Васильевич. Книга четвертая. Ливония. Продолжение

Глава 1

Событие первое

Главный агроном совхоза «Путь Ильича» степенно так огладил бороду и пододвинул к князю Углицкому альбом с презентацией о достижениях народного хозяйства. Выглядел Никифор Александров торжественно. Белая рубаха и зелёный кафтан почти на все большие бронзовые пуговицы застёгнутый, под ним просматривался только на распахнутом вороте и камзол шёлковый, тоже зелёный, но чуть более насыщенного оттенка и даже с вышивкой золотой нитью. Прямо купец первой гильдии, а не крестьянин. Штаны, заправленные в высокие и тоже зелёные сапоги только не в тон были, не зелёные. Обычные тёмно-серые.

— Пинкас Баркат рисовал? — перелистнул первую страницу Юрий Васильевич.

Этот пожилой многодетный еврей из Львова был недавним приобретением. Разыскивал Боровой аптекарей. Нашёл согласного переехать в непонятное деревянное Кондырево из каменного красивого города Львова этого иудея Юрий Васильевич через диверсантов обучающихся в Краковской академии. Пацаны получили дополнительный приказ пройтись в крупных городах Польши и переговорить с аптекарями, мол, не желает ли кто переехать в грязную «немытую Россию, страну рабов», в глушь в Са… Кондырево и открыть там аптеку. Из плюсов только дом большой деревянный, образование для детей лучшее в мире и никакого преследования за веру. Только Диаволу нельзя поклоняться.

Подошли к аптекарю парни вовремя. В Испании началось изгнание и преследование маранов (крещёных евреев, тайно исповедующих иудаизм). Отец Пинкаса Лука Баркат как раз и был в числе тех маранов, кто переехал в Польшу из Испании. Польшу в ту пору называли раем для евреев. У Луки хватило денег и опыта, чтобы открыть аптеку. И дела он вёл вполне успешно. Вот только… Было у аптекаря семеро сыновей и три дочери. Не дашь же каждому по аптеке. Пока был жив отец, а он дожил до солидного возраста в восемьдесят три года, огромная семья вроде и на плаву держалась и не враждовала открыто. Но не стало Луки и скрепы исчезли. Начали делить имущество и дошло даже до отравлений и избиений родни. А Пинкас был шестым сыном по старшинству, пусть старший и умер уже, тем самым ещё запутав ситуацию с наследством, но всё одно ничего значимого в наследство шестому сыну не полагалось. Как там, а младший получил кота. Всё в цвет. Три кошки и каморка на чердаке перенаселённого дома.

Именно в этот момент к Пинкасу и подошли с предложением переехать в Россию — Московию двое молодых людей — студентов медиков из Кракова. Давали денег на переезд всего семейства. Обещали, что в Смоленске, как только они доберутся до туда им помогут переехать в Кондырево, снабдив всем необходимым и предоставив охрану. Ну и про блага песнь спели. Звучало красиво. Теперь Пинкас мог твёрдо сказать, что не обманули. Всё, что обещали сделали, более того, аптекой теперь заправляет его старший сын, а сам глава семейства преподаёт в школе рисование и даже открыл собственную школу, где учит рисовать самых талантливых из школьников отдельно и за это от князя получает по золотой монете в месяц.

Рисовал Пинкас с детства и, видя его желание и даже умение делать это, Лука отдал его во Львове в подмастерье мастеру, что изготавливал надгробия. Жаль занимался Пинкас у него всего два года. Мастер помер от оспы, а наследники оказались плохими мастерами и ещё более плохими коммерсантами. Мастерская прогорела и Пинкаса выгнали домой. Но и за два года трудолюбивый еврейский мальчик многое перенял у наставника. Плюс талант. Может и не Микеланджело, но люди на его рисунках себя легко узнавали. Правда, людей Пинкас рисовать не любил. Любил рисовать растения.

Юрий Васильевич, как-то, посещая школу, увидел эскизы учителя рисования и посоветовал главному аграному Александрову составить атлас растений для учеников школы медиков Василия Зайцева.

— Привлеки этого товарища, Никифор, нужны рисунки лекарственных растений. Будем пытаться напечатать… Понимаю, что хреново получится, но если будет вот такой рисованный атлас, то ученикам осваивать лекарскую науку будет проще.

Сейчас Юрий Васильевич, разглядывая альбом с презентацией об успехах по интродукции американских растений, в очередной раз поразился мастерству этого ну очень многодетного папаши. Тринадцать детей. И ведь это только живых, а трое ещё умерло. Если сыновья и дочери в отца пойдут, то через сто лет половина населения Кондырево евреями будут. Да, пусть. Пока от них только польза. Старший сын хороший аптекарь и предпринимательская жилка в нём есть. Уже и в Калуге открыл аптеку и на Тулу замахнулся. Второй сын во всём брату помогает. И у него дар находить общий язык с детьми. Вечно вокруг него мальчишки и девчонки вьются, и они же стали главными поставщиками лекарственных трав для аптеки. С целыми мешками вечером подходят к аптечному складу. Несколько раз такую картину Боровой наблюдал. Даже сходил полюбопытствовал, как Лука младший так детей заставил на себя работать. Оказалось, что еврей организовал первое в мире социалистическое соревнование. Кто больше принесёт за неделю лекарственных трав, тому премия несколько серебрушек и стакан вкусного отвара. А всем до единого вечером кружка целебного и вкусного напитка.

Третий сын учится у Зайцева на лекаря военного, четвёртый у янычара Иссы на гражданского докторуса, туда же и пятый сын в прошлом году поступил. Шестой будет художником — учится у отца в обеих школах.

— Ладно, Никифор, рисунки хороши, теперь давай посмотрим, что у нас с тобой получилось, а что упустили, — перевернул снова на начало альбома Боровой, там на первой странице была нарисована «царица полей».

Событие второе

— Никифор, ты… Давай так поступим, я читаю про одну культуру, а потом вопросы задаю, ты на них брату Михаилу отвечай, а я пока следующую культуру смотрю, так быстрее получится.

Главный агроном закивал и даже развернулся уже к монаху, что присел за стол рядом и подготовился писать. Всё те же простые графитовые карандаши… несколько, вдруг сломается грифель. Вернее, не так. Они точно сломаются. Как ни бился над этим мастер Пахом, который теперь главный инженер на карандашной фабрике в Москве, а качество карандашей пляшет. То нормальная партия, а то вот как в этой — грифель хрупкий получается. Ну и всё, как и в СССР, есть два склада, один для продажи за границу и лучшие карандаши, ну, лучшие партии туда попадают, а второй склад для продажи на территории России. Нет, сказать, что карандаши плохие, нельзя, нормальные и во второй партии, но вот бывает с ломкими грифелями. Бывает покрашено пятнами. Или склеены чуть кривовато.

Как-то давно, ещё при СССР был Боровой на симпозиуме в ФРГ и обратил внимание в одном из магазинов на надпись странную, дословно не вспомнить, но смысл в том, что этот товар для продажи на территории Германии. Так его сопровождающий, увидев интерес русского учёного историка к этой надписи пояснил, что это как в СССР знак качества. Самые качественные товары для продажи внутри страны, а чуть похуже на экспорт. Наоборот!!! Вот к чему стремиться надо.

Но не расскажешь же Пахому Фёдорову про ФРГ. Тем не менее, задача главному по карандашам в стране поставлена, добиться чтобы склад был один.

Кукуруза. На первом листке нарисован кусок поля и стоит сын Пинкаса Лука младший с одним из юннатов. Кукуруза выросла метра под три. Все Баркаты не больно высокие. В Луке максимум метр шестьдесят, так он выше отца. И вот видно, если пропорции соблюдены, что кукуруза вымахала в два раза выше аптекаря. Начинается текст с того, что в теплице доросла одна кукуруза до конька, а это значит, что в ней четыре метра плюс пару вершков. Ну, рост не главное, хотя, если на силос закладывать, то это гут. Дальше написано, что в среднем в одном початке от шестиста до девяти сотен зёрен. Пусть семьсот будет. Итого — урожай сам… Вот, дальше написано, что есть растения с двумя початками, есть которые кустом выросли и там есть и по пять початков, но крупных пара. То есть, можно смело считать, что урожай получился сам — полторы тысячи? Однако следующая строчка восторги остудила у Борового. В пересчёте на центнеры с гектара получил Александров всего шестнадцать этих центнеров. Лишь на самую малость больше озимой ржи и пшеницы. Что-то не так? Боровой великим деятелем сельского хозяйства не был, но урожайность в 16 центнеров с гектара кукурузы — это явно мало. Какая тогда она царица полей.

— А на каком расстоянии у тебя рады один от другого и расстояние между кустами в ряду? — Юрий Васильевич видел же летом, но тогда маленькая ещё была и спешил, с рулеткой точно не замерял. Нет ещё рулеток. Показалось редко посажена… Нет, спешка никогда до добра не доводит.

Никифор показал локоть и пальцами два. Два локтя. Это чуть больше метра. Понятно тогда. Если одну на километр сажать, то ещё меньше будет урожай.

— В следующем году опыт проведи. Три разные гряды посади. Одну как в этом году — два локтя, одну в локоть расстояние и одну локоть с половиной (75 — 80 см). И постарайся, чтобы условия одинаковые были. Нужно найти оптимальное расстояние. Широко посадишь, урожай низкий. Близко посадишь, тоже низкий получится, затенит сама себя и урожай плохой будет, а то и вовсе вызреть не успеет.

Силоса с кукурузы, получилось, опять же в пересчёте на гектар пятьдесят центнеров. Наверное, тоже мало, всё же редко посадил главный агроном. Сам виноват, напугал мужика заморским злаком, что до пяти метров вырастает, вот тот и не поскупился на землицу, посадил в метре друг от друга.

Вызрела кукуруза вся и та, что росла в теплице, её трясли опыляли искусственно, и та вызрела, что рассаду выращивали в теплице, а потом на улицу пересаживали. Но ведь вызрела и просто посаженная в грядки. Правда, повезло возможно, что лето было длинным. Два бабьих лета и в Калуге случилось.

По кукурузе теперь можно вздохнуть спокойно, семян хватит чтобы на следующий год пару гектаров засадить и естественно опять и в теплице, и через рассаду продолжать выращивать, а то вдруг холодное лето и останемся опять без семян.

Потом были тыквы и кабачки нарисованы. Но их и воочию уже Боровой видел. Не очень крупные, но может сейчас и нет крупнее.

А вот четвёртым листком была картошка. Тут же на столе стояли стеклянные банки с клубнями. Ну, с клубеньками. С вишню размером. Лишь несколько штук крупнее со сливу мелкую. Было этих вишенок две трёхлитровые примерно банки. На незрелую розовую вишню и цветом картофелинки походили. Такой грязно-розовый цвет.

Как-то надо защитить от парши и фитофторы. Слава богу, хоть нет колорадского жука. А что от фитофторы может защитить? Йод? Видел в магазине семян в будущем — прошлым Боровой пузырьки с йодом, нужно их было в теплице развешивать чтобы убить грибы фитофторы. Помогало ли? Но про йод пора начать думать. Там в водорослях, в морской капусте… в Холмогорах нет. Она, на реке. Они? Нужно срочно строить Архангельск и для торговли с англичанами и для производства йода. И там опять нужна кислота? Читал же Боровой в какой-то книге, что не так всё просто. Йод не растворим в спирте, нужно перевести его сначала в иодиды. Вот блин, так и хочется воскликнуть: «А чего внимательней не прочитал?!!». Ну, будет зола водорослей и возможно алхимики из Европы справятся. Нда. Когда он их завезет, пригласит. Пока нет, как, впрочем, нет и золы морской капусты.

Соседка у Борового опрыскивала медным купоросом от фитофторы помидоры в теплице. Медный купорос? Сульфат… Нет, не на того учился, но возможно алхимики знают, что это такое. И как-то наблюдал Боровой как к той медной соседке пришла другая и хвалила народный способ опрыскивание помидор раствором яичной скорлупы, мол просто кальция не хватает томатам. И советовала под куст толчёных пару яиц бросать. Кальций? Мел? Мрамор? Ну, да ладно, пусть будет скорлупа яичная. Налог наложить на всю Калужскую волость, пусть сдают яичную скорлупу. Если её уксусом обработать, то кальций, как говорила соседка, перейдёт в растворимые ацетаты и ими можно будет опрыскивать и картошку, и томаты.

Все эти воспоминания Юрий Васильевич поведал сейчас Никифору. Как опрыскивать? Ну, как… А как священники святой водой опрыскивают? У них для этого кропило есть — метёлочка такая мягкая. Пусть пока не изобретут пульверизатор ею пользуются.

На следующей странице были как раз томаты. До прибытия в Кондырево Юрия Васильевича плоды не сохранились. Пришлось довольствоваться рисунками. Никифор говорит, что нарисованы в натуральную величину. Маловато будет. Самая крупная помидорка со сливу. И по словам Александрова не очень их и много на кусте, но как Юрий Васильевич ему и сказал, со всех томатов семена собрали, а с самой крупной помидорины и с самой ранней семена положили отдельно.

— Стройте ещё одну теплицу. Я на стекольный завод указание дам. К весне комплект стёкол изготовят. А то, как селекцией в такой тесноте заниматься. Я потом программу по выведению ранних сортов и крупноплодных пришлю. Хотя что тут особого. Каждый раз выбирайте самые ранние помидоры из самых ранних кустов. Ну и с крупноплодными та же петрушка, сажаете самые крупные семена с самых крупных ягод, и так каждый год. Через сто лет посмотрим, что получилось.

На следующей странице был перец и на столе лежали высушенные стручки. Маленькие, тоненькие, сморщенные. Юрий Васильевич откусил кончик и разжевал. Рот обожгло. Ядрёный. Пришлось прерваться и выпить кружку копорского чая.

— Черёмуху американскую посадили? — вспомнил Боровой, когда ему варенье принесли. Сахара толком нет, так на меду, но вкус малины и вкус мёда не перемешались, каждый чувствовался отдельно. Пирог с малиной к чаю ещё принесли. Вот Боровой и вспомнил пирог из черёмухи.

— Посадили, маленькие листочки взошли. Так мы ветвями малины прикрыли и огромную кучу снега наверх накидали. Видно, что дерево будет. А почто черемуху-то нам, княже, чай своей с избытком, эвон её в лесу на опушках полно?

Боровой перевод на письменный прочитал и стал вспоминать, что про черёмуху помнит. Есть красная, у той же соседки, что яичную скорлупу растворяла, росла. Чуть крупнее нашей, а вкус вроде тот же, только ягоды красные и цветы не пахнут. Может это и есть американская черёмуха? Ну, раз привезли, то теперь нужно вырастить и посмотреть, что получится. Как и клюкву. Американская, кажется, раза в три крупнее нашей.

— Клюква взошла?

— Да, на болоте участок выбрали и посадили, Какие-то былиночки проросли. Тоже обильно снегом присыпали.

Следующим листком в альбоме была фасоль. Здесь же и стакан фасоли на столе стоял. Наверное, это разные виды, но точно Юрий Васильевич не знал. Это был, судя по рисунку, довольно низкорослый куст, а не длиннющие плети. Фасоль была просто белая без всяких красивых цветных пятен. Боровой как-то покупал в магазине огромную фасоль с рисунком похожим на инь и янь. Тут должно быть как с картофелем. Индейцы уже давно вывели, должно быть, и красную фасоль и цветную, и даже чёрную. Но как до тех семян добраться. Тут придётся работать с тем, что имеем.

— Фасолью занимайтесь. Нужно до трёх — четырёх гектар за пару лет довести. И когда будете собирать тоже выбирайте покрупнее и внимательно на кусты смотрите, где побольше стручков получилось.

— О вот и до подсолнуха добрались! — Боровой перелистнул очередной предпоследний листок альбома. Там была картина Винсента ван Гога подсолнухи. Почти. Подсолнухи не в кувшине были, а росли и рядом стоял всё тот же Лука. Они были чуть ниже аптекаря. Довольно крупные цветки. Были в стакане и семечки. Крупнее, чем привезли в прошлом году, они не стали.

— Выбирайте покрупнее семена. Почву хорошо удобряйте и ни его, ни кукурузу, второй год на одно место не сажайте. Растения крупные и сильно почву истощают. После фасоли лучше или гороха нашего, ну и навоза не жалейте. Берите прошлогодний из буртов и переворачиваете при пахоте плугом. Семян много. Гектар засадите. Попробуем осенью масло из него давить.

Последним был топинамбур. Тоже в человеческий рост вымахал, даже выше Луки. Семена были похожи на семена ромашки. Мелкие с ворсинками. Сами клубеньки сморщились. Не хранится эта земляная груша.

— Посадили на новое место? — кивнул на сухарики Юрий Васильевич.

— Посадили, четь одну заняли. Плодовитый. В каждом кусту по десяток клубеньков.

— А что с георгином? — вспомнил Юрий Васильевич, — Не выжил? Рисунка не вижу.

— Так это цветок. Красный иголочками такими цветёт, чуть больше ромашки. Клубни выкопали, промыли и в песок сухой закопали, а потом в стеклянную банку и в погреб. А что делать-то с ним, княже. Тоже съедобные эти корни? Я пробовать не решился. Они не подросли совсем. Какие были морковочки три малюсенькие, такими и остались.

— Нет. Это цветок. Для красоты. Эх, в следующую осень обязательно попробую тут появится. Рисунки красивые, но хочется и самому взглянуть.

— Хотелось бы, княже. А только опять война какая приключится, — махнул рукой главный агроном совхоза.

А ведь точно. Война на весну намечена. И очень сомнительно, что кончится она к осени.