Демон-Инквизитор

Глава 35: Мертвый домик

— Джо, так ты все-таки демон? Или кто? — Ян смотрел вперед, очки с перепачканными стеклами обезличивали его лицо, прикрытое одеялом.

— Демон, — спокойно ответил я, не открывая глаз.

Дорога до ночи была долгой, удивительно тяжелой. Ветер обжигал мою кожу холодом, снег укутывал одежду, но это не пугало. Кони держались хорошо, двигались уверенно. А Ян умудрялся не терять дорогу, давно скрытую под снегом.

— А я-то все думал… Как же вышло, что у демона сестра — вампир? Или она не твоя сестра?

— Мои родители вампиры. И я такой же. Только без клыков. Мы ведь уже говорили об этом у костра.

— Разве демоны имеют семьи?.. Я думал, они появляются как языческие божества — из культов…

— Этого точно не знаю. Но демона в себе я осознал только недавно. Может, на то были причины.

— О чем ты? Разве ты не помнишь свою жизнь… демоном?

— Воспоминания запечатаны в том куске души, который еще не пробудился.

— Странно это все. Так у тебя есть культ? Что ты за демон? Эти летающие мечи — твоя Сила, о которой говорили те вампиры? — спрашивал Ян, а я понимал, что мне все больше и больше хочется замолчать.

— Для чего ты все это спрашиваешь, Ян? — я плохо скрывал свое раздражение, может, поэтому южанин замолчал, даже ничего не ответив.

Мы ехали в тишине. Кони двигались беззвучно, только снег скрипел под колесами да ветер завывал у воротника. Я невольно закутался плотнее. Ян небрежным движением кинул на меня кусок одеяла. Только тот лег самым краешком, большая часть осталась провисать между нами. Я брезгливо покосился на этот кусок ткани, висящий между мной и мужелюбцем.

— Я знаю, что неприятен тебе, но если хочешь согреться, то садись ближе. Мужчину может согревать не только женщина, но и друг, — буркнул Ян, не отрывая взгляда от дороги.

— Мне не холодно, — ответил я, оставаясь сидеть на прежнем месте, чувствуя на коленях обледенелый кусок одеяла. Забирать его южанин не стал.

— А можно спросить? Не про тебя, а просто…

— Давай.

— Почему ты запретил мне произносить твое имя полностью? И Алиса тоже. Я как-то не так его выговариваю?..

— У южан более мягкое произношение. Это коверкает мое имя. Ты говоришь — Тшортан. Так что лучше уж просто Тшо.

— Я как-то даже и не заметил… Я всегда буквы так выговариваю?

— Почти. Но я не слишком обращаю внимание. Мне по большей части плевать.

— Тогда почему мне нельзя говорить твое имя, если тебе плевать?

— Ко мне слишком многие обращаются по полному имени. Пусть будет хотя бы несколько исключений.

Ян тихо выдохнул. И добавил.

— А еще, ты во время сна не дышишь совсем.

— Понятно.

— И моргаешь очень редко.

— Да.

— Даже не двигаешься почти. Сидишь неподвижно, как статуя.

— Бывает и такое.

— И по нужде не ходишь.

— Ходил когда-то.

— Зачем ты обрубил ей руки? Я не могу понять.

— Тебе нужна причина?

— Да. Я хочу услышать оправдание, мне станет легче.

— Я убил мужчину, которого она любила. Не так важно, почему она чувствовала такое к нему. Сам факт. Я же уничтожил не только тело этого мужчины, но и душу.

— То есть…

— Не перебивай. Алиса не могла успокоиться. Утрата возлюбленного свела бы ее с ума, потому что отомстить она мне никак не может. Поэтому я лишил ее возможности даже пытаться что-то сделать. Вместе с руками я уничтожил ее шансы на месть в ближайшие месяцы. А когда она наконец придумает способ сразиться со мной, я буду на Юге, подальше от этой чертовой страны и проклятья, что накрывает землю под нами.

— Разве ты не мог попытаться остановить ее иначе? Лишить оружия или…

— Оружие всего лишь инструмент. Лишившись его, ты не потеряешь возможность что-то делать. Всего лишь будет не так удобно и легко.

— Ясно. Мне тяжело это понять, но теперь, когда ты объяснил…

— Ничего не поменялось, — сухо ответил я. — Моя сестра все еще искалечена. Мною.

— Ты… коришь себя?

— В какой-то мере.

— Я думал, тебе плевать.

Закрыв глаза, я откинулся на сидении и выдохнул. Темнота блаженным одеялом накрыла меня, хоть заходящее солнце еще пыталось слепить мои глаза откуда-то слева.

Слева?

— Ян, куда ты едешь?..

Южанин не ответил.

— Ян! Куда ты едешь, мать твою?!

Кулак ударил по молчаливому лицу. Ворох одеял вылетел с сидения, упав куда-то в снег на обочине. Я ухватился за ускользающие от меня поводья и потянул на себя.

— Стой, стой! — закричал я, останавливая лошадей.

Спрыгнув с козел, я, взрывая сугробы, торопливо подошел к ворочающемуся вороху одеял.

— Не думал я, что ты окажешься такой крысой, ублюдок, — зарычал я, разрывая ткань и добираясь до щуплого тельца. — Назови причину, по которой я не должен свернуть твою кривую шею прямо сейчас!

Ян предстал передо мной. Я посмотрел на него в упор. За перепачканными стеклами очков не было видно ничего.

Мне нужно посмотреть в его глаза.

Ухватившись за стекла, я рванул на себя. Ремень на затылке порвался, очки слетели в снег. Глаза Яна были замутненными. Заходящее солнце высвечивало их двуличность. Я видел, что они утратили свою зеркальность, потеряли осмысленность и искренность.

Он одержим.

За взглядом Яна прятался кто-то еще. Кто-то, кто по-настоящему сейчас управлял сознанием южанина.

— Откуда в тебе эта зараза? — спросил я, с презрением глядя в лицо парня. — Где ты ее подхватил, идиот? Как ты мог не понять, что в тебя вселяются?

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — спокойно ответил Ян.

Ударом в лицо опрокинув его на землю, я упер подошву сапога в грудь лежащему среди снега и холода человеку. Его глаза разделялись надвое, перетекали, становясь то чем-то цельным, то обнажая свою нынешнюю сущность. Я не мог успокоить дыхания, пусть даже мне не требовался воздух. Я не мог унять презрения и отвращения. Самый простой способ справиться с одержимым — убить его. Освободить и душу, и то, что ее захватило. Но можно ли так поступить с Яном?

Можно.

Я сжал пальцы на горле юноши. Он даже не хрипел, только лежал, глядя на меня. В одной из частей его глаза я прочитал спокойствие. В другой — мольбу. Я не мог понять, кому верить.

— Черт! — крикнул я, разжимая задеревеневшие от холода пальцы.

Провести полноценный обряд экзорцизма для меня было невозможно. Изгнать то, что заселилось в Яна, я мог, это было несложно. Всего лишь провести отчитку, произнести слова, воззвав к духу южанина. Тем более, он христианин, ему многого не надо. Но если дух выйдет, он не сможет долго скитаться в пустоте. Он захочет вернуться в свою обитель, откуда его изгнали. И возвращение может быть в разы ужаснее текущего состояния. Чтобы этого не случилось, нужно запечатать тело и разум Яна. Именно это основная часть экзорцизма, и именно этого я никак не мог сделать. Во мне не было «святой силы», я не владел ничем, что хоть как-то могло бы помочь Яну не впустить духа обратно. Возможно, будь я полноценным демоном, я бы смог запечатать хоть чем-то, пусть даже другим бесом: мелким, бесполезным, слабым; который занял бы место внутри, освобожденное сущностью вселившегося, и которого легко поборол бы дух Яна. Но…

И что же ты, хочешь сдаться?

Замерев над Яном, я смотрел на обезличенное лицо человека, поражался тому, насколько легко вторая сущность влилась в эту слабую оболочку. Лицо, поведение, взгляды — она не изменила ничего…

Значит, это не бес. И не святой дух. Это другой человек.

Если Леса Силы открылись, баланс магии был окончательно нарушен, и жизнь получили даже ничтожнейшие скопления энергии. Неупокоенные души раньше становились обителью для мелких чертей, но после разрушения барьера…

Я выдохнул.

Ливер смотрит на меня с улыбкой кровавых губ. Самюэль, с пережатым горлом и переломленным позвоночником стоит неподалеку. И другие души, другие жизни, таящие на меня обиду — все они стоят и обещают ждать…

— Ты ведь не закопал своего любовника, да, Ян? — спросил я. — Конечно же нет. Убитые редко находят покой. Странно только, что первого призрака встретил ты, а не я. На мне крови в разы больше…

Убрав сапог с груди, я оседлал живот южанина.

— Повеселимся, ублюдок. Не знаю, справедлива ли твоя обида на Яна, но я тебе обещаю, что внутри меня ты найдешь достаточно смерти, чтобы каждая крупица твоей души упокоилась навсегда, — прошептал я, прикладывая пальцы ко лбу Яна. — Очисти свой разум. Очисти свой взгляд. Отбрось все мысли. Стань озером, которое не тревожит ни ветер, ни дождь. Тебя накрывает листва. Нежные розы цветут у берегов, опуская лепестки на легкие травы. Дурман витает над твоими водами, и любая жизнь становится сном. Любая смерть становится сном. Ты недвижим, ты спокоен, ты лежишь на спине, а над тобой прохлада и запах сна…

Ян не двигался. Глаза его расслаивались, раскрывались и закрывались. Зрачки метались и замирали, и вновь начинали вращаться яблоки глаз.

— Господь, стал врагом я твоим, но человек сий все еще служит тебе, пусть правдой невеликой и ложью большой, несет он крест в сердце своем, пусть окружен он нечистью, ниспошли ему луч любви своей, Боже чистый да праведный… помоги мне очистить тело человека, несущего душу во имя правды и любви. Его сердце наполнено чистотой к Богу и всему святому, так помоги же мне прогнать скверну из глаз и разума, освободить руки от грешного помысла духа нечистого, пробудившегося от деяний глупца сиего. Помоги мне изгнать то, что заняло место чужое; помоги мне освободить того, кто имеет столь широкое сердце, что вместил сразу два духа. Не оставь нас в беде! А к тебе, призрак заблудший, обращаюсь я на закате дня этого — не смей отсиживаться в углах, выйди из укрытия и прими мой взгляд, полный осуждения, услышь слово, полное поучения. Пусть совесть твоя пробудится, а если нет — Бог, пришедший по просьбе моей, прогонит тебя со всей любовью и заботой, и нежностью, на которую способен чистейший дух. Прогонит не во зло, но в добро человеку, которого обрек ты на муки. Пойми же то, что я говорю, прислушайся. И пусть душа твоя получит прощение. Аминь.

Легким движением перекрестив Яна, я насильно прикрыл его веки. Ухватившись за подбородок, широко открыл рот и прильнул к отверстию.

Он боится.

Я почувствовал душу, еще не успевшую как следует укрепиться в сердце южанина. Нить обвивала его артерии, просачивалась в кровь, но не могла раствориться. И я — вдохнул. Моя душа призвала то ничтожное, что теплилось под душой Яна, пытаясь стать с нею единым целым. Руки южанина впились в мои плечи, старались меня оттолкнуть, но я не прекращал вытягивать лишнюю душу. Ей было тесно, она едва держалась внутри, и стоило мне приложить усилия, как нить развязала не до конца завязанные узлы. Душа потянулась к глазам, но они были закрыты. И все, что ей оставалось, двинуться по горлу навстречу смерти. Я почувствовал, как кончик нити касается моих губ, и большего мне уже не требовалось — впившись в нее зубами, я запрокинул голову, выдирая призрака из тела Яна. Вслед за нитью потянулось чужое сердце, окруженное частицами, пытающимися стать руками, ногами, кожей, костьми, но — сил не хватало. Призрак был ничтожно слаб, поеден чертями, лишь чудом он выжил за все это время и смог получить толику магии, хлещущей от Лесов Силы.

— Попался, ублюдок! — зарычал я, вгрызаясь в душу, глотая ее по кускам, а когда она была уже внутри — принимаясь за духа.

Призрак понимал, что его душа уже внутри меня, медленно растворяется, умирает, пожираемая моей сущностью. Но все же пытался сопротивляться. Он понимал, что сам по себе не сможет существовать, магия этого мира слишком слаба, ему не хватит ее даже для одного-единого вдоха. И все же он отталкивался от моего лица, не понимая, что я уже ухватил его; что мои зубы рвут его кривые конечности, не сформированные, созданные хаосом умирающего самосознания личности.

Я пожирал.

Последний кусок призрака скользнул внутрь меня. Я почувствовал наполненность. Душа болела от прикосновения Бога, чьи святые силы все же откликнулись. Но в какой-то степени я был благодарен — ничего не мешало направить через меня столько энергии, что моя душа просто расплавилась бы. Но тот, кто подарил мне крупицу божьей сущности, понимал, кто я такой, и дал не больше, не меньше — ровно столько, чтобы я смог помочь Яну. И хоть демон внутри меня пылал яростью и ненавистью от чистейшей боли, я с облегчением рухнул в холодный снег, не скрывая улыбки.

— И все же, кто ты такой? — спросил Ян, не поднимаясь из снега. — Демон или ангел?

— Я демон. Демон-инквизитор, — выдохнул я, закрывая глаза.

Спать.

Но сон стал бы непозволительной роскошью. В карете ждет родительница Матери. Впереди ночь, ведь солнце только-только опустилось за горизонт. Поспать выйдет только днем…

***

— Знаешь ты, каково терять близких людей? А потом видеть, как они предстают перед тобой? — спросил Ян, останавливая коней близко к краю дороги.

Я посмотрел на луну, прячущуюся в тенях облаков.

— Смотри, сын, эта ночь сегодня по-особенному красива. В одну из таких я познакомился с твоей матерью.

— Нет, не знаю.

Снег скрипнул под подошвами. Мерзкий хруст. Словно кости растираются друг об друга. Маленькие ледяные хрустящие косточки…

Я обошел карету. Позади нее была двустворчатая дверь, по бокам которой из дерева вырезаны красивые женские фигуры. Они тянули руки друг к другу, и пальцы, сплетаясь, образовывали замок со скважиной, и за который, ухватившись, можно было открыть двери. Ключ вошел идеально и, как только замок был отперт, утонул в скважине. С некоторым недоумением ухватившись за тонкие деревянные пальцы, я почувствовал, что они ухватили меня.

— Кто ты такой? — спросила одна из хранительниц, поворачивая свою голову ко мне.

— Ты чужак, — заявила другая, опуская деревянную руку мне на плечо.

Ничего не ответив, я разодрал их цепкую хватку и распахнул двери. Внутри было темно. Статуи все еще сжимали мои плечи.

— Отвечай, кто ты такой. Иначе убьем, — дерево прошило и без того дырявый плащ, впиваясь в плоть.

— Что бы я ни ответил, вы не поверите мне, — отрешенно бросил я, поднимая ногу и упирая подошву в ступеньку кареты. — Я пришел за тобой, родительница Матери. Перестань прятаться во тьме и выгляни наружу. Луна сегодня нежна.

Горбатая фигура на четвереньках выползла из темного угла. Я посмотрел на уродливое лицо старой женщины, на ее пустые глаза, в которых остался лишь контур чего-то некогда великого. Почему-то я думал, что у родительницы Матери глазницы будут так же закрыты кожей. Но ошибся.

Косматая голова наклонилась к плечу. Руки, превращающиеся в лапы, заскребли об деревянный пол когтями. Роба на теле, серая и перепачканная, колыхнулась под порывом сильного холодного ветра.

— Солнце, — зашептала старуха. — Солнце…

— Его здесь нет, — утешил я. — И ты никогда его не увидишь, клянусь тебе.

— Солнце, солнце… со-о-олнце… — повторяла вампириха, и я увидел в глазах ее бессознательность.

— Да, солнце, — со вздохом согласился я, осознав, что слово это сейчас лишено любого смысла и является лишь набором звуков, которые срываются со старческого языка, перепачканного в маразме. — Иди сюда, выпущу погулять.

Сняв с крюка на стене ошейник с прикованной к нему цепью, я молча застегнул его на замершей в полумраке шее. Худой и жилистой, как рука мертвеца.

— Это обязательно? — спросил Ян у меня из-за спины. — Садить старушку на цепь.

Ничего не ответив, я стряхнул с себя ослабевшие руки хранительниц и поднялся в карету. Сумки лежали на одной из скамей. Там же была Тласолтеотль, меч Яна и мой старый инквизиторский клинок. С некоторой нерешительностью ухватившись за рукоять двуручника, я прикрыл глаза, чувствуя, как металл насвистывает легкую песню скуки. Забросив ремни сумок на плечо, я выбрался из кареты, проскользнув мимо замершей на месте старухи.

— Как ее зовут? — спросил Ян, с неуверенностью глянув на оставшуюся позади.

— Называй ее мамой.

Мы с южанином направлялись к домику. Он был расположен на холме неподалеку, в окружении мрачных сосен. Когда-то там, возможно, жил лесничий. А, может, мелкий торговец, из числа тех, что любили селиться вдоль крупных дорог, привлекая внимание не только путешественников, но и чего-то похуже. В любом случае, дома в таких местах быстро пустели.

Дверь была скрипучей, но что-то изнутри мешало открыть ее до конца, потому ночь осталась непотревоженной звуками ржавых петель. Я прошел первым, наступив в полумраке на хрустящее запястье. Кости высохли, разваливались. Видно, сюда давно никто не ходил. Может, сначала отпугивал запах мертвеца; а потом — вид костей в проеме двери. В любом случае, ее мешал открыть не труп. Кто-то перед смертью страстно хотел забаррикадироваться, потому сдвинул шкаф со старыми книгами.

— Что мы здесь будем делать?

— Разогреем камин, устроимся у огня, отогреем тела.

— Ты спать не хочешь?

Бросив взгляд на кольцо, я покачал головой.

Огонь весело затрещал на старых поленьях, иссушенных и поеденных термитами. А может, чем-нибудь еще. Пока Ян грел свою пищу, я оттащил мертвеца за ноги и оставил лежать в углу. Его череп сохранил на себе дыру от сильного удара.

Паук медленно спускался на нити перед моим лицом. Я подул, и волосатое тело загнуло лапки, затрещав среди углей. Запах подгоревшего картофеля смешался с вонью.

— Ты не голоден? — спросил Ян, проглатывая картошку вместе с почерневшей кожурой.

Я не ответил, уткнув взгляд в огонь.

— Не волнуешься за маму?

— Ее стерегут.

— Те статуи? Мне кажется, они ничего сделать не смогут.

Поведя плечом, на котором остались следы крови, я промолчал.

— Ты сегодня особенно молчаливый.

Огонь с треском рухнул вместе с переломившимся поленом.

— А я ведь даже и не поблагодарил тебя за спасение.

Ножка стула с хрустом разломилась. Я бросил ее в камин, наблюдая за тем, как осколки дерева чернеют.

— Ты меня поцеловал? Когда изгонял… его.

Холодный воздух охладил мое лицо. Перед тем, как уйти, я бросил через плечо:

— Выспись. И постарайся не попасться еще одному призраку. Их тут несколько. Один за шкафом с книгами прячется. Пойду искать другого.

— Что?!..

Снег мерно скрипел под моими сапогами. Сосны расступились, обнажив резкий обрыв холма. Под ним было неплохое местечко для рубки дров. Пенек с вонзенным в него топором. И скелет, лежащий среди сгнивших полен.

Прыгнув вниз, я встал над останками. Череп сохранил на себе тот же след. Выдернув топорик, я приложил его щербатое лезвие к пролому в голове.

— Чего и стоило ожидать, — вздохнул я.

Призрак прятался где-то в корнях деревьев, выползших из обрыва. Оглядевшись, я, было, сложил пальцы для крещения, но потом разжал их. Серебристая тень скользнула к снегу, прячась в его белизне.

— Твой друг скорее всего умрет… — прошептали сугробы.

Из домика раздался крик.

— Я знаю, — ответил я, отворачиваясь от тускло светящихся окон. Бросив топор в снег, я медленно направился к карете.