Железное Сердце

Грань. Часть 1

Город, ещё недавно живший своей обычной, пусть и полной скрытых угроз жизнью, изменился. Исчезновения стали слишком частыми, чтобы их можно было списать на обычную случайность. Никто не знал, кто будет следующим. Никто не знал, какой беды ждать. Люди боялись говорить об этом вслух, но в их взглядах читалась тревога.

По вечерам улицы пустели раньше обычного. Даже в тавернах, где обычно шум не утихал до глубокой ночи, теперь царило напряжённое молчание. Разговоры становились тише, а взгляды – настороженными. Среди студентов начали ползти разные слухи. Одни говорили, что исчезновения – это дело рук бандитов. Другие уверяли, что виновато нечто куда более зловещее, что это работа таинственных сектантов или даже Инквизитория, ведущего свою игру. Никто не знал правды, но все знали одно – страх поселился в Тиарине.

В моей усадьбе тоже чувствовались перемены. Наоми и Хикари, старались держаться вместе, а по вечерам запирали двери. Даже они, видавшие многое на своей родине, теперь вздрагивали от каждого шороха за окном. Я замечал их беспокойные взгляды, слышал, как по ночам кто-то крадётся по коридорам, проверяя засовы. Они думали, что я не слышу. Они ошибались. Боязнь поселилась в их сердцах, цепляясь ледяными пальцами за каждое движение, за каждое слово, за каждый едва различимый звук, доносившийся из-за стен. Они больше не переговаривались между собой так часто, а если и говорили, то вполголоса, словно боялись, что даже стены слушают их.

Стража снова усилила патрули. Теперь её было вдвое, а то и втрое больше. Ворота Академии охранялись так, словно за ними прятался сам король. Торговые улицы, ещё недавно полные жизни, теперь напоминали боевой лагерь. Даже в бедных районах, где раньше власть закона была лишь формальностью, теперь каждый знал, что за ним наблюдают. Некоторых студентов допрашивали прямо на входе в Академию. Спрашивали, где были, с кем, как долго. Казалось, подозревают всех и каждого. Стражники были нервными, резкими, их глаза метались по улицам, будто они сами ожидали нападения. Казалось, будто страх, поселившийся среди жителей, теперь передавался и им, отравляя воздух вокруг.

И всё же исчезновения продолжались. Никто не мог понять, кто стоит за этим. Каждый день приносил новые тревожные известия – исчезли трое студентов, вчера не вернулся писарь из городской канцелярии, а сегодня утром пропала лавочница с рынка. Те, кто ещё осмеливался выходить на улицы после захода солнца, шли быстрым шагом, настороженно оглядываясь.

В один из вечеров, возвращаясь в усадьбу, я увидел, как двое стражников тащили кого-то к карете, закутанным в оборванный и грязный походный плащ. Человек не сопротивлялся – или уже не мог. Его лицо скрывал капюшон, а руки были связаны за спиной. Никто не остановился, чтобы спросить, что происходит. Никто не посмотрел слишком пристально. Люди торопливо опускали головы, прятали лица в воротники камзолов и плащей, делалаявид, что ничего не видят. И я не был исключением.

Я стоял в тени, наблюдая. В голове не было страха – только холодный расчёт. Наблюдать. Слушать. Запоминать. Каждый жест, каждое движение, каждое слово, брошенное между стражниками. Они говорили мало, но по их напряжённым лицам было ясно: они тоже не чувствовали себя в безопасности. Даже они не знали, что происходит на самом деле.

Что-то происходит. Что-то, о чём пока никто не хочет говорить вслух. Но я найду ответы. Я узнаю, что стоит за этими исчезновениями. Вопрос только в том, захочу ли я знать правду, когда её найду.

Но я знаю одно: тени сгущаются. И если кто-то думает, что я просто отсижусь в стороне, то он сильно ошибается.

Юна отдалилась, предпочитая проводить время в общежитии, которое покидала исключительно ради учёбы. Её присутствие превратилось в призрачное напоминание, едва различимое и уловимое среди теней коридоров Академии. Я видел её лишь мельком — силуэт, скользящий в полумраке,она избегала меня, словно её жизнь зависела от этого. Этот отстраненный образ вызывал во мне внутреннее беспокойство и раздражение, однако я не был склонен к тому, чтобы тешить себя иллюзиями. Если она выбрала такой путь, то я уважаю её решение.

Ева, напротив, проявила инициативу, приняв на себя роль “защитницы”, словно её статус диктовал необходимость оберегать меня как соотечественника. Я с иронией наблюдал за этим проявлением заботы, учитывая, что наши взаимоотношения не были столь глубоки, чтобы оправдывать её рвение, в конце концов, мы не виделись несколько лет. Однако несколько её стражников появились у ворот усадьбы, напоминая скорее статичных “болванчиков”, символическую охрану, чем реальных защитников. Внешняя безопасность была лишь фасадом, за которым скрывалась бюрократическая и статусная формальность. В моменты реальной угрозы королевская стража всегда реагировала последней, что стало очевидно ещё на пути в столицу несколько лет назад, когда именно Чёрные гвардейцы Айронхилла, а не королевские силы, обеспечивали защиту монарха и всего кортежа. Политика, а не бдительность, определяла их расстановку. Теперь, понимая механизмы власти, я воспринимал эту игру не с тревогой, а с насмешливым равнодушием.

Чтобы разбавить нарастающее ощущение пустоты в усадьбе, я пригласил Лорена, Эндрю и Александриса разделить со мной этот простор. Лорен, со своей непрекращающейся болтовнёй, немедленно привнёс ощущение жизни, заполняя пространство смехом и суетой. Александрис же, вечный искатель вдохновения, большую часть времени странствовал, уверяя, что "питает свою душу атмосферой". Эндрю, напротив, предпочитал проводить время за изучением книг, погружаясь в древние эпические тексты, выискивая ответы на вопросы, которые, возможно, не имели решений. Но несмотря на различия в характерах, их присутствие наполняло дом жизнью, создавая ощущение стабильности.

И что удивительно — внезапно появилось ощущение безопасности. Оно не вытеснило страх, ведь страх — неизменный спутник жизни. Однако сама атмосфера изменилась. Когда в доме слышны не только завывания ветра, но и шаги близких людей, когда споры о картах или философские диспуты доносятся из гостиной, тревога теряет свою власть. Тогда даже ночь перестаёт казаться абсолютной тьмой, и разум находит опору в самых простых, но бесценных мелочах — в голосах, в движениях, в осознании того, что ты не один…

***

Я стоял в саду усадьбы, вдыхая холодный утренний воздух. Небо хмурилось, обещая дождь, и это было к лучшему. Пусть все под ногами станет грязью, пусть воздух напитается сыростью и тяжестью предстоящего дня. Как и должно быть.

Лорен стоял напротив, ухмыляясь так, будто у него в кармане лежала карта с уже прописанным финалом турнира. Его пальцы играли с ремнём на поясе, а лёгкое покачивание с пятки на носок выдавало в нём нетерпение, едва сдерживаемую жажду действия. Ветерок трепал его светлые волосы, на лице играла самодовольная улыбка, но взгляд... Взгляд у него был острый, сосредоточенный. Он действительно этого ждал.

— Ну? — спросил он, перебрасывая тренировочный меч из руки в руку. — Ты долго ещё будешь морочить мне голову или, наконец, скажешь, что участвуешь?

Я скрестил руки на груди.

— Не буду.

Он моргнул, улыбка стала шире, но теперь в ней появилось что-то напряжённое.

— Ты шутишь.

— Это не шутка. —ответил я. — Я буду смотреть с трибун.

— Чёрта с два, — выплюнул он. — Это же турнир! Турнир, Максимус! Ты не можешь просто взять и не участвовать!

Я устало потер виски. В последние дни голова гудела, будто внутри сидел кузнец и ковал в моём черепе подковы. Победа в студенческом турнире ничего мне не принесёт — ни признания, ни реальной власти. А вот Лорену этот шанс нужен. Он может заработать репутацию, доказать, что достоин уважения. А я не могу позволить себе отвлекаться на развлечения.

— Мне не до того, Лорен.

— Да брось ты! — Он взмахнул рукой, чуть не снесши мне нос. — Что может быть важнее, чем доказать, что ты лучший?

— Я уже знаю, что лучший. — ответил я спокойно. — Но если тебе нужно подтверждение, иди и добудь его сам. Я буду болеть за тебя.

Он смотрел на меня, прищурившись. Потом медленно выдохнул, покачал головой.

— Это не похоже на тебя. — пробормотал он. — Совсем.

— Может, я меняюсь. — Я пожал плечами. — Может, у меня просто есть дела поважнее.

— Что за тёмные дела могут быть важнее турнира?! — Он шагнул ближе, ткнул пальцем мне в грудь. — Ты ведёшь себя, как старик, Максимус. Как человек, который уже всё повидал и теперь сидит в кресле у камина, попивая вино. А тебе даже двадцати нет.

Я усмехнулся.

Лорен смотрел на меня ещё какое-то время, потом фыркнул и покачал головой.

— Ладно, будь по-твоему. Но когда я стану чемпионом, не вздумай потом говорить, что ты бы справился лучше.

— Я скажу это в любом случае.

Он рассмеялся, махнул рукой и ушёл. Я смотрел ему вслед, чувствуя лёгкое сожаление. Это прекрасная возможность показать, кто ты есть. Напомнить всем, что ты стоишь на ногах и готов драться. Но сейчас... Сейчас мне было важно совсем другое.

Арена была скромной. Без этих напыщенных колонн, без золочёных гербов, которые богатые и тщеславные князьки любят вешать на всё, что попадётся под руку. Грубые каменные стены, старые, потемневшие от времени и пота бойцов. Несколько простых деревянных трибун, скамьи наспех сбиты так, будто их каждый год собирали заново из того, что не растащили пьяные горожане. Запах – кровь, пыль и прогорклый пот. Честный запах, без фальши. Здесь не было места красивым словам и дворцовым играм. Тут говорила сталь.

Мы с Лореном прошли к самой кромке песчаного круга, где сейчас проходила лишь тренировка, а не настоящий поединок. Двое новичков лениво колотили друг друга, явно больше отрабатывая движения, чем стремясь победить. Один из них двигался слишком топорно, будто нёс на спине мешок зерна, другой — слишком осторожничал, и я мог сказать без единого сомнения: ни один из них не победит, если встанет перед тем, кто действительно знает, что делает. Арена таких не щадит.

— Так, — Лорен лениво облокотился о перила, оглядывая арену. — раз уж мы тут, самое время обсудить кое-что.

Я бросил на него взгляд.

— Например?

— Например, что там у тебя с принцессой Евой? — он прищурился с той ухмылкой, которая появлялась на его лице, когда он знал, что нарывается.

Я молчал. Надежда, что он заткнётся сам, улетучилась, когда он продолжил:

— Она на тебя смотрит так, будто хочет тебя либо поцеловать, либо убить. Причём не факт, что в этом порядке.

Я вздохнул, неохотно отворачиваясь от арены.

— Ева — это… политика, Лорен. Всё не так просто. Мы связаны обязательствами, амбициями, чужими интересами. Это не про чувства, не про желания, а про то, как правильно разыграть партию. Свои держатся вместе, но не всегда это значит, что они на одной стороне.

— Политика, да? — он скривился. — Знаешь, когда ты так говоришь, у меня создаётся впечатление, что ты сам не до конца разобрался.

— Может быть… — признал я, стараясь не смотреть ему в глаза.

Он усмехнулся и хлопнул меня по плечу.

— А что с Юной? — добавил он, явно наслаждаясь моей раздражённостью. — Ты не думал, что она отдалилась не просто так?

— Юна делает то, что считает нужным, — сказал я, обрывая разговор прежде, чем он завёл бы нас в те воды, в которые я не хотел погружаться. — Она… другая. И я не буду её тянуть за руку, если она хочет держаться на расстоянии, её воля…

— Ладно, ладно, — он поднял руки, притворно сдаваясь, но тут же, с предвкушением, добавил: — А Люсиль?

Я медленно повернул к нему голову.

— Ты, кажется, собирался готовиться к турниру? — напомнил я ледяным тоном.

Лорен только рассмеялся, явно довольный тем, что вызвал у меня реакцию.

— Ты ужасный собеседник, Максимус. Совсем не умеешь делиться.

Я снова посмотрел на арену, где один из новичков уже валялся в пыли, скуля от боли. Второй победно вытирал лоб, не понимая, что если бы перед ним стоял настоящий боец, всё закончилось бы иначе.

— Когда ты выходишь на арену, Лорен, — сказал я, не отрывая взгляда от кровавого песка, — тебе никто не подскажет, где правда, а где ложь. Всё решает только одно — насколько сильно ты готов ударить, когда придёт момент. Всё остальное — просто шум.

Лорен хмыкнул.

— Это был твой способ сказать мне, что не хочешь говорить о женщинах?

— Именно.

— Сурово, друг мой. Сурово.

Я пожал плечами. Скромная арена, честный бой, грубая сталь. Всё просто. В отличие от людей.

Мы задержались у перил ещё немного, наблюдая за следующим поединком. На этот раз вышли двое более опытных бойцов. Их движения были резкими, точными, удары звенели по воздуху с явной угрозой. Они знали, что делают. Они знали, зачем пришли. Ни лишних движений, ни колебаний.

Лорен чуть подался вперёд, следя за ходом боя.

— Вот этот справа, в кожаном жилете, — сказал он, кивая в сторону одного из бойцов, — он дрался в прошлогоднем турнире. Дошёл до полуфинала.

Я кивнул, оценивая его манеру держаться.

— Быстрые ноги, хорошая реакция, но он слишком часто делает ложные выпады, — заметил я. — Если попадётся на того, кто умеет читать его движения, он труп.

— Возможно, — согласился Лорен, а затем с улыбкой добавил: — Хорошо, что ты не участвуешь, а то парню пришлось бы сразу сдаться.

— Я бы ему даже шанс дал, — усмехнулся я. — На один удар.

Лорен рассмеялся, а я снова перевёл взгляд на арену. Пыль клубилась вокруг бойцов, но сейчас всё было не столь напряжённым — всего лишь тренировка. С трибун доносились редкие выкрики, кто-то обсуждал технику ударов, кто-то просто смотрел из любопытства. Жизнь продолжалась. Бои сменялись, лица тоже, но суть оставалась той же. В отличие от разговоров о женщинах, здесь всё было просто.

И именно поэтому мне здесь нравилось.

Солнце лениво пробивалось сквозь облака, бросая бледный свет на тренировочную площадку. Песок скрипел под сапогами, остро врезаясь в подошвы, воздух был тяжёлым, пропитанным запахом металла, пыли и чуть уловимой прохладой утреннего тумана, который ещё не успел рассеяться. Я проверил хват на рукояти меча, прикидывая, сколько у нас времени, прежде чем начнутся отборочные бои. Лорен разминал плечи, крутя шеей, будто собирался не просто тренироваться, а отправиться на смертный бой.

— Разомнёмся? — спросил он, ухмыляясь. — Вдруг перед боем я получу пару новых синяков, и мои противники решат, что я уже побит?

— Или поймут, что тебе не стоило выходить на арену вообще. — я кивнул ему, принимая боевую стойку.

Но прежде чем мы успели начать, нас прервали шаги. Тяжёлые, размеренные, с оттенком самодовольной неторопливости. Я поднял взгляд и увидел юношу в добротном плаще, с золотой брошью в виде герба, который мне был незнаком. Его лицо показалось мне смутно знакомым — наверное, я видел его на церемониях Академии, среди тех, кто привык смотреть на других сверху вниз. Это был Альберт Ланверн, как я понял по перешёптываниям студентов позади. Высокий, худощавый, с ухоженными светлыми волосами, собранными лентой, он двигался с лёгкой, но нарочито ленивой грацией человека, знающего себе цену. Выражение его лица — смесь снисходительной учтивости и едва скрытого презрения.

За ним плёлся его оруженосец, худой юнец с вечно опущенным взглядом. Он едва успевал за своим господином, вжимая голову в плечи, словно ожидал удара.

— Максимус Айронхарт! — протянул Ланверн, окидывая меня оценивающим взглядом, словно взвешивая на невидимых весах. — Я как раз искал возможность познакомиться. Всё же сын одного высокоблагородного дома встречает сына другого. К тому же, из чужого государства. Разве не символично?

— Альберт Ланверн, — ответил я, даже не пытаясь скрыть безразличие. — Если пришли любоваться, то лучше подождать до отборочных.

— Ах, ну что ты, — усмехнулся он, сложив руки за спиной. — Просто подумал, что перед началом турнира стоит представиться должным образом.

Я молча наблюдал за ним. Он наслаждался каждым словом, словно смаковал его на языке.

— Надеюсь, удастся скрестить с тобой мечи, Айронхарт, — продолжил он, его глаза сузились, наблюдая за моей реакцией. — Это будет знаковое противостояние. Элдория против Алханроэля. Настоящее зрелище.

Лорен фыркнул. Я же просто спокойно ответил:

— Я не участвую в турнире.

На миг воцарилась тишина. Затем Ланверн тихо засмеялся. Смех был короткий, лёгкий, как если бы я только что сказал что-то нелепое.

— Неужели? — он склонил голову набок. — Айронхарт, скажи мне, неужели ты боишься проиграть?

— Турнир среди студентов? Меня не интересуют детские игры. Если мне и придётся скрестить с кем-то мечи, то только там, где проигравший заплатит не только своей гордостью, но и кровью.

На этот раз его улыбка стала чуть натянутой. Глаза вспыхнули холодным блеском. Он смотрел на меня, словно пытался прочесть что-то между строк, но всё, что он нашёл, было правдой.

— Хм, — он кивнул. — Что ж, посмотрим, как долго ты сможешь оставаться в тени. Иногда судьба сама выводит нас на арену, нравится нам это или нет.

Он резко развернулся, бросив через плечо оруженосцу:

— Пошли, отребье, — бросил он с презрительной усмешкой, не удостоив оруженосца даже взгляда. — Не будем тратить время на пустую болтовню.

Юноша кивнул, поспешив за ним, а Лорен громко выдохнул, как будто сдерживал смех.

— Он просто зол, что ты не даёшь ему возможности блеснуть на твоём фоне. — сказал он, закручивая меч в руке. — Уверен, он уже представлял, как пафосно раскланивается после боя с тобой.

— Пусть ищет себе других развлечений, — я снова занял боевую стойку. — Нам есть чем заняться.

Лорен ухмыльнулся, покачал головой и встал в стойку.

***

Отборочный этап был скучным. Безликим. Изматывающе предсказуемым. Шестьдесят четыре участника, тридцать два боя, тридцать два победителя, которые прошли дальше. Деревянные мечи, размахивание руками, претенденты, которые больше беспокоились о том, как выглядят в глазах зрителей, чем о самом бое. Серьёзные бойцы не тратили силы, зная, что настоящая схватка ещё впереди, а те, у кого сил не было, просто пытались не выглядеть совсем уж беспомощными. В итоге это было похоже на театральное представление, но без декораций и хоть какого-то намёка на талантливую постановку.

Лорен выступал одним из последних, так что мне оставалось только сидеть и наблюдать за этим унылым зрелищем. Я устроился рядом с Евой, которая, судя по её лицу, получала от происходящего не больше удовольствия, чем я. Она смотрела на арену с ледяным безразличием, как на доску с ренмейстерскими расчетами, а не на место, где кто-то должен был показать силу, честь и мастерство. Ну, или хотя бы что-то похожее.

Но как только Лорен ступил на арену, всё изменилось. Словно кто-то в одно мгновение перевернул доску с фигурами, смёл предсказуемость и вставил в картину что-то по-настоящему стоящее внимания. Даже со стороны его движения было трудно предугадать. Он был быстрым, резким, но без суеты, словно заранее знал, как именно закончится бой. Его противник не успел осознать, что проиграл — через несколько секунд он уже лежал в пыли, ошарашенно глядя на небо. Лорен даже не выглядел уставшим. Просто кивнул судье и ушёл, будто всё это не стоило ему ни капли усилий.

Я знал, что он хорош. Но видеть это вживую — совсем другое дело.

Но настоящей жемчужиной вечера стал Альберт Ланверн. Или, вернее, его бой...

Его оруженосец, бедолага, явно понимал, что у него есть два варианта: либо он подыграет своему господину, либо Ланверн разозлится и подыгрывать станет уже не нужно. Он выбрал первый. План состоял в том, чтобы изобразить хлипкое сопротивление, прежде чем эффектно упасть. Исполнение, конечно, хромало. Первые пару ударов он принял слишком крепко, и в какой-то момент я даже подумал, что парень, возможно, передумал и хочет драться. Но нет, вскоре он, тяжело вздохнув, неловко завалился на землю, будто вспоминая, что ему полагается проиграть. Ланверн поднял меч, наслаждаясь аплодисментами, а его оруженосец лежал на спине, глядя в небо с выражением человека, который пересмотрел свои жизненные решения.

Если бы у меня был бокал вина, я бы поднял его за этого парня. Хотя нет, для такого представления подошёл бы скорее дешёвый эль в грязной кружке — символ стойкости перед глупостью. Не за его актёрское мастерство – оно было отвратительным. Но за стойкость перед неизбежным.

Я перевёл взгляд на трибуны. Среди зрителей было немало знакомых лиц, но одна группа привлекала внимание особенно. Юна сидела с другими эльфами и полуэльфами, в окружении своих, как и полагается. Они оживлённо переговаривались, болея за кого-то из своих, и это было как-то… правильно. В этом городе не так много было мест, где эльфы могли чувствовать себя по-настоящему своими, но здесь, среди тех, кто разделял их кровь и взгляды, они находили своё место. Юна выглядела спокойной, но я видел, как время от времени её взгляд пробегал по трибунам, словно ища кого-то. Возможно, я только воображал это. Или, что вероятнее, я просто слишком привык к её вниманию, чтобы теперь оно не казалось мне чем-то важным.

Бои закончились. Арена, пропитанная пылью, потом и амбициями, на какое-то мгновение затихла. Только шорох шагов, негромкий гул голосов, да редкие выкрики торговцев, пытающихся урвать свою долю внимания, разбавляли тишину. Вся эта суета — лишь послевкусие схваток, расплывающееся в воздухе, как остатки удара, который уже не причинит вреда.

Ланверн, всё ещё наслаждаясь послевкусием собственного триумфа, бросил в мою сторону взгляд, полный снисходительного веселья. Его улыбка была едва заметной, но говорила громче любых слов. Он даже не пытался скрыть подтекст — мол, где же твой благородный род, Айронхарт? Неужели не нашёл в себе смелости выйти на арену? Неужели испугался? Если бы он мог, то наверняка выразил бы это вслух, но Ланверн не из тех, кто тратит слова без необходимости. Глупо было бы ожидать от него чего-то другого. Его выражение говорило за него, как герб на груди: он знал, что его победа не имела вес, но моё отсутствие – ещё какой.

Толпа постепенно редела. Кто-то возбуждённо обсуждал увиденное, споря о самых зрелищных моментах. Кто-то делал ставки на следующий этап, азартно перебрасываясь суммами, будто уже видел будущее. Завсегдатаи подобных турниров знали, что большие деньги крутятся не в поединках, а за их пределами. Где золото, там и власть, а где власть — там и те, кто хочет её урвать, будь то стражи порядка или те, кто обходил их стороной.

Я мельком заметил Юну. Она двигалась по трибуне вместе с группой эльфов и полуэльфов, которые держались отдельной кучкой, словно отгораживаясь от остальных. Они не спорили, не хвастались. Их разговор был сдержанным, но в глазах горел интерес. Кто-то из них победил? Или они просто пришли поддержать своего, несмотря на исход? Юна шла чуть в стороне, молча, но её лицо оставалось непроницаемым, как гладкая поверхность воды. Ни радости, ни разочарования. Её взгляд ни разу не скользнул в мою сторону, но я чувствовал, что она знала – я здесь. Губы её были плотно сжаты, пальцы чуть сильнее сжимали край плаща, едва заметное напряжение в осанке, которое выдаёт больше, чем любой взгляд. Вопрос был только в том, стоило ли мне подойти. Сказать что? Привет, как тебе турнир? Глупо. Как и сам факт того, что я вообще раздумываю об этом.

— Айронхарт даже не участвует, — пробормотал кто-то в толпе, не особо заботясь, чтобы его не услышали. — Видимо, не такой уж он и великий.

Слова, брошенные небрежно, но я уловил их сразу. Глупая, бездумная болтовня, но мой слух зацепился за них, словно мелкий осколок морской ракушки застрявший между пальцами ног. Такие вещи проникают глубже, чем должны. Не потому что я сомневаюсь, а скорее, потому что они звучат слишком привычно. Люди любят судить о чужой силе, даже не имея понятия, что она из себя представляет на самом деле...

Рядом со мной Ева чуть напряглась. Я не сразу обратил на это внимание, но её пальцы легко сжали подлокотник трибуны. Она тоже это услышала. И что важнее — ей это не понравилось. Я заметил, как она повернула голову в мою сторону, её взгляд коротко скользнул по моему лицу, оценивая реакцию. Она привыкла видеть меня уверенным. Привыкла к тому, что я не колеблюсь, не даю слабину. Что всегда отвечаю ударом, если мне бросают вызов. Но сейчас она видела не привычную уверенность, а молчаливое безразличие, которое, возможно, беспокоило её больше, чем если бы я вспылил. И сейчас она ждала, что я скажу, что усмехнусь, что сделаю что-то, что развеет этот момент.

Но я не дал ей ничего. Просто выдохнул и встал.

Трибуны постепенно пустели, превращаясь в однообразные ряды дерева и камня. Шум уходил волнами, оставляя за собой только ветер, который гонял пыль по краю арены.

Я уже поднялся, готовый уйти, когда ощутил лёгкое движение рядом. Не взгляд, не оклик, а именно движение — тонкое, выверенное, как взмах невидимого клинка.

— Ты слышал, что о тебе говорят? — голос был мягким, но в нём чувствовалась острая настороженность. Такая она, Ева.

Я замер, но не сразу обернулся. Уже знал, что услышу. Люди не любят тех, кто выходит из игры, кто не играет по их правилам. Кто не даёт им зрелища.

— Конечно, слышал, — ответил я спокойно, наконец взглянув на неё. — И?

Она стояла слишком близко. Слишком внимательно смотрела. В её глазах не было обычной отстранённости, с которой она привыкла общаться с окружающими. Нет, теперь там читался интерес, почти изучающий.

— Конечно? — переспросила она. — Ты даже не злишься? Они называют тебя трусом. Величественным Айронхартом, который не соизволил опуститься до боя среди простых студентов.

Я позволил себе лёгкую, едва заметную улыбку.

— А ты тоже так думаешь?

— Я думаю, что ты изменился, — сказала она спокойно, без тени сомнения. — С тех пор.

Я не спросил, о чём она. Оба знали ответ. С момента «вспышки».

Я пожал плечами, словно разговор не касался ничего важного.

— Прошло время. Всё меняется. Люди, обстоятельства, взгляды.

— Не настолько, — тихо возразила она. — Что-то внутри тебя сгорело. Осталась только тень.

Я выдержал её взгляд. Она была права. В какой-то момент что-то действительно сгорело. Исчезло. Осталась лишь пустота, которую я заполнял дисциплиной, холодным расчётом и движением вперёд, не оглядываясь.

— Ты видишь то, что хочешь видеть, — наконец сказал я. — Люди любят находить в других отражение собственных страхов.

— Возможно, — кивнула она. — Но твои глаза стали другими.

Я не стал отрицать. Она слишком проницательна, чтобы от неё можно было что-то скрыть. Вместо этого я лишь выдохнул и отвёл взгляд.

Ветер пробежался по трибунам, кружа в воздухе пыль. Ева не шевелилась, ожидая, что я скажу ещё что-то. Я знал этот её взгляд – холодный, проникающий, как игла. Он требовал реакции. Но мне нечего было сказать.

Она покачала головой, едва заметно, но этого движения хватило. Досада? Разочарование? Я не знал. Или просто не хотел знать.

Я перевёл взгляд на арену. Пустая. Бои закончились, а вместе с ними ушло напряжение, азарт, ожидание. Теперь осталась лишь эта пустота, размытые следы на песке, стертые шагами, и мысли, которые не отпускали.

В толпе кто-то снова бросил: «Айронхарт просто боится». Я не смотрел в ту сторону, но слышал, как этот голос растворился в шуме уходящих людей.

Ева сделала шаг назад, давая мне пространство. Или просто понимая, что её слова не изменят ничего.

Я провёл языком по сухим губам. Глухо выдохнул. Люди тянутся к свету, но порой они забывают, что в этом мире есть вещи, которые живут в темноте. Я не был исключением. Я знал, что если есть что-то, способное заполнить пустоту, оставшуюся внутри, то оно прячется где-то глубже, за гранью человеческого понимания. В самых тёмных уголках души, там, где страх и сила сплетены воедино.

Пора вновь стать Призраком.

***

Ночь окутала Тиарин, погружая его древние улицы в вязкую тишину, столь густую, что казалось, её можно было ощутить кончиками пальцев. Последние запоздалые прохожие растворились в тенях, поглощённые мрачными переулками и предательски скрипящими ставнями. Вдалеке залаяла собака, но её голос быстро оборвался, будто сам воздух приказал ей замолкнуть. Город не любил, когда его покой нарушали.

Тиарин был стар. Не просто древним — он был отголоском цивилизации, что некогда возвышалась над этим миром. Город, возведённый эльфами, сотканный из камня и магии, хранил воспоминания о тех, кто умел говорить с самой тканью реальности. Их руны, высеченные на арках и мостах, медленно меркли, но их сила не исчезла. Напротив, в ночи, под неверным светом луны, они едва заметно мерцали, словно приглашая тех, кто знал, как слушать их шёпот. Казалось, что даже сама земля под ногами несёт в себе остатки древних заклятий, стиснутых временем.

Я был тенью. Бесшумным призраком, скользящим среди этих улиц, как отражение прошлого, которое никто не должен был видеть. Каждый шаг был просчитан, каждое движение взвешено. Я избегал света, позволял ночи быть моим покровом. Стражники, снующие по городу, не подозревали, насколько близко я проходил. Дважды я едва не выдал себя: один раз в узком проходе между складами, где двое воинов задержались в разговоре дольше, чем следовало бы. Второй — у арки на Рыночную площадь, когда один из патрульных замешкался, лениво оглядываясь по сторонам. Я затаился, слился с тенью, и он прошёл мимо, даже не заметив меня. Глупец. Они ещё не знали, что этой ночью город принадлежал мне.

Я добрался до места. Узкий переулок, заваленный обломками бочек, кусков керамики и гниющими тряпками. Здесь, в этой самой тени, я однажды видел сцену, что врезалась в мою память, как клинок в плоть. Тощий, сгорбленный человек передавал что-то другому — фигуре в плаще, лицо которой скрывал капюшон. Тогда это казалось случайностью. Теперь я знал — совпадений не бывает. Этот переулок вёл к проходу, который хранил тайны, известные лишь немногим.

Я не стал стучать трижды. Это было для тех, кто не знает настоящей сути вещей. Вместо этого я приложил ладонь к стене и едва слышно произнёс:

— Aperta.

Гладкий камень под моей рукой дрогнул, словно ощутив нечто родное. На краткий миг показалось, что он вспомнил голос тех, кто закладывал его в основание этого города. Магия эльфов, забытая большинством, ожила, откликаясь на зов. Поверхность ослабла, потеряла свою плотность, и вскоре отодвинулась, открывая темноту прохода. Воздух, что пробился наружу, был иным. Он пах старым камнем, сыростью, запертой в лабиринтах веков, и чем-то ещё — намёком на силу, дремлющую в этих глубинах.

Я не двинулся сразу. Я впитывал этот миг, ощущал, как город раскрывает передо мной свои секреты. Я мысленно поблагодарил Велария. Если бы не он, я бы никогда не узнал о многих интересных вещах. Этот город был больше, чем просто каменные улицы и стены. Он был сосудом для магии, медленно истончающимся, но всё ещё хранящим свою силу. В его структуре чувствовалась закономерность, связь с энергией, которая сейчас считались утраченной. Возможно, эльфы строили его не просто так. Возможно, он скрывал нечто большее.

Сделав шаг вперёд, я вошёл в темноту. Она сомкнулась вокруг меня, мягкая и безграничная. Я не боялся её. Напротив, она приняла меня как своего. Я был её частью.

Я двинулся вперёд, погружаясь в темноту коридоров, что простирались передо мной, словно бездонная пропасть. Воздух здесь был тяжёлым, застоявшимся, насыщенным запахом старого камня, плесени и гниющей древесины. Казалось, стены впитали в себя века тишины, а теперь настороженно слушали мои шаги. Каждый звук, будь то едва слышный хруст песка под подошвой или приглушённое эхо моего дыхания, отдавался глухим отголоском, как будто сам камень оживал, пробуждённый чужим присутствием.

Я позволил магии вплестись в моё зрение. Тонкие потоки энергии, невидимые для простых смертных, струились по венам, наполняя глаза мерцающим свечением. Мир изменился. Там, где обычному человеку понадобился бы факел, мне хватало даже крошечного проблеска. Веларий научил меня этому – искусству видеть сквозь мрак, не полагаясь на свет. Магия текла во мне, подчиняясь без слов, естественно, как дыхание, и теперь я воспринимал темноту не как преграду, а как пространство, полное деталей. Каменные стены, грубые, покрытые трещинами, теперь открывали мне свои тайны: здесь, когда-то давно, были выбиты знаки, их тонкие линии теперь почти стерлись, но я чувствовал их присутствие. Может, это были старые метки строителей? Или же напоминания о былых владельцах этого места?

Проходы вокруг выглядели заброшенными. Годы, возможно, десятилетия прошли с тех пор, как здесь ступала нога человека. Паутина свисала с потолков, пыль слоями оседала на полу, делая воздух чуть терпким, сухим. Но не всё было столь однозначно. Кое-где пыль была сметена, а паутина разорвана. Кто-то приходил сюда. Возможно, жил. Я присел и провёл пальцами по холодному камню. Следы. Почти невидимые босому глазу, но для меня — совершенно явные. Здесь ходили недавно. Неделю назад, может, две. Кто-то двигался осторожно, но не пытался скрыть своё присутствие.

Я осторожно двигался дальше, ступая бесшумно, впитывая каждую деталь окружающего пространства. В глубине прохода мелькнул слабый свет – дрожащий, неуверенный, словно колеблющийся в страхе перед бескрайней тьмой вокруг. Он едва пробивался из-за поворота, словно кто-то оставил свечу или масляный фонарь. Возможно, забытый или намеренно оставленный, как ориентир. Или предупреждение.

Я замедлил шаги, приблизился к перекрёстку коридоров. Теперь я видел лучше – слабые проблески света отражались от стен, очерчивая едва заметные символы, давно стёртые, но всё ещё присутствующие. Они выглядели эльфийскими. Или, возможно, это было что-то древнее. Что-то забытое. Вглядываясь в них, я ощутил странное волнение. Один из знаков — тонкая завитая линия, уходящая вглубь камня — вызвал у меня слабый, но отчетливый отклик. Будто я уже видел его прежде. Но где? В книгах? В древних рукописях? Или же… в одном из сновидений?

Я двинулся дальше, направляясь к свету. В груди билось напряжение, но не страх. Интуиция подсказывала мне, что впереди меня ждёт ответ. Или новая загадка. Вопрос был в том, готов ли я к нему.

Я шагнул внутрь, и воздух сразу изменился. Здесь не было пыли, сырости, запаха заброшенности. Здесь жили. Или, по крайней мере, часто бывали. Запахи бумаги, чернил и едва уловимого пепла витали в воздухе, создавая ощущение, что в этом месте время не просто остановилось — оно текло по своим, скрытым от посторонних законам.

Помещение оказалось небольшим, но вместительным. Примерно десять шагов в длину и восемь в ширину, оно не выглядело просторным, но было спроектировано так, чтобы использовать каждый сантиметр с максимальной пользой. Низкий потолок создавал ощущение давления, а массивные деревянные балки, укрепляющие конструкцию, придавали комнате суровый, утилитарный вид. Пятнадцать человек могли бы находиться здесь одновременно, и при этом никто не наступал бы друг другу на ноги. Это не было пристанищем одиночки, здесь действовали организованно. Кабинет — если его можно было так назвать — был обставлен с расчётом на эффективность, без лишнего уюта, но с явным стремлением к функциональности.

Вдоль стен стояли старые столы, на которых громоздились кипы свитков, пергаментов и чернильниц. Часть документов была свёрнута и перевязана лентами, часть разложена в хаотичном порядке, как будто кто-то покинул рабочее место в спешке, не удосужившись привести бумаги в порядок. Несколько деревянных стульев были небрежно отодвинуты, а в дальнем углу, накрытые тканью, стояли какие-то ящики — тяжёлые, судя по вмятинам на полу. Оружие? Припасы? Или что-то более ценное? Я запомнил этот угол. Если понадобится, я загляну туда позже.

Свет, льющийся из лампы, подвешенной к потолку, дрожал, отбрасывая неровные тени, словно у самого помещения были свои секреты, которые оно не хотело раскрывать сразу. Я внимательно осмотрел пламенеющий фитиль. Лампу зажгли недавно — фитиль был ещё влажным от масла, а стекло чуть нагрелось, испаряя тонкую плёнку влаги. Кто-то мог быть здесь. Может, даже совсем недавно. Я невольно напрягся, ожидая малейшего звука за спиной, но тьма коридоров оставалась немой.

Но всё это были детали. Главное находилось передо мной. Пергаменты.

Они занимали всю стену напротив входа. Огромные, прибитые гвоздями, они изображали Тиарин. Не в декоративном смысле, не как карту для навигации, а как анатомический рисунок, лишённый эстетики. Улицы, площади, каналы — всё это было схематично, без лишних деталей. Только один элемент выделялся — красные линии. Они пронизывали весь план, словно паутина, уходя в глубины города, скрытые под самой его кожей. Их было много. Гораздо больше, чем должно было быть.

Я шагнул ближе, вглядываясь. Красные линии пересекались, разветвлялись, уходили в самые разные районы. Входы и выходы были отмечены жирными точками. Они были повсюду. Академия. Верхний город. Бедные районы. Доки. Студенческий городок. Канцелярия. Общежития. Почти каждый уголок Тиарина.

Город был пронизан этими ходами, словно живой организм, вены которого скрыты под кожей. В этих коридорах не было хаоса — всё было подчинено чьему-то замыслу. Проходы тянулись из центра к окраинам, пересекались в неожиданных местах, создавая маршрут, который позволял передвигаться незамеченным. Вдоль некоторых линий мелькали пометки — возможно, указывающие на частоту их использования или опасные участки. Эти ходы были не просто тоннелями. Они были инструментом. Каналом для транспортировки. Средством незаметного передвижения, скрытой дороги, ведущей в никуда для тех, кого уводили навсегда. И эти точки… слишком много точек. Слишком много выходов. Их распределение казалось продуманным, стратегически рассчитанным. Я провёл пальцем по пергаменту, ощущая шершавость бумаги. Судя по наслоению меток, схема изменялась. Кто-то не просто использовал эти ходы, но и вёл учёт.

Сколько людей знали об этом? Сколько использовали? И кто именно? Я снова посмотрел на густую сеть тоннелей. Я начал понимать, как исчезали люди. Их утаскивали в эти тоннели. В подземную паутину.

И если для этого использовали катакомбы, то за этим стоял Оракул. Кто ещё мог знать, как использовать эти ходы? Его люди исчезали в тени, как будто города для них не существовало. Он всегда был на шаг впереди, будто видел картину целиком, пока остальные бродили вслепую. Теперь это уже не было догадкой — это было знание, которое вцепилось в меня, как капкан. Почему-то это не казалось больше простой догадкой.

Я медленно выдохнул. Холод пробежал по спине, но не от страха. От осознания. От чёткого, неумолимого понимания того, что я только что заглянул в бездну, чьи щупальца уже давно тянулись к людям на поверхности. И теперь эта бездна смотрела на меня в ответ.

Я скользнул взглядом по схеме, вчитываясь в её детали. Теперь, когда я понимал, на что смотрю, всё становилось ещё тревожнее. Этот лабиринт ходов был не просто разрозненной сетью тоннелей — он был спланирован с пугающей точностью. Эти маршруты не возникли случайно, их прокладывали целенаправленно, методично, следуя чьей-то логике.

Мои пальцы пробежали по пергаменту, изучая линии, соединяющие разные районы. Взгляд зацепился за одну точку. Жирная, большая, она выделялась среди остальных. Прямо под Тиаринской крепостью. Центр Верхнего города. Я нахмурился. Если эта точка значила то, о чём я думал, то всё было гораздо хуже, чем казалось на первый взгляд.

Я замер, всматриваясь. Крепость. Символ власти, центр управления всей этой проклятой махиной под названием Тиарин. Под ней — что? Сердце этой паутины? Главное логово? Или место, куда ведут все эти подземные пути? Ответов не было, но одно я знал точно — случайностей не бывает. Входы и выходы, соединённые с этой точкой, словно венозная система, тянулись по всему городу, давая своим хозяевам возможность появляться и исчезать там, где никто их не ждал. Если этим действительно управлял Оракул, то он знал больше, чем все властители города вместе взятые.

Именно в этот момент я услышал их. Шаги.

Глухой, размеренный ритм. Кто-то двигался по коридору. Не торопливо, но и без колебаний. Этот человек знал, куда идёт. Каждый шаг отдавался приглушённым эхом, приближаясь, с каждым мгновением становясь всё отчетливее.

Я быстро огляделся. Прятаться было бесполезно. Дверь была единственным входом и выходом, кроме тоннелей, о которых я знал только по карте. Так что я просто развернулся, встретив взглядом тёмный дверной проём.

Фигура в сером плаще ступила внутрь.

Лицо скрывал капюшон, но даже в тусклом свете лампы я видел, как этот человек внимательно меня разглядывает. Несколько секунд мы молчали, оценивая друг друга. Густое напряжение повисло в воздухе, словно оно стало ещё одной тенью в этом помещении.

Я не сдвинулся ни на шаг. Он тоже. Мы смотрели друг на друга, каждый пытаясь что-то вычитать в позе, в дыхании, в движениях.

Затем он заговорил.

— Так это ты, "Призрак"?

Голос был ровным, спокойным. Без удивления. Без страха. Человек передо мной знал, кто я. Он не спрашивал — он подтверждал. В голосе слышалась лёгкая насмешка, но не издёвка — скорее, интерес.

Я не двинулся с места. Только чуть наклонил голову, наблюдая за ним.

— Смотря кто спрашивает, — ответил я. — Обычно я предпочитаю оставаться незамеченным.

Мужчина тихо усмехнулся, но этот звук не содержал веселья. Его пальцы неторопливо сжались в кулак, словно он что-то взвешивал в уме.

— Как трогательно. Но ты уже нарушил это правило, когда сунулся сюда.

Он шагнул вперёд, выходя из тени, и я уловил лёгкое движение под плащом. Вооружён? Вероятно. Опасен? Без сомнений. Но не спешит нападать. Значит, хочет поговорить.

— А теперь давай решим, что делать с тобой дальше, — добавил он, медленно опуская капюшон.

Я невольно задержал дыхание. Кто бы он ни был, он явно не собирался просто так меня отпустить.

Я не стал ждать. В мгновение ока магия вспыхнула в ладони, сгусток энергии сорвался с неё и угодил точно в грудь незнакомца. Вспышка осветила комнату, окатив стены дрожащими тенями, и с глухим звуком человек отшатнулся назад. Капюшон слетел, но под ним не оказалось лица — только серая деревянная маска, грубо вырезанная, без лишних украшений. Просто кусок дерева, скрывающий того, кто был под ним.

Незнакомец быстро пришёл в себя. Его руки вспыхнули, воздух задрожал, и прежде чем я успел среагировать, мощный поток ветра ударил мне в грудь. Меня отбросило назад, словно тряпичную куклу, и с размаху впечатало в стену. Воздух вырвался из лёгких с болезненным хрипом, тело заныло от удара. Чёрт. Магия ветра. Сильная. Он не был простым колдуном.

Я попытался подняться, но лёгкое головокружение заставило меня задержаться на секунду. Этого хватило. Незнакомец резко развернулся и бросился к выходу. Хочет ускользнуть? Ни за что.

Я вскочил на ноги как раз в тот момент, когда он исчез за дверью. Бросился следом.

Шаги гулко разносились по каменным коридорам. Мы неслись вглубь катакомб, петляя, перепрыгивая через груды рухнувшего камня, проскальзывая в узкие проходы. Влажные стены с треском обдавали нас каплями воды. Незнакомец двигался быстро, но я не отставал. Он явно знал дорогу, не колебался, не замедлялся. Где-то впереди зазвучал приглушённый шум. Открытое пространство.

Мы вырвались в огромный тоннель.

Запах ударил в нос мгновенно. Тяжёлый, густой, отвратительный. Влажный камень, тухлая вода, гниение, резкий запах сточной жижи, который намертво вгрызался в ноздри. Чёрт возьми, мы в канализации. Здесь стены были другими — менее ровными, более грубыми, испещрёнными плесенью и крошками мха. Пару раз что-то плескалось в воде, но я не стал вглядываться. Сейчас была только одна цель.

Незнакомец замешкался, едва ступив на узкую каменную дорожку вдоль потока мутной воды. Этого хватило. Я рванулся вперёд, толкнул его в плечо, и он, потеряв равновесие, рухнул в тёмную жижу с глухим всплеском. Вода бурлила, заворачивая вокруг его тела мутными волнами.

— Дерьмово, да? — пробормотал я, тяжело дыша, прежде чем прыгнуть следом.

Вода доходила мне по пояс. Она была холодной, цеплялась за одежду, будто желая затянуть глубже. Незнакомец вынырнул, захрипел, барахтаясь как собака, но я уже оказался рядом. Рывком сорвав с его шеи медальон.

— Теперь давай посмотрим, кто ты, — прорычал я и нанёс первый удар.

Его голова дёрнулась назад, вода брызнула в стороны. Второй удар. Глухой треск, и деревянная маска раскололась, обломки упали в воду, оставляя лицо открытым.

Светлые волосы. Лёгкая щетина. Обычное лицо. Ни шрамов, ни меток, ни клейма. Обычный, ничем не примечательный мужчина. И это всё?

Он тяжело дышал, глядя на меня снизу вверх, в глазах мелькали боль и что-то ещё — возможно, понимание, что партия проиграна. Я смотрел на него и не мог избавиться от странного ощущения. Он не был убийцей. Не был фанатиком. Он выглядел… простым. Обычным. И именно это заставляло меня насторожиться.

— Ты... — его голос был хриплым, разбавленным тяжёлыми вдохами. — Ты не понимаешь, во что влез...

Я ухмыльнулся, сжимая медальон в кулаке. Вода стекала с моих волос, капала с подбородка, смешиваясь с грязью канализации.

— Тогда просвети меня.

Он закашлялся, тяжело глотая воздух, затем поднял взгляд. В нём не было злобы. Только усталость.

— Уже слишком поздно.

Я склонился ближе, не отпуская его взгляда.

— Ты работаешь на Оракула?

Мужчина едва заметно улыбнулся — устало, горько, как человек, который слышал этот вопрос слишком много раз.

— Оракул?.. — он покачал головой. — Он слишком велик. Ты, я... Мы оба — ничто. Лишь вши на его теле.

Я сжал кулак, медальон чуть не проткнул мою ладонь.

— Тогда скажи, что ты знаешь.

Мужчина тяжело вздохнул, прикрыв глаза на мгновение.

— Ничего, — голос его был почти безразличным. — Но Оракул знает всё.

Я сжал кулак и снова ударил. Глухой звук удара о плоть, плеск воды, короткий вскрик. Мужчина дёрнулся, но я держал его крепко, не давая ему вырваться. Его губы были разбиты, кровь стекала тонкими струйками в мутную жижу, исчезая в темноте. Вода колыхалась вокруг нас, пропитывая воздух зловонной сыростью. Я чувствовал, как бешено колотится моё сердце, как дрожит дыхание, но разум плыл, проваливался в липкую, тягучую ярость.

— Говори, — прошипел я, и сам не заметил, как голос мой стал чужим. Он дрожал, низкий, насыщенный, словно кто-то говорил вместе со мной. Разум мутнел, слова звучали не так, как обычно, прорывались сквозь зубы с каким-то новым, звериным оттенком. — Говори, что знаешь!

— Я... я не... — он закашлялся, сплёвывая кровь, пытался отворачиваться, но я схватил его за волосы, не давая увернуться.

— Неправильный ответ.

Я рванул его за ворот и окунул в сточную воду. Пузырьки быстро поднялись на поверхность, забулькали, затем исчезли. Его тело дёргалось, но силы у него было слишком мало, чтобы вырваться. Я крепко держал его, и мог бы держать вечно. Считал ли я секунды? Нет. Ещё один рывок — и он снова с глухим кашлем вынырнул наружу, хватая ртом воздух, барахтаясь, как раненая крыса.

— Хватит! Хватит! — хрипел он. Его глаза округлились, в них не было уже ни упрямства, ни злости, только чистый страх. Он смотрел на меня, но не видел меня. Он видел что-то за моей спиной, за моей кожей, за моей оболочкой. И он закричал.

— Орден Раздора! — голос его надломился, он сам словно не верил, что выдаёт их. — Мы... Мы несём хаос... Очищение! Мы разрушим королевства! Разобьём в клочья их лживую веру! Освободим этот мир! Мы убьём богов, низвергнем лордов, выжжем храмы и стерём границы! Раздор даст нам истинную свободу!

Я прижал его горло сильнее, воздух снова вырвался из его лёгких. Мне не нравилось то, как звучали эти слова.

— Оракул... — начал я, но он перебил меня,заговорив, наконец, осознав серьёзность ситуации.

— Он пророк! Он — голос Глашатая Раздора! Он ведёт нас! Он поёт нашу песнь! Он принесёт хаос, он развяжет узы, сломает цепи, освободит души! Великая буря сметёт всех, кто держится за старый мир! Все они... Все они падут, а Оракул будет стоять среди пепла! Истинная свобода родится из разрушения!

Я смотрел в его глаза, в них больше не было разума. Только вера. Слепая, отчаянная. Почти восхищённая. Она не ослабевала даже перед лицом смерти, даже в моих руках, которые могли разорвать его глотку прямо сейчас.

— Что вам нужно от Айронхартов? — мой голос был ровным, но внутри всё клокотало, как бурные воды Грозного моря.

Мужчина задрожал, но это уже был не страх. Это был экстаз. Гадкий, липкий восторг.

— Дитя Айронхартов — ключ! — он задыхался, хватая воздух. — Он — начало великой смуты! Его сила... О, ты даже не понимаешь! Его сила поможет прертворить великий замысел в жизнь. Это решено. Это написано! Это предсказано!

— Кем?— я тряхнул его, его голова дёрнулась, но он продолжал смотреть на меня со смесью страха и благоговения.

— Глашатай знает. Глашатай видит. Он шепчет Оракулу, а он несёт его слово! Это не остановить! Это должно случиться!

Я вдавил его глубже в воду, и его голос превратился в булькающий крик. Он рвался вверх, дёргался, но я не отпускал.

— Добровольно... или нет... это не важно... — он кричал последние слова, его тело ослабло, но в глазах всё ещё было что-то нездоровое. Вера. Вера, которая не умирает даже перед лицом неминуемой гибели.

Я резко дёрнул его за воротник, выволакивая из воды. Он захрипел, кашляя и отплёвываясь, а его тело обмякло, будто из него вытянули всю волю к сопротивлению.

— Пропавшие люди, — мой голос звучал низко, глухо, как отголосок чего-то, что не должно было принадлежать мне. — Где они?

Мужчина закашлялся, по его лицу текли грязные потоки воды, вперемешку с кровью. На мгновение мне показалось, что он снова не ответит, но затем его губы дрогнули.

— "Сосуды"... — выдохнул он, дрожащими пальцами цепляясь за мои руки. — Они... под Крепостью.

Я замер. Вода продолжала стекать по его лицу, его глаза были затравлены, но в них всё ещё жила искорка ужаса, который не имел ничего общего со страхом перед смертью. Он боялся не меня. Он боялся того, что скрывалось под Тиаринской Крепостью.

— Покажи мне путь.

Мужчина снова закашлялся, согнулся, но отрицательно покачал головой. Грязная вода стекала по его лицу, а губы дрожали от холода или страха.

— Нет... Я... Они меня убьют.

Я дёрнул его за воротник, подтягивая ближе, так что наши лица оказались в опасной близости. Он чувствовал моё дыхание, а я — запах гниющей канализации, которым он уже пропитался.

— А я тебя не убью? — прошипел я. — Ты идёшь первым. Или я сломаю тебе каждую кость по очереди и понесу остатки туда сам. Выбирай.

Мужчина вздрогнул, закусил губу, глаза метались, словно он искал выход, но его не было.

— Ладно... Ладно, — выдохнул он. — Следуй за мной.

Я отпустил его, и он тут же отшатнулся, потирая шею, но пошёл вперёд. Я двинулся следом, заставляя его держать нужный темп.

Мы шли по канализации. Тоннель был низким, сырость липла к коже, вода чавкала под ногами. Крысы суетились у стен, а на потолке висели мерзкие сгустки плесени. Запах... чертовски резкий запах, от которого хотелось дышать через рот, но даже это не помогало. Вода доходила по щиколотку, холодная и вязкая, то и дело в ней что-то всплывало, что лучше было не разглядывать.

— Сколько вас там? — спросил я, разглядывая боковые ответвления. Стены были покрыты знаками — кто-то оставлял метки, возможно, для ориентира, возможно, для чего-то худшего.

Мужчина замешкался.

— Десятки... если не сотни. — Он не пытался скрыть дрожь в голосе.

Я усмехнулся.

— Да, не имеет значения. Ведь как только я убью Оракула, весь ваш план полетит к чертям.

Мужчина резко вскинул голову, явно собираясь что-то сказать, но в этот момент мы оба услышали это. Звон доспехов. Голоса. Приближающиеся шаги. Вода вокруг нас колыхнулась, словно сама ощутила приближение новых теней.

Он замер, а я сжал кулаки.

— Чёрт... — прошипел он.

И тут стрела вонзилась ему прямо в бок. Мужчина вздрогнул, его глаза расширились, и он судорожно вдохнул, но воздуха не хватило. Его руки метнулись к ране, пальцы забились в ткань, пытаясь остановить неизбежное. Он шатался, сделал два неверных шага назад, как будто пытаясь найти хоть какую-то опору, но её не было.

Его тело обмякло, и он рухнул в грязную воду с глухим всплеском, словно мешок с камнями. Вода тут же окрасилась в густой тёмно-красный цвет, тёмные волны лениво растекались по поверхности, унося остатки жизни. Мужчина забился, корчась, хватая себя за рану, рот открывался в безмолвном крике, который поглотила канализация. Воздух вырвался из его лёгких пузырями, последними свидетельствами того, что он всё ещё борется. Несколько секунд, и его движения замедлились. Затем — тишина. Только вода продолжала тихо булькать, словно радуясь новой жертве.

— В кого ты стрелял, идиот?! — женский голос, возмущённый, раздражённый.

— Я точно кого-то услышал и в кого-то попал, — ответил другой, мужской. Голос тяжёлый, полный уверенности.

Я не стал ждать. Одним прыжком забрался под потолок коллектора, цепляясь за выступ и вжимаясь в самый тёмный участок. Дышал неглубоко, замирая, сливаясь с тенями. Я слышал, как вода шевелилась внизу, как тяжёлые сапоги хлюпали по каменным дорожкам.

— Все сюда! — скомандовал один из них.

Я наблюдал. Из одного из боковых проходов вышли люди. Их было около семи. Тусклые фонари качались в руках, освещая их доспехи и плащи. Инквизиторы. Чёртовы инквизиторы. Я увидел эмблему, вышитую золотыми нитями на плащах — символ Ордена Единого Бога. Взгляд замер на их лицах — суровые, сосредоточенные. Это были профессионалы.

Я видел всё. Их шаги, их оружие, как они приближались к телу. Один из них присел рядом, перевернул мёртвого мужчину, заглянул ему под капюшон.

— Не похож на пропавших, — сказал один из них, склонившись над мужчиной.

— Нет... — девушка подняла голову, её взгляд замер на месте, где я находился.

Её лицо, красивое и холодное, выделялось на фоне других. Высокие скулы подчёркивали жёсткость характера, но именно глаза... Зелёные, мерцающие, словно внутри горели угольки. Свет фонарей отражался в них, придавая взгляду неестественную глубину. Её тёмные волосы были собраны в аккуратный пучок, подчёркивая строгую элегантность, а доспехи плотно облегали тело, лишённые плаща или иных украшений.

Я не дёрнулся. Не моргнул. Тьма окутывала меня, как шерстяное покрывало. Она смотрела прямо на меня, но не видела. Её глаза скользнули дальше, и она отвернулась.

— Во имя чего ты чёрт возьми стрелял, если не уверен?! — продолжила она, поднимаясь на ноги.

— Я был уверен, — пробормотал стрелок, медленно натягивая новую стрелу на тетиву.

Я мысленно выругался. Они пришли очень не вовремя. Я чувствовал, как напряжение скапливается в воздухе, как они переглядываются, как холодное осознание ползёт по их спинам. Они тоже что-то чувствовали. Но не могли объяснить.

Но тут балка подо мной треснула.

Глухой хруст, доля секунды полёта, и я с шумом рухнул вниз. Вода хлынула вверх, закрыв меня с головой. Удар о жидкую мерзость оглушил, боль взорвалась в боку. Одежда звонко заскрипела, и я услышал, как кто-то выкрикнул:

— Что за...?!

Один из фонарей развернули в мою сторону. Теперь я был видим.

Вода стекала с лица, холодная, липкая. Вонь сточной жижи въедалась в одежду, пробиралась в лёгкие,но я заставил себя подавить кашель. Чёрт. Если бы мне дали выбрать худшую ситуацию, в которой можно оказаться — я бы, пожалуй, не смог придумать ничего хуже этой.

Я медленно поднялся, вскинул руки в примиряющем жесте, с трудом удерживая себя от того, чтобы не выругаться вслух. Теперь уже все фонари развернулись ко мне, тени плясали на стенах, скрывая лица тех, кого я меньше всего хотел встретить сегодня. Свет резал глаза, превращая инквизиторов в размытые фигуры, но их позы, жёсткость в движениях — всё выдавали в них опытных охотников. Они видели перед собой не человека — а угрозу.

— Во имя Единого, назовись, что ты тут делаешь? — услышал я твёрдый, но не лишённый осторожности голос. В нём не было ни страха, ни сомнений, только сталь. Её зелёные глаза мерцали в полумраке, сверля меня взглядом, ожидая ответа.

Я не успел ответить.

Тетива натянулась, и я безошибочно услышал знакомый щелчок. Лучник шагнул вперёд, его силуэт выделялся на фоне мерцающего фонаря, стрелу он держал ровно, направив точно мне в сердце. Достаточно одного движения — и всё закончится быстрее, чем я успею сказать хоть слово.

— Одно неверное движение — и ты ляжешь рядом с этим грязным куском мяса, — спокойно сказал он. Его голос был ровным, профессиональным, но безразличным, будто он говорил о погоде. Это было хуже угрозы — равнодушие. Он был готов выпустить стрелу, не задавая лишних вопросов.

Я не шевельнулся. Чертовски паршивая ситуация. Меня могли убить на месте, и никто не задаст вопросов. Инквизиторы не нуждаются в оправданиях. Если ты здесь, в этой тени, среди грязи и гниющих канализационных стоков, значит, у тебя определённо есть причина быть убитым.

— Я ищу пропавших людей, — произнёс я медленно, с нажимом на каждое слово.

Инквизиторша чуть склонила голову, явно оценивая меня. Тишина повисла в тоннеле, только вода лениво плескалась у моих ног. Я видел, как её пальцы на мгновение напряглись, словно она обдумывала сказанное. Остальные не двигались, но их позы не были расслабленными. Они слушали. Анализировали.

Мозг работал лихорадочно. Варианты? Убежать? Сомнительно. Убить их? Да, конечно, выступить против семерых инквизиторов, запросто. Гениально.

Инквизиторша прищурилась, взгляд её оставался цепким, изучающим. Я видел, как на её лице промелькнула тень сомнения, но всего на мгновение.

— Пропавшие люди? — повторила она, словно пробуя слова на вкус. — И что ты знаешь о них?

Я не ответил сразу. О, конечно, у меня были ответы. Но вот насколько полезно делиться этим с инквизиторами? И насколько полезно будет для меня молчание?

Лучник не ослабил натяжение тетивы. Остальные оставались на местах, но мне не нужно было быть пророком, чтобы понять: достаточно одного резкого движения — и я превращусь в ещё один труп, который никто не найдёт. Я видел в их позах готовность. Это вам не королевская стража. Эти знают, что делают.

— Не так много, как хотелось бы, — медленно произнёс я. — Но достаточно, чтобы оказаться здесь.

Её губы дрогнули, словно в лёгкой усмешке. Но она не улыбнулась.

— И тебя не насторожило, что здесь тебя может ждать не только ответ? — в её голосе не было ни насмешки, ни злобы. Лишь лёгкая тень детского интереса.

— Я привык к неприятностям, — ответил я. — Ты же знаешь, некоторые вопросы требуют ответов. Даже если ради них приходится заходить в сточные ямы.

Она сделала шаг ближе, и теперь я мог разглядеть каждую деталь её лица. Красивого, правильного, но холодного. Ледяного. Такое лицо могло принадлежать только человеку, который привык смотреть в глаза тем, кого осуждает, и не испытывать сомнений. Её губы чуть дрогнули, но не от эмоции — от мысли, промелькнувшей в голове.

— Может быть, — произнесла она. — А может, ты просто дурак.

Я не ответил. Но взгляд её глаз не отпускал меня, словно она пыталась увидеть что-то, что я скрывал. Может быть, даже неосознанно.

Если они задержат меня — это конец. Маска, хоть и провонявшая, оставалась той единственной гранью, что отделяла Максимуса Айронхарта от дороги на плаху или костёр. Как только они увидят моё лицо, всё рухнет.

Нет, этого допускать нельзя.

Я выпрямился, делая шаг назад, оценивая, сколько у меня есть секунд до первого удара. Немного. Они ждали, оценивая меня, сканируя каждый жест, каждое движение, словно пытались разгадать, кто я такой.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал я, стряхивая воду с рукавов.

— Ещё чего? — инквизиторша подняла бровь, её голос прозвучал резче, чем раньше.

— Простите, у меня дела.

Они напряглись — я почувствовал это. Их позы изменились, пальцы крепче сжались на рукоятках оружия. Я не ждал, пока они сделают первый шаг. В тот же миг швырнул вперёд ладонь. Волна магии ударила во всех сразу — не слишком сильно, но достаточно, чтобы их отбросило на пару шагов. Фонари в их руках мигнули, и я сорвал с них весь свет, погрузив коллектор во мрак.

— Проклятый маг! Еретик! — раздалось слева.

Я был уже готов ухмыльнуться, но резкий рывок за плечо отбросил меня назад. Я врезался в стену. Чёрт! Стрела. Она прибила мой плащ к камню, впилась в ткань, сковывая движение.

Вспыхнул свет. Один из них поднял фонарь, выхватывая меня из теней.

Я рванулся, дёрнул ткань — треск, и плащ остался висеть на стене. Но едва я сделал шаг, как что-то тяжёлое ударило в грудь. Я отлетел назад, с глухим стуком ударившись спиной о мокрый камень. Воздух вырвался из лёгких, а в животе будто взорвалась волна боли.

Они были быстры. Хорошо обучены.

Никакой жалости, никакой пощады.

Инквизитор с коротким кинжалом бросился на меня, пытаясь вонзить его в мою шею. Я качнулся в сторону, но удар прошёлся по плечу, оставляя горячую, режущую боль. Меня шатало. Дыхание было рваным, всё тело ныло. Но останавливаться было нельзя.

Я перехватил его запястье, провернув кисть, заставляя оружие сменить направление. Он рванулся вперёд, но я поддался движению, используя его вес против него самого. Он полетел вперёд, затем ударившись лицом о стену.

Его напарник не дал мне шанса отдышаться. Я услышал шаги, почувствовал, как воздух дрогнул, и едва успел уклониться. Меч пронёсся в дюйме от моего лица. Я скользнул влево, ударил локтем в висок. Он пошатнулся, но не упал. Я рванулся вперёд, колено ударило в его живот, заставляя согнуться, но прежде чем я успел добить его, другой инквизитор уже заходил с фланга.

— Держите его! — выкрикнул кто-то.

Двое двинулись на меня одновременно. Я отступил, пятясь, чувствуя, как сковывает усталость. Один сделал выпад, я уклонился, но второй уже заносил клинок. Меня спасло лишь то, что я успел поднять руку, и лезвие скользнуло по коже, вместо того чтобы разрезать горло.

Мои пальцы сжались на рукояти кинжала. Я шагнул вперёд, резко, и быстрым ударом, как змея, вонзил клинок в подмышку одному из них. Он издал сдавленный хрип, его глаза расширились. Я выдернул лезвие, кровь хлынула на мои пальцы, горячая, липкая. Он осел на колени, затем рухнул вперёд.

Шаг. Клинок прошёлся по воздуху. Я обернулся, и понял, что ошибся. Инквизиторша была слишком близко.

Я не дал ей времени. Рывком схватил её за воротник, дернул вперёд, и вот уже мой нож прижимается к её горлу. Остальные замерли. Её дыхание сбилось, но в глазах не было страха. Только бешеная злость.

— Пара коридоров в ту сторону, — прохрипел я, задыхаясь. — Там вы найдёте карту. Самая большая точка — ваш ответ.

Она не дрожала. Её зелёные глаза смотрели прямо мне в душу, такие красивые и полные ярости глаза.

Я не дал им шанса действовать.

Шёпот заклинания вырвался с губ, и мгновение спустя из стен потянулись тени. Дым окутал коллектор, словно сама тьма решила скрыть меня. Её глаза исчезли во мраке. Их голоса стали глухими.

А я принялся со всех ног бежать.