Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ)

Глава 6

После разговора с Галей обратно в комнату я вернулась сама не своя: сердце кололо, в груди, казалось, образовалась озоновая дыра. Меня всю трясло. Я металась по номеру и не знала, что делать.

На душе было тяжко.

Но больше всего я боялась, что сейчас вернётся Анжелика и мне придётся ей что-то говорить. А что, я не знаю.

Увидев, в каком я состоянии, Кущ и Комисаров деликатно ретировались. А вот Пивоваров, наоборот, остался и сразу прицепился с расспросами:

— Люба, что стряслось?

Я промолчала и отвела глаза, но он не унимался:

— Люба, скажи!

Сперва я не хотела ничего говорить, но потом подумала: всё-таки он же юрист. А вдруг поможет или подскажет что.

Поэтому ответила:

— Пётр Кузьмич, беда у меня случилась, — при этих словах я еле сдержалась, чтобы не разреветься.

— Что? — напрягся Пивоваров. — Это связано с тем звонком?

— Да. Звонили из Калинова. Галя, подруга моя. Сказала, что моих детей забрала опека! Божечки, божечки! Что теперь делать⁈ Я здесь, а они там!

Я опять заметалась по комнате, заламывая руки:

— Представляю, там отец вообще в шоке! Он же так и умереть от страха может! Всё! Точка! Мне нужно срочно возвращаться! — по моим щекам потекли слёзы. Я таки разрыдалась, по-бабьи, с подвыванием.

Пивоваров задумался. Пауза затянулась. Я ещё пометалась по комнате, вытерла слёзы и нос, икнула, а он всё сидел и размышлял. Видно было, что он воспринял это близко к сердцу. Некоторое время было тихо, а затем он сказал:

— Знаешь Люба, нам осталась здесь ещё неделя с хвостиком. Это, не считая полнедели на дорогу. А планы у тебя большие. Причём это планы по спасению нашей страны. Да, я понимаю, у тебя случилась неприятность, но это ещё не горе. У тебя отобрали детей. Но дети ведь живые. Здоровые. Их направили в какой-нибудь или интернат, или детский дом. И за эти две недели с ними ничего не случится…

Я всхлипнула.

— Люба, небольшой испуг они переживут. Маленькие дети легко адаптируются. Да жалко детей, жалко отца твоего, но это все преодолимо. Отец твой тоже знает, что Галя тебе уже сообщила. Теперь он будет спокойно ждать. Понимаешь?

Я опять всхлипнула, но кивнула. На душе скребли кошки.

— Пойми, Люба, уезжать сейчас ты не можешь. У тебя нет денег, нет билета, кроме того, как ты всем объяснишь, почему и на каком основании ты улетела раньше? Я в первую очередь имею в виду «Союз истинных христиан», областных и американцев. Они не поймут. Особенно областные. Тем более, что ты так долго добивалась чтобы сюда попасть…

Я задумалась и поняла, что он прав. Разумом я это понимала, а вот сердце разрывалось от горя.

Тем временем Пивоваров продолжил:

— Понимаешь, Люба, это не горе, это просто жизненная неприятность. Ну так сложились обстоятельства. Ты вернёшься через две недели домой и спокойно займёшься вопросом возвращения своих детей. С ними ничего прямо необратимо ужасного не случилось. Они живы-здоровы, остальное всё изменить можно. И я тебе, как юрист, помогу.

Я кивнула опять. Он был прав.

— Поэтому мой совет — прекращай паниковать, а сейчас займись тем, чтобы до конца довести наш план. Иначе вся эта поездка, все эти усилия, которые мы уже сделали — они все пойдут к чертям собачьим. И ты потом всю жизнь будешь себя за это винить. И тебе будет очень стыдно, — он вроде и ругал, но смотрел на меня по-доброму, по-отечески.

Пивоваров опять был прав.

Когда он собрался уходить, я сказала:

— Погодите, Пётр Кузьмич. Фёдор Степанович и Ефим Фомич ушли. А они же приходили обсудить новый план…

— Ну, да, — согласился Пивоваров.

— Значит, нужно поговорить с ними, а то они сейчас такого опять насочиняют… — сказала я, и Пивоваров понял меня с полуслова.

Сначала мы пошли в комнату Комиссарова. Но там никого не было. Куща тоже дома не оказалось.

— Неужели…? — я оборвала себя на полуслове и многозначительно посмотрела на пожилого юриста.

— Сейчас поищем, — успокоил меня он.

— Я пойду с вами, — твёрдо заявила я, и Пивоваров спорить не стал.

Мы пошли посмотреть в вестибюль, потом заглянули в столовую. В небольшом парке-палисаднике, который окружал придомовую территорию пансионата, их тоже не оказалось.

— Давайте ещё в комнате для молитв посмотрим и всё, — устало сказала я, — все эти волнения, да ещё и беготня окончательно меня доконали.

Мы заглянули в большой зал, который здесь использовали и для лекций, и для мероприятий, и для массовых молебнов.

Там сидел Арсений Борисович. Напротив него устроилась семья Ляховых. При нашем появлении разговор оборвался, и все уставились на нас не самыми дружелюбными взглядами.

— Вам разве не ясно было сказано ждать в комнатах? — едко спросил Роман Александрович. При этом его и так вечно красное, одутловатое лицо раздулось ещё сильнее.

— А для них слово Арсения Борисовича значения не имеет! — злорадно поддакнула Аврора Илларионовна и многозначительно посмотрела на Благнообразного.

А тот предпочёл сделать вид, что не понял.

Повисло напряженное молчание.

Аврора Илларионовна вспыхнула и сказала:

— Роман! Наведи порядок, раз больше некому…

— Товарищи, пройдите пока в свои комнаты, — примирительно сказал Арсений Борисович. — Сейчас мы тут закончим, и я навещу каждого из вас. Наберитесь терпения.

— Конечно, конечно, — тоже примирительно сказал Пивоваров и торопливо закрыл дверь.

— Лучше уж подальше отсюда, — сказал он и мы пошли искать дальше.

Кущ и Комиссаров обнаружились в номере у Комиссарова. Они сидели прямо на полу и горячо, взахлёб, спорили. Перед ними лежала старая развёрнутая карта.

На нас они особо не обратили внимания.

— Да нет же! Лучше всего натаскать вот сюда дофига глины со щебнем. И на обочину это всё дело закинуть. А потом сбросить в поток! — горячился Кущ, тыкая в какую-то точку на карте пальцем.

— Думаешь, получиться создать пробку? — недоверчиво покачал головой Комиссаров и задумчиво поскрёб затылок. — Пойми Фёдор, мы же не сможем сделать это одномоментно. Где мы столько глины возьмём, а? Да и у нас столько людей нету. Даже если мы всех наших баб привлечём, всё равно толку не будет. А поток нечистот малые количества тупо смоет.

— Тогда давай сделаем металлический щит и закупорим вот в этом мете канализацию! — выдвинул новую гипотезу Кущ. — Чтоб уж наверняка.

— Вот правильно говорит Пётр Кузьмич, — скептически хохотнул Комиссаров, — теоретик ты, Фёдор!

— Угу, и гнилой интеллигент вдобавок, — кивнул Кущ и загорячился, — ты пойми, Ефим, мы перекроем поток нечистот, и оно всё полезет наружу…

— Да ты сам подумай! Нужно же и резервные стоки заодно перекрывать! — постучал себя по лбу Комиссаров, — нет, не годится…

— Ну тогда…

И тут Пивоваров решил вмешаться.

— Что опять замышляем, соловьи-разбойники? — хитрым голосом спросил он.

Мужики на миг умолкли, а затем наперебой принялись выдвигать разные версии диверсий.

— Нужна схема прокладки! — возмущался Кущ.

— На участках полюбому есть, — возражал Комиссаров, всматриваясь в карту.

— Эй, парни, это же Америка! — хмыкнул Пивоваров. — Это у нас дома в каждом ЖЭКе всё есть, а здесь смотреть ещё надо.

— Да где ж мы найдём эти схемы? — нахмурился Комиссаров.

Повисла неловкая пауза.

И тут, в тишине, за стеной из коридора послышался какой-то шорох. Словно переступил кто-то с ноги на ногу.

Мы переглянулись.

— Кажется, нас кто-то подслушивает! — одними губами прошептал Кущ и тотчас же рывком вылетел из комнаты.

Хлопнула дверь. Мы притихли. В коридоре послышался шум, какая-то возня, а затем Кущ буквально втащил упирающуюся… Белоконь!

От неожиданности, кажется, я охнула. Хотя, может, это была вовсе и не я, а Пивоваров. Но как бы там ни было, кто-то из нас таки отчётливо охнул.

— Ирина Александровна! — укоризненно воскликнул Пивоваров. — Вот уж на вас бы никогда не подумал!

Щёки у Белоконь заалели.

— Извините. Я случайно. Мимо проходила, — пролепетала она тихо и вильнула взглядом.

Но Пивоваров был старый и опытный юрист и такими манипуляциями его было не прошибить.

— Ирина Александровна, — строго сказал он, — я бы мог поверить, если бы мы обсуждали это в моей комнате или в комнате Любови Васильевны — они в центре по коридору. Но комната Ефима Фомича находится в этой «кишке». Что вас здесь могло заинтересовать, если только вы не прокрались сюда с целью нас подслушивать?

— А вы что! Вы думаете, я не понимаю, что происходит⁈ — запальчиво воскликнула она, — я всё знаю! Всё!

Мы переглянулись и Комиссаров тихо спросил, стараясь замаскировать угрожающие интонации в голосе:

— Что именно?

Возможно общая нервическая обстановка, возможно плохо замаскированная угроза в голосе нашего слесаря-сантехника, но Белоконь из багровой стала бледно-зеленоватой.

— Ничего… я, пожалуй, пойду… — пролепетала она и ужиком выскользнула из комнаты.

— Зачем ты её отпустил? — накинулся на Комиссарова Кущ. — она же сейчас пойдёт и всё расскажет!

— Кто, я отпустил⁈ — возмутился Комиссаров, — а ты сам куда смотрел? Почему не задержал?

— А что, я, по-твоему, должен был её за руки крутить⁈ — возмутился тот.

— А что, я⁈ — ссора набирала обороты.

— Товарищи, успокойтесь, — попыталась вмешаться я.

Но, то ли напряжение последних дней сыграло злую шутку, то ли общая обстановка, важная миссия и чужая непонятная там, чуждая, страна — всё это вылилось в целый ворох взаимных обид и обвинений, которыми кинулись награждать друг друга Кущ и Комиссаров.

Наконец, Пивоваров не выдержал и хлопнул ладонью по столу:

— А ну, уймитесь! Оба!

От неожиданности мужики заткнулись.

— Тут общая беда, а вы раскудахтались, как две курицы! — сердито сказал юрист. — Никто бы её не смог задержать. Не убивать же её! Подумайте лучше, что мы будем делать, когда она всем расскажет?

— Пусть сначала докажет, что это мы! — запальчиво воскликнул Комиссаров.

— Докажет! Причем элементарно! — возразил Кущ, — если она всё слышала, то докажет.

— А вот и нет, — казала я, — она слышала только как вы щиты предлагали установить и глину. А зачем вы это предлагали — она не может доказать, что для диверсий. Может, наоборот, чтобы стабилизировать ситуацию в городе и вернуться в тот отель.

— А ведь и правда! — обрадовался Пивоваров, — доказательств у не нет. Она если и слышала, то мало что. А мы все вместе можем от неё отгавкаться…

— Ещё и Зинаиду Петровну в защиту можно на неё натравить. Уж та её быстро на место поставит…

— Кстати, Ефим, спрячь карту от греха подальше, — велел Пивоваров.

Комиссаров подскочил и принялся складывать карту. Затем он сунул её в свой чемодан.

— Ну вот что ты как маленький, ей богу, Ефим! — пожурил его Пивоваров, — если она приведёт полицию, то в твоём чемодане они в первую очередь искать станут.

— Ну а куда мне её девать? — растерянно скользнул взглядом по аскетической обстановке Комиссаров.

— Я знаю куда! — Кущ взял карту и сунул её под ковёр.

— Ещё лучше! — насмешливо фыркнул Пивоваров, — под ковром тоже они будут искать. Вы что, разве шпионские фильмы не смотрели?

— Ну а куда? — развёл руками Комиссаров.

— Да хотя бы вот! — Пивоваров с загадочным видом сунул карту за кровать.

— Ой, шпионы вы мои! — хохотнула я, отобрала карту, затем аккуратно скрутила её в трубочку и сунула в полость круглого карниза. — Ну вот. Хотя бы так…

Ответом мне были уважительные взгляды.

— Да ты прямо Штирлиц, Люба! — одобрительно хохотнул Пивоваров.

Невольно я вспыхнула.

Эх, если бы он знал, как он прав.

— Ну давайте тогда чай пить, что ли… — сказал Комиссаров и вставил самодельный кипятильничек в кувшин с водой.

И мы сели пить чай. Стаканов на всех не хватило, так что Кущ сбегал к себе и принёс ещё два. А заодно пачку бубликов. И вот мы сидим, такие, пьём чай с бубликами. Долго сидели. Больше часа точно. Пивоваров рассказывал о случаях из своей юридической практики. Кущ и Комиссаров — из своей работы. Я сидела, слушала и в нужных местах либо охала, либо смеялась. Мне-то рассказывать особо было нечего.

И тут в дверь постучали.

Тихо так, вежливо.

Мы переглянулись. Явно по нашу душу пришли.

— Открыто! — нерадостным голосом сказал Комиссаров, как хозяин комнаты.

Дверь открылась и на пороге возникли двое — Белоконь и ещё какой-то человек.

— Смотрите, — сказала Белоконь и кивнула на неизвестного, — вот этот человек, он всё здесь знает.

Мы переглянулись.

В глазах читался немой вопрос: он из полиции?

— Добрый день, товарищи, — тем временем вежливо поздоровался низенький человечек по-русски.

Я внутренне выдохнула. Вряд ли в американской полиции так хорошо знают русский. Причём с облегчением вздохнула не только я. очевидно, что все так подумали.

Незнакомец был очень маленького роста, но при этом необычайно толстым и широкоплечим (ещё бы борода и был бы вылитый дворф).

— Меня зовут Борис Моисеевич Гольдман, — с детской добродушной улыбкой слегка наклонился он (насколько позволял могучий живот) и все три его подбородка тоже вежливо и доброжелательно колыхнулись в такт.

— Очень приятно, — деликатно ответил Пивоваров и вопросительно посмотрел на Белоконь, — Ирина Александровна, а зачем всё это?

— О! Боречка здесь знает всё! — радостно разулыбалась Белоконь.

— Именно так. Наша маленькая диаспора хоть живёт здесь не так уж и давно, всего три года, — застенчиво пояснил Гольдман, — но вес мы уже имеем немаленький. И можем вам помочь.

— Простите, а чем вы можете нам помочь? — прищурился Пивоваров и взгляд его полыхнул недобрым подозрительным огнём.

— Мне Ирочка сказала, что вам нужна информация по Конторе?

— Что ещё за Контора?

— Так называемое Бюро по очистке сточных вод, — пояснил Гольдман, — всё дело в том, что моя троюродная племянница, Циля Гольдман, хорошая, между прочим, девочка, работает там в отделе по реконструкции Норс Ривер. А это большая территория от Бэнк Стрит в Гринвич Виллидж до Инвуд Хилл, на минуточку! Но доступ к информации у неё есть по всем отделениям города и пригородов. Но так-то, если надо, мы можем и по всей стране найти. Кроме Техаса и Алабамы.

— Что вы хотите за эту информацию? — торопливо спросил Пивоваров, не дав никому из нас вымолвить ни словечка. — Вы же понимаете, что лишних денег у нас нет?

— Да у нас никаких денег вообще нет! — буркнул Кущ, который всё ещё переживал, что так и не смог купить сапоги жене.

— Зачем мне ваши деньги, товарищи! Я же за идею! — гордо вздёрнул первый и второй подбородки Гольдман. — Я готов на всё ради нашей страны! Нашей Родины!

Угу… которую ты покинул три года назад, — подумала я, но вслух ничего не сказала.

Видимо наши взгляды продемонстрировали ту концентрацию скептицизма, которая на грани с едким цинизмом, но Гольдман не обратил на это ни малейшего внимания. Вместо этого лишь сказал с мягким упрёком:

— Деточки, старый Гольдман говорит, как есть. Вся наша община будет рада помочь вам.

— Но ведь если мы доломаем городские коммуникации, то вы пострадаете тоже, — брякнул Кущ.

Пивоваров дёрнулся, но было поздно.

— Ой, шоб я так жил, — хохотнул Гольдман, — нам за эти неудобства выдадут сертификаты на новое жильё, а не эти скворечники. И мы переедем куда-нибудь в Калифорнию. Ну не в саму прямо Калифорнию, но где-нибудь рядышком старый Гольдман и его дети свои кости бросим.

Я с таким видом посмотрел на нас, что стало ясно, что да, Гольдман своего не упустит и в этой диверсии ему выгодна прежде всего сама диверсия.

— Хорошо, после минутного молчания сказал Пивоваров, — зовите Цилю.

— Зачем звать? — удивился Гольдман, — вы скажите старому дяде Гольдману, что таки вас беспокоит в канализации и я через два часа принесу вам всё. Зачем девочку отрывать от работы?

— Нам нужна информация по всем насосным станциям и узлам очистки сточных вод города, — начал торопливо перечислять Комиссаров, — расчётная производительность очистных, динамика поступления очистных стоков, обслуживаемая территория и куда потом это всё стекает…

— Будет вам информация, — улыбнулся Гольдман, — к вечеру всё у вас будет.

И вышел из комнаты.

А Пивоваров повернулся к Белоконь:

— Где ты его взяла? — прищурился он и я поняла, что сейчас начнётся.