Васильевич. Книга четвертая. Ливония. Продолжение

Глава 23

Событие шестьдесят седьмое

Если бить молотком по гвоздю, то он рано или поздно залезет по шляпку в деревяшку. А если всей, пусть будет эскадрой, нужно быть скромнее, палить по одному кораблю противника, то рано или поздно попадёшь в крюйт-камеру или если таковой нет, то просто в запасы пороха. А ещё бомба, попавшая в мачту, с вероятностью в десять процентов её переломит, а три бомбы уже с гарантией переломят. Случилось это почти одновременно, и мачта с корабля стала быстро крениться в сторону соседней каравеллы, и тут же шарахнуло так, что палубу вспучило, и каракка стала кусками в воздух взлетать. Эпичное зрелище, жаль какого Айвазовского нет пока на Руси. Картину можно было бы назвать «Гибель Титана». Так каракка называлась. После того как куски повзлетали над морем, корабль с громким именем стал заваливаться на всё ту же невезучую каравеллу. Хлестанул по ней оставшимися мачтами и с кучей пара и дыма стал медленно, как бы сомневаясь, а стоит ли, погружаться в пучину морскую. Удивляться бедолаге было чему. Дерево оно легче воды. Тогда как корабль может утонуть? Балласт? Так если корабль переломило, то он весь высыпаться должен…

Пока Юрий Васильевич раздумывал над законом Авогадро, или там что-то про газы?.. Про закон Архимеда? Пока думал, чего это деревянные корабли тонут, «Титан» почти утонул. И за всем этим пропустил Боровой атаку гренадёр и диверсантов на крайнюю в этом невезучем ордере каравеллу. Она с этого места плохо просматривалась, её прикрывала до половины каракка, а тут пятно это карака…тистое с экрана смахнули и оказалось, что на каравелле вовсю идёт бой. Начало самое. Ещё всё в дымах и вспышках. С обеих сторон на палубу каравеллы с лодок забрасывали гранаты. Сто тридцать пять гранат — это мама не горюй. Даже, если десяток не взорвётся. Живых и здоровых на палубе не должно остаться. Теперь стало видно, что лайбы рыбацкие распределились вокруг корабля симметрично, две спереди, две сзади, две с правого борта, две с левого. Взрывы прекратились, и князь Углицкий заметил в подзорную трубу, что полезли вверх диверсанты с носа с их стороны. Остальных видно не было. Но не стоило и сомневаться, и с трёх остальных сторон лезут парни. Дым от взрывов гранат потихоньку сносило в сторону Риги. Эх, слабовата труба. Ведь зима целая была, чего не вспомнил? В эту, четырёхкратную, с шести сотен метров было видно, что малюсенькие коричневые фигурки перелазят через борта и там опять стали вспышки от выстрелов видно, и дым вновь картинку затуманил.

— Евсеев, вы по нашим не попадите. Видишь на каравелле бой идёт. Переносите огонь на крайний корабль с противоположной стороны. Левее потонувшей каракки, — воевода кивнул головой и пальцем туды тыкнул. Ага, все сами с усами. Огонь по следующей каракке уже артиллеристы вели. Залпов не получалось, так и ладно. Если одну бомбу раз в полторы минуты посылать с тринадцати орудий, то это каждые десять примерно секунд в новенькую, почти непокоцанную каракку прилетать начнёт.

И тут по Боровому попали из ядра. Прямо в грудь и шею попали. Два ядра? Почти. Ядро угодило в красивую деревянную балясину лесенки на форкасл, расщепило её и две большущие щепки прилетело в князя. От удара в грудь спасла кираса. Он не Нахимов, ему помирать нельзя. Без него Смута и на двести лет отставание от Европы. Потому, лёгкая кираса из прошедшей цементацию стали всегда надета, даже и не в бою. А уж тем более в бою. На голове тоже дивайс. Обычная такая мурмолка, как князю и положено, но в неё вшита стальная шапочка, от пули не убережёт, а вот от удара саблей может. К сожалению, от щепки на защитила. Щепка воткнулась в лоб ниже меховой оторочки. Удар был приличный от обоих кусков балясины, и Юрий Васильевич присел и за лоб схватился, а там всё в крови. И с носа кровь тут же закапала.

Андрейка, Боровому ловко подножку подставил и на палубу уложил, а сам сверху сел на него, одной рукой голову Юрия Васильевича прижимая щекой к доске вонючей, а второй выдёргивая из санитарной сумки по очереди фляжку со спиртом и бинт льняной. Юрий Васильевич попытался ворохнуться для приличия, но кровь стала в глаз затекать, и он расслабился, не мешая лекарю. Зажмурился со всей силы. Слуха нет, ещё не хватало зрения лишиться.

Андрейка на тряпицу спиртуса налил, это и без зрения чувствуется. Запах специфический пошёл, перебивающий даже пороховую вонь. Парень протёр ему чело этой тряпицей и потом и по щекам поелозил, смывая кровь. Потом пахнуло дегтем, то есть, мазь лекарь наложил на тряпицу, рану на лбу защипало немного, а сурдопереводчик уже бинтом прикручивал тряпицу с мазью ко лбу княжескому.

После этого давление на грудь ослабло, и Юрий Васильевич открыл глаза. Правый, в который попала кровь, и который прочищал тряпицей Андрейка пощипывало, но терпимо, слёзы, катящиеся из него ручьём, всё уже лишнее почти вымыли. Боровой поморгал и на нагрудник посмотрел. А там вмятина приличная. Может, куском балясины и на убило бы, но рёбра точно переломало. Не зря на себе тяжесть таскает. Повезло. Ежели бы каменное восьмисантиметровое ядро не в балясину ухнуло, а ему в грудь, то никакая кираса бы не спасла. А попади в голову? Не ермолка бы защитила, голова целой осталась… Но оторванной. Пришили бы перед тем как хоронить.

— Молодец, — похвалил Андрейку Юрий Васильевич и попытался подняться. Грудь ныла. Всё же удар получился знатный. Пошатываясь, он дошёл до фальшборта и облокотился на него.

— Воды, или лучше вина, водой разбавленного, кубок сделай, — прохрипел Боровой лекарю. А голос-то чего шалит? По горлу вроде не попало.

— Ну, что там камрады наделали, пока я в отпуске по болезни был?

Событие шестьдесят восьмое

Трофим Иваныч Евсеев воевода Пушкарского приказа на пару минут отвлёкся от боя, там всё нормально складывалось. Из шести кораблей один практически затонул, второй захвачен гренадёрами, третий они сейчас добивают. Форштевень уже сбит, форкасл полностью разрушен и орудия на каракке не отвечают, там всё в дыму и даже огоньки пламени на корме пробиваются сквозь дым. Каравелла, на которую завалилась мачтами потонувшая каракка тоже не стреляет, там люди заняты попыткой очистить свой корабль от обломков и как-то распутать полностью перепутавшиеся такелажи. А ещё ей видимо хорошо перепало от миномётов, кормовая надстройка серьёзно раскурочена. Так что пытается отбиваться от тринадцати кораблей русского флота только один большой бриг. Шестой же корабль, или ещё одна каравелла, стоит неудачно, там может и постреляли бы из орудий, но между ней и русскими кораблями стоит добиваемая ими каракка и перепутавшаяся каравелла.

Отвлёкся Евсеев на те корабли, что шли со стороны неметчины. Юрий Васильевич посчитал, что возможно в войнушке, как он эту войну называет, решили поучаствовать герцогство Пруссия и Любек. Пока флагов на кораблях не видно, зато можно посчитать количество кораблей, идущих с запада, и прикинуть их размеры. Выходило, что не менее восьми кораблей к ним движется. По размерам же получалось, что точно два кораблика — это одномачтовые когги, про остальные сказать сложно. Но зато теперь другое ясно, что если эти корабли идут на соединение с теми шестью, что час назад тут красиво стояли, то они опоздали. Правильно Юрий Васильевич атаковал эту шестерку. К тому моменту, как новый отряд подойдёт к месту сражения, тут не останется тех, кому надо помогать. И если этот отряд решит вступить в бой, то уже им самим вскоре помощь понадобится.

— Ого, смотри, Трофим Иваныч, — спустился, чуть пошатываясь, и придерживаясь за фрагментарные теперь ограждения лестницы, с забинтованной головой князь Углицкий, — Не попади случайно в ту каравеллу, что последней стоит, туда Егорка с Юрием уже плывут. И вообще, аккуратней. По бригу тоже пока не палите, он, возможно, увидев, что один остался, сдаться захочет. Примет в споре правильную сторону. Русскими себя осознают. Держи трубу. Шатает меня, пойду посижу в каютке.

Воевода Евсеев вздохнул, глядя вслед князю, и прошёл на его место на полуразрушенном форкасле. Ох, беда бы была, попади это проклятущее ядро в Юрия Васильевича. Первым делом, плюнув на подходящие с запада корабли, главный артиллерист направил трубу на избиваемую каракку. И сразу оценил, что огонь нужно прекратить. Около двух, уцелевших ещё на левом борту корабля орудий, никого не было. Им ничего уже с каракки не угрожает, так стоит ли тратить совсем не бесконечные бомбы. Эвон новые противники подходят, так ещё и сама Рига попросит гостинцев чугунных.

Воевода быстро сбежал назад на палубу и отдал приказ прекратить огонь, а потом прокричал в рупор на воронье гнездо, чтобы вывесили белый флаг. Это в данном случае не флаг для переговоров. Когда разрабатывали систему сигналов с помощью цветных флагов. То решили, что белый подойдёт именно для этой команды: «Всем прекратить огонь». Всё же белый флаг поднимают при перемирии временном, а разве прекращение огня не является этим перемирием.

Однако тишина наступила не сразу, пока вывесили сигнал, пока его повторили на всех вороньих гнездах их кораблей, пока, зарядившие уже орудие, канониры не выпалили в крайний раз. Прошло минут пять. Грохот боя смолк не сразу, а как бы постепенно, затухая и становясь всё слабее. Так и после того, как стамиллиметровые орудия прекратили избивать каракку, отдалённые хлопки взрывов продолжали раздаваться. Евсеев, зная, что увидит, направил всё равно подзорную трубу на дальнюю каравеллу. Над ней непрерывно вспухали маленькие облачка дыма, который вскоре заполнил весь корабль, скрыв происходящее на нём от взоров окружающих. Когда же минут через семь — восемь ветер унёс весь дым в сторону, то Евсеев увидел, как на марсе разворачивают красный флаг. Молодцы гренадёры, второй корабль уже сегодня захватили. И это не мелкие когги, как при битве у Гапсаля, а большие трёхмачтовые каравеллы. Теперь, если ещё придётся с кем-нибудь на море воевать, то можно на этих двух захваченных каравеллах поставить на каждай борт минимум три таких орудия, три «Единорога». Огого какой силы залп получится.

Но ведь не только с юга взрывы слышны. Главный канонир вновь перевёл трубу на подходящий с запада флот. На нескольких кораблях на носу вспухали облачка дыма. Ну, вот и понятно всё стало. Это не добрые друзья в гости плывут. Это недобрые и даже не друзья.

Событие шестьдесят девятое

Очередной враг подходил странным строем. Скорее всего, это не специально там кто-то придумал, адмирал там вражеский. Должно быть, просто ветер и умение команды справляться с парусами, но тем не менее корабли выстроились таким уступом. Слева ближе к берегу чуть впереди идут практически параллельно друг другу три корабля. Два больших когга и бриг. Его сразу можно отличить, там подняты только косые — латинские паруса. Следующая пятёрка тоже выстроилась в линию и следует за первой троицей в трёх — четырёх кабельтовых позади. Они ещё далековато, но там точно видны трёхмачтовые суда. Ещё позади и опять правее видны уже только силуэты двух кораблей. Итого десять. Даже если там большинство кораблей каракки и каравеллы, то силы как минимум сопоставимы с русским флотом, чуть опоздали эти корабли. Вот, если к ним приплюсовать эти избитые шесть кораблей, и напади они первыми, да не пытаясь стрелять из своих пушчонок, а сразу нацелившись на абордаж, вот тогда сила была бы на стороне противника. А так можно повоевать. Ну, раз напрашиваются.

Евсеев хмыкнул, вновь разглядев облачка дыма на носу брига и одного из коггов, идущих во главе этого странного построения. Между ними ещё порядка двух вёрст и надеяться на то что ядрышко с небольшого орудия, которые обычно ставят на носу корябля долетит до их кораблей просто глупость. Зачем стреляют? Видимо хотят отвлечь на себя внимание, увидев, что их союзника тут русский флот уже добивает.

— Тимофей Иваныч, — воевода и не заметил, как на форкасл снова князь Углицкий пожаловал, а с ним и адмирал Бергер, Тимофей Иваныч, давайте поприветствуем гостей из миномётов. Ставьте максимальную дальность. Тут около двух кило… вёрст. Должны достать. А то ведь нечестно. Они по нам стреляют, а мы молчим. Ещё не дай бог подумают, что вы их боитесь.

Миномёт стоит на большой кормовой надстройке ахтеркасле, туда главный артиллерист и направился.

«Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон» — как сказал монтёр Мечников из 12 стульев. Заведующий гидропрессом театра «Колумб» запомнился Боровому в исполнении Вицина, а в том сериале, где играл Миронов, так и потерялся на его фоне или актёр был не того класса. Не важно. Главное фраза.

Немцы, будь это пруссаки или любекцы, или ещё кто, решили повоевать. Ну, он согласен. Полное непротивление сторон. Юрий Васильевич их всех в душе понимал. И шведов, и датчан, и пруссаков, допустим, что это они сейчас пуляют в них из мелочёвки своей. Все эти хищники решили урвать по лакомому кусочку от пирога, который, по их мнению, великоват для Московии. Опять же, они немцы и это немецкая земля. За своим пришли. И опять же, никто никогда не слышал ни о русском флоте, ни о сильной русской армии. Это дикие азиатские недочеловеки. Орки, мать их. Они с дубинами и луками маломощными, из кривой палки сделанными, неумелыми руками, торчащими из ж… задницы. Они способны только разорять ульи диких пчёл, и бить стрелами горностаев с соболями. Или нет, стрелой не попадут. Криворукие. Они их в силки имают. Фабрик по производству канатов из пеньки у них нет. Фабрик по выделке парусины тоже. Сделать из сосны мачту не могут. Дикари. Торгуют мёдом, воском и коноплёй, что у дикой природы оторвали то и продают за бесценок.

А тут вдруг пришли повоевать, да пальни в них из пушки и дикари обделаются.

Бум. Пока на стороне немцев Юрий Васильевич играл, миномётчики успели зарядить свою трубу, и станина, подпрыгнув, попыталась проломить укреплённый специально ещё двумя слоями досок и толстым слоем сыромятной бычьей кожи, настил надстройки на корме. Убрав бинокль, Боровой вперился взглядом в сторону подходящих кораблей, надеясь увидеть облачко дыма и тогда подсчитать точнее расстояние.

— Вон. Считай Густав! Раз. Два. Три. Четыре. Пять.

Бергер вскинул руки, взрыв изображая и шесть пальцев показывая.

— Тимофей Иваныч! Девятьсот саженей. Начинайте обстрел, команду остальным дай.

Через минуту кораблик опять трясонуло. В это время над вороньим гнездом заполоскался на ветру почти американский флаг, только без звёздочек. Просто матрас, не звездатый.

Не, Боровой не наивный оптимист, и полагать, что всего из пяти миномётов можно разбить в пух и прах такой разнесённый, очень редкий строй вражеских кораблей — глупость несусветная. Но мины пока есть. И отправить их навстречу этому флоту не можно, а нужно. Вдруг одна да прилетит куда надо. Оценят противники силу взрыва. Опять же рёв Фенрира послушают. Оценят дальность стрельбы. Да и у миномётчиков опыта прибавится. Одни плюсы, пусть постреляют.

Отобрав у Бергера трубу, практически уже пришедший в себя, Юрий Васильевич оглядел ордер из шести кораблей, которые уже на себя испытали мощь русской артиллерии. Два судна тонут, даже одно уже утонуло. Одно полыхает и его уже не спасти, выгорит до воды. Так весело огонь за дело взялся. Две каравеллы захвачены Егоркой и Стрелковым. И только бриг один ещё в непонятном статусе. Но с него не стреляют. Белых флагов ещё не придумали для сдачи и понять, сдались немцы или нет с такого расстояния невозможно. Но вот от второй каравеллы сюда на вёслах идёт одна из шлюпок под лайбу переделанных. Понятно, почему на вёслах. Ветер северо-западный и с юго-востока плыть под парусом невозможно.