Космонавт

Глава 12

Утро началось с уже привычного резкого звонка будильника. Я потянулся, выключил его и сразу же встал — организм стал привыкать к ранним подъёмам. За окном едва светало, но город уже начинал просыпаться: где-то вдалеке гудел трамвай, а с кухни соседей доносился запах жареного хлеба.

Включил радио и приступил к зарядке. Размял шею, сделал несколько наклонов, а затем и отжимания. Уже сорок раз, без остановки. Потом пресс. Потом приседания. Тело отзывалось только лёгкой приятной болью.

Теперь, когда мышцы разогрелись, я надел спортивные брюки, майку, кеды и вышел на улицу. Воздух был по-осеннему свежий, с едва уловимым запахом мокрого асфальта после вчерашнего дождя. Первые шаги всегда тяжёлые, но уже через пару минут тело вошло в ритм. Бежал по привычному маршруту: через дворы, потом вдоль сквера и к школьному стадиону.

Когда стадион показался впереди, дыхание уже стало ровным, всё тело разогретым. Именно тогда я и заметил дядю Борю, который топтался у входа, явно не зная, с чего начать. Его спортивный костюм, когда-то синий, выцвел до серо-голубого оттенка, на локтях проступили потертости. На ногах надеты кирзовые сапоги, явно не предназначенные для бега.

— Дядь Борь? — удивился я, замедляя шаг. — Ты чего здесь в такую рань?

Сосед стоял в своём потрёпанном наряде, несмело разминал колени и смотрел на дорожку с видом человека, готовящегося к каторге.

— Ага, это я, — хрипло ответил он, поднимая голову. — Не ждал, да?

— Не то слово. Так чего?

Дядя Боря фыркнул, потёр ладонью щетинистую щёку.

— Э-э… Да вот… Давно собирался, — сказал он, глядя куда-то за мою спину. — После того случая… — дядя Боря резко оборвал себя, сменив тему. — В общем, хватит киснуть. Посмотрел на тебя — пацан пацаном, а такой упорный. Каждый день тут мелькаешь, как по часам. А я? — Он шлёпнул себя по брюшку. — Живот отрастил, как у председателя.

— На меня? — опешил я и заметил, как взгляд соседа на секунду задержался на восточной трибуне. Там, где обычно собирались местные алкаши. Пустые бутылки из-под портвейна всё ещё валялись под скамейками, поблёскивая в лучах солнца.

— Ну да.

В его голосе прозвучала какая-то застарелая, глубокая горечь. Я знал, что дядя Боря когда-то хотел стать лётчиком, но что именно с ним случилось — нет. Он так и не рассказал мне об этом. Только оговорки в разговорах с соседом проскальзывали, что «не повезло», да «не по своей вине».

— Хватит, — резко сказал он, будто отгоняя мысли. — Решил — пора двигаться дальше. Начну со здоровья. В общем, это самое… Пиво бросаю. Вот, бегать начинаю. Потом, может, и с куревом завяжу.

— Да ты герой, — ухмыльнулся я.

— Ага, герой, — проворчал он. — Ладно, чего стоим? Побежали, что ли?

— В сапогах будешь бегать?

— Я в армии только в них и бегал.

— На сегодня сойдет, а к следующей тренировке купи кеды в «Спорттоварах».

— Ну ла-а-адно…

Мы начали с медленного темпа. Дядя Боря пыхтел, как паровоз, но держался. Первый круг прошли нормально, на втором он начал отставать. К середине второго круга его дыхание стало хриплым, лицо покраснело.

— Всё… — выдохнул он. — Хватит, — поднял голову, и я увидел в его глазах странную смесь — и злость на себя, и какое-то новое упрямство. — Ты беги… Я… потом догоню.

Дядя Боря плюхнулся на скамейку и достал из кармана смятую пачку сигарет. Пальцы его дрожали, когда он пытался вытащить одну сигарету. Я видел, как он сжал зубы, вдруг резко смял всю пачку и швырнул её в урну.

— С сегодняшнего дня — завязываю, — пробормотал он.

Я хмыкнул и сделал ещё несколько шагов на месте.

— Ладно, дядя Боря, не надрывайся сразу, — сказал я, видя, как он напряжённо сжимает кулаки. — Главное ведь — начать.

Сосед хрипло рассмеялся:

— Ты мне, пацан, лекции читаешь? Да я тебя ещё в раз уделаю, дай только дух перевести!

Но в его голосе я не услышал злости. Только какая-то непонятная мне грусть. Он махнул рукой:

— Валяй, беги. А я… я тут посижу, воздухом подышу.

Когда я пробегал третий круг, сосед всё ещё сидел на скамейке, но теперь его спина была прямее, а взгляд — твёрже. На четвёртом круге он уже ходил быстрым шагом по дорожке, размахивая руками, как учили на советских плакатах про «Бег для здоровья».

На пятом круге я увидел, как он подошёл к той самой урне, заглянул было внутрь, но так и не достал смятую пачку. Вместо этого решительно повернулся и зашагал к выходу, высоко подняв голову.

Я бежал дальше, уже один, не отвлекаясь. Когда я заканчивал десятый круг, с другой стороны стадиона снова показался дядя Боря. Шёл он тяжёлой походкой, но в руках у него были две бутылки нарзана. Одну протянул мне:

— На, спортсмен, попей. Завтра… завтра больше кругов осилю.

В его глазах читалась решимость. Значит, это не пустые слова. Что ж, хорошо. Мы молча выпили нарзан, глядя на восходящее солнце. Впереди был новый день — и для него, и для меня.

Домой я вернулся разгорячённым после пробежки. В прихожей скинул кеды, потянулся, чувствуя, как приятно ноют мышцы. В ванной включил воду — сначала ледяную, чтобы взбодриться, потом тёплую, чтобы расслабить мышцы. Струи воды смывали пот и утреннюю усталость, оставляя только лёгкость во всём теле.

Я готов к новому дню. Пусть подвигов пока и не предвидится, даже самые обычные дела можно делать лихо и с задором.

На кухне я разогрел вчерашнюю гречневую кашу, добавил ложку топлёного масла. Пока ел, включил радиоприемник, где сейчас шла какая-то передача. Я прислушался, но голос диктора потонул в треске помех.

Посуду помыл быстро, проверил по часам — до встречи в библиотеке оставался ещё час. Достал из шкафа тетрадь с конспектами, пробежался глазами по своим записям. Особенно тщательно перечитал раздел о расчётах аэродинамических сил — сегодняшний разговор с бывшим инструктором мог мне пригодиться на экзамене.

В читальном зале было тихо, только скрипели стулья да шелестели страницы. В углу, за столом у окна, сидел пожилой мужчина с седеющей головой — волосы его были острижены коротко. Это и был Николай Петрович, бывший лётчик-инструктор.

Он поднял голову, увидел меня и кивнул:

— А, Громов! Присаживайся..

Я сел напротив, положил перед собой тетрадь. Николай Петрович отложил в сторону журнал «Авиация и космонавтика»:

— Ну что, как подготовка к экзаменам? — поинтересовался он, с любопытством поглядывая на тетрадь.

— Нормально, — кивнул я. — Особенно интересуют практические моменты. Теорию-то в книгах найти можно, а вот нюансы…

— Нюансы, — усмехнулся он, — это самое важное. Ладно, спрашивай, что непонятно.

Я открыл тетрадь на закладке:

— Вот, например, на экзамене могут спросить про расчёт угла атаки при разном весе самолёта. В учебниках такие формулы есть, но как это работает на практике?

Николай Петрович задумался, потом провёл пальцем по столу, будто рисуя схему:

— Представь: ты на взлёте. Машина тяжёлая, топлива — полный бак. Угол атаки должен быть таким, чтобы подъёмная сила росла, но не до сваливания. На Як-18, например, оптимально — восемь-десять градусов. А если легче — можешь взять меньше.

— А как почувствовать этот момент? Без приборов? — подался я вперёд. Беседа меня и правда увлекла, а говорить всё-таки надо было потише.

— По ощущениям, — он прищурился, откинувшись на спинку стула, будто вспоминал давно минувшие дни. — Если машина идёт мягко, как по маслу — угол правильный. Если трясёт или нос тянет вниз — ошибся.

Я записал, потом перевернул страницу:

— А при заходе на посадку в сильный боковой ветер? В учебнике пишут про «подворот» и «снос», но как это выглядит в реальности?

Николай Петрович оживился, сел ровно и начал рассказывать, иногда помогая себе жестами:

— А вот это интересно! Боковик — это как течение в реке. Если дует слева — самолёт сносит вправо. Значит, надо развернуть нос против ветра, но не переборщить, иначе потеряешь скорость. На практике проще всего смотреть на дым из труб или флаги на аэродроме. Они покажут направление.

— А если ветер порывистый?

— Тогда садись с запасом скорости, — твёрдо сказал он. — Лучше перелететь, чем не долететь.

Мы говорили ещё около часа. Я спрашивал про расчёты центровки, про поведение самолёта в штопоре, про особенности полётов в горах. Николай Петрович отвечал хоть и полушёпотом, но подробно, иногда рисуя схемы на листке бумаги. Всё это было мне интересно ещё и потому, что в будущем всё работает на автоматике — и к этому я и привык. А здесь и сейчас люди могли рассчитывать только на своё мастерство.

Потом наш разговор плавно перешёл на будущее авиации.

— Скоро, — сказал задумчиво Николай Петрович, глядя в окно, — все эти поршневые двигатели уйдут в прошлое. Уже сейчас турбореактивные дают в разы больше мощности.

Я хорошо знал, что ждёт авиацию в будущем, но даже мне было чертовски интересно послушать мнение этого человека.

— А как насчёт сверхзвуковых пассажирских? — спросил я.

— Обязательно будут, — уверенно ответил он. — Туполев уже работает над этим. Лет через десять-пятнадцать из Москвы в Хабаровск за три часа будем летать. Представляешь?

— А… космос? — осторожно спросил я.

— Космос… — Николай Петрович задумался, поглаживая подбородок. — Тут всё сложнее. Пока даже орбитальные станции — это фантастика. Но, — он понизил голос, — я слышал разные слухи. Ничего конкретного и наверняка больше выдумки, чем правда, но информация обнадёживающая.

— Спасибо вам большое, Николай Петрович… Мне, честно сказать, пора уже. Не заметил, как время пролетело. Больно интересно вы рассказываете, Николай Петрович.

Мужчина отмахнулся, мол, пустяки, но по блеску в глазах я видел, что ему мои слова были приятны. Он встал, поправил пиджак и проговорил:

— Ладно, Сергей, не буду задерживать тебя. Поболтаем в другой раз. Я здесь часто бываю. Успехов в экзамене. Но главное, — он поднял указательный палец вверх и внимательно посмотрел мне в глаза, — не заучивай, а понимай. В небе формулы не помогут, если не чувствуешь машину.

Я кивнул, поблагодарил и пошёл на выход из библиотеки. Нужно было успеть домой, чтобы переодеться и взять деньги. Как бы там ни было, а встречаюсь я с девушкой, которую нужно будет угостить.

Я пришёл к главному входу в Парк Горького за двадцать минут до назначенного времени. Осеннее солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в красновато-золотистые тона.

У киоска «Цветы» стояла небольшая очередь. В основном, там толпились парни разных возрастов — с видом, вроде бы, решительным, но в то же время со слегка растерянными взглядами.

Когда подошла моя очередь, я выбрал скромный, но красивый букет — несколько алых гвоздик, перевязанных белой лентой. Продавщица, женщина с добрыми морщинками у глаз, одобрительно кивнула:

— Хороший выбор, молодой человек. Гвоздики — цветы сильных людей.

Я поблагодарил её и отошёл к фонтану, время от времени поглядывая на карманные часы. Вокруг царила обычная для вечера оживлённая атмосфера: парочки, держась за руки, направлялись в парк, дети толпились у лотка с мороженым, а пожилая пара неспешно прогуливалась по аллее. Ровно в пять я заметил Катю. Она шла быстро, почти бежала, но, увидев меня, резко замедлила шаг, словно вспомнив, что нужно держаться сдержанно. На ней сегодня было простое платье в мелкий цветочек, сверху наброшена лёгкая бежевая кофта — и всё это очень ей шло. Волосы, собранные в аккуратный хвост, слегка растрепались от быстрой ходьбы, а на щеках играл лёгкий румянец — то ли от спешки, то ли от волнения.

— Привет, — сказала она, останавливаясь передо мной, слегка запыхавшись. — Я не опоздала?

— Нет, — улыбнулся я. — Ты как раз вовремя.

Тут же протянул ей букет. Катя замерла на секунду, её глаза расширились, а щёки стали ещё розовее. Она растерянно потянулась за цветами, потом резко отдёрнула руку, словно снова напомнила себе мысленно, что нужно вести себя спокойнее.

— Ой… Спасибо, — прошептала она, наконец принимая букет. Её пальцы слегка перебирали цветы. — Я… я не ожидала…

Я видел, как она суетится, как её взгляд мечется от цветов ко мне и обратно, как она пытается казаться невозмутимой, но каждое её движение выдаёт внутреннее волнение. В душе мне стало тепло от этого зрелища, но внешне я сохранял спокойствие. Не хотел смущать её ещё больше.

— Это просто цветы, — сказал я мягко.

Катя кивнула, но её смущение никуда не делось. Она нервно провела рукой по хвостику, поправила выбившиеся пряди, потом вдруг вспомнила что-то и полезла в свою сумочку.

— Ах да! Конспекты! — воскликнула она, доставая аккуратно перевязанную пачку листов. — Вот, как обещала, — с этими словами она протянула листы мне.

Я взял конспекты и аккуратно пролистал несколько страниц. Почерк был чётким, аккуратным, записи — с выделенными формулами и схемами. Было видно, что Катя потратила на это много времени.

— Спасибо, — искренне сказал я. — Это очень поможет.

Я убрал конспекты во внутренний карман пиджака — там они в безопасности. Катя тем временем переминалась с ноги на ногу, то опуская взгляд на цветы, то бросая короткие робкие взгляды на меня. Молчание становилось немного неловким.

— Может, прогуляемся? — предложил я, жестом указывая на вход в парк. — Погода хорошая.

Катя подняла на меня глаза, закусила нижнюю губу — явный признак внутренней борьбы между желанием согласиться и попыткой сохранить видимость равнодушия. Но в конце концов она кивнула:

— Давай… только ненадолго. Нам к экзаменам готовиться нужно.

Мы пошли по главной аллее, засаженной уже пожелтевшими деревьями. Катя держала цветы так, будто они были сделаны из хрусталя.

— Ты… ты хорошо подготовился к экзамену? — наконец нарушила молчание девушка.

— Думаю, что да, — ответил я. — Твои конспекты точно пригодятся.

— Они… они не все мои, — призналась она. — Часть папа помогал делать. Он… он хорошо разбирается в аэродинамике.

— Передай ему спасибо, — улыбнулся я. — И тебе, конечно, тоже.

Мы дошли до фонтана и остановились, наблюдая, как вода переливается в лучах заходящего солнца. Катя, кажется, немного расслабилась. По крайней мере, перестала сжимать букет так, будто боялась, что он улетит.

— Красиво, — прошептала она, глядя на воду.

Мелкие капли красиво сверкали в лучах заходящего солнца.

— Да, — согласился я, но смотрел сейчас не на фонтан — мой взгляд случайно упал на афишу неподалёку.

На деревянном щите, украшенном гирляндами из жёлтых кленовых листьев, красовалась завлекающая надпись:

«Кинотеатр под открытым небом. Сегодня в 18:00 — „Я шагаю по Москве“, реж. Г. Данелия»

Точно, я ведь недавно уже видел такую афишу. Лёгкая, трогательная история о молодости, дружбе и первых чувствах, которая как раз вышла весной и быстро стала невероятно популярной.

— Катя, — я осторожно тронул её за локоть, — хочешь сходить в кино? Вот, смотри, сегодня как раз хороший фильм идёт.

Она повернулась к афише, и я увидел, как в её глазах мелькнул интерес.

— Ой, а я его ещё не видела! — воскликнула она, но тут же смутилась. — То есть… если ты хочешь, то можно…

— Пойдем, — улыбнулся я. — У нас как раз полчаса до начала — успеем купить билеты и по мороженке.

Катя кивнула, крепче прижав к груди цветы. По пути к кинотеатру мы задержались у лотка с мороженым. Я взял два вафельных стаканчика: Кате с шоколадным сиропом и крошкой, себе просто пломбир.

— Держи, — протянул я ей мороженое, — только аккуратнее, не запачкай платье. Уж очень оно у тебя красивое и нарядное.

— Спасибо, — она осторожно взяла стаканчик, и я заметил, как её глаза загорелись. — Ой, а у меня такое мороженное с детства любимое!

Купив билеты, мы устроились на одной деревянных скамеек. Осенний вечер становился прохладнее, но зрителей собралось немало. В основном, здесь были молодые пары и компании студентов.

Когда начался фильм, я украдкой наблюдал за Катей. Она смотрела на экран, широко раскрыв глаза, иногда замирая с поднесённым ко рту мороженым. Особенно она оживилась во время сцены, где герои бегали по ночной Москве. Катя даже тихонько хихикнула, когда герой НикитыМихалкова упал в фонтан.

К середине сеанса уже стало заметно холоднее. Я увидел, как Катя слегка ёжится, потирая плечи в тонкой кофточке, но не подаёт виду, чтобы не прерывать просмотр.

— Тебе холодно? — шепотом спросил я, наклоняясь к ней поближе.

— Немного, — призналась она, — но ничего, досмотрим.

Я молча снял пиджак и осторожно накинул ей на плечи. Катя чуть вздрогнула от неожиданности, потом повернулась ко мне. В свете от экрана её глаза блеснули, как два изумруда.

— Спасибо… — прошептала она и отвела взгляд в сторону.

Фильм мы досмотрели под тихий шелест осенней листвы и смех зрителей. Когда зажгли свет и люди стали расходиться, Катя сняла пиджак и протянула его мне.

— Спасибо за кино… и за всё, — сказала она, глядя куда-то в сторону. — Фильм замечательный.

— Да, — согласился я, принимая пиджак. — Особенно мне сцена у фонтана понравилась.

Катя улыбнулась, и мы пошли к выходу из парка, обсуждая фильм. Она оживилась, рассказывая, как ей понравилась песня Никиты Михалкова, а я заметил, что теперь она говорит свободнее, будто и не было между нами никакого смущения и неловкости. Вот она, сила искусства.

На прощание у трамвайной остановки Катя вдруг сказала:

— Может… может, как-нибудь ещё сходим куда-нибудь? После экзаменов? Отметим.

— Конечно, — улыбнулся я. — Только в следующий раз ты выбирай, куда, — она кивнула, соглашаясь, крепче сжала цветы и запрыгнула в подъехавший трамвай.

Я шёл домой в приятном послевкусии этого вечера. В ушах ещё звучала мелодия из фильма, и я невольно насвистывал её, ступая по знакомым мостовым. Улицы постепенно пустели — сентябрьский вечер становился всё холоднее, но внутри приятное тепло.

На остановке трамвая я купил вечернюю газету — уже вошло в привычку. Пока шел, машинально просматривал заголовки. Ничего особо интересного — обычная московская жизнь.

Когда вышел к своему двору, уже совсем стемнело.

Подходя к подъезду, я заметил припаркованную чёрную «Волгу». Машина выглядела чужеродно среди наших старых «Москвичей» и «Побед». На мгновение меня кольнула настороженность, но я отмахнулся — мало ли у кого из жильцов гости.

Поднимаясь по лестнице, я продолжал насвистывать мелодию из кино. На площадке перед нашей квартирой приятно пахло сдобой. Видимо, мама пекла пироги. Я достал ключи, уже представляя, как сниму ботинки, выпью чаю с этим самым пирогом и почитаю Катины конспекты перед сном.

Но едва я переступил порог, как в коридоре появилась мама. Не в привычном синем халате, а в нарядном платье с кружевным воротничком. Лицо её было необычно румяным, а глаза блестели.

— Серёжа, как хорошо, что ты вернулся! — сказала она с какой-то непривычной оживлённостью. — У нас гости.

Я внутренне подобрался. После разговора с Серым любое неожиданное событие казалось подозрительным. Я нахмурился, медленно снимая ботинки.

— Какие ещё гости? — проворчал я.

— Заходи на кухню, увидишь, — мама загадочно улыбнулась и сделала шаг назад, пропуская меня.

Я прошёл по коридору на кухню. На столе стоял чайный сервиз, тарелки с пирогами и даже какая-то ваза с конфетами. И за этим столом сидел…

— Здравствуйте, Сергей, — мужчина встал, протягивая руку. — Рад с вами познакомиться при более приятных обстоятельствах.

О, вот так сюрприз… Это был тот самый человек, которого я на днях спас на остановке.