенно если вспомнить нашу первую встречу в областном центре, где мы финансирование делили, и он хамил и пытался его полностью отжать. И потом тоже…

Моё фырканье и красноречивый взгляд Ляхов истолковал правильно. Но, к моему удивлению, он усмехнулся:

— Был неправ! Вы уж меня извините, Любовь Васильевна, ладно? — он сделал паузу и посмотрел на меня.

Но я промолчала. Из вредности. Сам же просил, вот и давай, выкручивайся. Или уматывай к любимой тёще. Тебя сюда уж точно не звали.

— Скажу честно, я вас недооценил, — он покаянно наклонил голову. — Думал, вы — обычная вредная тётка. В «Союзе истинных христиан» такие почти все. Но я ошибся. Сильно ошибся, Любовь Васильевна. И сейчас это признаю!

Я поморщилась, но ничего не сказала. А тем временем Ляхов продолжил:

— Вы — умная, очень хитрая, расчётливая и проницательная женщина. И вы совсем не такая, как пытаетесь казаться. И вы явно не простушка. Уж очень сильно вы выбиваетесь из образа обычной работяги из провинциального ЖЭКа.

Я опять промолчала. Чай не пятиклассница. Меня такой примитивной лестью не возьмёшь.

— И я хочу также попросить прощение за поведение моей тёщи, — он тяжко вздохнул.

И тут я не выдержала, буркнула:

— Так что мне ваше извинение, Роман Александрович? Не меня же в кутузке сейчас держат…

Ляхов намёк понял и затараторил:

— Я хочу, чтобы вы понимали! Аврора Илларионовна — сложный человек, с тяжёлым характером. У неё отец — первый секретарь обкома партии. Она вдова генерала. Привыкла всю жизнь жить на широкую ногу, что ей не отказывают, перед нею пресмыкаются. И другой жизни она не знает. И по-другому не умеет…

— Мне-то что из этого? — поморщилась я.

— А я родился в деревне, я шестой в семье. Отец погиб на фронте, мать нас сама поднимала, как могла. И когда у меня получилось вырваться в город, я искал возможности закрепиться. С Ларисой мы учились в одном институте. Если бы вы знали, как её родители были против наших отношений. И чего мне, сыну доярки, стоило…

— Роман Александрович, — немного резковато сказала я (если честно, это было сильно резко, по правде говоря, я рявкнула), — зачем вы мне рассказываете свою биографию? Да ещё на ночь глядя? Вы пришли извиниться. Извинились. Я вас услышала. А теперь давайте расходиться. День был тяжелым. У всех нас.

— Да, конечно, — пробормотал он, но со стула не встал.

— Ну, что ещё не так? — не выдержала я.

— Эта старая сука опять накосячила и я ничего не могу сделать! — чуть не плача воскликнул вдруг Ляхов. — Из-за неё нам всем теперь будет крышка!

От удивления и неожиданности я аж икнула.

— Мужиков посадят, нас начнут мурыжить по возвращению, а моей карьере придёт конец! — у Ляхова явно начиналась истерика, руки его сильно тряслись, губы дрожали.

Я даже испугалась, что у него сейчас инфаркт случится.

— Одно дело, когда она хамила и цапалась с бабами, — покачал головой Ляхов, — это можно ещё было терпеть и поддакивать. И совсем другое, когда она международный скандал затеяла!

— Так зачем вы её в заграничную поездку взяли? — поморщилась я.

— Да она мне всю плешь проела! — взмолился Ляхов. — У меня же выборы на носу. А у неё знакомства. Вот и приходится… взял, в общем…

— Ну, а я что теперь могу? — удивилась я, — раз взяли сюда неадекватную бабу, значит, придётся по возвращению осваивать новую профессию, Роман Александрович. Рекомендую подумать о фермерстве. Тем более у вас это в крови… вам легко будет…

Но Ляхов явно не хотел чтить свои корни и заниматься коровами.

— Любовь Васильевна! — опять взмолился он, — и вы, и я, мы оба понимаем, что мои извинения вам до одного места!

— Так зачем вы пришли?

— Давайте что-то придумаем, чтобы разрулить эту ситуацию? — он уже чуть не плакал. — Я не знаю, что делать… Она нас всех погубит…

Угу, ты за всех, конечно же, переживаешь, — злобно подумала я, а вслух сказала:

— У вас есть только один выход…

— Какой? — с надеждой спросил Ляхов.

— Дать показания в полиции, что ваша тёща — периодически впадает в старческий маразм и может говорить всякую ерунду, которая никак с реальностью не совместима…

— А как же теракты эти? — захлопал глазами Ляхов.

— Да что теракты? — пожала плечами я, — скажете, что насмотрелась старушка ужасов всех этих по новостях в телевизоре, ну и приняла близко к сердцу… А тут ещё со слесарем Комиссаровым поругалась. Вот и сдвинулось что-то у неё в голове.

— Я не могу так с нею поступить, — покачал головой Ляхов. — Нельзя так…

— Тогда остаётся фермерство! — сказала я и встала, — спокойной ночи, Роман Александрович. Я хочу спать. Да и вам пора.

— Да, конечно, — потерянным жалким голосом сказал Ляхов и вышел.

А я, наконец, плюхнулась на кровать.

Господи! Как же я вымоталась за сегодня!

Хочу упасть и спать, спать, спать…

Но тут пришла Анжелика и прицепилась ко мне опять.

— Мама Люба! — воскликнула она (ого, я уже опять мама Люба). — Я тут подумала…

— Угу, — зевнула я, — ложись давай спать, Анжелика. Поздно уже.

Но вредная коза упёрлась.

— Ты подожди! — заявила Анжелика. — Я хочу тебе что-то сказать. И это важно!

— Я надеюсь, ты не передумала одевать это платье завтра и мне не придётся сейчас переться в гладильную комнату? — проворчала я и подтянула повыше одеяло.

— Да нет же! Я хочу с тобой про маму поговорить, — вздохнула она, нервно меряя шагами комнату.

Но я так устала, что мне для полного счастья сейчас не хватало опять проболтать всю ночь, обсуждая эту непутёвую Машу.

Анжелика, видимо, поняла по моему состоянию, что я сильно не в духе и хочу спать, потому что торопливо проговорила:

— Мама Люба, буквально два слова и всё. Обещаю! Это быстро!

— Ладно, слушаю тебя, — могучим усилием воли я попыталась сдержать зевок. — Только не мельтеши туда-сюда, пожалуйста, а то меня уже укачало и сейчас стошнит.

Анжелика моментально остановилась напротив меня.

— В общем, я тут подумала и поняла, что не останусь я в этой Америке, — тихо сказала она.

От изумления у меня аж сон из глаз пропал.

— Ты шутишь сейчас? — спросила я и даже привстала с кровати.

Нет, я, конечно, понимала, что вся эта затея с эмиграцией в США — ерунда на постном масле, и что Маше дети совсем не нужны. Но я даже не думала, что Анжелике хватит всего одного нашего разговора на подумать и сделать правильные выводы. Неужели повзрослела и набралась ума?

— Не шучу, — надулась Анжелика, — понимаешь, я посмотрела, всё обдумала и поняла, что мама Маша — она, конечно, моя мама. В смысле биологическая мама… но она совершенно несерьёзная. И жить с ней нельзя. А для Изабеллы — так вообще опасно. Ей же уход нужен и режим.

Я молчала, хлопая глазами.

— Ричард в таком возрасте, что ему воспитание нужно, — продолжала Анжелика. Он очень дедушку Василия любит и случается его во всём. И Изабелла. И она там ходить начала.

— Но здесь, в Америке, медицина получше, — сказала я.

— Если мама не заплатила даже за еду, то денег на лечение Изабеллы она точно не даст, — понуро вздохнула Анжелика, — я же вижу. И ещё непонятно, какой там у неё этот новый американский муж…

— Так, может, он нормальный? — предположила я.

— Был бы нормальным — пригласил бы нас в гости, а не в забегаловке встречаться, — фыркнула Анжелика, — или, в крайнем случае, приехал бы с мамой. Разве ему не интересно посмотреть на русскую дочку своей жены? Не верю!

Здесь я с нею была совершенно солидарна.

А Анжелику в конец понесло:

— А раз вот так. Значит, мы им или совсем не нужны, или будем там приживалками. Нет! Лучше с тобой жить, мама Люба! — она взглянула на меня и осеклась, — если не выгонишь нас, конечно же.

— Так что, ты от мамы отказываешься, что ли? — подвела черту в разговоре я.

— Нет конечно! — улыбнулась девочка, — это же моя родная мама. Только жить с нею я не буду. И брата с сестрой не пущу. А вот когда-нибудь потом, когда мы все повзрослеем, выучимся, у нас будут свои семьи, жилье. И мы соберемся и приедем к ней в гости. Или она к нам будет приезжать. А жить мы будем с тобой и дедом Василием.

Я аж прослезилась.

А наутро, перед завтраком, я, как и было велено, заглянула сперва к Пивоварову.

Он был собран, бодр и весел:

— Живём, Любаша! — хохотнул он, — живём!

— Что случилось? — спросила я.

— На-ка, держи, — он сунул мне листочек.

— Что это? — округлила глаза я.

— Это письмо, которое ты должна отнести ребятам.

— Да как я его пронесу⁈ И Артемий Борисович…

— За это не беспокойся даже, — широко улыбнулся Пивоваров, — твоё дело сейчас — выучить текст и при разговоре передать его Кущу.

Я ахнула, а он продолжил инструктаж:

— А когда будешь говорить, на каждом втором слове делай вот так, — Пивоваров присюсюкнул. — Поняла?

Я кивнула.

— Здесь всего двадцать слов. Заучи и не перепутай. А листочек сразу же уничтожить надо.

— Шифр, — догадалась я.

— Главное — не перепутай! — строго повторил Пивоваров.

— А когда я буду сюсюкать, они разве не догадаются? — спросила я.

— Значит, шепелявь, или заикайся, — сказал юрист. — Но, главное, немного выделяй те слова, что надо.

— Хорошо, — кивнула я и принялась заучивать текст.

— Пошли давай, — велел Пивоваров, — а то на завтрак опоздаем.

— Но я ещё не доучила. — пожаловалась я.

— Быстро покушаешь, пойдёшь в сортир и там доучишь, ясно?

— А, может, вы сами таки сходите? — попыталась отвертеться от «почётной» миссии я, хоть и понимала, что безуспешно всё это.

Но Пивоваров был неумолим.

— У нас сегодня своя программа! — строго сказал он и, не выдержав, хохотнул, — и. я уверен, всем она очень понравится!

На завтрак Арсений Борисович не пришел.

Женщины шушукались, что, мол, он где-то подхватил какую-то сыпь, что у него все руки в прыщах, температура и тошнит.

Интересно, что они ему подсыпали и каким образом удалось провернуть всё это?

Но спросить я не успела — время завтрака закончилось и нужно было идти к ребятам.

— А я что, одна пойду? — узнав о состоянии Благообразного, совсем перепугалась Валентина Васильевна.

— Почему одна? — строгим склочным голосом прожженного юриста сказал Пивоваров, — вон Любовь Васильевна с вами пойдёт.

— А почему это Любовь Васильевна? — моментально влезла Аврора Илларионовна, которая чутко подслушивала наш разговор. — Что, среди нас достойных нету?

— А потому, что Кущ и Комиссаров — из калиновской делегации, — рявкнул на неё Пивоваров, — а Любовь Васильевна её возглавляет. Вот пусть идёт и разбирается!

— А почему не вы? — не унималась сволочная старуха, — вы же юрист! Это ваша обязанность!

— Во-первых, я на пенсии, Аврора Илларионовна. Я — пенсионер, а не юрист, — ответил ей Пивоваров и зачем-то подмигнул, — а, во-вторых, я на дух не переношу ни Куща, ни Комиссарова и просто не хочу туда идти. Имею, между прочим, право. А Любовь Васильевна пусть идёт, раз довела дисциплину в коллективе до такого уровня, что люди в полицию уже попадают!

— И правильно! — злорадно потрясая сухонькими кулачками, поддержала его Аврора Илларионовна. Настроение у неё явно улучшилось. Она прямо расцвела вся и помолодела.

Вот как мало человеку нужно для полного счастья!

Я осторожно выдохнула и заметила, как в уголке, за столиком облегчённо выдохнул и улыбнулся Ляхов.

Если честно, я совершенно не верила в его показательные «крокодиловы слёзы». Такие люди никогда не меняются. Я прекрасно понимала, что на данный момент Ляхов испугался за свою задницу. И поэтому готов валить хоть родную тёщу, хоть всех остальных. А вот завтра, когда ситуация разрулится, он всех преспокойненько сдаст и даже чуточку не будет жалеть никого.

У некоторых людей есть такая черта. Делают гадость и при этом даже не считают, что они делают гадость. И потом страшно удивляются и даже обижаются, когда видят негативную реакцию или соответствующие ответы от окружающих.

Я всегда от таких людей стараюсь держаться подальше.

Вот и сейчас сделала вид, что не заметила мимики Ляхова.

В полицейском участке нас провели в большую комнату, где велели ждать. Всё это время, пока нас обыскивали, расспрашивали, заполняли какие-то анкеты, я всё время старалась молчать. Хорошо, Валентина Викторовна уже проходила вчера все эти процедуры и поэтому живенько заполняла бланки за себя и за меня.

Мне было капец страшно.

Постоянно казалось, что меня сейчас схватят, как главную зачинщицу.

Воображение рисовало, что в тёмных казематах, Кущу и Комиссарову переломали все рёбра и они, не выдержав боли, сдали меня с потрохами. И что сейчас я сюда войду, а вот обратно не выйду.

И никогда я больше не увижу солнышка!

В общем, пугала я себя изо всех сил, как могла.

И в конце концов накрутила себя до такой степени, что аж губы тряслись и я стала заикаться.

И это было хорошо. Точнее — очень хорошо.

Потому что полицейский задавал вопросы, Валентина Викторовна переводила, а я отвечала, заикаясь через раз. Так что, когда я пробормотала Кущу послание от Пивоварова, заикаясь в нужных местах, у наших надсмотрщиков даже никаких сомнений не возникло.

Кстати, разговаривали мы по телефону, через такое окошечко, застеклённое и зарешеченное.

— Как дела? — растерянно спросила я, стараясь изо всех сил выглядеть бодрячком.

— Люба, да не волнуйся ты так, — начал успокаивать меня Кущ, который меня раскусил сразу, — нас подержат немного и выпустят. Мы ведь не виноваты. Больная старуха совсем сошла с ума. Вот увидишь, всё будет хорошо!

Я кивнула, сдерживая себя изо всех сил и стараясь излучать оптимизм и, хотя бы, не расплакаться.

— Да прекращай ты, Любка! — добавил Комиссаров. — Зато здесь на завтрак бананы дают.

Он находился в соседней кабинке, но мы разговаривали все вместе, просто переключались по очереди.

— Ага, — оптимистично добавил Кущ, — а ещё здесь можно спортом заниматься. Прямо как на курорте.

— И выспаться, — мстительно поддел его Комиссаров.

А когда мы с Валентиной Викторовной вернулись в пансионат, все наши сидели в малом зале у телевизора и слушали новости.

— Что там случилось? — тихо спросила Валентина Викторовна у Анны Александровны, которая сидела с краю, вместе с мужем.

— Да ужас какой-то! — охнула та, — представляете, тут уже целая серия канализационных терактов случилась. В Норс Ривер, Порт Ричмонд, Кони Айленд, Аулс Хед, Рокавей — и это только те, что я запомнила… а там их много…

А Пивоваров, который сидел чуть дальше, вдруг зыркнул на меня и весело подмигнул.