Космонавт

Глава 15

Я ковырял ложкой в тарелке с перловкой, разглядывая жирные круги на поверхности. За всё время с первого дня я уже успел привыкнуть к двум неизменным блюдам: гречка с тушёнкой по чётным дням, перловка с кусочками мяса — по нечётным.

Рядом Володя с аппетитом уплетал свою пайку, периодически запивая компотом.

— Ну что, команда, первая неделя пролетела, а? — хмыкнул он, вытирая рот рукавом. — Как будто вчера только пришёл, а уже и крылья отращиваю.

Я улыбнулся и откинулся на спинку стула. В голове сами собой всплывали моменты этих семи дней. И один из них был связан как раз с Володей, который быстро проявил себя главным хохмачом нашей группы.

В то утро полковник Лисин стоял у доски, скрестив руки. Его взгляд сурово скользил по нашим лицам, будто сканируя.

— Товарищи курсанты, сегодня проверим, кто из вас действительно чует аэродинамику, а кто просто дышит в этом направлении.

Он взял мел и споро нарисовал на доске кривую, в которой я без труда узнал профиль крыла.

— Это — основа, — сказал Лисин, тыча в кривую указательным пальцем. — Без него самолёт просто груда металла. Итак, первое задание.

Он взял стопку листов бумаги и зашагал вдоль рядов, раздавая по одному листу нам.

— Закройте глаза и нарисуйте профиль крыла. Без подглядываний.

Володя тут же зажмурился и с энтузиазмом начал водить карандашом по бумаге. Вскоре Лисин начал собирать работы.

— Авдеев! — рявкнул он, глядя на листок Володи. — Это что?

— Профиль крыла, товарищ полковник! — бодро отрапортовал Володя.

— Это, товарищ курсант, похоже на то, что остаётся от картошки после того, как её съест корова!

В классе раздался смех. Даже обычно невозмутимая Катя фыркнула в ладонь.

— Зато устойчивый! — не сдавался Володя. — Если самолёт такой сделать, он вообще никуда не свалится!

— В землю врежется — да, — сухо заметил Лисин. — На внеочередное мытьё кабинетов после занятий!

Володя тяжело вздохнул, кто-то сзади сдавленно хихикнул.

— Вы думаете, это смешно? — его голос стал почти шепотом. — Представьте: ночь, кабина трясётся как в лихорадке, приборы отказали, а вам нужно чувствовать машину. Не видеть, а именно чувствовать.

Он быстро подошёл к Володе, который всё ещё мял в пальцах свой «картофельный» рисунок.

— Авдеев! В небе у вас не будет времени доставать линейку и чертить! Вы должны знать профиль крыла так же хорошо, как свою ладонь.

Повернулся и оглядел нас всех, методично стуча пальцем по виску:

— Лётчик думает не только головой. Лётчик думает руками, спиной, вестибулярным аппаратом. Когда вы дергаете ручку на посадке, вы должны чувствовать, как воздух обтекает крыло. Без приборов, без видимости.

В классе повисла тишина. Даже вечно неугомонный Рыков перестал ёрзать.

Лисин медленно развернулся к доске:

— Поэтому завтра те, кто нарисовал хоть что-то похожее на крыло — пойдут на тренажёр. Остальные… — он бросил взгляд на Володин шедевр, — будут тренироваться до тех пор, пока их руки не запомнят эту кривую лучше, чем лицо собственной матери.

Повисла небольшая пауза. Потом он добавил уже спокойнее:

— Потому что когда-нибудь это спасёт вам жизнь. Когда в кабине будет темно, холодно, а земля — очень близко.

Затем он взял на проверку мой листок. Я, конечно, мог нарисовать идеальный профиль, но слегка «испортил» кривую, чтобы особо не выделяться.

— Громов… — Лисин прищурился. — Почти правильно. Но вот здесь… — он ткнул пальцем в место, где я намеренно сделал небольшой изгиб менее плавным. — Здесь нужно подправить.

— Товарищ полковник, я торопился, — слукавил я.

— В небе торопиться — себе дороже. Исправить к следующему занятию.

Затем он подошёл к доске и резко стёр рисунок.

— А теперь — внимание!

Он нарисовал крыло с резким изломом.

— Кто скажет, что здесь не так?

Я знал ответ — это был профиль для сверхзвуковых скоростей, которые только начинали изучать, поэтому поднял руку.

— Ну? — Лисин обвёл взглядом класс. — Опять только Громов знает?

— Это… крыло для быстрых самолётов? — неуверенно сказал Миша Зайцев.

— Правильно, но не совсем. Это крыло для скоростей, которые пока ещё не достигнуты. Но будут. И кто-то из вас, возможно, будет их испытывать.

Он посмотрел прямо на меня.

— Громов, тебе кажется, этот профиль эффективен?

Я сделал вид, что раздумываю, но недолго.

— На сверхзвуке — да. Но на малых скоростях он будет «сыпаться».

Лисин замер и прищурился.

— Откуда ты это знаешь?

— Читал журнал «Техника — молодёжи». Там в статье «Крылья для скорости звука» было упоминание испытаний X-15. Без деталей, но с базовыми принципами. Ещё читал книгу «Сверхзвуковые самолёты» Озерова, она есть в районной библиотеке.

— Хм… — Лисин нахмурился. — Интересно. Очень интересно…

Володя шепнул мне, наклонившись к уху:

— Ты, Громов, или гений, или шпион. Ха!

— Или просто умею читать, — улыбнулся я.

Я вынырнул из воспоминаний, когда в мою тарелку плюхнулся кусок чёрного хлеба.

— Очнулся, профессор? — Володя, красный после физподготовки, размахивал ложкой. — Лисин тебя завтра опять на «доску почета» вывесит. А меня опять в «стойку».

Катя фыркнула:

— Если будешь так рисовать, тебя не в лётчики, а в художники отправят. В абстрактный стиль!

— А что, — Володя важно надул щёки, — я новое направление создам! Кубизм авиационный!

Я улыбнулся, но тут же мысленно вернулся к ещё одному примечательному моменту прошедшей недели.

Капитан Ветрова, наша преподавательница по метеорологии, ворвалась тогда в класс, как фронтовой штурмовик Ил-2. На плече у неё болталась потрёпанная планшетка с картами погоды, в руках она несла коробку с барометрами — старыми, с белыми шкалами, но аккуратно протертыми до блеска.

— Ну что, курсанты, сегодня будем учиться слушать небо.

Она опустила ящик на стол и поправила пучок седых волос. Затем раздала нам барометры-анероиды.

— Кто скажет, какое давление считается нормой? — спросила она и глянула на нас поверх очков.

— Семьсот пятьдесят! — выкрикнул Саша Рыков, который часто был уверен в своей правоте, даже если никто в ней не был уверен.

Ветрова покачала головой.

— Ну что ж, Рыков, если бы ты был барометром, то все самолёты уже давно падали бы, как осенние листья, — усмехнулась она. — Норма — семьсот шестьдесят. Запомните, как своё имя.

Ветрова подошла к окну и распахнула его. В класс ворвался прохладный воздух.

— А теперь, товарищи курсанты, посмотрите в небо и скажите — какая погода будет завтра?

Мы столпились у окна и дружно уставились на улицу.

— Вон вороны на проводах сидят — к потеплению! — уверенно заявил Иван.

— А облака клочьями — к ветру, — добавил Фёдоров, прищурившись.

Я молча наблюдал за тонкими перистыми облаками, плывущими высоко в небе. Это был верный признак приближения тёплого фронта. Но говорить об этом было рискованно.

— Громов, а ты что молчишь? — Ветрова уставилась на меня.

— Не уверен, Мария Андреевна. Думаю, к вечеру может дождь начаться, — осторожно сказал я.

— И почему ты так решил?

— Облака как крючья — высококучевые. Они перед фронтом обычно появляются, — ответил я, стараясь звучать так, будто говорю наугад.

В классе на секунду повисла тишина.

— Правильно, — наконец сказала Ветрова, пристально глядя на меня. — Но откуда ты это знаешь? По программе мы такие детали ещё не проходили.

Опять ведь выделился… — подумал я и посмотрел на Ветрову, которая продолжала глядеть на меня, ожидая ответа. Надо быть осторожнее.

— Я недавно в библиотеке познакомился с бывшим лётчиком-инструктором. Он меня заметил, скорее — и мне многое рассказал, — ответил я. — Говорил что раньше, когда приборов не хватало, так погоду и определяли.

Ветрова задумалась, потом махнула рукой.

— Ну что ж, знакомый у тебя толковый. Но запомните все: вороны воронами, а барометр лётчика не обманет.

И так бы всё и закончилось вполне обыденно, но после урока Ветрова подозвала меня:

— Громов, задержись на минутку.

Я кивнул своим, чтобы шли и не ждали меня, а сам подошёл к преподавателю.

— Ты, я вижу, парень с головой, — сказала она тихо, поглядывая на дверь. — Но прими совет. Знания — это хорошо, а вот слишком умные глаза — плохо. В наше время лучше быть как все. Особенно с твоей фамилией.

Она хлопнула меня по плечу и вышла, а я остался один в пустой аудитории.

И вот сейчас я снова задался вопросом: да что не так с моей фамилией? Мать — обычный почтовый работник. Это я уже выяснил и сам, когда ходил к ней на работу. А вот об отце и других родственниках я совсем ничего не знал. И это непорядок. Нужно выяснить. Вдруг в семье Громовых есть нечто такое, что поставит крест на моей карьере и дальнейших планах? Этого допустить нельзя.

Я посмотрел на часы — пора было идти на лекцию по конструкции самолёта.

— Подъём, пора грызть гранит науки, — сказал я и встал со стула. Моему примеру последовали и остальные.

Ангар №3 встретил нас гулом голосов и запахом авиационного бензина. Инженер, фронтовик Смирнов в звании целого майора и с орденом Красной Звезды на выцветшей гимнастёрке, опираясь на трость, обходил разобранный Як-18У. Его лицо, изборождённое шрамами, кого-то даже пугало. Может, ещё и потому, что на левом глазу он носил черную повязку. Но в первую очередь вызывало уважение.

Вообще этот преподаватель уже стал местной легендой. Ещё до того, как мы впервые переступили порог ангара, каждый из нас уже хоть раз слышал об инженере майоре Смирнове.

— Говорят, он потерял глаз, когда испытывал новый двигатель на МиГ-19, — шёпотом рассказывал Володя во время обеда. — Лопнула турбина, осколок — раз! — и готово.

— Чушь! — фыркал в ответ Фёдоров, наш заводской. — Это было в 52-м, на полигоне. Он полез чинить топливную систему, а там утечка. Пары рванули — и шланг ему по лицу…

Но самая эпичная версия принадлежала Юре Белову, который клялся, что слышал её от старого механика:

— Да вовсе не потерял он глаз. Он его отдал.

— Как это — отдал⁈

— А так. В 58-м году на аэродроме под Свердловском у Ил-28 заклинило турбокомпрессор. Если бы он не успел его отключить — двигатель бы разорвало, и пол-экипажа с ним. Но рубильник заело. Надо было, конечно, что-то делать. Тогда он сунул туда монтировку… а турбина её выхватила и — хрясь! — по лицу.

— И что, он ещё и с двигателем справился⁈

— А как же. С одним глазом, в кровище, но довёл машину до выключения. Потом, говорят, этот осколок турбины в медсанчасти из-под века доставали…

Правда это или нет — никто не знал. Но когда Смирнов входил в ангар, даже самые болтливые замолкали. Потому что этот человек действительно знал самолёты лучше, чем собственные руки.

А его стеклянный глаз, как шутливо говорили механики, «видел больше, чем все наши вместе взятые».

— Товарищи курсанты, — басовито проговорил Смирнов. — Сегодня изучим конструкцию учебно-тренировочного самолёта Як-18У. Записывайте: длина — 8,18 метров, размах крыла — 10,6 метров…

Смирнов любовно провёл ладонью по обшивке и продолжил:

— Фюзеляж выполнен по схеме полумонокок. Кто знает, что это значит?

Я ответил:

— Это когда нагрузку воспринимает и каркас, и обшивка совместно, товарищ майор.

— Верно. В отличие от конструкции старых По-2. Запомните: здесь каждый квадратный сантиметр работает! — он постучал костяшками пальцев по шпангоуту. — Эти рёбра жёсткости — как у вас в грудной клетке. Только ломать их нельзя — на самолёте не заживает, как на человеке.

Пока Смирнов рассказывал про полумонококовую конструкцию, я сравнивал её с композитными корпусами из моей прошлой жизни. Как же всё просто и… гениально было в этом времени. Никакого углепластика, только алюминий и расчёты. И ведь летало же! Мои пальцы сами собой повторили движение Смирнова, ощупывая швы обшивки. Точно так же я когда-то водил руками по музейному Яку в Монино, за стеклянной витриной.

Смирнов вдруг хлопнул ладонью по одному из шпангоутов и сказал:

— Видите эту вмятину? — мы кивнули и уставились на вмятину. — Это не заводской брак. Это — автограф одного сержанта, Петухова. Хотите знать, как он тут появился?

Мы, конечно, замерли в ожидании и снова закивали. Смирнов прикурил «Беломор», сел на ящик с инструментами и начал рассказывать.

— Было это в 51-м году на Ходынском аэродроме. Пригнали нам новенький Як-11. Красавец, блестит, как зеркало. А сержант Петухов — механик у нас был — ну, фанатик чистоты. Каждый вечер с тряпкой и ведром вокруг самолёта крутился, до блеска натирал.

Смирнов выпустил дым колечком, и оно поплыло вверх, к потолку ангара.

— И вот однажды приходит проверка — полковник из инспекции. Осматривает самолёт, ходит вокруг, хвалит: «Молодцы. Говорят, чистота — залог исправности!» А потом заглядывает в кабину и видит — на приборной доске соринка. Одна-единственная! Ну, полковник, конечно, Петухова давай чихвостить: "Ты что, сержант, снаружи надраил, а внутри забыл?

Мы уже начали посмеиваться — ситуация нам знакомая.

— Петухов, естественно, вскипел. Хватает тряпку, лезет в кабину и давай драить панель так, будто от этого зависит будущее авиации, не меньше. А полковник стоит рядом, бровью водит. И тут… БАМ!

Смирнов стукнул кулаком по металлу, заставив нас взрогнуть.

— Петухов так размахнулся, что локтем заехал прямо в шпангоут за спинкой кресла! Вмятина как раз вот такая, как вы видите. Полковник аж подпрыгнул тогда. А Петухов вылезает из кабины бледный, как мел, и говорит: «Товарищ полковник, пыль убрал… и лишний металл тоже».

Смирнов усмехнулся, поскрёб ногтями небритую щёку:

— Так этот шпангоут и летал потом с «автографом» Петухова. А сержанта с тех пор в части так и звали — Шпангоут.

Я ухмыльнулся и представил, как через полвека какой-нибудь экскурсовод будет водить школьников вокруг этого самого самолёта и повторять слова Смирнова.

Инженер-майор встал, отряхнул брюки и добавил серьёзно:

— Так, орлы, — он подошёл к демонтированному крылу, — Обратите внимание на профиль ЦАГИ-541. Верхняя поверхность более выпуклая. Почему? Зайцев!

В этот момент я едва сдержался, чтобы не блеснуть знаниями. Но надо дать и другим себя проявить. ЦАГИ-541… Через десять лет будут суперкритические профили. Но этот, как хороший винтажный велосипед: примитивно, зато безотказно. В памяти всплыли цифры из учебника по истории авиации. Этот самый профиль обеспечивал подъёмную силу всего 0.3, зато прощал ошибки пилота. Тем временем Миша растерянно поправил очки и ответил:

— Для создания разницы давлений, товарищ майор?

— Правильно, но неполно. За счёт этого увеличивается подъёмная сила. А эти вырезы на законцовках — для уменьшения вихревого сопротивления.

И тут, почти без паузы, он строго посмотрел на Володю и сказал:

— Авдеев, не вздумай на них садиться — дюраль тебе не железобетон!

Володя, который и правда собирался присесть, аж подпрыгнул, а Смирнов продолжил:

— Шасси убирающееся, с хвостовой опорой. Почему не переднее? Петров!

Александр, наш парашютист, вытянулся и бойко ответил:

— Для учебного самолёта проще и дешевле, товарищ майор!

— Верно. И надёжнее. Запомните: при посадке держите строго прямую — с хвостовым колесом развернётесь, как юла! — он показал амортизационную стойку: — Рессорно-пружинного типа. Если услышите скрип — значит, вы сели неправильно.

«И починить можно в поле голыми руками», — подумал я, рассматривая шасси без электроники и датчиков.

Смирнов прошёл немного, мы за ним. Он остановился у капота и постучал по нему костяшками пальцев:

— Здесь стоит М-11ФР — 160 лошадиных сил. Не «Чайка», конечно, но для учёбы хватит. Главное — следить за температурой масла. Кто скажет, почему? Фёдоров! — ткнул пальцем в нашего заводчанина Смирнов.

Олег слегка задумался, но ответил уверенно:

— При перегреве вязкость падает, может заклинить, товарищ майор!

— Молодец. Это вам не «Победа» — в воздухе к обочине не припаркуешься.

Смирнов кашлянул и перешёл к следующей детали.

— Особое внимание уделите тросовой системе управления. Видите эти ролики? Если их не смазывать — рули будут ходить туго, как дверь в старом сарае. — Он резко дёрнул ручку: — Но и перетягивать нельзя, потому что трос порвётся. Важна золотая середина, орлы!

«Вот она, разница эпох, — поймал я себя на мысли после этих слов Смирнова. — В будущем компьютеры считают нагрузки, а здесь — всё на чутье и опыте. К этому нужно будет привыкнуть.»

В конце занятия Смирнов подвёл итоги:

— Як-18У — надёжная машина. Но даже лучший самолёт — это всего лишь инструмент. Главное — голова на плечах и знания в ней. Ну, на сегодня всё. На следующей лекции разберём систему зажигания. С собой иметь тетради и карандаши.

Когда мы выходили, Володя спросил:

— Товарищ майор, а правда, что на Яках можно делать «бочку»?

Смирнов усмехнулся:

— Можно, Авдеев. Но сначала научись взлетать и садиться. А то получится не «бочка», а «компот».

Володин вопрос про «бочку» вызвал у меня лёгкую усмешку. Если бы он знал, какие фигуры высшего пилотажа будут выполнять через полвека… Но здесь и сейчас даже простая «бочка» требует настоящего мастерства. Я разжал и снова сжал кулаки, представляя, как уже скоро эти пальцы будут чувствовать каждое движение ручки управления, каждое вздрагивание машины в воздухе. В груди приятно защемило: не от тревоги, а от предвкушения. Скорее бы!

Занятие закончилось, и мы с группой вышли из ангара, щурясь от осеннего солнца. И уже направлялись к зданию аэроклуба, обсуждая урок, когда дежурный курсант окликнул меня:

— Громов! К командиру вызывают. Срочно.

Я обменялся взглядами с Володей и Катей, те лишь пожали плечами. Быстрым шагом я направился к кабинету Крутова.

Постучав в дверь с табличкой «Майор Крутов П. А.», услышал сдержанное:

— Войдите.

В кабинете за столом сидел сам Крутов, а напротив него — незнакомый мужчина лет сорока пяти, в сером костюме, но с военной выправкой. На столе перед ними исходили паром чашки с чаем.

— А, Сергей, — Крутов отложил папку. — Есть поручение. В пятницу на политинформации будет присутствовать важный гость, — он сделал многозначительную паузу и продолжил: — Герой Советского Союза полковник ВВС ССР Юрий Алексеевич Гагарин. Нужно подготовиться.

Внутренне я опешил. Встретить такого человека лично — это не просто мечта миллионов, это, как прикоснуться к истории, к легенде. Но внешне я остался невозмутим. Крутов пристально посмотрел на меня, а затем, хмыкнув, продолжил:

— Начнём со стенгазеты. Тема: «Советский человек — покоритель космоса». Используем только официальные материалы: эту фотографию Гагарина в лётной форме, — он постучал указательным пальцем по снимку, который лежал перед ним на столе, — схему полёта «Востока-1» из последнего номера «Техники — молодёжи», проверенные цитаты из его выступлений. Особое внимание нужно уделить точности всех дат и фактов. Сверяйте по центральным газетам.

Крутов отодвинул снимок в сторону и продолжил:

— Теперь о подготовке личного состава. Все курсанты должны быть в парадной форме: гимнастёрки с начищенными пуговицами, обязательные значки ДОСААФ и ГТО. За час до мероприятия лично проверишь каждого. Тех, кто не соответствует требованиям, придётся отстранить от присутсвия.

Он открыл блокнот и просмотрел записи:

— Вопросы к Юрию Алексеевичу тоже нужно подготовить заранее. Рекомендую такие темы: как лётная подготовка помогла в космосе, важнейшие качества космонавта, пожелания будущим лётчикам. Категорически избегаем вопросов о технических деталях ракет и любых сравнений с американскими достижениями.

Я коротко кивнул. Конечно, это было не всё — заранее уже была продумана каждая деталь.

Перейдя к оформлению зала, Крутов пояснил:

— На сцене должно быть красное знамя ДОСААФ, портреты только официальные. Лозунг на стяге сделаем, возьмём его из последнего доклада Никиты Сергеевича — «Космос — мирному труду!». Проверьте микрофон и усилительную аппаратуру, подготовьте место для гостя.

В завершение инструкции Крутов особенно подчеркнул:

— Встречаем у входа без излишней помпезности. После выступления — организованное фотографирование, построение по росту. Самодеятельные подарки исключены — только согласованные сувениры.

Он замолчал, давая мне осмыслить сказанное, затем добавил уже более мягко:

— Юрий Алексеевич — человек простой и доступный, но помни и ребятам передай — он символ нашей эпохи. Всё должно быть безупречно.

Я чётко кивнул:

— Будет сделано, товарищ майор.

Крутов снова хмыкнул, затем добавил, понизив голос:

— И заканчивайте лаяться с группой Семёнова. Вы же не дворовые псы, а будущие лётчики.

Я выпрямился:

— Конфликты прекращены, товарищ майор. Но если ещё раз попробуют на моих ребят нападки делать — поступлю как положено старосте группы, — добавил я многозначительно.

Крутов усмехнулся уголком рта и махнул рукой:

— Ладно, свободен.

Я уже поворачивался к выходу, когда незнакомец вдруг спросил тихим, но сильным голосом:

— Фамилия, случаем, у вас не Громов?

— Так точно, — ответил я, останавливаясь.

Мужчина внимательно осмотрел меня с ног до головы, потом едва заметно кивнул. Я повернулся и вышел, но успел услышать за спиной его шёпот:

— Вылитый отец…

Дверь захлопнулась, и я остался переваривать новые вопросы. Медленно пошёл по коридору, раздумывая. Так кто же был мой отец? И почему о нём вдруг резко все заговорили?

Я мотнул головой, отодвигая мысли об отце Сергея на второй план. Сейчас важнее было другое — подготовиться к встрече с Легендой, ведь времени осталось крайне мало.