Бьющееся Сердце Смертии

Глава 12

На следующий день, перед уходом, я попрощалась с Кенто. Она заявила, что, как только будет поближе к Ро'шану, она сможет сообщить о своем месте матери, и Мезула пришлет за ней флаер. Я попыталась обнять свою старшую дочь, но она отстранилась от меня. Настороженность в ее глазах причиняла боль, но, полагаю, я не могла ее винить. Я только что сбросила с себя тридцать лет, у меня была костяная лапа, которая, одновременно, была древним ужасом, и я была закутана в плащ, сотканный из теней. Хотя мне все еще было больно.

Я попросила ее поговорить с Мезулой, чтобы убедить Ранд прислать посланника в Ланфолл для участия в совете правителей, который нам нужно было собрать. Мы не смогли бы сделать то, что нужно, без Ранд, и, если кто-то и мог убедить Мезулу, так это Кенто. Она согласилась спросить, но не дала никаких обещаний. Я также попросила Кенто рассказать обо мне Эсем. На эту просьбу она ответила лишь каменным молчанием.

Я покинула Йенхельм вместе с Трисом и сотней солдат за моей спиной. Это был небольшой эскорт, хотя и больше, чем мне хотелось бы. Я бы поехала одна, чтобы попытаться убедить Тор, что война — это последнее, чего мы хотим или в чем нуждаемся. Сирилет этого не допустила. Моя дочь, черт бы ее побрал, совершенно справедливо заметила, что я все еще слаба, и, если солдаты Тора решат напасть, мне понадобится помощь. Все, что ей потребовалось, — это показать на мои тонкие, как палки, руки и ноги, чтобы доказать свою точку зрения. Я ела с аппетитом, моя плоть начала возвращаться, но я все еще быстро уставала.

Солдаты шли походным строем. Трис сидел на птице трей так, словно родился в седле. Для меня тоже была такая, но я предпочла не ехать верхом. Ходьба пойдет мне на пользу.

Огромная толпа собралась, чтобы посмотреть, как мы покидаем Йенхельм. Они заполонили улицы, высовывались из окон, сидели на водосточных желобах крыш высоко над нами. Слух о моем возвращении распространился, и жители Йенхельма толпились, чтобы увидеть свою бывшую королеву. Люди всегда очень гордились моей репутацией, какой бы мрачной она ни была. Они, без сомнения, слышали, что я состарилась, а потом ко мне вернулась молодость. Я устроила им настоящий спектакль.

Я надела свои старые кожаные доспехи. Они были скрипучими и жесткими от долгого неиспользования и нуждались в хорошей смазке. Кроме того, они были пробиты в нескольких местах во время сражений, в которых я участвовала, и они мне больше не подходили. Это были те самые доспехи, что были на мне в тот день, когда я сражалась с Сильвой на До'шане. Пара шрамов на коже до сих пор напоминали мне о том бое. Сссеракис обернул мою тень вокруг меня, как плащ, и я смотрела на них горящими глазами, что, казалось, приводило толпу в восторг. В этом был какой-то праздничный дух.

Гребаные дураки! Никто из них даже не понял, что именно поэтому я и ушла. Создавать кумиров из монстров — это безумие. Мне хотелось крикнуть им всем, что я не героиня.

— Улыбнись, мама, — сказал Трис, слегка наклоняясь с седла. Его птица трей продолжала свой путь, царапая когтями пыльную дорогу, ее перья испуганно взъерошились от шума. — Может, помашешь им своей теневой рукой? Дай им увидеть тебя.

В ответ я нахмурилась.

— Знаешь, мама, я никогда до конца не понимал, как тебе это удается. Эти люди любят тебя. Они пошли бы за тобой хоть в ад. Но временами ты бываешь такой угрюмой брюзгой. Я был веселым, доступным. Просто очаровательным. Я крал у Тора и отдавал людям столько, сколько мог, но они никогда не любили меня так, как любят тебя. — Он лучезарно улыбнулся и послал воздушный поцелуй смелой женщине в толпе.

Я обошла кучу мусора на улице, сохраняя на лице хмурое выражение.

— Они любят не меня, Трис. И никогда не любили. Все дело в репутации. В символе, который я олицетворяю. Могущество, сила, желание действовать против тех, кто правит. Они видят во мне Королеву-труп, женщину, которая восстала в одиночку и разрушила деспотичную империю.

— Что ж, ты это сделала. — Трис помахал толпе.

— Ты упускаешь суть, — рявкнула я. — Я разрушила империю, которая была не более и не менее деспотичной, чем любая другая. Я сделала это, выпустив на волю монстров, которые превращают людей в монстров. Я сделала это, спалив город до основания. Уничтожив всю династию. Я сделала это от боли, безумия и горя. Возможно, это было правильно, но то, как я это сделала, было неправильно. Не стоит меня за это боготворить.

— Значит, ты бы не стала снова убивать терреланского императора, будь у тебя такая возможность?

Я фыркнула. «О нет. То, что я сделала с Арасом Терреланом, я бы повторила еще сотню раз. Ублюдок это заслужил». И даже больше. Просто убить его трижды было недостаточно. Я просто сожалею, что вместе с ним убила половину Джанторроу.

Мы вышли маршем из Йенхельма и провели первый день в пути, от усталости у нас одна нога заплеталась за другую. Маршировать — вот, на деле, удел солдата. Жизнь солдата определяется не только сражениями, стоянием в карауле или славной битвой, но и маршем. Вот почему они всегда так зациклены на обуви. Трис дремал в седле, под глазами у него залегли тени — свидетельство того, что он не спал всю ночь напролет. Солдаты позади нас шутили, ворчали или играли в глупые игры. Я брела дальше, погруженная в свои мысли.

Время от времени я закрывала глаза, и передо мной возникали видения Другого Мира, как будто я двигалась сквозь него. Я почти испугалась, когда это случилось в первый раз. Вокруг меня бушевала битва, но на самом деле меня там не было.

— Ты видишь это? — спросила я.

— Хм? — лениво спросил Трис, приоткрывая один глаз. Я разговаривала не с ним.

Видишь что?

— Севоари. Я в гуще сражения.

Они все выглядят одинаково?

Я споткнулась о камень, чуть не упала, но устояла на ногах. Странно было идти по одному миру, но видеть другой. До моих ушей не долетали ни звуки битвы, ни запахи, которые, как я знала, должны были исходить от бойни, но повсюду, куда бы я ни посмотрела, существа набрасывались друг на друга. Некоторые из сражавшихся были маленькими, не больше землянина, другие — огромными, возвышающимися над землей гигантами. У одних были рога, у других крылья, третьи все еще были зверями, передвигающимися на четвереньках, или слизняками, которые сочились наружу. Одна неуклюжая туша прошмыгнула мимо меня на тысяче маленьких ножек, которые выглядели так, словно принадлежали детям. Но у всех существ, сражавшихся и умирающих на этом поле, было одно и то же лицо. Доброе, пухлое личико с надутыми щеками, водянистыми глазами, пухлыми губами и орлиным носом.

— Да. У них всех одно лицо.

Эйр и Диалос. Они снова борются за господство. Глупцы ссорятся, в то время как их дом пожирают.

Я открыла глаза и попыталась забыть ужасные картины, которые я видела. Я также старалась какое-то время не моргать, боясь, что мое новое портальное зрение вернет меня обратно в гущу битвы.

Когда мы разбили лагерь в ту первую ночь, Трис соскользнул с седла, передал поводья солдату и театрально зевнул. «Пора делать обход». Он начал бродить по лагерю, который был возведен вокруг нас, обмениваясь словами с каждым солдатом, одних незаметно угощая выпивкой, шутя с другими. Он был дружелюбен, его любили как одного из них. Он не помогал ставить лагерь, но поддерживал дух всех, кто его окружал. Лидер, но ужасный полководец.

В чем разница?

— Расстояние, — сказала я, отойдя немного от лагеря и найдя подходящее открытое место. У меня был час до наступления полной темноты, и на данный момент этого было достаточно. — Я думаю, что лидер должен быть виден своим войскам. Любим ими. Эти солдаты будут выполнять приказы Триса, но он их не вдохновляет. Он один из них. Полководец, однако, может держаться особняком, но он должен вдохновлять тех, кем командует. Тогда идеалы полководца становятся идеалами тех, кем он командует.

Сссеракис хихикнул. Да. Миньоны — это не что иное, как безмозглый скот.

— Нет. Не безмозглые и не скоты. Просто не хватает согласованности действий. Направления. — Я вздохнула, пытаясь придумать, как объяснить это ужасу. — Люди — это вода…

Что?

— Просто… помолчи минутку. Люди — это вода. Без направления они покроют землю и либо рассеются, либо затопят ее. Но дай им направление, цель, преврати их в реку, и они обретут силу и потенциал. Они смогут пробиться сквозь землю, смести все на своем пути, догнать и сокрушать все, что попадается им по пути.

Какое-то время мой ужас молчал, размышляя. Легче, когда они миньоны. У них нет собственных мыслей. Я приказываю, они выполняют. Просто.

— Возможно. Но с гораздо меньшим потенциалом. — Я сделала разминку, зная, что мне нужно будет подготовиться к тому, что я запланировала. — Если ты скажешь миньонам атаковать, они это сделают. Будут бросаться на врага, пока тот не умрет. Но им будет все равно. Если солдату есть ради чего жить, семья, которую он должен защищать, жизнь, к которой он может вернуться, он будет сражаться изо всех сил. Если у него есть друзья, они будут защищать друг друга.

Вместе сильнее, чем порознь, задумчиво сказал Сссеракис, наконец-то ухватившись за что-то, что он понял. Он отступил внутрь меня, чтобы подумать.

У меня болели ноги. День марша вымотал меня, но времени на отдых не было. Пока наша маленькая армия из ста человек разбивала лагерь и разводила костры для приготовления пищи, я тренировалась. Я сформировала в руке источникоклинок и стала принимать старые стойки, которые Иштар когда-то вбила в меня. Сначала это было неловко. Мои руки и ноги дрожали от напряжения и усталости. Я была слаба. Источникоклинки почти ничего не весят, но от усилий при движении я вспотела. Мои мышцы — вернее, то, что от них осталось, — помнили старые стойки, но я не могла до них дотянуться. Прошло почти десять лет с тех пор, как я в последний раз сражалась клинком. Это было заметно.

Я тренировалась в течение часа. Мне немного стыдно признаться, но это было все, на что я была способна. К концу я так дрожала, что мне пришлось скрестить руки на груди, чтобы не дергаться. Каждая клеточка моего тела горела от напряжения. И, что хуже всего, у меня были зрители. Трое солдат — две женщины и мужчина — стояли рядом и пристально наблюдали за мной. Я даже не видела их, пока тренировалась. Я заметила, что другие люди, стоявшие в кругу палаток, тоже обратили на меня внимание. Ну и черт с ними. Они могли ясно видеть, во что превратилась их мифическая Королева-труп. Слабая, слишком хрупкая, чтобы держать в руках клинок, и определенно не готовая резать им что-либо, кроме воздуха.

Я кивнула своим наблюдателям, надеясь немного смутить их, а затем направился к реке, чтобы смыть пот со своей кожи. После этого я нашла ближайший костер для приготовления пищи и съела две миски каши и столько кусочков вяленого мяса, сколько смогла переварить. Затем я заползла в свою палатку и рухнула без сил.

Каким бы изнурительным ни был этот первый день, следующий был еще хуже. Я проснулась рано, в основном по собственной воле, и заставила себя встать с постели. Мое тело онемело, каждый шаг отдавался мучительной болью. Думаю, я бы вообще не смогла двигаться, если бы Сссеракис не придал мне сил, почерпнутых из страха, внушенного сотней ночных кошмаров.

С трудом поднявшись и выбравшись из палатки, я обнаружила, что утренний свет такой же тусклый и усталый, как я сама. Из-за плотного облачного покрова он казался таким приглушенным. Часовые приветствовали меня, в то время как остальная часть лагеря медленно просыпалась. Я немедленно вернулась на свою маленькую полянку, расположенную неподалеку от лагеря, и снова принялась повторять старые стойки. Час утром и час вечером, как давным-давно требовала Иштар. Это была хорошая практика, но я рекомендую никогда не отказываться от этой привычки. Начинать снова после перерыва — изнурительное занятие.

К тому времени, как я закончила, за мной снова наблюдали. На этот раз их было больше — восемь солдат уставились на меня с некоторым недоумением. Некоторые кивнули мне в знак приветствия, и я ответила им тем же, отправившись на поиски еды.

Второй день был тяжелее первого, но я этого ожидала. Мои ноги словно одеревенели, оказавшись в аду между огненной болью и ледяным оцепенением. Я часто ловила себя на том, что еле волочу ноги. День прошел в однообразной череде тусклого света и пологих холмов. Мы видели, как несколько человек, фермеров или деревенских жителей, пришли посмотреть, что происходит. Мы также прошли мимо какофонии аббанов, и я с тоской посмотрела им вслед, мечтая о свежеприготовленном стейке. Облака так и не рассеялись, а солнце так и не выглянуло из-за туч. Сссеракис оценил это, но мой ужас был из другого мира, где не было солнца. Там все было по-другому. Здесь, на Оваэрисе, жизнь нуждалась в солнечном свете, чтобы расти.

К концу второго дня мои ноги едва слушались меня. Острая боль, словно раскаленный нож, пронзила меня от подошв до бедер, и мои ляжки горели. Я вспотела и так устала, что с трудом сдерживалась, чтобы не свернуться калачиком и не разрыдаться. Тем не менее, я оторвалась от того места, где из грязи вырастал лагерь, и, взяв в руку источникоклинок, начала двигаться, снова пробираясь сквозь стойки.

Я прошла только половину набора упражнений, когда поняла, что я не одна. Ко мне присоединились пятеро солдат, двое мужчин и три женщины. Они сняли доспехи и, конечно, не выполняли те же движения, что и я, но они были рядом со мной, тренируясь.

Чувство вины может быть мощным стимулом, но только как начальный толчок, который побуждает нас к действию. Гордость, с другой стороны, — это гораздо более прочная палка, которой мы бьем себя. Именно чувство вины убедило тех первых солдат встать рядом со мной и отрабатывать свои стойки. Чувство вины за то, что даже после целого дня долгого перехода их старая королева подвергла себя еще одной часовой пытке, чтобы убедиться, что она готова к тому, что должно было произойти. Но именно гордость за то, что они стояли рядом со мной и терпели пот, боль и изнеможение, убедила их продолжать.

На следующее утро со мной тренировалось более двадцати человек. Причем один из них был чертовым инструктором по строевой подготовке. Он расхаживал взад и вперед и ругал тех, кто медлил или сбивался с шага. Он даже остановился передо мной, поджав толстые губы и нахмурив глаза-бусинки. Я знала этот взгляд; он хотел что-то сказать, но боялся произнести это вслух.

Я замерла на полувзмахе, тяжело дыша, обливаясь потом и сжимая рукой и лапой рукоять своего источникоклинка. «Давай», — сказала я между вдохами.

— Спасибо. Ты опускаешь локоть, когда наносишь удар, — сказал мужчина хриплым голосом.

Я вздохнула и увидела, как он побледнел.

— Ты не ошибся.

Я отступила на шаг и снова перетекла в удар. Ну, перетекла не совсем правильно. Может быть, дернулась. В любом случае, я немного приподняла локоть.

— Лучше? — спросила я.

Толстые губы мужчины скривились, как будто он сосал лимон.

— Не совсем.

— Я продолжу работать над этим. Спасибо тебе… — Я дала молчанию повиснуть.

— Таксон. Меня зовут Таксон, Королева-труп.

— Что ж, Таксон. Спасибо. — Мне потребовалось некоторое усилие, чтобы произнести это, но он был прав. Кроме того, он был очень вежлив по сравнению с моими прежними учителями. Хардт часто до крови избивал меня в наших спаррингах. Тамура был совершенно безжалостным, на свой загадочный манер. А Иштар и двух слов не могла сказать мне без того, чтобы с ее губ не слетело оскорбление.

К пятому дню марша я совершенно устала от ходьбы, кипела от постоянной пелены мрака, в которую погружали нас нависшие тучи, и была покрыта множеством синяков. На четвертый день мы начали спарринги, продолжавшиеся час сразу после тренировки. Каждый бой, в который я ввязывалась, заканчивался для меня болезненно. Я знала, что все было бы совсем по-другому, если бы я мог использовать свою магию Источников, лапу или просто двигаться, черт возьми, так, как когда-то.

Это так ужасно неприятно — видеть приближающийся удар, знать идеальный способ отразить его, но не иметь возможности вовремя поднять клинок. Или, наконец, заставить свое тело двигаться достаточно быстро, чтобы парировать удар, но только для того, чтобы рубящий удар пробил твою защиту, потому что твои руки настолько слабы, что ты не можешь выдержать ни одного удара. Я переносила побои со всем достоинством и скромным юмором, на которые была способна. То есть я уходила и не разрушала существование противника, как лавина, обрушившаяся на стеклянное окно.

На шестой день я обнаружила, что за мной наблюдает Трис. К тому времени к моим спаррингам присоединилась бо́льшая часть солдат. Мы разбивались на пары, проводили дюжину различных поединков одновременно, и победители получили награду в виде пропуска следующего боя. Очевидно, у меня было очень мало времени, чтобы посмотреть на своего сына, но, когда я, наконец, снова увидела его, он стоял рядом с пятью другими людьми, которых я узнала по небольшому военному совету, который он проводил во дворце Йенхельма. Тогда я поняла, что, по крайней мере, некоторые из солдат в нашем маленьком отряде были верны Трису, а не Йенхельму. Не Сирилет и не мне.

На восьмой день после выхода из Йенхельма я поняла, что мы приближаемся к границе с Тором. Даже в постоянно пасмурном свете я смогла разглядеть вдалеке гордую сторожевую башню. По обе стороны границы не было деревень, расположенных близко к пограничной линии, и дорога была менее оживленной. Война продолжалась слишком долго, и, хотя военные действия недавно почти прекратились, напряженность в отношениях между двумя странами все еще оставалась высокой, и поездки между ними были редкими.

Мы разбили лагерь в долине. Когда-то она была зеленой, пышной и полной жизни, но теперь была почти бесплодной. Ничего, кроме камней, осыпей и темных трещин в земле, которые, если заглянуть в них, казались бездонной пустотой. Мне не нравилось разбивать там лагерь, но там был ручей и хорошее место для палаток. И все же что-то меня грызло. Зуд, который я не могла почесать. Призрачное покалывание в моей отсутствующей руке, хотя прошло так много времени.

Мы перешли к тренировкам, а затем и к спаррингу. Я быстро проиграла свой первый и второй поединки и только что получила удар деревянным мечом по ребрам, что означало окончание и третьего. Я тяжело оперлась источникоклинком о землю, хватая ртом воздух. Женщина-солдат, которая только что ударила меня, казалось, разрывалась между извинениями, проверкой, все ли со мной в порядке, и желанием убежать. Я коротко улыбнулась молодой женщине, а затем сказала ей убираться. Она встретила мой сверкающий взгляд и убежала с поля боя. Я восхищенно посмотрела ей вслед.

— Не возражаешь, если я проведу следующий бой? — спросил Трис. Он сбросил пальто на руки одного из ожидавших его сикофантов и неторопливо вышел на тренировочную площадку. Он остановился напротив меня, выпрямившись во весь рост, в то время как я сутулилась и едва держалась на ногах. Воздух вокруг него замерцал, и в его руке появилась кинетическая коса, его любимое оружие. Чертовски ужасное оружие на вид и еще более ужасное в бою. Что, конечно, он знал слишком хорошо.

Я устало покачал головой.

— Ты не хочешь этого делать, Трис.

— Думаю, что хочу, мама. — Он самодовольно ухмыльнулся, как волк, загнавший мышь в угол и знающий, что спасения нет.

Я осталась стоять на месте. Это не должно вызывать удивления. Я упряма, непокорна и отказываюсь отступать. Я всегда стою на своем. Но это было нечто большее, чем просто мое своеволие. Некоторые люди, такие как я, не сдаются. Чем сильнее ты давишь, тем сильнее они сопротивляются, пока один из вас — или вы оба — не сломаются. Других вариантов нет. Некоторые отступят в тот момент, когда кто-то встанет перед ними и скажет хватит. И есть такие люди, как Трис. Я хорошо знала своего сына. Я растила его, подводила, боролась с ним. Трис был из тех людей, которые помыкали всеми вокруг, испытывали каждого. Друг, враг, семья, любовница. Не имело значения. С тех пор, как умерла Ви, казалось, что у него была миссия — испытать пределы возможностей всех, кто был ему близок. И поскольку он никогда не переставал отталкивать всех, он обнаружил, что все они хотят оттолкнуть его. Даже я. Когда я давным-давно изгнала его из Йенхельма, я подвела его. Я решила перестать отталкивать его. Я не буду больше так поступать. Я не подведу его снова. Я не могла потерять его снова.

Я зашагала ему навстречу. Скорее захромала, потому что у меня болело бедро, но я старалась, чтобы это выглядело драматично. Я выпрямилась во весь свой небольшой рост и уставилась на Триса, сверкая глазами. Затем я понизила голос, чтобы никто другой не услышал. Мы были окружены солдатами, и большинство глаз было обращено на нас. Даже другие участники спарринга остановились, чтобы посмотреть. Я поняла, что мы уже были здесь раньше, Трис и я. Когда он пытался заставить меня отречься от престола и позволить ему занять трон. Мы сражались. Он проиграл. Мы оба знали, что на этот раз исход будет другим.

— Все закончится не так, как ты думаешь, Трис, — сказала я. — Ты выиграешь. Мы оба это знаем. Но это не принесет тебе уважения, которого ты добиваешься. И не уронит меня в их глазах. — Я улыбнулась ему, и его улыбка тут же увяла. — Большинство солдат уже побеждали меня в поединках. Все они знают, что я не в лучшей форме. А ты молодой человек, в расцвете сил. Я не в форме и слаба после поединков, в которых уже участвовала. Ты будешь выглядеть как задира, к тому же жалкий.

— Почему ты думаешь, что дело не в этом, мама? — Его маска сползла, веселость исчезла. Это был мрачный, задумчивый мальчик, которого я помнила. Настоящий Трис всегда таился где-то глубоко внутри. Он был полон боли и гнева.

— Потому что это борьба за власть. — Я покачала головой. — И это неправильный ход. Сразись со мной здесь, и ты выиграешь поединок, но потеряешь уважение.

Он посмотрел на меня сверху вниз с холодной яростью в глазах.

— Ты ошибаешься, мама. Дело не во власти или уважении. Когда ты снова будешь в форме, ты сразишься со мной.

Ветер переменился. Легкое дуновение, переметнувшееся с одного направления на другое. Оно принесло запах смерти. Отвратительный, гниющий, тошнотворно-сладкий запах, который я слишком хорошо знала. Внезапно я поняла, почему это место показалось мне таким странным. Я просто использовала неправильные чувства, чтобы определить причину. Мне потребовалось всего мгновение, чтобы обратиться к своей врожденной некромантии. Я почувствовала их под нами, в ямах, прячущихся в темноте. Сотни гниющих тел. Тысячи.

— Снимайте лагерь, — сказала я.

Трис встретился со мной взглядом, фыркнул и кивнул.

— Снимайте лагерь, — крикнула я. — Сейчас же!

Солдаты несколько секунд топтались на месте, затем Таксон поднял крик, и внезапно люди побежали к палаткам, одновременно сворачивая их.

— Что это за вонь? — спросил Трис.

Я взглянула на темнеющее небо. У нас оставалось около тридцати минут тусклого света. Было бы опасно идти в темноте, особенно по местности, испещренной ямами. Еще опаснее разбивать лагерь возле улья. Особенно ночью.

— Используй свою некромантию, Трис, — сказала я. Вокруг нас бегали солдаты, но мы двое стояли в центре этого вихря движения.

Его глаза расширились:

— О, блядь. Зомби.