Космонавт

Глава 11

Мы вошли в небольшой кабинет с голыми стенами, заставленными шкафами с папками. Серый закрыл дверь, жестом предложил сесть, сам же остался стоять, прислонившись к подоконнику. Его пальцы механически поправили складку на рукаве — точное, выверенное движение.

Он достал пачку «Казбека» и протянул мне:

— Курите? — спросил он, уже зажигая спичку.

— Нет, — ответил я и услышал от Серого неопределённое хмыканье.

— В авиации многие курят. Снимает стресс, — он сделал первую затяжку, выпустил дым в сторону окна. — Вы откуда, товарищ Громов?

— Местный, — ответил я и откинулся на спинку стула, расслабившись.

— Почему именно этот аэроклуб?

— Ближайший к месту жительства.

Он чуть прищурился, будто проверял, не вру ли. Серый снова затянулся, потом неожиданно сменил тему:

— Вы прежде интересовались космонавтикой? — вопрос прозвучал небрежно, но я почувствовал подвох.

— Как и все, наверное, — ответил я. — После полёта Гагарина.

— А что именно вас заинтересовало?

Я сделал вид, что задумался. По мне, так вопрос был очень странным

— Сам факт, — после недолгой паузы проговорил я. — Человек в космосе — это же прорыв.

Серый моргнул — дважды, будто снимая невидимые пылинки с ресниц, а затем вдруг спросил:

— На собеседовании вы упомянули о «разных типах траекторий». Не каждый мальчишка с улицы знает такие тонкости.

«Чёрт. Значит, Шапокляк дословно протокол зафиксировала,» — подумал я, но вслух сказал другое:

— Это я нашёл в книге Шкловского «Вселенная, жизнь, разум» в районной библиотеке, — пожал я плечами. — И «Занимательная физика» Перельмана. Там про космос много интересного.

— Издание Шкловского — 1962 года, — тут же парировал Серый, постукивая пальцем по подоконнику, — оно содержит лишь общие рассуждения о космонавтике. Но там нет технических подробностей о баллистических траекториях.

Вот гад… Не просто так он спрашивает. Так, серьёзные разговоры, значит. Главное — продумать ответы и не выдать себя.

— Неужели вы вот так все научно-популярные книги наизусть знаете? — я сделал вид, что удивился. — Тогда помните, что в «Юном технике» за прошлый год была серия статей Циолковского с расчетами.

Серый слегка наклонился вперед, и свет из окна лег жесткими тенями на его лицо:

— Циолковский умер в 1935 году. Его работы переиздавались, конечно, но без современных технических подробностей. Вы говорите о вещах, которые не обсуждают в открытой печати.

Я сделал паузу, будто обдумывая ответ, затем улыбнулся:

— Вот в чём дело. Просто я встретил в библиотеке бывшего инструктора-лётчика. Он мне многое объяснял о траекториях, мы увлеклись разговором. А что касается космоса… — я развел руками, — ну люблю я эту тему.

Серый снова вынул из кармана пачку сигарет, закурил, выпустив струйку дыма в сторону окна.

— Любопытно… Очень любопытно. Случайный знакомый бывший инструктор-лётчик, Шкловский, Перельман… — он сделал паузу, — и при этом вы прекрасно разбираетесь в современных космических программах. Не находите это странным?

— Нахожу, что у нас прекрасная система образования, — парировал я и улыбнулся. — И библиотеки хорошо наполняются.

Он внезапно перешёл на другой фланг:

— Вы уверенно говорили с Дмитриевой о схемах выведения на орбиту. Как вы считаете, какой угол атаки оптимален для… — он на секунду замялся, подбирая слова, — … определённых высотных режимов?

Ловушка. Мы с Катей такие темы и близко не обсуждали, да и в 64-м такие детали не печатали даже в спецлитературе. Я усмехнулся:

— Товарищ, вы меня переоцениваете. Мы с Катериной обсуждали статью из газеты. У меня как раз не было такой газеты. Там было написано о подготовке наших космонавтов к будущим рекордам.

Тишина повисла на несколько секунд. Серый неожиданно оттолкнулся от подоконника и сел напротив, сцепив пальцы.

— Вы… необычный человек, Громов. Слишком подготовленный для своего возраста. Слишком… — он поискал слово, — … уверенный.

Всё-таки решил выражаться мягко. Пока или…? Я встретил его взгляд:

— Спасибо. Но я просто хочу летать. Если это проблема — скажите прямо.

Он вдруг улыбнулся, впервые за весь разговор. Сухо, без тепла.

— Проблема? Наоборот. Такие кадры… ценятся, — сказал он, не отрывая от меня взгляда. — Вы умеете отвечать, не отвечая, товарищ Громов.

Я промолчал. Серый с полминуты смотрел на меня изучающе, а затем резко сменил тему:

— Почему же аэроклуб? С такими знаниями вам прямиком в МАИ.

— Люблю, когда теория с практикой идут вместе, — пожал я плечами. — А вы почему интересуетесь?

Серый замер на секунду. Он явно не ожидал встречного вопроса.

— Моя работа — задавать вопросы. Ваша — хорошо учиться. Если, конечно, — он прищурился, — вас примут.

Я почувствовал лёгкий укол, но виду не подал.

— Результаты говорят сами за себя.

— Результаты — да, — он резко встал и вернулся к подоконнику. — Но есть нюансы. Например, ваш… конфликт с товарищем Семёновым.

«Ага, — подумал я, — значит, Витя у нас — Семёнов. Понятно.»

— Конфликта не было, — спокойно сказал я. — Была попытка сбить меня с дистанции на экзамене. Которую вы, кстати, видели.

Серый замер с сигаретой на полпути ко рту.

— Советую быть осторожнее с такими заявлениями, — сказал он.

— А я советую, — я поднялся, встречая его взгляд на равных, — разбираться в первую очередь с теми, кто мешает готовить кадры для Родины.

Наступила тишина. Серый изучающе смотрел на меня, потом вдруг кивнул, как будто поставил галочку в невидимом списке.

— Теоретический экзамен — послезавтра, — проговорилон и указал рукой на выход. — Не оплошайте.

— Не собираюсь, — хмыкнул я.

Это было похоже на прощание, поэтому я развернулся и пошёл к двери. Когда я уже брался за ручку, его голос остановил меня:

— Кстати… «До свадьбы заживёт» — это из какого фильма?

Я обернулся, поймав в его глазах искорку любопытства.

— Из жизни.

Дверь закрылась за мной с тихим щелчком.

Я вышел из здания аэроклуба и даже прищурился от резкого дневного света. После полумрака здания солнце казалось ослепительно ярким.

У входа я увидел Катю. Она нервно расхаживала туда-сюда и теребила ручки спортивной сумки. Увидев меня, девушка резко остановилась и сделала вид, что просто гуляет и разглядывает здание, а затем небрежно бросила:

— Всё хорошо? — при этом поправила рукой прядь волос, выбившуюся из аккуратного пучка, и приняла равнодушное выражение лица, но я успел заметить, как её глаза на мгновение вспыхнули беспокойством. — Что он от тебя хотел?

— Все нормально, — усмехнулся я, спускаясь по ступенькам. — Обычные вопросы. Откуда, почему аэроклуб, какие книги читаю. Работа у него такая…

— А кто он?

— Думаю, кто-то из сотрудников клуба по идеологической линии, — немного слукавил я, понимая, что сто пудов со мной беседовал не преподаватель и не замдиректора, а КГБшник, курирующий заведение.

Катя кивнула, но от меня не ускользнуло, как её пальцы разжали ремень сумки, будто тело само решило, что можно расслабиться.

— Тебе куда? — спросил я, доставая из кармана пиджака мятый трамвайный талон.

— На остановку, — ответила Катя, делая вид, что проверяет часы. — Ты тоже туда?

— Ага.

— Значит, нам по пути.

Мы зашагали вдоль забора аэроклуба. Катя держалась чуть впереди, будто торопилась, но время от времени замедляла шаг, чтобы поравняться. Где-то гудел трактор. Неподалеку шла стройка.

— Теория послезавтра, — сказала Катя, глядя под ноги. — Ты готовился?

— Как мог. Статьи в журналах, книги из библиотеки…

— А я отца замучила, — она вдруг улыбнулась. — Он мне схемы рисовал за завтраком. Мама ругалась, что крошки на чертежи сыпятся и чернила кругом.

Я хотел ответить, но в этот момент из-за угла вывернул «Москвич-407». Такой же серый, как и мой недавний собеседник. Машина медленно проехала мимо, и я поймал себя на мысли, что невольно слежу за ней взглядом.

— Что? — насторожилась Катя.

— Да так… Показалось.

Несколько минут мы шли молча, а затем Катя, как бы невзначай, сказала:

— У меня отцовские записи есть. Если хочешь, могу дать почитать.

Я улыбнулся её попытке сохранить деловой тон:

— Не откажусь.

— Только они дома. Можно… ну, вечером увидеться, — сказала она, наконец, посмотрев на меня.

— Извини, но вечером у меня дела, — покачал я головой и заметил, как девушка слегка поджала губы. — Но завтра я свободен. Можно встретиться у входа в Парк Горького часов в пять.

Катя улыбнулась и кивнула — немного слишком торопливо, глаза её блеснули, а щёки чуть порозовели.

— Идёт, — сказала она. — Только не потеряй конспекты. Это… ценные материалы, — добавила она, и мы продолжили свой путь к остановке.

На остановке уже толпился народ: пара бабушек, школьники и усталого вида мужчина в заношенном пиджаке.

— До завтра, — сказала Катя, делая шаг к подножке подъехавшего трамвая.

— До завтра, — кивнул я.

Катя вошла внутрь, но в дверях вдруг обернулась:

— А он… тот мужчина… Он и правда просто спрашивал про книги?

Я задержал на ней взгляд на секунду дольше, чем нужно, и улыбнулся:

— А что он ещё мог спрашивать?

Трамвай дёрнулся, увозя девушку. Я подождал, пока он скроется за поворотом, и зашагал в противоположную сторону. Туда, где между пятиэтажками я в прошлые разы видел надпись: «Библиотека». Не мешало проверить, какие именно статьи Циолковского переиздавались в прошлом году.

Библиотека дыхнула прохладным полумраком, запахом старых книг и типографской краски.

— Здравствуйте. Подшивку «Техника — молодёжи» за 1963 год, пожалуйста, — попросил я у библиотекарши в роговых очках.

Она кивнула и через минуту принесла стопку потрепанных журналов. Я прошёл в читальный зал и уселся за стол возле окна. Листая страницы «Техники — молодёжи», я быстро отыскал статью Циолковского. Ту самую, с рисунком ракеты на фоне звёзд. Но, как и говорил Серый, здесь не было ни цифр, ни схем. Только восторженные мечты: «Человечество не останется вечно на Земле…»

«Хорошо, что проверил», — подумал я, закрывая журнал.

Взгляд упал на часы над входом. До лекции профессора А. А. Штернфельда в Политехническом музее оставалась ещё уйма времени.

Я вышел из библиотеки, поднял воротник пиджака — ветер резко усилился, и по небу уже плыли тяжёлые свинцовые тучи.

«Ну вот, дождь скоро начнётся», — подумал я, разглядывая потемневшие облака.

Решил не рисковать и поехать домой, переодеться и взять плащ. На трамвайной остановке пришлось ждать почти десять минут. Видимо, из-за надвигающейся непогоды все ринулись по домам.

Дома я быстро разогрел на плите вчерашний борщ, запил крепким чаем. Пока ел, за окном уже забарабанили первые капли.

«Удачно я успел», — подумал я.

Перед выходом из дома я вытащил из шкафа тёплый свитер и прорезиненный плащ-дождевик и вышел на улицу.

Трамвай скрипел и покачивался на стыках рельсов, а я сидел у окна, наблюдая, как дождь превращает московские улицы в блестящее зеркало. Капли стекали по стеклу, сливаясь в причудливые узоры. В голове крутились все те вопросы, которые задал Серый. Мне было интересно, он действительно просто проверял мои знания и благонадежность, так сказать, в русле рутинной работы — или ему что-то напела Шапокляк? Трамвай дёрнулся, вырывая меня из мыслей, и через распахнутые двери ворвался влажный воздух. В вагон втиснулась стайка школьников с портфелями.

Когда трамвай свернул к нужной мне остановке, я уже стоял у двери. На остановке выскочил первым. Дождь к этому времени превратился в мелкую морось.

Политехнический музей возвышался передо мной, как храм науки — массивное здание с колоннами. Огни из высоких окон отражались в лужах, создавая ощущение, будто всё здание светится изнутри.

«Как же давно я здесь не был», — подумал я и вошёл внутрь.

У входа толпились люди — студенты в промокших пальто, пожилые интеллигенты с портфелями, пара военных. Все торопились внутрь, спасаясь от сырости. Я задержался на мгновение, глядя на афишу:

'Проф. А. А. Штернфельд

«Перспективы изучения верхних слоёв атмосферы»

Начало в 18:30'

Я стряхнул капли воды с плаща и направился к залу, где уже слышались оживлённые голоса.

Зал Политехнического музея был полон. Народ сидел даже на подоконниках. Я протиснулся к свободному месту у колонны, ловя обрывки разговоров:

— Говорят, в Америке уже готовят полёт к Марсу… — протянул какой-то парень в очках.

— Вряд ли, у них и на орбиту-то толком не выходят! — отвечал ему мужчина в форме.

Вдруг зал взорвался аплодисментами — на сцену уже вышел Штернфельд. Невысокий, подвижный, с пронзительным взглядом за толстыми стёклами очков. Легендарный теоретик космонавтики действительно выглядел как школьный учитель.

— Товарищи! — его голос, несмотря на возраст, звенел молодостью. — Сегодня мы стоим на пороге эпохи, когда слова Циолковского о покорении космоса становятся реальностью. Уже в этом десятилетии автоматические станции достигнут Венеры и Марса!

Он щёлкнул указкой, и на экране проектора появилась схема:

— Возьмём для примера полёт «Космоса-1» — первого аппарата этой серии. Как известно из открытых публикаций, такие спутники используют эллиптические орбиты для изучения радиационных поясов. Конечно, точные параметры орбит — это служебная информация, но общий принцип можно понять из работ Циолковского о многоступенчатых ракетах…

В третьем ряду кто-то ахнул. Я обернулся и увидел коренастого парня, в котором узнал своего соседа с экзамена. Он жадно записывал каждое слово в свой блокнот, язык даже набок высунул от усердия.

Штернфельд продолжал, рисуя мелом сложные формулы:

— Для пилотируемого полёта на Марс потребуется корабль массой не менее пятисот тонн на орбите. Но главная проблема — радиация! Это большая и зловещая сила. Наши исследования показывают…

Вдруг он сделал паузу, задумчиво потер переносицу:

— Хотя… Может, лучше сначала создать орбитальную станцию? — профессор поправил очки. — Ведь ещё Циолковский писал о «космических поселениях» как промежуточных базах. Современные технологии уже позволяют задуматься о таком…

Зал загудел, а я подумал, что он намекает на «Союз», о котором пока не говорят открыто. Когда зал вновь зааплодировал, коренастый парень вдруг вскочил:

— А как же искусственная гравитация? Без неё длительные полёты невозможны!

Штернфельд одобрительно кивнул:

— Верно подметили! Циолковский предлагал вращающиеся конструкции. Но пока это лишь теория — на «Востоках» места для таких экспериментов нет.

Не выдержав, я поднял руку:

— В работах Цандера есть любопытные расчёты по двигателям малой тяги. Возможно ли их практическое применение для дальних полётов? И правда ли, что для межпланетных перелётов рассматривают системы с… перспективными двигательными установками?

В зале стало тихо. Профессор задумался, поправил очки:

— Интересный вопрос, молодой человек. Теоретические исследования ведутся, но пока это область закрытых исследований, — его взгляд стал изучающим. — Вы откуда?

— Аэроклуб ДОСААФ, — бодро ответил я, а про себя ругнулся: «Хорош. За тобой и так уже присматривают».

Впрочем, учёный быстро переключился на следующий вопрос. После лекции коренастый парень — он представился Володей — схватил меня за локоть:

— Привет. Слушай, ты же на экзамене был! Давай в буфет, там пирожки с повидлом отличные и не только!

Я кивнул, и мы стали медленно продвигаться к выходу из зала. В буфете и правда вкусно пахло жареными пирожками и чаем. Я остановился в проходе и огляделся: на стене висел потертый плакат «Экономьте хлеб» с крошащимся батоном на рисунке. Между столиками сновала уборщица, сердито стучавшая совком. Володя, толкая меня локтем, пробился к стойке и шлепнул на поднос две порции сметанников, пару пирожков и стаканы с чаем.

— Ты слышал, как он про гомановские траектории говорил? — бухнулся он на стул, расплёскивая от волнения чай. — Я в «Технике — молодёжи» читал, но там формулы не разжёвывали!

Я покрутил в руках пирожок — тесто оказалось резиновым, но начинка ещё теплой.

— А ты обратил внимание, как он про радиацию в поясах Ван Аллена? — осторожно начал я. — Говорит: «Проблема», но не уточняет, как её решают. В «Природе» была статья «Защита от космической радиации». Так вот, там обсуждали этот вопрос.

Володя оживился, достал из кармана засаленный блокнот:

— А я подсчитал! Если… — он начал чертить карандашом, но линии расплылись на мокрой от чая бумаге. — Чёрт! Ну, в общем, даже пять сантиметров свинца — это плюс тонны две к массе корабля!

За соседним столиком пожилой мужчина в очках одобрительно крякнул:

— Молодёжь, а мыслите здраво. В прошлом году сборник вышел, «Космические исследования», там была статья Петрова — «Защита от корпускулярного излучения», почитайте. И вот там как раз полиэтилен с свинцом сравнивают. В библиотеке МАИ должен быть…

Мы переглянулись. Володя первым опомнился:

— Товарищ, а вы… вы физик?

Мужчина усмехнулся, собирая газеты со своего стола:

— Преподаю в МВТУ. А вам, молодые люди, советую почитать Штернфельда. Его «Искусственные спутники Земли» в библиотеке есть. Только ищите первое издание Штернфельда, 1958 года, синяя обложка. Там… — он понизил голос, — … приложения с примерами расчётов есть. В новых тиражах-то их заменили на схемы без цифр.

Когда мужчина ушёл, Володя глянул на меня горящим взглядом и присвистнул:

— Вот это удача! Значит, правду говорят, что в буфете Политеха даже профессора чаёвничают.

Я, задумчиво водя ложкой по варенью на блюдце, обронил:

— А ведь Штернфельд сегодня намеренно не сказал про сроки лунной экспедиции. Ты заметил? Сравни: в 1961-м обещали «к 1970 году», а сегодня — «в перспективе».

Володя вдруг понизил голос, оглянулся и подался вперёд:

— Мой брат в Саратове на авиазаводе работает — они там агрегаты для тех самых самолётов делают. Так вот, механик один, который с испытателями ездит, рассказывал… — он облизал губы и зашептал: — будто в Жуковском видели новую машину — не самолёт, но и не ракета… Говорят, кабина на троих, а крылья — как у ласточки!

Я резко поднял бровь — это уже пахло нарушением режима:

— Ты это где услышал?

— Да так… в заводской столовой болтали, — он махнул рукой и откинулся на спинку стула. — Может, брешут, конечно. Но брат говорит, их цех вдруг на сверхурочные посадили, чертежи какие-то странные пришли…

Мы ещё час болтали о мирном космосе, пока уборщица не начала сердито греметь тазами, вытирая со столов. Когда Володя говорил о космосе, его круглое лицо с родинкой на подбородке преображалось. Короткие пальцы в чернильных пятнах чертили в воздухе замысловатые траектории, а голос срывался на фальцет от возбуждения. Видно было, что этот паренёк из рабочей семьи знает о космосе очень много.

На улицу мы вышли, когда уже стемнело. Фонари отражались в лужах, как те далёкие звёзды, о которых только что говорил Штернфельд. Из репродуктора у кинотеатра лилась мелодия «Севастопольский вальс». Значит, уже 21:30, началась вечерняя музыкальная передача.

Дождь прекратился, и мы с Володей с удовольствием прошлись до остановки, болтая о всякой ерунде. На прощание он сунул мне бумажку с адресом:

— Если что — я в общежитии МАИ на Дубосековской, 4/6. Только, понимаешь… после десяти вечера меня спрашивай как «Володю с третьего этажа» — вахтёрша посторонних не пускает.

Когда трамвай Володи скрылся за поворотом, я вдруг заметил краем глаза тот самый серый «Москвич», который видел днём. Он стоял в тени, с потушенными фарами. Я медленно пошёл пешком, насвистывая «Севастопольский вальс», но спину будто сверлили невидимые глаза наблюдателя, притаившегося в темном салоне автомобиля.