Демон-Инквизитор

Глава 27: Цена жизни

Луна становилась тусклее, а занавески начинали пропускать первые лучи загорающегося светила. Я сидел на стуле, не отрывая взгляда от мертвеца. Его обезглавленное, раздетое тело было наклонено к ванне. Вода в ней обагрилась. Мои руки дрожали меньше, я уже успел утолить голод. Худая спина, на которую я смотрел, поражала меня своей белизной. Она была подобна мрамору или отполированной кости.

— Почему ты не отдал его душу мне?

— Отдать грешника в руки пожирателя грехов? — подал голос я, обращаясь к Тласолтеотль. — Это ведь глупость.

— Мне нужны силы.

— Ты будешь брать их с тех, чьи тела я не трону. Если я ничего не буду оставлять от людей, поедая их тела и позволяя съедать их души, это будет похоже скорее на уничтожение, чем на необходимость.

— Не понимаешь, что обглоданным мною душам плевать на то, что останется от их тел?

— Понимаю. Но это принцип.

Я отвел взгляд от мертвеца и посмотрел на кошелек. А затем — на одежду, снятую с убитого насильника. Кровью была перепачкана лишь рубаха, кончик ворота. Почти незаметно. Так что я мог позволить себе хоть что-то приличное. Если брюки мне были не по размеру, то верхняя одежда вполне подходила.

Поднявшись со стула, я размял спину. Надев рубаху и куртку убитого, я засунул в карман кошелек и пошел к выходу.

— Останешься здесь, — бросил я напоследок Тласолтеотль, спрятавшейся в мече. — Сегодня без убийств.

Ступеньки лестницы скрипели под ногами, накануне я этого не заметил. Внизу, в харчевне, никого не было. За стойкой спал трактирщик. Лениво подняв на меня взгляд, он попробовал заикнуться о деньгах, но я сказал: «Я еще вернусь за вещами. Заберу их и заплачу за комнату». После этого я вышел на улицу.

Ни воздух, ни грязь под ногами прогреться не успели. Ночью прошел дождь, а потом явно ударили заморозки — под сапогами хрустели тонкие корочки льда. Зима приближалась, и это мне не нравилось. Близость разрушения Лесов Силы не предвещала ничего хорошего, особенно если повалит снег. Дороги будут непроходимы, а в таком случае уйти из города ни единого шанса. Так что нужно бы поторопиться.

Проходя под окнами трактира, я ненадолго остановился. На противоположном конце улицы раздавалась возня. Посветлеть еще не успело, но в тени я отчетливо увидел собачий силуэт. Заметив меня, пес вскинул голову. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Его пасть ощерилась, раздалось утробное рычание. Я усмехнулся. Перевел взгляд на то, что было под лапами пса. На меня посмотрела дыра, проделанная в черепе мертвой собаки. Ее белая шерсть окрасилась кровью, а тело застыло, прижатое к грязи.

— Жрешь? — спросил я у оскалившегося пса. — Жри себе.

Пес некоторое время смотрел на меня, а потом опустил пасть к лапе трупа. Ухватившись за нее клыками, он замотал головой, стараясь выдрать кусок. Я прыснул. Это зрелище вызвало во мне отвращение, но я не мог оторвать глаз. «Насколько мы похожи», — подумалось мне, и я выдохнул, поднимая взгляд к небу. Оно еще не отпустило ночные тучи, хотя поднявшийся ветер уже прогонял их. Я усмехнулся и, засунув руки в карманы куртки, пошел дальше.

Жадное сопение, раздававшееся позади, вдруг затихло. Я почувствовал острый взгляд, пущенный мне в спину. Залаяли — пронзительно и озлобленно. Раздраженно цокнув языком, я провернулся на месте. Носок сапога попал прямо под глаз дворняге. Пес взвизгнул и упал мордой в грязь. Его конечности забили по льду, пытаясь вернуть тело в прежнее положение, но мой каблук уже устроился на глотке собаки.

Что я делаю?..

— Ну же, тише, — прошипел я, вдавливая подошву в горло пса. — Чего же ты лаешь?

Я правда этого хочу?

Животное захрипело, пытаясь выскользнуть из-под моего сапога. Оно жалобно хрустело льдом, поднимало таз, упираясь в грязь, желая хоть как-то освободиться от меня. Собака смотрела мне в лицо — испуганно, полностью осознавая свое положение. Но даже так я видел в глубине ее взгляда некоторую злость. Я усмехнулся и наклонился. Пальцы сжали лапы пса; я убрал сапог с его горла, но прежде чем он успел достать до моей кисти зубами, я откинул его прочь. Животное пролетело несколько метров, испуганно визжа и пытаясь нащупать лапами почву. Ударившись боком об стену здания, собака вскочила и удрала прочь.

Я опустил руки. Мои пальцы дрожали. Внимательно глядя на них, я медленно набирал воздух в легкие.

Что это за импульс? Ему невозможно сопротивляться. Откуда он взялся?

Что-то внутри меня злорадно хмыкнуло, будто бы говоря: «Будешь ты еще пса жалеть». И я был в чем-то согласен. Меня разозлило то, что собака начала лаять. Но произошедшее мне не понравилось.

«Возможно, стоило взять Тласолтеотль. С ней мне легче себя контролировать», — с досадой подумал я, но возвращаться не стал.

Злость появляется снова и снова, на протяжении всей моей жизни. Это чувство холодно, как лед, и все же заставляет меня вскипать. Я не могу себя контролировать. Так стоит ли пытаться?

***

Идя по улице, я вспоминал произошедшее за последние дни. И мне все больше казалось, что я слишком рано ушел из Грида. Там остались ответы на мои вопросы.

«Сейчас, шатаясь между городами, я только больше запускаю себя. Пора бы где-то осесть и заняться самим собой. Изменения во мне требуют внимания. Но уделить его я смогу только потом. Когда разберусь с этой мелкой просьбой», — размышлял я, сжимая кошелек в кулаке. Куртка из вареной кожи справлялась с защитой от прохлады. И все же, мои руки и плечи едва не дрожали. Холод был, но не в воздухе.

Мой взгляд упал на бочку, стоящую у конюшни. Она была полна воды. Поверхность взялась тонким слоем льда. Я подошел ближе. На меня посмотрело отражение. Искривленное, неправильное, оно было несуразным и уродливым. Я не мог разглядеть лица, волосы неопрятными космами свисали вниз. Лишь золото глаз тускло светилось. Положив ладонь на лед, я надавил, и под пальцами треснуло. Кисть объял холод. Осколки неприятно куснули кожу. Набрав пригоршню воды, я плеснул ею на лицо. Некоторое время простояв с закрытыми глазами, я открыл их.

Мошка вновь чертит идеальный прямоугольник. На восток. На юг. На запад. На север. На восток…

— Опять ты? — прошептал я. — Неужели…

И букашка, будто бы отвечая на вопрос, замерла в воздухе. А потом метнулась вниз. Прежде, чем я успел как-то среагировать, ее тельце упало в воду. Некоторое время я смотрел на плавающий в воде труп, окруженный льдом. Это было то насекомое, которое летало в казармах Грида. Я был почти уверен.

Она летает над моей койкой ломаными линиями. Чертит их в воздухе, пока вокруг меня храпят инквизиторы, умотавшиеся за время ночной смены. Я не могу уснуть. Потому что мошка хочет что-то сказать.

Насколько далеко она залетела? И для чего? Отсюда, от холодных гор до жарких опустошенных улиц богами забытого городка, были недели пути. Разве одна мошка может совершить такой перелет за настолько короткий промежуток времени?..

— Что, мужик, решил умыться? Оно и правильно, после бессонной ночи самое то! — затараторил кто-то сбоку.

— С чего ты взял, что я не спал? — вяло отозвался я, не поднимая взгляда от плавающей букашки.

— Так вона, синяки под глазами-то какие!

Скосив глаза, я глянул на стоящего поблизости пухлого мужичка. На плечах была дешевая шкура, в волосах осталась соломинка. Обычный простолюдин, рабочий. Я усмехнулся.

— Может, в глаза еще посмотришь? — тихо спросил я, повернувшись к говорившему.

Его лицо переменилось. До этого оно было лениво-довольное, по-утреннему сонное. А после того, как взгляд был брошен мне в лицо, морда побледнела, исказилась, скривилась. Верхняя губа дернулась, но не было сказано ни слова. Мужчина попятился, развернулся и пошел в другую сторону; сбивчиво башмаки хрустели льдом. Я усмехнулся вслед человеку, который решил пойти другой дорогой, подальше от демона и проблем, которые он несет с собой. «Люди просыпаются. Пора бы заканчивать дела», — подумал я, но продолжил стоять на месте.

Воздух. Утренняя прохлада, с нотками влаги наступающего дня… Ветер пытается продраться через одежду, и я, несмотря ни на что, чувствую его остроту — это все напоминало мне о далеких днях. Набрав полные легкие воздуха, я потихоньку выдохнул, наблюдая за расплывающимися очертаниями парового облачка.

Как же я давно не спал…

— Папа, расскажи историю.

— Опять уснуть не можешь? — без интереса спросил Джо-старший, откладывая книгу.

Я кивнул, робко, смущаясь того, что сон все не приходит.

— Твоя мать в детстве тоже страдала от бессонницы. Слишком уж активный ум. Вечно о чем-то мечтала, думала. Это с ее слов. Я, понятное дело, этого не видел.

— Я боюсь… — пробормотал я, по-сыновьи стараясь отречь сходство с матерью.

— Чего же ты боишься? — у Джо на губах мелькнула усмешка, немного снисходительная, но она тут же исчезла, и взгляд вновь стал серьезным, может, даже немного сердитым.

— Не знаю.

Некоторое время отец смотрел на меня, задумчиво поглаживая подбородок. Его черные глаза стали непроницаемы, и я, ребенок, робел все больше. Мне казалось, что вот-вот папа сорвется и закричит, но он внезапно улыбнулся и похлопал себя по колену:

— Ну? Чего стоишь такой серьезный? Усаживайся, сейчас такое расскажу, уснуть точно не сможешь!

И я, улыбнувшись, побежал к нему в крепкие отцовские объятия, чтобы послушать очередной рассказ, которых у папы накопилось за всю жизнь немало.

В ту ночь он рассказал, как сражался с людоедом, огромным, как дерево, и крепким, как скала. Эта битва оставила на его теле шрам, который он пообещал мне обязательно показать, но только утром, если усну.

Эта погода, эта усталость мозга… это все слишком сильно напоминает мне о прошлом. Мы с родителями жили в небольшом городке, который часто бывал окутан туманом. И запах, который я чувствовал, стоя на подмерзшей грязи, у бочки с водой, так сильно напоминал запах улиц того города, что сердце невольно защемило…

Встряхнувшись, я пошел дальше. Дела нужно срочно заканчивать, потому что скоро Алиса вернется в таверну, и я должен быть готов к продолжению пути. А меня еще ждет тело, с которым я так и не разобрался.

***

Кузня мрачной пастью щерилась в мою сторону. Окинув взглядом наковальню и печь, я отметил, что у нее уже возится кузнец. Поморщившись, я положил руку на перила. Лестница была пристроена к боку здания, и по ней можно прямо с улицы подняться ко входной двери на второй этаж. Я достал из кармана куртки кошелек и подкинул его в руке. «Здесь все, что собрала Алиса в той деревне. Кровавые деньги. Они грязнее, чем обычный человек может себе представить. Сестра отобрала их у убитых мною, а затем я принял эти же монеты от вора, которого сам же обрек на смерть. Неприятно, что столько жизней оценено в этот кошель, который полон едва ли наполовину, и еще неприятнее, что все эти смерти будут переданы в руки женщине, которая к этому не причастна. Но ничего не поделать, такова сделка», — мой взгляд буравил лежащий в ладони мешочек, и чем больше я на него смотрел, тем меньше мне хотелось отдавать деньги. Не потому, что меня душила жадность. Мне было плевать на золото, я знал, что мой меч соберет еще больше, стоит мне только захотеть. Дело было в другом. Я прослеживал печальную судьбу этих монет. Можно ли назвать их обладателей счастливцами? Собранные с трупов, украденные и вновь орошенные кровью. Это не деньги, это почти что проклятие.

Я поднял взгляд на дверь второго этажа.

— Не удивлюсь, если тебя постигнет несчастье, — пробормотал я. — Но, в конце концов, это забота твоего брата, а не моя.

Поднявшись по крепким ступеням, я решительно громыхнул кулаком об доски. Замки жалобно звякнули. Последовала тишина, разбавляемая лишь звуками из кузни и хрустом льда под ногами ранних прохожих. Кто-то с интересом посмотрел на меня, но тут же отвел взгляд. Я поднял руку, собираясь постучаться еще раз, но не успел: засов с лязганьем был отперт.

— Кого несет в такую рань? — пробурчал юный голос. — Петухи только пропели.

— Увы, я не привязан к режиму птиц, и постучался бы независимо от их прихотей.

Девушка приоткрыла дверь, посмотрев на меня из-под цепочки замка. Некоторое время она смотрела мне в лицо.

Что же я вижу? Опасение?

Я успел подсунуть носок сапога быстрее, чем закрылась дверь.

— Не пялься на мои глаза, они для тебя ничего не значат, — усмехнулся я, хватаясь за дверь. — Открой, или я сам это сделаю.

Сестра насильника прищурилась. Ее руки послушно выполнили мой приказ.

— Ты бы не смог. Замки изготовлены в кузне, которая напротив моего дома. Их ковал мой хороший друг, который желает мне только добра, — сухо сказала девушка, впуская меня внутрь.

Бросив взгляд на металл, поеденный ржавчиной, я пожал плечами и поинтересовался:

— Как тебя зовут?

— Айви.

— Буду краток, Айви, — начал я, закрывая за собой дверь и упираясь в нее спиной. У девушки были зеленые глаза. Я тоже такими обладал когда-то. — Твой брат мертв, он просил передать вот это.

Я протянул кошелек.

— Мой брат?..

На ее смуглом лице бледность проглядывалась с трудом. Но мгновенно расширившиеся зрачки передали мне всю гамму чувств. Я успел прочитать мысли Айви, прячущиеся в ее глазах, быстрее, чем она что-либо сделала. Кошелек выскользнул из моих рук, упав на доски.

Ухватив девушку за плечи, я поменялся с ней местами, прижав к двери. Колено ударило в ее живот, я остро почувствовал рукоять, прячущуюся под жилеткой. Айви согнулась, вздрогнув всем телом, ее слюна брызнула на мое плечо. Девушка вцепилась в меня.

— Это ведь ты его убил?.. — хрипло спросила девушка.

— Да, он умер от моей руки.

Айви смотрела на меня, в ее взгляде ненависть боролась с ужасом. Я усмехнулся. Мне нравилось то, как девушка подавляла желание назвать меня «подонком» и «убийцей». Мы оба понимали, кем был ее брат. И слова, которые я заслужил, все никак не могли сорваться с ее языка. Я убрал руки с плеч девушки и медленно отошел, держа ладони на виду.

— Не беспокойся, он мертв не из-за своих грехов. Я убил его только потому, что он попался мне первым. Не имею ни малейшего понятия о ваших семейных проблемах, поэтому не стоит на меня нападать. Береги силы. Ведь под твоей жилеткой прячется кинжал, предназначенный точно не мне. Ждешь кого-то?

— Даже если жду, что с того? — с вызовом спросила Айви. — Мне ничего не мешает прирезать сначала тебя.

— Ты быстро умрешь, если попробуешь.

— При тебе нет оружия, разве не так?

— Не стоит думать о моей безоружности. Мои руки страшнее любой стали, потому что именно они управляют оружием.

— По какой причине я должна тебя сейчас отпустить?

— По той же причине, по которой ты меня впустила. Мы друг другу никто, нет смысла мараться, — я склонил голову набок. — Хотя это странно — впускать такого, как я, в дом.

— С вампирами у меня нет проблем, — холодно ответила девушка. — Мне на них плевать, как и им на меня.

— Но я мог бы тебя убить.

— Ты бы не постучался для этого.

— Логично, — усмехнулся я.

Грид погиб только потому, что горожане всегда открывали дверь на стук. Они верили, что инквизиция защитит их, и никто не ждал вампира на пороге.

— Именно. Это логика, а она никогда не бывает лишней в моей деятельности, — Айва с гордостью наклонилась и подняла кошель с пола, который я выронил. — Ты пришел лишь отдать деньги?

— Не только.

— И что еще?

— Я пришел, чтобы сказать тебе свое имя. Я — Джордан. Демон-инквизитор, сын вампира Джордана. Если захочешь отомстить, то запомни меня. Я не буду скрываться и приму бой, как только ты будешь готова.

— Демон-инквизитор? — бровь бандитки приподнялась. — Что еще за глупость?

Я пожал плечами и улыбнулся:

— Меня то инквизитором называют, то демоном. Решил упростить всем задачу.

Айви некоторое время смотрела на меня, не отрывая пристального взгляда зеленых глаз. Они блестели в полумраке комнаты, возникало ощущение, что на меня смотрит два изумруда. Благородный оттенок завораживал. Но все же, я чудесно понимал, что она — обычный человек. Я чувствовал аромат, исходящий от ее души, и еще лучше я чувствовал биение ее юного сердца. Оно обещало быть еще вкуснее, чем у ее брата. И я ощутил желание поскорее схлестнуться с ней, чтобы получить шанс добраться до этого прекрасного плода, нетронутого ничем, кроме горячих чувств.

Девушка кивнула:

— Я тебя запомнила. Иди.

Дверь открылась, и я, шутливо поклонившись, выскользнул на лестничный пролет. Дряхлые замки за мной закрылись. Я усмехнулся, почувствовав осыпающуюся ржавчину.

Металл стонет. Он умирает. Замкам недолго жить.

По лестнице я спускался бодро. Настроение поднялось. Я немного утешил совесть, дав хоть кому-то шанс отомстить. Преступление не останется без наказания. Тем более, боевой дух Айви меня воодушевил и позабавил. Промедли я хоть немного, и ее рука успела бы достать кинжал. Смог бы я собрать после этого свои внутренности — тот еще вопрос. Девица явно не из робкого десятка. И, наверняка, это уважил не только я. А это значило, что стоило уехать из города поскорее и ждать девицу через пару-тройку лет, чтобы она добралась до меня в одиночку. К тому времени, скорее всего, Айви потеряет свою человечность и решится схлестнуться со мной в бою. Будет замечательно. Главное, не спровоцировать ее на раннюю месть — если она созовет дружков и попробует убить меня прямо в этом городе, ничем хорошим для нее это не закончится.

Задумавшись об этом, я отвлекся от окружающего меня мира. Поэтому когда чья-то рука легла мне на плечо, я вздрогнул.

— Дружище, ты ли это? Все же выбрался из номера того педераста?

Узнав этот голос, я рассмеялся. Ухватив кисть остановившего меня мужчины, я рванул в переулок между домами. Темный. Зловонный. Пойманный за руку, мой ночной знакомый растерялся, но все же вырываться не стал, видимо, ошибочно полагая, что я его дружок, которого он недавно бросил. «Вот это да! Даже не ожидал, что одежда убитого сделает меня похожим на него!» — скалился я, ускользая все глубже во мрак между домов.

Остановившись там, где нас с трудом можно было разглядеть, я повернулся. Меня мгновенно узнали.

— Ты!.. — вскрикнул мужчина, отстраняясь. Теперь я видел, что его щеки, покрытые красными пятами, были неопрятно бриты, перепачканы, а над бровями скопилась сальная грязь. Его жирные волосы прядями спадали на выпуклые виски. Вся морда выдавала в нем дворнягу, не имеющую ни рода, ни чести. Глаза, неуверенные, бегающие, словно вечно стремящиеся найти оправдание своей жизни, вызвали во мне отвращение. Казалось даже, они были лишены цвета.

— Я, конечно же, — мой кивок вышел слишком насмешливым. — А ты думал, кто? Неужели ты вспомнил о своем дружке? Прости, но он уже мертв.

— Ч… что? Мертв?

Мои пальцы сжались на горле жирного уродца. Он испугано хрюкнул, когда я впечатал его в стену.

— Да, он мертв, — прошипел я. — Он умирал в страхе, но с достоинством. А какой будет твоя смерть, как думаешь?

Мужчина не отвечал, его глаза испугано заскакали, пытаясь отыскать в темноте переулка хоть что-нибудь.

— Не бойся… — я вцепился пальцами в глотку еще сильнее. — Ты не умрешь здесь. Я решил отдохнуть от убийств.

— Отпусти, — захрипел паршивец. Несмотря на положение, в его голосе была настойчивость зажравшегося хмыря.

— Ты так в себе уверен, что раздаешь приказы? Или хочешь сказать, что это был не приказ? — я покачал головой и усмехнулся. — Ты меня злишь, дружок.

— Это не… — фраза была оборвана ударом кулака в живот.

Прижатый к стене, мужчина закашлялся. Но я, не дав приступу стихнуть, нанес еще один удар. Схваченный мною человек давился кашлем, пока мой кулак мерно разрабатывал жировую прослойку брюха. Костяшки вновь и вновь натыкались на мягкое пузо, и с каждым ударом я злился все больше.

— Да я посмотрю, в тебе сала больше, чем в свинье, — зарычал я. Мое колено не осталось в стороне.

Преступник не имел ни шанса ответить — он горбился над моим бедром, пока я старательно пробивал все, что было в нем мягкого. Мои руки крепко держали плечи, а стена помогала с другой стороны: только лишь заплывший жиром мужчина пытался вырваться, как очередной пинок отправлял его в камень.

Устав бить, я толкнул истерично хрипящего урода в землю. Его тело рухнуло. Он был не в силах даже корчиться. Только лежал, всхлипывая и пытаясь стонать, что ему удавалось с трудом.

— Извини, дружище, я переборщил, — вздохнул я. — Не знаю, сможешь ли после этого прийти в себя, но пойми, мне придется закончить начатое. Ты же не думаешь, что я вот так вот брошу тебя страдать?

Перевернув его тушу ногой, я посмотрел на перепачканное слюной и кровью лицо.

— Ай-яй, мне даже жалко тебя немного, — пробормотал я, разглядывая измученную морду. — Но что будет за разговор, если мы его не окончим? Я думаю, так дело не пойдет. Ты ведь любишь насиловать девушек, правда? — я уперся ладонями в колени и наклонился над едва дышащим мужчиной. — Только не говори мне, что тебе не нравится раздвигать их ножки. Это, наверное, чертовски заводит, когда твое жирное тело прижимает очередную хрупкую девчонку, которая не может пошевелиться под твоим весом, и только чувствует, как ее достоинство ломается чьим-то хреном. Ай, как звучит. Гордость небось берет, да? — я улыбнулся. — Ну, не молчи. Тебя вроде дома мать ждала? Что же ты ей рассказал, когда пришел, оставив своего друга наедине со мной? Небось, сказал, с каким удовольствием спускал штаны перед тем, как подарить порцию страданий и боли? Да нет, не думаю, — я разогнулся. — Перед тем, как я оставлю тебя наедине с мучениями, я хочу, чтобы ты кое-что знал. Ты выгребаешь и за себя, и за друга. Эти побои не освобождают тебя от греха. Они просто отражают твое преступление на твоем теле. И то, что ты будешь видеть на себе, когда очнешься, является изображением того, что ты сделал со своей душой. Это просто, не так ли? — я поднял взгляд вверх, к небу. — Не знаю, где твой друг сейчас. Но ему однозначно легче. Он мертв, а значит, его тело избежало страданий. Но тебя наказать мне ничто не мешает. Надеюсь, ты будешь жить. Эта жизнь приготовила для тебя еще много сапогов.

Последний раз посмотрев в мутные глаза насильника, я покачал головой.

— Сразу предупреждаю. После этого тебе ненадолго станет легче, но когда придешь в себя — боль будет чувствоваться по-новому и ее станет гораздо больше. Она не должна тебя смущать. По закону тебе кастрация положена, так что… скажи спасибо, что ли?

Я поднял ногу. Прикрыл глаза. Удар отдался приятной вибрацией, идущей сначала до колена, а потом, уже слабее, подбирающейся к бедру. Когда я вновь посмотрел вниз, подошва моего сапога была ровно посередине окровавленной хари. По щекам обильно текла кровь, судя по всему, я расплющил нос. Поморщившись, я старательно вытер свой сапог об одежду потерявшего сознание, оставляя на потрепанной ткани кровавые следы.

— Все-таки ты не только прекрасный мазохист, но и ужасный садист, — едко прокомментировала Алиса, стоя у начала переулка.

Подняв взгляд, я некоторое время смотрел на ее фигуру, обернутую плащом.

— Нехорошо вешать на других ярлыки, — прокомментировал я.

— Успокойся, дорогуша, я ведь шучу, — рассмеялась сестрица, упирая руки в бока. — Смотрю, ты дико завелся. От тебя так и отдает злостью.

Я переступил тело, направляясь к вампирше.

— Не завелся, а наоборот. Это нормальное для меня состояние.

— «Для меня»? Ты сейчас о ком говоришь: о человеке, о вампире или о демоне? — усмешка Алисы становилась все шире.

— Я говорю о себе, — вздохнул я. — Человека не существует, вампир неполноценный, а демон не до конца проявился.

— Обращайся ко мне, я всегда могу сделать из тебя первоклассного кровососа.

— Мне хватает каннибализма, — вяло отмахнулся я, выходя из проулка. — Прекрати издеваться, лучше скажи, как ты меня отыскала.

— По следам кровавым, — в словах Алисы прозвучал нескрываемый яд. — Ладно-ладно! Я прекращаю, только не смотри на меня так. Нашла легко. Просто почувствовала, что ты здесь. Ты же мой демон-прародитель, тебя мне из виду уже не упустить.

— Демон-прародитель? — простонал я. — Боже мой, я уже и забыл.

— Вот такая вот несправедливость. Не деться нам друг от друга никуда, — рассмеялась вампирша.

— Надо будет чуточку позже уложить все по полочкам. А то у нас с тобой связей больше, чем у дешевой проститутки.

— Как ты вульгарно приравнял наши отношения к уличной девке! — обиженно возмутилась Алиса. — Что у тебя сегодня с настроением? Ты как будто с креста сошел!

И на мой очередной укол взглядом она еще сильнее залилась смехом, привлекая внимание всех прохожих поблизости.

Как долго теперь кресты будут напоминать мне о выпотрошенном теле Некрос?

***

Жилье было оплачено. Пока Алиса беседовала с трактирщиком о ночной краже и визите незнакомцев в седьмой номер, я отлучился под предлогом сбора своих вещей. Хотя из них мне был нужен лишь меч. Ту рубаху, что я отдал на стирку, решил не забирать. Кинжалом, одолженным у Алисы, я срезал с мертвеца интересующие меня куски мяса, остальное оставив киснуть в ванне, наполненной кровавой водой. Не лучшее зрелище, но и ночной визит нельзя назвать жестом гостеприимства. С головой убитого я обошелся более почтительно: поставив ее на самый чистый участок стола, я заранее проследил за тем, чтобы глаза были закрыты, а язык по возможности находился на положенном месте — за зубами. Напоследок махнув рукой бледному лицу, я закрыл за собой дверь. Вонь комнаты осталась позади.

Алиса ждала меня на улице. Трактирщика нигде не было видно, но спрашивать о нем я не захотел. Выйдя из таверны с четкой мыслью, что сегодня меня уже не ждет мягкая кровать, я почувствовал себя свободным. Диким. Это заставило улыбнуться. Сестра ответила на мою воодушевленность гримасой недовольства: ночью она не успела отдохнуть, занимаясь вопросом добычи денег. О том, что я отнес неплохую сумму сестре убитого мною мужчины, я решил умолчать, чтобы не выслушивать бесконечные доводы о своей глупости. В конце концов, инквизитору о чести известно чуточку больше, чем вампиру.

— Джордан, я чувствую, что ты повеселился. В тебе все еще кипит кровь, — Тласолтеотль привычно зазвучала в голове, стоило мне только приспустить бинт с рукояти меча. — Ничего не хочешь рассказать?

«Ты видела мои воспоминания о мошке, которую я встречал уже несколько раз за последнее время?»

— Ты о том мелком существе, которое ведет себя неправильно, но при этом не нарушает никаких законов мира насекомых?

«Именно».

— М-м-м… Да, знаешь, я видела ее.

«Уже догадался, — раздраженно буркнул я. — Можешь ли ты что-то сказать по этому поводу?»

— Могу. Если вглядеться, крылышки у нее чертовски красивые. Я бы тоже себе такие хотела.

Я вздохнул: «А по существу?»

— А по существу, лапки тоже неплохие.

Раздраженно дернув бинт, я собрался замотать рукоять, но вдруг Тласолтеотль сказала:

— Джордан, я не могу знать всего на свете. Тут мы с тобой равны. Единственное, о чем хочу тебя предупредить — то, что она утопилась, не значит ни ее смерти, ни ее жизни. Она может быть и мертва, и жива одновременно. Поэтому не думай, что вода является ее концом или началом. Это предупреждение. Для тебя. Не знаю, как его понять, потому что оно адресовано лишь тебе. Думаю, если ты хорошенько подумаешь, то сможешь догадаться о смысле сообщения раньше, чем беда настигнет нас.

«Нас?» — переспросил я.

— Тебя, Алису и меня. Как ни крути, мы все в одной лодке, которая слишком важна для меня. Поэтому прошу, постарайся выжить.

«Я переживу тебя, не беспокойся, — рассмеялся я, заматывая бинтом рукоять. И лишь когда он закрыл всю рукоять, я вздохнул: — Черта с два переживу…»

— Ты о чем-то беспокоишься? — спросила Алиса, мельком глянув на мое лицо.

— Да. Скоро будет переворот в жизни всего мира, но я к нему пока еще не готов.

— Имеешь в виду Леса Силы? — с улыбкой спросила девушка, так, будто речь шла о чем-то незначительном. — Не думай об этом. Когда все перевернется, мы тоже перевернемся и снова будем стоять на земле. Ничего особенного.

— Ты удивительно хладнокровна, — оценил я, не став добавлять того, что в данной ситуации это скорее минус, чем плюс.

— У тебя учусь.

— Разве? — я удивился уверенности, с которой Алиса это сказала.

— Конечно. Уже забыл, с каким спокойствием ты дрался со мной?

— О чем ты? У меня чуть сердце не остановилось, когда ты начала прыгать на меня прямо из пустоты.

Алиса хихикнула, и я сам невольно улыбнулся, вспомнив тот день. Тогда я был спокоен лишь потому, что слишком хорошо подготовился к смерти. Сейчас уже не так. Я почувствовал вкус жизни — он спрятан в крови и мясе, которое я добываю. И как бы я ни противился, во мне появилось пристрастие. Я помнил то, что рассказывала Алиса о своей первой жертве. О том, как тяжело она ей далась. Раскаивался ли я после того, как попробовал свое первое сердце? Кажется, да. Я почувствовал что-то вроде страха — страха умирающего внутри человека. Тогда кинжал не пробил мои сросшиеся ребра, но движение клинка было смертельным для человека, прячущегося во мне. Я хотел убить себя, а в итоге лишь зажег любовь к жизни, зарезав свою совесть.

***

Улицы города успели проснуться. Мы с Алисой шатались среди людей, которые работали под первыми лучами солнца. Мне было непривычно смотреть на них, понимать, насколько их жизнь зависит от постоянной работы. Если они сегодня остановятся, завтра им будет нечего есть. Я же могу жить как угодно, ведь достать сердце из чьей-то груди не является работой. Люди для меня словно всегда зрелые колосья пшеницы. Когда понадобится, тогда и сорву, а потом тщательно обработаю, превращая в сытный хлеб. Жил ли я хоть когда-то так, как надо жить человеку? Можно ли меня назвать обычным трудягой? Сомнительно. Я никогда не приучался к труду ради выживания. Мое занятие приносило мне деньги, а не пищу. Я получал жалованье как один из тех, кто поднимет свой меч и погибнет ради выживания остальных. Я был инквизитором. А это нельзя считать работой.

— О чем думаешь, Джордан? — поинтересовалась Алиса, глядя на меня из-под края капюшона.

— Ни о чем особенном. Просто вспоминаю свою жизнь.

— Хорошо тебе, — усмехнулась девушка.

— Почему это?

— Не знаю, — пожала плечами вампирша. — Наверное, потому что я так не могу. Ты ведь сам мне объяснял: не все, что я помню, является правдой. Так как я могу думать о выдумке?

— И то верно…

— Единственное, о чем есть смысл вспоминать, так это о встрече с тобой. Но пока ты рядом — в этом нет необходимости, — Алиса коснулась моих пальцев, и я ответил на это прикосновение. — Ты говорил, что не против, если это будет случаться время от времени?

Она все еще улыбалась, но теперь ее губы перестали быть такими уверенными. В туман закралась робость, а брови взволнованно сдвинулись.

— Ты хочешь прямо здесь?..

— А ты можешь это делать только посреди полей? — тихо отозвалась Алиса, когда я аккуратно взял ее за подбородок.

— Что ты?.. — шепнул я, усмехаясь.

Наши лица приблизились, ее глаза прикрылись, закрывая от меня туман. Но я знал, что он все еще сочится внутри нее; она вся пропитана им. Я уверенно поцеловал ее. Меч в моей руке вздрогнул.

***

У ворот города собирались телеги. Каждая из них отправлялась в свое место, но все они должны были ехать по одной дороге. Хотя бы некоторое время, до первых развилок. Холиврит был щедр на тропы и пути, но не все они вели к людскому очагу. Я задумчиво осматривал готовящиеся караваны. Люди, которые нагружали товары на лошадей, укладывали их в телеги, а что-то взваливали на свои спины, знают о том, как близка трагедия? Если судить по их лицам, полным беззаботной увлеченности своим делом, то нет. Но их торопливые, рассеянные движения выдавали то, что почти каждый из них находится в дурном предчувствии. У них были талисманы. И я, наблюдая за скопищем людей уже несколько часов, все больше замечал, как они стараются прибегнуть к их помощи. Кроличьи лапки, кресты, карманные иконы, мешочки с неизвестным содержимым, подковы, даже собственное оружие — люди в беспокойстве ощупывали алтари удачи, желая, чтобы эта поездка завершилась успехом. Я желал того же, но не решился размотать бинт с рукояти вибрирующего меча. Тласолтеотль хотела что-то мне сказать, но я не хотел ее слушать.

Темнело. Время близилось к ночи. Уже многие караваны успели выехать, но нам с ними не по пути. Алиса договаривалась о том, чтобы нас двоих взяли с собой, но отказы шли раз за разом. Даже при том, что я оставался стоять в стороне, люди все равно чувствовали нашу природу.

Мой взгляд оставил в покое телеги и животных. Я в который раз повернулся к небольшой импровизированной сценке. Сначала она меня заинтересовала, я решил, что будет спектакль. Так думали и другие собравшиеся перед занавесом. Но когда он поднялся, и выяснилось, что здесь будет проведен небольшой аукцион, толпа сразу поредела, превратившись в небольшую кучку купцов, ожидающих возможность выехать. Я думал стать тем, кто отсеется, но когда услышал слово «артефакты», решил остаться и послушать.

При мне они уже продали несколько своих «магических вещей». Усач, упитанный, невысокий, с безразличным взглядом, но активной жестикуляцией, и тощий юноша, сидящий в углу, практически полностью в тени, устроившийся наедине с деревянной кружкой и сигарой. Наверное, люди замечали его только тогда, когда он делал затяжку и яркий уголек выхватывал черты лица. Но я видел сидящего лучше, чем кто-либо. Только его присутствие заставило меня поверить, что хоть что-то из продающегося барахла является магическим артефактом. Скрывающийся в тени был гол, лишь на шее висело какое-то тряпье. В нем я заметил цепи. Их желали скрыть. Проследив взглядом за отходящими в сторону металлическими звеньями, я сделал вывод, что юноша прикован, но явно не против своего желания — цепь была с карабином, на ней не было ни единого замка. Взгляд у «заключенного» был необычным. Он не был вампиром, но и человеком не являлся. Я не мог различить цвета радужки, но знал, что она не принадлежит никому из тех, кого можно встретить в этом городе просто так. И может, будь у этого существа уши и нос или шрамы на их месте, я бы поверил, что это просто юноша, переживший за свою жизнь многое.

Его глаза видели меня. Только меня. Я знал, что он смотрит в мои глаза и, возможно, думает о том же, о чем и я.

Демон.

Тласолтеотль в моих руках продолжала беситься, требуя обратить на нее внимание, но я знал, что сейчас не время говорить. Губы незнакомца подрагивали, он хотел улыбнуться, но не был уверен, что это стоит делать. Возможно, он опасался меня? Может быть, он не верил, что я действительно на него смотрю? Он знал, что я не совсем человек, но он не мог быть уверенным в моей истинной сущности. Поэтому, как только уголек его сигары потускнел, я отвел взгляд, сделав вид, что интересуюсь разыгрываемой на аукционе брошью.

Лицитатор — ведущий аукциона, активно двигал руками, убеждая всех в том, что брошь способна принести удачу. Кто-то в это верил. Или, может, суммы, которые называли купцы, являлись для них лишь шуткой? В любом случае, после того, как цены пару раз подскочили, всем наскучил этот фарс, и они перестали бороться за золотую брошь. Она перешла в руки какого-то бледнощекого купца, который тут же отдал ее своей спутнице, даже не раздумывая — будто это крошка хлеба, которую он между делом бросил воробью. Я заметил, что существо в тени улыбнулось одновременно со мной.

Следующим предметом была шпага. Вернее, то, что от нее осталось. Я бросил взгляд на изысканную гарду, пока лицитатор рассказывал жуткую историю о том, как владельца этого оружия убили во сне его же шпагой, после чего она переломилась напополам. Когда мне надоело слушать о том, что это недоразумение, которое почему-то все еще зовется оружием, символизирует преданность клинка своему хозяину, я отвернулся, чтобы поискать Алису взглядом. Но ее все не было.

Шпагу купил какой-то идиот. Я его не осуждаю, но деньги он выбросил на ветер. Оружие слишком изломанное, чтобы вешать его на стену, и слишком красивое, чтобы держать в сундуке с прочим барахлом. Разве что, сыну дать в качестве игрушки, чтобы подержал в руках хотя бы рукоять настоящего клинка.

Безносое лицо в углу хмурилось, глядя на меня. За все время аукциона я ничего не сказал, лишь молча наблюдал за происходящим. Вероятно, мои намерения показались слишком очевидными. Спрятавшийся в тени поднял кружку, прикрывая свое лицо от меня. Я усмехнулся.

Вяло наблюдая за течением безделушек, истинная цена которым — дырка в горле во время пьянки в сельском кабаке, я заскучал. Существо с кружкой все еще наблюдало за мной, я же был лишен возможности следить за выражением его уродливого лица. Поэтому все, что мне оставалось, — смотреть на лицитатора. Его лицо было достаточно спокойным. Это было неискреннее спокойствие. В общем-то, большего и не ожидалось от дешевого аукциончика у выхода из города. Единственное, что меня заинтересовало, — глаза. Они смотрели в никуда. Я четко различал зрачки этого человека, и все больше приходил к выводу, что он пялится в одну точку. Я едва удержался, чтобы не проследить за его взглядом. Это, скорее всего, не принесло бы мне ничего хорошего. Тем более, что мне хватало самого осознания ненормальности этих глаз.

Спина лицитатора сгорбилась, когда он потянулся за следующей вещью. Его неуклюжие пальцы выудили из сундука кольцо. Оно выглядело обычным. Ведущий попросил внимания. Его рука поднялась к лицу. Я внимательно проследил за движением пальцев, закручивающих кончик усов. Делалось это вальяжно, задумчиво, но снисходительно. Зрачки на мгновение прыгнули в мою сторону и тут же вернулись в исходное положение. Как будто специально этот мужчина решил подать мне знак. Я напрягся. Губы, пухлые, щедро смоченные слюной, тщательно двигались, будто подбирая слова. Я вслушивался в его речь и не мог понять, действительно ли она настолько оживленная. Возникло ощущение, что меня дурят. Все делалось так, словно хотели сказать: «Эта вещь значительно отличается от остальных». Но было ли это так?.. Может, они просто пытаются заинтриговать тех, кто еще не поучаствовал?

Я покосился на окружающих меня. Они приуныли. Кольцо было «всего лишь» серебряным. Тем более, не на любой палец налезет.

Я закусил губу. Это кольцо рекламировалось как и другие товары, с таким же пафосом и наигранностью. Но руки двигались иначе, начальная цена не спешила быть названной, а глаза юноши, лишенного носа и ушей, смеялись мне в лицо. Зрачки лицитатора медленно передвинулись на меня. Я заметил крохотную головку червяка, тут же скользнувшую обратно под веко. Желтые зубы показывались все чаще, слова выговаривались все реже. Мне улыбались. Я огляделся. Они все улыбались. Их губы кривились в снисходительных усмешках, кто-то хихикал в рукав. У меня внутри все похолодело.

Когда я вновь повернулся к сцене, лицитатор все еще смотрел на меня. И вновь повторил свой вопрос. Я сглотнул. Мне не оставляли выбора.

— Один золотой за это кольцо, — сжато выдавил я из себя. — Плачу одну мудрию.

Мои пальцы нащупали в кармане монету, я достал ее и показал лицитатору и всем остальным.

Существо обнажает свои гнилые зубы в подобии улыбки и делает глоток из кружки.

Кто-то со смехом заявил, что добавит к мудрии одну альту, и высоко поднял серебряник. Взгляды снова сошлись на мне. Из угла на меня смотрело два глаза, пропитанных злобной желчью. Я чувствовал, как по спине пробежал холодок. «Чего я боюсь? Разве они догадаются уничтожить мое сердце?» — я попытался себя успокоить, но мое тело чувствовало, как что-то незримое обвивает конечности.

Торопливо, пока мои руки не оказались скованы, я вытащил из кармана вторую мудрию. «Черт с вами!» — разозлился я, сжимая в пальцах монеты.

— Два золотых за серебряное кольцо! — выкрикнул я, злобно глядя в мутные глаза лицитатора.

Тласолтеотль обжигала ладонь. Я чувствовал, насколько раскалена рукоять. Перед глазами все плыло. Я четко слышал лишь обратный отсчет, все остальные звуки слились для меня в сплошной шум, неразличимый и неявный. Я видел лишь злобный взгляд, полный раздраженной скуки. Я был готов в любой момент вскинуть меч и изрезать каждого, кто подойдет хоть на шаг ближе, но все закончилось раньше, чем я успел сделать что-либо.

Цену перебивать не решились. Покупка была слишком сомнительной. Я вышел из толпы, сжимая в пальцах холодное серебро. Меня колотило. Оказавшись вне поля зрения аукциониста, я почувствовал прихлынувшую ко мне свободу и с облегчением выдохнул.

— Джордан, я договорилась с караванщиком! — Алиса появилась будто бы из ниоткуда, и я вздрогнул, невольно спрятав кольцо в кулак. — Нам повезло, они следующие в очереди на выезд.

Я кивнул и спрятал приобретенное украшение в карман. В тот, в котором еще недавно была пара монет. Одну я нашел в поселении тварей, живущих в телах людей: та половица удачно проломилась под моим сапогом, когда меня чуть не утащили от спасительного солнечного света во тьму, скрывавшую манекены и кровожадного монстра с белоснежной кожей. А другую монету я носил в своем кармане еще с самого ухода из захваченного Грида. Я привык думать о ней, как о каком-то спутнике. На краю мудрии были следы резцов, оставшиеся после боя с крысиным королем и его свитой. И за что я отдал эти деньги? За обычную безделушку или за нечто более дорогое — за свою жизнь? Этого я точно не мог знать. Понимал лишь одно: до одури хотелось сбежать из города. Как можно скорее. Как можно дальше.

***

Он уходил. Ворота оставались позади. Я смотрел на крепостные стены и размышлял: «Насколько их хватит? Смогут ли рвы вместить в себя все обилие зла, вышедшего из Лесов Силы? Выдержит ли дерево все их удары, хватит ли мечей и пуль? Как долго пушки смогут вести огонь?» Усмехаясь самому себе, я признавал, что шансов почти нет. Те, кто остались в городе, уже мертвы. Их Бог будет милосерден, если позволит выбраться.

Караван состоял из нескольких телег. Путешественники часто передвигались от города к городу с купцами. Ведь торговцы — люди склонные к поиску выгоды. Так чем им не полезен человек с оружием и деньгами, который ест свою пищу и при этом платит за место в одной телеге с товаром?

Но в этот раз из странников к этому купцу подсели только мы с Алисой. Сестра договорилась с охраной, что я помогу с ночными дежурствами, чему пятеро наемников были несказанно рады. Я же, в свою очередь, никому ничего не говорил, молча сидя в своем углу, уложив меч на колени и разглядывая серебряное кольцо, купленное на аукционе.

Меня не интересовали безделушки. Раньше. Когда не было времени смотреть на украшения и думать, мог бы я носить что-то подобное. Моим главным аксессуаром был крест на лбу, огненное клеймо, которое уже успели срезать инквизиторы. Помимо этой «печати» я не носил ничего декоративного. Сейчас же, получив нечто настолько непривычное для себя, я не мог оторвать взгляда. Вещица завораживала меня своей простотой и изящностью. На кольце была потертая от времени гравировка — тонкая плеть каких-то веток или чего-то похожего. Я не мог разобрать, как ни старался. Сам металл был поцарапанным, а в одном месте даже осталась засечка, как будто оставленная лезвием или чем-то подобным. Нетрудно было догадаться, что бывший владелец являлся вовсе не белоручкой.

— Джордан! На что смотришь? — Алиса запрыгнула в телегу и села рядом.

— На кольцо. Купил, — отозвался я, продолжая изучать предмет.

— И зачем оно тебе?

— Говорят, магическое. — «Но даже так покупать я его не хотел».

— И ты поверил?

— Не особо.

Девушка осторожно забрала у меня вещицу. Некоторое время повертев кольцо в пальцах, она замахнулась и швырнула его прочь. Я проследил взглядом за безделушкой, сверкнувшей в закатных лучах перед тем, как упасть в заросли.

— Мусор это, мог бы другое что-то купить, — буркнула Алиса, доставая кинжал и рассматривая лезвие. — Нет, ты посмотри только! Откуда эта царапина взялась? Я же не дралась ни с кем уже кучу времени.

— Скорее всего, она с того раза, когда я по тебе двуручником чуть не попал.

— Точно. Забыла о той стычке. Н-да, надо бы нам когда-нибудь в полную силу схватиться. А то все никак: ты то человек, то едва двигаешься от голода.

— Если хочешь со мной драться по-серьезному, то ищи новое оружие для этого, — пробормотал я. — Это совсем не годится.

— Почему это? — Алиса посмотрела на меня с возмущением. — Хочешь сказать, что кинжалы против двуручника бесполезны? Ха, знала я таких, хочу тебе сказать. Они кишки свои потом по полянам собирали. Да не руками, а обрубками!

— Как скажешь, — я пожал плечами. — Дело все равно не в этом. Смотри.

Сконцентрировавшись на кинжале, я прошептал: «Симфония металла». Его лезвие легонько вспыхнуло, загоревшись изнутри розовым пламенем. Алиса некоторое время смотрела на это, а потом вздохнула.

— Поняла тебя. Тогда да, этим драться с тобой бессмысленно.

— Если ты хочешь сражаться со мной, то дерись до моей смерти, — посоветовал я. — Иначе я стану сильнее. Твое оружие, почувствовав мою кровь, просто перестанет подчиняться. Найди новые клинки и закончи все одним ударом.

— Хороший совет, запомню, — улыбнулась Алиса, запуская кинжал в ножны. — Но ты же понимаешь, что я тебя не хочу убивать?

— Я ничего в этом мире не понимаю.

— В смысле? — вампирша озадаченно склонила голову набок.

Я махнул рукой и посмотрел туда, куда было брошено кольцо. Что я чувствовал? Тоску? Сожаление? Раздражение?..

— Зря ты колечко выбросила. Я за него неплохо заплатил.

— Что выбрасывать, что нет, оно все равно бесполезно. Зря раскошеливался, — пожала плечами Алиса.

— И то верно, — выдохнул я, упав на мешки с зерном и закрывая глаза.

Жалобный скрип уставших колес напоминал мне о том, что я и сам порядочно утомился.

Но как можно отдохнуть, если мертвый мозг обречен на бессонницу?