Усилитель 2. Мальчик и облако

Глава 24

Владимирский военный госпиталь.

Самым незаметным человеком в госпитале был оперуполномоченный особого отдела – офицер с медицинскими эмблемами в звании капитана. Быть таким ему по должности положено – военная контрразведка светиться не любила. Капитан жил по собственному распорядку дня, приходил на службу тогда, когда ему было удобно, уходил тоже в любое время. Что он делает, никто не знал. А если кто-то задавался подобным тупым вопросом, то внезапно так получалось, что очень быстро он интерес утрачивал. Как и к другим вопросам, не касающимся непосредственно его обязанностей. Но, видимо, капитан что-то делал, если по службе продвигался. Когда подходил срок получать майорскую звезду на погоны, «медик» исчезал, на его месте появлялся другой особист в звании старшего лейтенанта или капитана, первые две недели вводивший в ступор персонал морской или авиационной формой. Но сшив новый мундир, на петлицах и шевронах которого змея упорно заглядывала в пустую рюмку, оперуполномоченный сливался с персоналом госпиталя и становился таким же незаметным, как и его предшественники.

О ротации в стане особистов Евич узнавал при визите очередного офицера, прибывшего для прощания, а через несколько дней – его сменщик приходил знакомиться, сообщая о своём назначении.

Так что когда ему позвонил оперуполномоченный и поинтересовался, когда он может зайти для разговора, Евич был верен, что увидит его в последний раз в своей жизни.

Однако разговор с самого начала пошёл не о предстоящем кадровом изменении, а о работе госпиталя, чему Евич немало удивился. Как заявил оперуполномоченный, он прибыл «просто поговорить».

Оказалось, что особист хотел получить истории болезни, но из архива его отправили к начальнику штаба, а тот нагло отказал, сославшись на режим секретности.

– Начштаба прав. Он документы и порядок знает. К каждой истории болезни имеет доступ минимальное число сотрудников – только те, кто занимается лечением.

– Мне для работы нужно иметь полное представление о госпитале, в том числе – кого и как лечат. Речь ведь идёт о жизни не последних людей империи. На госпиталь выделяются громадные суммы денег, контроль за их бескоррупционным расходованием – одна из моих функций.

– Чтобы получить доступ к секретным документам моего госпиталя, – Евич специально интонацией выделил слово «моего» и увидел, как особист немного поморщился, как от зубной боли, – Вам необходимо подать соответствующий рапорт и после получения разрешения такой доступ будет предоставлен.

– У меня есть допуск такого уровня, какого нет ни у кого в госпитале, в том числе и у Вас, как его начальника и главврача. Но подтверждать мой допуск к секретам официально и делать какие-то запросы я не могу – офицеры контрразведки не ведут переписки, и нигде не оставляют следов. Все вопросы должны решаться устно, в рабочем порядке.

Беседа так и пошла по этой колее, и через полчаса начала утомлять Евича: ему приходилось уже в который раз, хотя и другими словами повторять одно и то же: – Мне ваши инструкции не знакомы. Ими я руководствоваться не могу. Согласно действующим военным регламентам по медицине, любые запросы информации по лечению, в котором использовались секретные документы, возможны только по прямому указанию начальника медицинской службы Вооружённых Сил России. Относительно Вас такого указания не было, поэтому и получить документацию Вы не можете.

Особист также отвечал разными словами, настойчиво повторяя свои идеи: – Такое указание Вы можете дать лично и устно, никакой вышестоящий начмед нам не нужен. Я говорил Вам, что инструкция обязывает офицеров особого отдела не пользоваться перепиской, чтобы случайно не «подсветить» те сферы, которые нас интересуют, и не дать врагам пищу для размышлений. Вы же понимаете, какой важной работой я занимаюсь?

– Да-да, понимаю. Извините, мне нужно коротенько с одним пациентом переговорить. Он про приём лекарств забывает, я ему иногда напоминаю. Сейчас как раз время подошло…

– Да, конечно. Святое дело.

Евич снял трубку: – Иннокентий Васильевич! Да-да, Евич! И я искренне рад Вас слышать. Да-да. Рад, что помните, сегодня Вам таблеточку розовенькую принять нужно, уж не забудьте; а лучше прямо сейчас, не кладя трубку и примите. И водой запейте обязательно.

Помедлив минуту, Евич произнёс: – Вот и славненько. Когда на обследование придёте, буду рад, если найдётся время, чтобы со мной пообщаться. Кланяйтесь супруге.

Евич отключил смартфон, и беседа потекла в том же русле, но по новому кругу. В том же духе она и продолжалась ещё минут пятнадцать, пока в дверь не постучали.

Точнее, постучали и сразу же резко открыли. В кабинет ввалились подполковник и майор, а за их спинами ошалело заглядывал в кабинет дежурный по госпиталю, и, поймав взгляд Евича, он начал мелко потряхивать головой и крутить около неё руками, всем своим видом показывая начальнику: – Я чо? Я ничо! Я сам охренел! Всё, чо смог!

Подполковник с порога набросился на особиста: – Товарищ капитан! Вы что себе позволяете? Вы почему на звонки не отвечаете? Распустились здесь в провинции, среди медведей и черепах! Я что, за Вами по всему городу вместе с помощником дежурного гоняться должен? Вам вчера телефонограмму направили! Новый заместитель командира части вызвал Вас на дружескую беседу! А Вы игнорируете! Вы полчаса назад должны были быть у него в приёмной! Как штык! А от Вас: не слуху – ни духу! Полковник уже на часы посматривает, а Вас нет; старлей, что после Вас идти должен, чуть в обмороке не валяется, боится. Что за бардак у вас в управлении? Ну, у нас уже! Не зря меня сюда кинули в прорыв вместе с полковником, правильные сигналы шли, что у вас тут разгильдяйство как развесистая клюква процветает! Я Вам не позволю безобразия нарушать! Я-то здесь порядок наведу, не такие авгиевы конюшни в пух разносил! Как такое вообще может быть – командир с ним по душам переговорить хочет, а он не является по приказу?

– Так не было никакой телефонограммы, товарищ подполковник! – торопливо ответил особист.

– Быстро в машину! Рассуждать некогда! До обеда надо успеть! У полковника во второй половине дня выезд, весь график летит к тартарам! А тартары они такие, народ гостеприимный – чуть что, хватают гармошку и в пляску! А нам не до плясок: работы – завались!

Втроём офицеры выскочили из кабинета и громко затопали в коридоре. Пока доводчик закрывал дверь, Евичу был слышен их разговор: – Дежурному скажешь, точнее, сейчас приедем, будем с ним разбираться, он утром сменился и домой ушёл: дошла-не дошла телефонограмма, рассылал-не рассылал. И это в особом отделе! Инсинуация, а не дежурная служба! Приходи – кто хочешь, бери – что хочешь! И это в областном центре, в прямой видимости от Москвы!

Минут через пятнадцать подполковник вернулся к Евичу уже один.

– Всё нормально, Юрий Васильевич: – начал он с порога, – не переживайте. Спасибо за бдительность! Очень грамотно вы контрольное слово в «беседу с больным» вставили. Мы, как капитана вывели на улицу и в машину запрыгнули, так ему коктейль и вкололи. Ну и сразу – экспресс-допрос: сука он, а не матрос! Британцы его завербовали. На бабе взяли – жена летом в отпуск уехала, он немного загулял, и в кабаке ему в стакан порошок сыпанули, после которого он бы на бревно полез, лишь бы пар выпустить. А утром девочка ему фото и видеозаписи предъявила. Ему нужно было сразу к нам бежать и командиру рапортину катать и в ноги бухаться – наказали бы, но потом простили. А он поплыл и торговаться с ними полез, надеялся их надурить и соскочить. Но они на таких хитросделанных тоже нюх имеют. Так что – раз он им по мелочи помог, два… А там: коготок увяз – всей птичке пропасть! Мы машину от входа отогнали, я ещё две бригады вызвал, плюс в городе сейчас ребята постараются деваху с пониженной социальной ответственностью эту прихватить, ну и если, знает она что, есть надежда и дальше кого зацепить. Да и особист уже пару человек успел завербовать, их тоже нужно оперативно взять, пока не пронюхали и в бега не ударились.

– Вам спасибо, не ожидал подобной оперативности. Вот бы Вас к нам в отделение городской скорой помощи! Может, в порядке шефства, хотя бы на пару недель?

Подполковник собственной службы безопасности засмеялся, пожал Евичу руку, коротко козырнул и вышел из кабинета.

Владимир. Дом Латышевых.

– Раз, два, три. Раз, два, три, – Лев Павлович, с иголочки одетый в отутюженную тройку с бабочкой, стоит рядом с пианино, откуда его супруга извлекает вальс, и помогает нам не сбиваться с темпа.

Просторный и светлый танцевальный зал в доме Латышевых в два или в три раза больше гостиной в доме Перловых – в своё время Латышевы его расширяли и даже сделали пристройку к дому, выступающую из правого крыла, как вставная челюсть. Такая забота становится понятна, если учесть, что в семье – четыре дочери. Сегодня пар кружится всего три, в одной из них – я и Алёна Латышева.

У хозяев небольшой салон, где один-два раза в месяц собирается «интеллигентное дворянство» города. Для потомства таких семей вход в танцевальный клуб Латышевых тоже открыт, а вот всем остальным – надо постараться, чтобы соответствовать требованиям строгого фейсконтроля главы семьи.

При знакомстве Лев Павлович воспринял меня очень скептически – дипломатия достаточно консервативная структура; а я и не дворянин, и в опекунстве у «торговых». Но когда в ходе беседы Латышев, с присущей дипломатам обходительностью и обезоруживающей улыбкой, всячески подчёркивая искреннюю увлечённость, стал интересоваться моими познаниями в иностранных языках, его равнодушие быстро сменилось на заинтересованность. И если мой французский его не удивил, хотя и вызвал похвалу, то мои знания других языков, особенно арамейского, его очень порадовали. Как и знание бурятского, и «представление» о монгольском и калмыцком. Так что «допуск» я получил. И приглашение бывать почаще, а если есть время – то после танцев и на кофе остаться. Причём, выражение было не фигуральным, а вполне себе содержательным – в семье именно кофе и пили. В классическом варианте – они травились очень густым, очень горьким, очень горячим кофе из малюсеньких позолоченных чашечек. Я бы под таким никогда не подписался, но после летнего отдыха в Питере кофе мне был не страшен – и прислуге, поинтересовавшейся моими кофейными пристрастиями, смело заявил: – Латте двойные сливки, немного имбиря или корицы!

Владимир. Дом Перловых.

Дворянский день рождения – это тебе не деревенские посиделки с гармошкой и семечками. Это я понял, когда на вечернем «совещании» на кухне оказалось, что втиснуть очередные торжества в честь меня, любимого, в прошлогодний формат не получается.

Рассказывая мне о том, какие «политесы» необходимо учесть при планировании, Геннадий Алексеевич пояснил: – Мы хотим для тебя провести домашний день рождения, как и в прошлом году. Это праздник для близких родственников и друзей. Прилетят Окиновы, в этом году – Галсан и Мушен. Приедут дед и бабушка из Москвы. Плюс монастырская делегация; они попозже определятся, сколько детей взять на праздник. Из твоих лицейских друзей – Артур Гефт, Матвей Давидов и Борис Кошечкин.

Я согласно кивнул: пока всё понятно.

– Но, – продолжил Геннадий Алексеевич, – в последнее время существенно выросли контакты нашей семьи с Плетневыми и Аланкиными. Пока Владислав Плетнев и Владислав Аланкин друзьями тебе ещё не стали, и приглашать их на семейное торжество будет неправильно. Но и не отметить с ними твой праздник – тоже нельзя. Для них нужно делать официальный ужин. Причём, их приглашать надо вместе: и тот, и другой – бароны, а с Плетневым есть совместные дела и к тому же, они были всей семьёй на дне рождения Кати, а затем мы у них – на обручениях и двойной свадьбе. С Аланкиными теперь тоже общаемся постоянно. Мы предлагаем тебе с ними переговорить – и узнать: как им хочется отдохнуть? Можно кабинет в кафе или ресторане снять, гонки на снегоходах устроить или на лыжную базу на день съездить, или в аквапарк сходить. Сами подумайте, как вы решите, так и организуем.

Владимир. Лицей.

Я решил не откладывать дело в долгий ящик, и как только началась большая перемена, позвонил Владу Плетневу и Владиславу Аланкину, сказав, что нужно обсудить один вопрос. Собрались в столовой; я обрисовал им ситуацию. Они на минуту задумались, и Аланкин предложил: – Можно в нашем загородном конном клубе. Он, хотя так называется, но специализация шире и для банкета или отдыха там всё в наличии. Домики обустроены, бассейн с подогревом, купания круглогодичные; конюшня, думаю, всем интересна, да и тир. Всем понравится – и пацанов давай позовём, и Перловых тоже, не втроём же ехать, кучей – веселее.

Тут же подходим к нашему столу, сообщаю предложение, все согласно кивают, а Артур Гефт подтверждает: – Я там бывал неоднократно, всё на уровне сделано. Там не только на конях выездку делать можно, – там и барьеры для конных тренировок есть. И тренажёры всякие в спортзале.

На том и порешили. Вечером я с радостью отчитался перед Геннадием Алексеевичем и Оксаной Евгеньевной о выполненной задаче.

Владимир. Дом баронской семьи Аланкиных.

Барон Владимир Николаевич Аланкин, выслушивая пересказ сына о разговоре с Первозвановым довольно кивал: – И очень грамотно, что ты не выделил Гефта, а предложил пригласить всех. Никто не обидится. Жалко, что от Окиновых никого из молодёжи не будет, княжич нам тоже не помешал бы. Но и Гефт – самое то, губернатор с их семьи пылинки сдувает. Артур и так на нашей базе выездкой занимается, что для нас хорошей рекламой является, а теперь ещё и целая аристократическая ватага приедет на отдых. Считаем: граф, два барона, включая тебя, Первозванов, двое Перловых, Матвей Давидов из известного семейства и Борис Кошечкин – сын героического танкиста. Солидно, что говорить! Я распоряжусь, чтобы домик для отдыха подобрали самый лучший и стол накрыли – всё за наш счёт. А Андрею завтра скажи, что все расходы – это подарок ему на день рождения от нашего семейства!

Владимир. Дом Латышевых.

Единственная проблема, оставшаяся в плане подготовки к моему дню рождения – Алёна. В нашу семью она не вхожа, и если пригласить её к Перловым, то вначале придётся со всеми знакомить, а потом развлекать – кроме меня, ей общаться не с кем. Но и на второй день, в зону отдыха, приглашать, тоже как-то не очень: все лицеисты её знают, но одной девушке в компании быть нельзя, и нужно ещё хотя бы две. А где их взять?

Так что совместно с Перловыми решили поинтересоваться мнением её отца – Льва Павловича: он дипломат, у него на выход из любой щекотливой ситуации должно быть, как минимум, два варианта действий: один – хороший, а второй – правильный.

Я знал – он наверняка дома: когда я рассказал Алёне о своём удивлении тому, что отец семейства, вроде бы работает в Министерстве иностранных дел, но в какое бы время я к ним не приходил – он всегда был в особняке, она разъяснила: – Он переводчик высочайшего класса, владеет языками половины Африки. Ему присылают тексты для перевода, он ими занимается и отсылает назад. Если нужно, участвует по видеосвязи в обсуждении каких-то вопросов, статей. Готовит публикации. Вот когда прилетят к нам африканцы – тогда папу в МИД и вызовут, чтобы был под руками и переводчиков контролировал. При важных визитах он, бывает, несколько суток из Москвы не приезжает.

Так что после танцев, попивая латте с двойными сливками, я задал Льву Павловичу вопрос о возможном участии Алёны в моём дне рождения, на что он ответил, что Перловы правы: его дочь в семью не вхожа, с мальчиками за город ехать не может. Их семья поздравит меня отдельно, когда я приду на танцы.

Я поблагодарил Льва Павловича за это мудрое решение и подумал, что отпала проблема, которая могла существенно усложнить подготовку. Оно и понятно: если мадмуазель выходит из экипажа, то карета движется гораздо быстрее! *

* Французский вариант русской поговорки: Баба с возу – кобыле легче!