Космонавт

Глава 16

Я вышел из кабинета Крутова, обдумывая услышанное. Коридор аэроклуба был пуст, только где-то вдалеке слышались шаги и обрывки разговоров. Ботинки глухо стучали по деревянному полу, пока я направлялся в читальный зал, где моя группа должна была готовить материалы к стенгазете «Крылья Родины» — приближалось седьмое ноября.

Но, повернув за угол, я услышал оживлённые голоса ещё до того, как открыл дверь. В читальном зале царила привычная рабочая суета: Володя что-то увлечённо чертил на листе ватмана, Катя аккуратно выводила заголовок каллиграфическим почерком (с помощью пера и баночки красной туши), а остальные рылись в стопках газет, выискивая подходящие материалы.

— А вот и наш староста! — первым заметил меня Володя, отрываясь от эскиза. — Ну рассказывай… Что хотел Крутов? Мы уже полгазеты сделали, смотри! — он гордо указал на лист ватмана, где среди стандартных лозунгов красовался его рисунок. Тут виден был фирменный почерк — самолёт был похож на серебристого упитанного голубя.

Я закрыл за собой дверь и, сделав паузу для драматического эффекта, обвёл взглядом группу.

— Други, — начал я ровным и спокойным голосом, — работу над «Крыльями Родины» придётся временно приостановить.

В комнате воцарилась тишина. Рыков замер с ножницами в руках, дважды моргнув от удивления. Я держал лицо.

— В пятницу к нам приезжает почётный гость — Юрий Алексеевич Гагарин, — продолжил я, и в тот же миг все словно бы ошалели.

— ЧТО⁈ — Володя так резко вскочил с подоконника, что чуть не опрокинул баночку с гуашью. — Ты… ты шутишь⁈ Сам Гагарин?

Катя, необычайно взволнованная, схватила меня за рукав, заглядывая мне в глаза:

— Серёжа, это правда? Ты нас не разыгрываешь? Юрий Алексеевич приедет к нам⁈

— Крутов лично мне сказал, — кивнул я, улыбнувшись, глядя на их реакцию.

Комната мгновенно превратилась в растревоженный улей. Саша Рыков, забыв про ножницы, начал лихорадочно тереть пуговицы на гимнастёрке:

— Мать честная, это мне же форму надо гладить! Пуговицы чистить!

— А я ему что скажу? — завопил Володя, мечась по комнате. — Я же только про «кукурузники» что-то знаю, а он — космонавт! Уф…

— Не прибедняйся, — махнула на него рукой Катя, — знаешь ты поболее некоторых. Третий по результатам экзаменов, а это немало, — она пыталась сохранить подобие спокойствия, но её пальцы сжимали карандаш так, что тот вот-вот мог сломаться.

Миша Зайцев, наш тихий интеллигент, вдруг снял очки и начал нервно протирать их носовым платком:

— Я… я, кажется, забыл, как дышать…

— Так, — я резко хлопнул в ладоши, заставив всех замолчать. — Спокойно.

Я быстро восстановил в голове указания Крутова и продолжил:

— Во-первых, нам нужно сделать новую стенгазету. Тема: «Советский человек — покоритель космоса». Нам нужны официальные фото и цитаты.

— Я займусь оформлением! — тут же вызвалась Катя, хватая чистый лист ватмана. — В «Огоньке» были отличные снимки…

— Во-вторых, — продолжал я, — всем быть в идеальной форме. Ты, Саша, прав. Пуговицы, ремни, сапоги — всё натереть до блеска.

— Ой, мамочки… — простонал Фёдоров, осматривая свои поношенные сапоги. — Мне бы их хоть неделю назад начать чистить…

Володя, уже оправившись от первого шока, вдруг оживился:

— А вопросы! Мы же должны что-то спросить! Я… я даже не знаю, о чём такого человека спрашивать! Точнее, не знаю, с чего начать — вопросов важных очень много!

— Спокойно, — повторил я и достал листок с пометками Крутова. — Вот рекомендованные темы. Никаких технических деталей и никаких американцев. Сами понимаете, всё это не для публичных обсуждений.

— А фотографироваться будем? Разрешат? — с надеждой спросил Саша.

— Будем, — кивнул я. — Построение по росту. Общее фото обещали.

Володя вдруг схватился за голову:

— Так я же самый высокий! Это что! Это я буду рядом с ним стоять! Ой! Мама дорогая…

Комната снова наполнилась возбуждёнными возгласами. Я дал им пару минут, чтобы выплеснуть эмоции, а затем снова громко хлопнул в ладоши, привлекая их внимание:

— Миша, иди в библиотеку и возьми последние номера «Техники — молодёжи», — начал я раздавать указания. — Саша, бери давай гуталин и чисти сапоги — не только свои, всем, у кого не блестят. Как раз впитается. Володя… Володя, перестань гипервентилировать и помоги Кате с макетом.

Ребята тут же принялись исполнять поручения, ну а я наблюдал за этой суетой, сам прекрасно чувствуя торжественность момента. Ведь даже Фёдоров, наш убеждённый скептик, теперь сиял как мальчишка в ожидании деда Мороза.

— Представляешь, — прошептал он, — Гагарин… Вот бы у него спросить, каково это — видеть Землю со стороны…

Володя, уже пришедший в себя, вдруг выпрямился и торжественно заявил:

— Товарищи! Это исторический момент! Мы должны быть достойны!

— Да-да, — подхватил Саша, — особенно ты, Авдеев. Смотри, не ляпни чего лишнего. Шутник.

— Я⁈ — возмутился Володя. — Да я…

— В общем, — я перебил зарождающийся спор, — работаем. Сегодня среда, а визит уже в пятницу. У нас не так много времени на подготовку. Всё должно пройти идеально.

Комната снова наполнилась деловой суетой, но теперь в ней чувствовалось особое, праздничное настроение. Катя аккуратно размечала ватман, Миша склонился над стопкой журналов, Володя сосредоточенно выводил буквы, высунув от усердия кончик языка.

Я прислонился к стене и смотрел на них, на этих простых советских парней и девчонку, которые ещё вчера спорили о том, кто лучше рисует профиль крыла, а сегодня готовились встретить человека, ставшего легендой ещё при жизни.

… Зевать хотелось страшно, даже челюсть ломило. Я сидел на лекции по аэродинамике, механически записывая за преподавателем формулы, но мысли мои были далеко. Вчера мы с ребятами засиделись допоздна в читальном зале, а сегодня снова встали затемно, чтобы успеть доделать все приготовления.

Глаза слипались от недосыпа, но внутри бушевала странная смесь волнения и гордости. Стенгазета «Советский человек — покоритель космоса» получилась на славу. Катя с Володей сделали аккуратные колонки текста, Миша подобрал лучшие фотографии из «Огонька», а я лично трижды перепроверил все даты и цитаты. Вопросы тоже заготовили. Написали их на карточках и отрепетировали с группой, чтобы никто не растерялся в ответственный момент.

Лектор что-то говорил о пограничном слое, но я ловил себя на том, что мысленно уже составляю список того, что ещё предстоит сделать для украшения зала. После звонка нужно будет забрать красное знамя ДОСААФ с золотой бахромой и повесить его на центральную стену в зале, где будет проходить встреча. Так, что ещё…

Ещё нужно повесить портреты Гагарина, Терешковой и Циолковского в одинаковых деревянных рамках и расположить их по правую сторону от знамени. Я подумал и мысленно добавил к этому списку портрет Жуковского — основоположника советской авиации.

Также необходимо проверить готовность тематических плакатов — за это у нас отвечали парни из группы мажорчика. Удивительно, но с ним на этот раз получилось обговорить всё без споров и конфликтов. Он даже отца ни разу не упомянул. Видимо, Виктора тоже впечатлила предстоящая встреча.

«Значит, — я мысленно вызвал схему зала в голове, — плакат: „Космос — мирному труду!“, написанный крупными буквами, повесим над сценой. „Слава советской науке!“ с изображением спутника и ракеты повесим на стену справа, а „Покорители космоса — гордость Родины!“ — с фотографиями Гагарина и Терешковой — слева,» — подумал я и продолжил вспоминать, что ещё осталось сделать.

Кафедру для выступлений нужно будет накрыть красной тканью. Поставить графин с водой и стакан. Проверить, чтобы не дребезжали, когда колонки вещать будут. Нужно микрофон установить и проверить заранее. Как говорил Крутов, «чтобы не гудел, как старая радиола».

Ну и финальный штрих — нужно притащить макет «Востока-1», у нас такой валяется в методическом кабинете, и поставить на отдельный столик у сцены. Будет неплохо смотреться… Но хотелось чего-то ещё. Ну ладно — живые цветы в горшках расставим по краям сцены — ведь, наверное, можно найти герань или декабрист. Или выпросить монстеру из кабинета Крутова. Пожалуй, схожу и договорюсь с дежурным по клубу.

Преподаватель закрыл журнал, и только так я и понял, что кончилась лекция. Вынырнув из своих мыслей, посмотрел на доску и переписал оставшиеся формулы. Впереди была перемена и ещё одно занятие — последний рывок перед завтрашним знаменательным днём.

Главное, чтобы всё выглядело торжественно, но без излишеств. Не так, что притащили всё лучшее сразу — за этим надо будет проследить. Гагарин не любил… не любит помпезности. Должно быть сдержанно и достойно.

Я поймал взгляд Володи, который сидел через ряд. Он подмигнул мне и показал на часы — время пошло.

Выйдя из аудитории в шумный коридор аэроклуба, я снова удивился. Весь аэроклуб действительно гудел как растревоженный улей. Группы курсантов сновали по коридорам, неся плакаты, вёдра с краской и прочий инвентарь. Даже обычно невозмутимые преподаватели куда-то спешили с озабоченными лицами.

— Громов! — Володя догнал меня, запыхавшись. — Пошли за знаменем, пока его кто-нибудь не перехватил.

Мы направились в кабинет начальника аэроклуба — именно там, в специальном шкафу со стеклянными дверцами, хранилось парадное знамя ДОСААФ. По пути Володя нервно теребил край своей гимнастёрки:

— Представляешь, Гагарин… Вот бы у него спросить, как он себя чувствовал, когда…

Его слова прервал громкий крик, донёсшийся из актового зала. Мы с Володей переглянулись и ускорили шаг.

— … И КТО ЭТО СДЕЛАЛ⁈ — раздавался знакомый визгливый голос мажорчика Семёнова. — Я ЖЕ ЧЁТКО СКАЗАЛ: БУКВЫ ДОЛЖНЫ БЫТЬ КРАСНЫЕ, А НЕ ЭТОТ ГРЯЗНО-РОЗОВЫЙ ОТТЕНОК!

Я даже поморщился. Вот шумит! Когда мы вошли в зал, картина предстала удручающая. Семёнов, красный от ярости, тыкал пальцем в слегка кривоватый плакат «Слава советской науке!», где буквы действительно приобрели странный розоватый оттенок. Двое его подручных стояли по стойке «смирно», опустив головы.

— Да мы просто… — попытался оправдаться один из них, тощий паренёк с перепачканными в краске руками.

— МОЛЧАТЬ! — взвизгнул Семёнов. — Из-за вас теперь весь аэроклуб будет смеяться надо мной! Это же Гагарин приедет, а не какой-то там… там… — он запнулся, подбирая сравнение, — там пионерский слёт!

Я тихо фыркнул. Семёнов резко обернулся и, увидев нас, скривил губы в презрительной усмешке:

— А, Громов. Пришёл посмотреть, как настоящие патриоты готовятся к встрече героя? — он театрально взмахнул рукой в сторону испорченного плаката. — Хотя что с тебя взять…

Володя резко шагнул вперёд, но я удержал его за рукав.

— Семёнов, — сказал я спокойно, — если не заткнёшься, то завтра на встрече будешь не с Гагариным фотографироваться, а в медпункте гипс снимать, — я специально сделал паузу, давая ему представить эту картину. — А теперь давай без истерик. Плакат можно спасти.

Семёнов надул щёки, но промолчал. Его подчинённые с надеждой посмотрели на меня.

— Во-первых, — продолжил я, подойдя к плакату, — розовый оттенок дала слишком жидкая краска. Вот если б наоборот, было бы сложнее. А тут нужно нанести ещё один слой — погуще, — я повернулся к Володе: — Сбегай в художественную, возьми ещё красной гуаши.

— А во-вторых, — я обернулся к Семёнову, — если хочешь, чтобы всё было идеально, лучше не орать как потерпевший, а помогать исправлять ошибки. Или ты думаешь, товарищ Гагарин оценит твой командный голос?

Семёнов скрипнул зубами, но спорить не стал. Вместо этого он выхватил у одного из своих подручных кисть:

— Ладно, давай исправлять. Но если не получится… — он не договорил, но взгляд его говорил сам за себя.

Но краски ещё не было, и Семёнов теперь так и стоял с кистью наперевес, что твой Том Сойер. К счастью для его вечно раненого тщеславия, пауза не затянулась. Вскоре Володя вернулся с краской, и мы оставили парней Семёнова с ним самим во главе возиться с плакатом. По пути к знамённому шкафу Володя покачал головой:

— И как только он умудрился испортить простой плакат? Там же всего три слова!

Мы подошли к кабинету начальника, где за стеклянной дверцей шкафа алело шёлковое знамя ДОСААФ с вышитой золотом аббревиатурой. Завтра оно будет гордо реять на самом видном месте, встречая первого космонавта Земли.

— Да ему просто нравится командовать, — пожал я плечами. — Ну, пусть поорёт, если они сами не против. Главное, чтобы к завтрашнему дню всё было готово.

Володя хмыкнул — сам он так смело про Витю не высказывался, но в душе явно был согласен. Но Семёнова мы быстро забыли. Кому он сейчас вообще интересен?

Тем более, что перемена заканчивалась, а мы всё ещё не закончили со знаменем.