Космонавт

Глава 20

Я остановился, чувствуя трепет пальцев матери на своих руках. Ну вот и он. Тот самый отец, о котором я в последнее время так часто слышал. Наконец-то можно будет разобраться, кто он такой и куда пропал.

Мать явно волновалась, а у меня не было ни восторга, ни тревоги — просто констатация факта. Да и откуда им взяться, если об этом человеке память Сергея упорно ничего не выдавала — полный ноль, глухая стена, в отличие от воспоминаний про мать. Из кухни раздались шаги — тяжёлые, чуть шаркающие — и в дверном проёме появился мужчина.

Он остановился и стал рассматривать меня. Я принялся так же открыто и неспешно разглядывать его. Отец был высоким, плечистым, но в его фигуре чувствовалась какая-то провисающая мощь. Будто когда-то крепкий каркас начал медленно сдавать. Волосы, тёмные с проседью, слишком отросли и небрежно торчали. Лицо покрывала недельная щетина, а под глазами залегли тёмные мешки. Кожа слегка одутловатая, с красноватым оттенком. Следы не самых трезвых дней? Не знаю… Но взгляд… Взгляд был очень даже трезвым, оценивающим.

— Привет, сын, — сказал он хрипловатым голосом и протянул руку.

Я автоматически пожал её. Ладонь у него была жёсткой, с грубыми мозолями, но без крепкого рукопожатия, словно он сам не решался сжать сильнее. Мы стояли так с секунду, потом разъединили руки, и между нами повисла некая дистанция — ни объятий, ни похлопываний по плечу.

— Привет, — ответил я ровно, выжидая.

Мать переступила с ноги на ногу на месте, огладила платье в нервном жесте.

— Ну… Я… пойду накрою на стол. Вы… поговорите. — Она быстро юркнула на кухню, оставив нас лицом к лицу.

Отец тяжело вздохнул, потер подбородок и кивком показал в сторону комнаты:

— Пройдём?

Я кивнул.

Отец шёл впереди, я же молча разглядывал его спину: потрёпанная рубашка, чуть выцветшая на плечах, видавшие виды брюки. Но самое главное — осанка. Несмотря на всё, он не сутулился. Как будто внутри ещё держался стержень, хоть, может, и не такой крепкий, как прежде, и покорёженный от ударов.

В комнате он сел в кресло у окна, а я опустился на край дивана.

— Мать говорила, ты в аэроклубе, — начал он, все еще разглядывая меня. — Как там?

— Нормально, — ответил я коротко, без подробностей. — А ты, значит, вернулся?

Он кивнул, будто ожидал такого ответа. Потом потянулся к карману, но, видимо, вспомнив, что в доме не курят, передумал.

— Я… не планировал так надолго, — говорил он медленно, подбирая слова. — Но вышло, как вышло. Знаю, что злишься…

Я не стал сразу спрашивать, где он был. Не стал наседать, чтобы не выдать себя. Просто ждал. Отец посмотрел в окно, потом снова на меня:

— Ты изменился, сын.

— Время идёт, — пожал я плечами.

— Да уж… — Он усмехнулся, но без веселья. — Идёт.

Тишина.

Мать заглянула в дверь:

— Вася… Серёжа… Идите кушать.

Отец поднялся и пошёл на кухню, я последовал за ним.

Мать всё суетилась:

— Садитесь за стол, я чай налью… Серёжа, ты ел?

— В столовой, — коротко сказал я, присаживаясь на стул.

— Как дела в учебе? — спросила мать, оборачиваясь.

— Нормально, — я пожал плечами. — Сегодня небольшое разбирательство было.

— Какое? — мать замерла с чайником в руках, но я лишь усмехнулся про себя.

— Конфликт с одним курсантом, но я закрыл этот вопрос.

Отец кивнул, будто ожидал чего-то подобного.

— Дрался? — спросил он, прищурившись.

— Вроде того… Но больше защищался, — я прищурился в ответ.

Он усмехнулся одним уголком губ — не то с одобрением, не то с пониманием.

— Знакомо.

Наступило молчание. Мать разливала чай, и её руки слегка дрожали. Я же ловил детали: отец не смотрел на меня в упор, его взгляд скользил мимо, будто он избегал чего-то. Но и не отворачивался совсем. Держал дистанцию, но и не закрывался полностью.

— Ты надолго? — спросил я прямо в лоб. Не люблю ходить вокруг да около.

Мать ахнула, но отец не смутился.

— Не знаю, — честно ответил он. — Пока разберусь с делами.

— Какими?

Он на секунду задержал взгляд на мне, потом опустил глаза в чашку.

— Разными.

Я откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел на этого мужчину, который называет себя моим отцом. Значит, так. Никаких откровений. Никаких объяснений. Просто «разные дела». Отец оказался человеком не из болтливых. Тем интереснее будет разгадать эту загадку.

Тем временем мать нервно заговорила о погоде, о том, что завтра нужно купить сметаны. Я слушал вполуха, наблюдая, как отец пьёт чай — медленно, будто растягивая момент. Я понял, что разговор у нас будет долгим. Но не сегодня.

Я допил свой чай и встал.

— Пойду в комнату. Завтра рано вставать.

Отец кивнул.

— Спокойной ночи, сын.

— Спокойной, — сказал я, не оборачиваясь.

Мать что-то пробормотала мне вслед, но я уже выходил в коридор. За закрытой дверью своей комнаты я сел на кровать и задумался, прислушиваясь к приглушённым голосам, доносившимся с кухни. Мать что-то рассказывала увлечённо, отец отвечал глухо, отрывисто.

«Так кто же ты, отец?» — задал я мысленный вопрос и сам же попытался на него ответить, прикрыв глаза и анализируя детали.

Начал я с внешности. Крепкое телосложение, но с налётом запущенности. Не бич, но и не ухоженный. Руки рабочие — мозоли есть, но не грубые, как у шахтёра или тракториста. Скорее, как у того, кто привык держать инструмент. Возможно, механик? Токарь?

Но осанка… Нет, это не просто рабочий. Слишком прямая спина, даже сейчас. Как у военного.

И поведение у него сдержанное, без лишних слов. Говорит чётко, но мастерски уходит от ответов. Взгляд оценивающий, привыкший подмечать детали.

И самое главное — как он смотрел на меня. Не как отец на сына, как… проверяющий. Я всё никак не мог уловить, что это за ощущение, а теперь понял. Так что же он — раскусил меня? Вряд ли…

Я лёг на кровать и уставился в потолок. Мать говорила, что он простой советский человек. Уехал в командировку или что-то вроде того. Но тогда почему за мной следили? Перед его появлением… И все эти взгляды и оговорки в аэроклубе при упоминании моей фамилии… Что-то здесь не чисто.

И какие у нас возможны варианты?

Первый, самый очевидный, что приходит на ум — военный. Может, лётчик? Но тогда почему такой… потрёпанный? Почему открыто не сказал? Уверен, что и мать до конца не знает об его этих «делах».

Второй вариант — учёный. Из тех, кто работает над чем-то секретным. Но тогда где его лаборатория, его коллеги? Какие-то наработки должны были остаться дома. Или хотя бы книги специализированные. В общем, тоже сомнительно. Если бы он работал в каком-то секретном НИИ, его бы не отпустили просто так. Да и вид у него не «кабинетного» типа — слишком грубые руки, слишком жилистое тело.

Третий вариант — заключённый. Вот это было бы логично. Одутловатость, щетина, потрёпанная одежда… Но опять же — осанка и взгляд совершенно не зековские. Наколок я не приметил. Я таких людей видел в прошлой жизни много, и они совсем иначе смотрят. В его поведении не было той показной бравады, что свойственна «блатным». Да и мать вряд ли бы покрывала преступника — она слишком правильная для этого.

Последний вариант — разведчик.

Вот это уже интересно. Если он работал за границей, а потом что-то пошло не так… Это объясняет и исчезновение, и интерес органов, и его нынешний вид. Человек, выброшенный из системы, например.

Но самое странное — его поведение. Он не оправдывался. Не лез с объятиями. Не пытался играть в «любящего отца». Он просто… явился и был тут.

А ещё… его реакция на мой рассказ о разбирательстве. Он отреагировал так, будто знал. Не просто предположил — он понимал, о чём я говорю.

Я закрыл глаза. М-да… задачка…

Завтра. Завтра я начну копать. А пока… пока нужно подумать о том, как бы ускорить своё обучение в аэроклубе, чтобы не тянуть лямку простого курсанта несколько лет. Что-то для этого нужно подготовить уже сейчас. Я открыл глаза и повернулся на бок, глядя на полосу лунного света, пробивавшегося через щель в шторах. Мысли об отце временно отошли на второй план — сейчас важнее было систематизировать знания, которые у меня уже есть.

В моей прошлой жизни с ускоренной программой ассоциировалось слово «экстерн», но здесь, в 1964-м, всё было иначе. Аэроклубы ДОСААФ готовили лётчиков по чёткому графику: теория, практика, экзамены. Но варианты сократить срок обучения всё же существовали.

В библиотеке я наткнулся на заметку в старом номере «Красной звезды» с описанием реального случая. В 1958 году курсант из Саратовского аэроклуба сдал экзамены досрочно. Парень оказался очень способным: теорию знал назубок, а налетал больше нормы за счёт дополнительных занятий.

И Николай Петрович в одном из своих рассказов в библиотеке как-то обмолвился, что если курсант летает, как будто родился в кабине, комиссия может пойти навстречу и провести обучение, так сказать в индивидуальном порядке. Но одного умения мало. Нужно, чтобы начальство поверило в твою готовность. Вряд ли в местном аэроклубе хоть кто-то пытался на такое пойти.

Ну и наконец, опыт моей прошлой жизни. Я прекрасно помнил, что в военной авиации СССР ценили инициативу, но только подкреплённую результатами. Пустые просьбы не работали — нужны были факты.

Итак, что нужно сделать мне, чтобы в короткий срок выпуститься из аэроклуба и поступить в военное лётное училище уже на следующий год, с рекомендациями и вне конкурса?

Первое — налетать больше часов. По норме курсант должен был сделать определённое количество вылетов. Но если брать дополнительные смены, помогать с подготовкой самолётов, тогда можно увеличить свой налет.

Второе — сдать теорию досрочно. С этим немного проще. Учебники этой эпохи я уже неплохо изучил. Осталось убедить преподавателей в том, что мне не нужны повторные лекции.

Ну и последнее, но не менее важное — заручиться поддержкой Крутова. Майор симпатизировал мне — это было очевидно. Но одного его желания мало. Нужно было доказать, что я не просто тороплюсь, такой горячий юноша, а действительно готов.

Следовательно, план действий прост: завтра нужно зайти к Крутову и заявить прямо о своих намерениях, обсудить саму возможность дополнительных полётов. Нужно сказать ему, что я готов сдать экзамены экстерном. В случае успеха — это будет плюсом для репутации клуба. Этакий агитационный пример. Скажу, что если не справлюсь — вернусь к общему графику. Но я справлюсь. Обязан справиться…

Крутов, насколько я успел понять, ценил прямоту. Если подойти с чётким планом, а не с пустыми обещаниями, то шансы будут. И если он даст добро, можно будет выходить на лётные дни вне графика. Ну и зубрить материал.

Далее нужно будет поговорить с преподавателями. Попросить досрочную сдачу экзаменов по теории. Какие я могу предъявить аргументы им? Ну-у, например, самостоятельная подготовка. Вот не могу жить без самостоятельных занятий… Ещё я могу предложить помощь — подтягивать отстающих курсантов. Таких у нас много, а преподаватели физически не могут уделить время каждому в индивидуальном порядке. А я бы взял некое шефство над ними.

С этими мыслями я закрыл глаза. Завтра будет интересный день.

Проснулся я от уже привычного резкого звонка будильника. Потянулся, чувствуя, как позвоночник приятно хрустнул, и резко поднялся с кровати.

Далее привычная зарядка под радио. Умывание и подготовка к пробежке: тренировочные брюки, майка, сверху — лёгкая ветровка.

Обычно в это время в квартире было тихо — мать либо ещё спала, либо уже уходила, и я занимался своими делами в одиночестве. Но не сегодня.

Когда я вышел в коридор, то обнаружил, что на кухне горит свет. Отец сидел за столом. Он держал в руках стакан чая и бездумно смотрел в окно. На столе рядом с ним стояла тарелка с коркой чёрного хлеба, посыпанной солью.

Услышав меня, отец оторвал взгляд от окна и посмотрел на меня:

— Раненько.

— Привычка, — коротко ответил я, наливая себе воды из графина.

— Куда собрался?

— На пробежку, — я полез в холодильник за колбасой и сыром.

Отец отхлебнул чай, поставил стакан и неожиданно сказал:

— Я с тобой.

Я лишь пожал плечами:

— Как хочешь. Есть в чём бегать?

Отец кивнул.

— Тогда готовься.

Отец снова кивнул, поднялся и вышел из кухни.

Спустя десять минут мы уже выходили из подъезда. Утро выдалось прохладным, свежим. Мы вырулили во двор, и я сразу задал свой привычный темп — не быстрый, но и не прогулочный. Отец держался рядом, дышал ровно.

— Раньше тоже этим маршрутом бегал, — вдруг сказал он.

Я лишь хмыкнул в ответ.

Через десять минут мы выбежали к стадиону за школой. Там уже виднелась знакомая фигура — дядя Боря, как и всегда в последнее время, бегал по дорожке, отчаянно пыхтя. Увидев меня, он радостно замахал рукой:

— Серёга, здорово! Как дела? А я вчера на работе… — его голос оборвался, когда он заметил отца. Лицо дяди Бори стало похоже на маску из театра абсурда — сначала недоумение, потом шок, потом радость. — Василий⁈ Ты⁈ Вот так новость! А мы уж думали…

— Что помер? — отец усмехнулся. — Не дождётесь, Борис.

Дядя Боря рассмеялся, хлопнул отца по плечу, потом осекся, будто вспомнив что-то.

— Где пропадал-то?

— Командировка, — легко ответил отец, но в его глазах мелькнуло что-то едва уловимое и непонятное.

— Какая ещё командировка на такой срок⁈ — Дядя Боря аж глаза вытаращил. — Жена твоя чуть с ума не сошла! Да и Серега — забыл тебя почти, наверное…

— Ну, вернулся же, — парировал отец, и оба рассмеялись.

Правда, вышло не очень весело. Дядя Боря хотел что-то выспросить, но отец ловко перевёл разговор:

— А вот ты с каких пор бегаешь? Помню, ты предпочитал другое занятие.

— Да вот недавно начал! — сосед оживился. — Сыну твоему спасибо, кстати. А с тем занятием всё, железно, — дядя Боря махнул рукой, словно узел разрубил.

Отец улыбнулся и похлопал соседа по плечу, искоса глянув на меня. Причём взгляд был больше удивлённый, нежели полный гордости. Я пока что стоял в стороне и наблюдал, как отец ловко вёл разговор. Вот он рассказывает про «север», про «работу на объекте», но как только дядя Боря пытается копнуть глубже, тут же снова переводит тему:

— А у тебя как с внуками?

— Да вот, подрастают… Правда, давно не видел их. Они ж как переехали, так и всё, — дядя Боря печально вздохнул, а я мысленно удивился: внуки? Мне он ничего не говорил о них. Да и память молчала.

— А на заводе что нового?

— Да я ж там не работаю давно. Я ж как пристрастился, — он ударил себя двумя сложенными пальцами по шее, — так меня и попёрли оттуда. Теперь у меня новая работа…

Дядя Боря начал увлечённо рассказывать о своей новой работе, позабыв о своих уточняющих вопросах, а я отдал должное отцу — умело он сменил тему. Очень умело.

Я поймал себя на мысли, что подсчитываю, сколько раз он ушёл от прямого ответа. Пять. За десять минут. Не иначе, тоже тренировался, только в других областях.

— Ладно, я дальше побегу, — сказал я, когда пауза в разговоре затянулась.

— Давай, — кивнул отец. — Я тут поболтаю.

Дядя Боря махнул мне рукой:

— Заходи как-нибудь, расскажу, как мы план на 150% выполнили!

Я кивнул и побежал дальше, оставляя их за спиной.

В здание аэроклуба я вошёл вместе с потоком курсантов. Утренняя поверка, строевая подготовка, затем занятия по аэродинамике — всё шло своим чередом. Только во время большого перерыва сегодня я сам направился к кабинету Крутова.

В приёмной за столом неожиданно обнаружился дежурный, — молоденький сержант с аккуратно подстриженными висками — вместо Шапокляк.

— Курсант Громов, — отрапортовал я. — Прошу доложить майору Крутову, хочу побеседовать по личному вопросу.

Сержант кивнул и скрылся за дверью. Через минуту вышел:

— Товарищ майор вас ждёт.

Майор по своему обыкновению просматривал какие-то бумаги. Он отложил их в сторону, когда услышал мои шаги.

— Ну, Громов, — он откинулся на спинку стула. — Что за личный вопрос?

Понятно, что я немного к нему зачастил. Я встал по стойке «смирно» и чётко проговорил:

— Товарищ майор, разрешите доложить! Прошу рассмотреть возможность сдачи экзаменов экстерном и досрочного окончания аэроклуба.

Крутов поднял брови. Его пальцы принялись выбивать легкую частую дробь по столу.

— Основания?

— Во-первых, — я чётко выдерживал военную манеру речи, — теоретическую программу освоил полностью. Могу подтвердить на любом зачёте. Во-вторых, готов взять дополнительные часы налёта, чтобы выполнить норму досрочно.

Крутов нахмурился:

— Ты же в первой группе, Громов. Ваш поток ещё даже к тренажёрам не допускали. С чего ты решил, что сможешь сразу летать?

Я не стал опускать глаза:

— Товарищ майор, я изучил конструкцию Як-18 до последнего болта. Знаю принципы аэродинамики не по учебнику, а на уровне инстинктов, так сказать. Могу с закрытыми глазами назвать все приборы в кабине и их назначение.

Крутов усмехнулся:

— Теория теорией, но самолёт — не велосипед. В небе всё по-другому, Сергей.

— Разрешите пояснить, — я сделал шаг вперёд. — Каждую свободную минуту я провожу на аэродроме. Наблюдаю за полётами, записываю действия инструкторов. Когда майор Смирнов проводил занятия с другой группой, я стоял в стороне и мысленно повторял все манёвры.

Это была правда — я действительно так делал. Конечно, я был уверен, что справлюсь из-за своего богатого опыта прошлой жизни, но об этом Крутову я сказать, естественно, не мог.

— А на прошлой неделе, — продолжал я, — когда техники готовили самолёты к вылету, я попросил разрешения понаблюдать. Запомнил всю последовательность проверок — от осмотра шасси до технической проверки двигателя.

Крутов задумался, перебирая бумаги на столе:

— То есть ты утверждаешь, что теоретически готов к полёту?

— Так точно. Уверен, что смогу управлять машиной. Все манёвры я уже отработал мысленно сотни раз.

— А зачем тебе это? Куда торопишься?

— В небо, товарищ майор. В небо…

Тут я тоже не мог бы аргументировать чем-то конкретным — скорее, убеждать собою — своим взглядом, своей непоколебимой уверенностью. Крутов замолчал и стал перебирать бумаги на столе, обдумывая мои слова. После недолгой паузы он проговорил:

— Ты понимаешь, что это не просто формальность? Досрочный выпуск — большая ответственность. И для тебя, и для клуба. У нас такого еще не было, и саратовские коллеги этим всегда бравируют.

— Так точно, понимаю. Готов подтвердить знания на практике. И если всё получится, наш аэроклуб тоже сможет бравировать. По праву, товарищ майор.

Майор прищурился, последние мои слова ему явно понравились. Задумался, затем открыл верхний ящик стола и достал папку:

— Прецеденты досрочных выпусков в других аэроклубах имеются. Но… — он посмотрел на меня пристально, — насколько я знаю, во всех случаях курсантам давали зелёный свет только после того, как они налетают пятьдесят часов вместо положенных тридцати пяти. Ты готов на такое?

— Готов, товарищ майор.

— И теоретические дисциплины сдашь досрочно?

— Так точно. Уже подготовился почти всем дисциплинам.

Крутов закрыл папку и откинулся на спинку кресла:

— Ладно. Вот что. Завтра в 14:00 будет проверочный полёт с Анатолием Генадьевичем Смирновым. Покажешь себя — рассмотрим твою просьбу. Не справишься — забудь об экстерне до конца года. Ясно?

— Так точно, товарищ майор!

— Свободен.

Я чётко развернулся и вышел. В коридоре глубоко вдохнул. Первый шаг сделан.

После лекций, на выходе из аэроклуба, я повстречал майора Смирнова. Его стеклянный глаз уставился на меня, будто пытаясь просканировать насквозь.

— Ну что, орёл, — ухмыльнулся он, — слышал, ты замахнулся на экстерн?

— Так точно, Анатолий Геннадьевич, — кивнул я.

Смирнов посмотрел куда-то сквозь меня и задумчиво проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Дерзновенен советский человек… — сказал он, а потом снова посмотрел на меня. — Смело, Громов. Завтра посмотрим, на что ты способен. — он хлопнул меня по плечу. — Готовься. Будем проверять не только стандартные элементы.

Произнёс он это с некоторым нажимом, будто сразу проверял твёрдость моих намерений, брал на испуг. Я кивнул. Это было честно. Если хочу летать быстрее других — должен быть лучше всех других.