Мелодия огня и ветра. Том 1

Глава 16. Железная крепость в темноте

Железная крепость, она же Железная тюрьма, стояла на территории Редаута ещё со времён империи и была построена из зачарованного музыкантами железа и обнесена каменными стенами. Магический щит, окружавший крепость, работал наоборот — впускал внутрь и не выпускал без «ключа» обратно. Зачарованное железо не ржавело ни от влаги, ни от времени. Спустя столетия крепость выглядела так же, как в годы своего строительства, за исключением одной детали.

Все темницы раньше не имели замочных скважин и отпирались музыкой — на каждую дверь своя. Причём строитель крепости держал все мелодии в голове и записывать их запрещал под страхом казни. Ведь это всё равно что держать в одном месте обычные ключи. Правда его преемники не имели такую безупречную память и делили мелодии между дюжиной, а то и больше стражников.

Но всё это оказалось бесполезным, когда из легендарной Железной тюрьмы впервые совершили побег. В ней часто содержали музыкантов и те, конечно, слышали свои «ключи», когда их отводили в камеры. Но считалось, что без инструмента они не способны воспроизвести сложную мелодию. И вот однажды одному заклинателю спустя множество попыток удалось подобрать к своей двери «ключ» с помощью свиста. И вся система защиты рухнула. Тогдашний император повелел сделать в дверях обычные замочные скважины и ключи, чтобы такое не повторилось впредь.

Узники не покидали камер, двери редко отпирались, еда передавалась через небольшие дверцы внизу. Поэтому количество стражей со временем сократилось до одного. Он делал обход, принимал и посылал донесения, исполнял роль палача. Остальные люди, вроде кухарок, приходили из ближайшей деревни утром и уходили до заката.

После разделения империи крепость осталась на территории Редаута недалеко от границы с Шуйфеном и до сих пор считалась мрачным местом, где казнили многих заключённых.

Аилань выбралась из повозки и прикрыла глаза от слепящего солнца. «Если бы в Редауте выпадал снег, как в Долине, эта бы "Железяка" промёрзла», — думала она, глядя на массивную громаду крепости снизу вверх.

Сейчас на Аилань была дорожная одежда и простой плащ, на котором после возвращения из Долины она вышила белый одуванчик, чьи парашютики уносит ветер. Никаких украшений и роскошных атласных платьев. Словно она снова превратилась в ту Лань, которая тайком улизнула из дворца, чтобы попасть в школу ветра.

Но сейчас всё было иначе.

Император сидел на троне и слушал доклад о том, как четвёртый и пятый принцы объединили усилия и захватили поселение княжества Шуйфен, в который свозились большие запасы продовольствия на продажу. Принцы построили там укреплённый лагерь, но теперь сами окружены подошедшей армией Шуйфена и просят императора прислать войска для прорыва осады.

— Ещё чего, — отмахнулся Рейтан. — Сами влезли, пусть сами и выбираются. Надо было думать наперёд. Я выделил всем принцам одинаковое количество войск и дал свободу действий. Если они не сумели воспользоваться силами грамотно, то это проблемы принцев. Так им и передайте.

Самодовольству императора не было предела. Он веселился от новостей о том, как его сыновья пытаются урвать себе кусок владений.

— Глупые дети, — усмехался он. — Разве я воспитывал их в соперничестве? Что мешало им всем объединиться и разорвать клыками одну цель, а после поделить? Вместо этого они наперегонки начали кусать все пироги одновременно и ожидаемо подавились.

«Он их вообще не воспитывал», — пронеслась у придворных одна и та же мысль, но никто не решился озвучить её вслух. Принцы с самого детства предоставлены сами себе, их дружбу и вражду император изначально пустил на самотёк и теперь делает то же с их жизнями. Вернутся с победой подобно первому принцу — он смолчит. Вернутся с провалом подобно второму — накажет. А не вернутся, так и печалиться не станет.

Рейтан запустил смертельную игру и заставил своих детей в неё играть. Стали бы они вести завоевания, если бы им не грозила казнь или изгнание?

— А вот что, — внезапно добавил император. — Им нужна помощь? Хорошо. Я пошлю к ним восемнадцатого принца с его отрядом.

Придворные зашептались: «Восемнадцатому принцу всего девять лет! Что задумал император».

— Отец-император! — послышался возглас, и Рейтан нахмурился.

Вперёд вышла принцесса, чей голос никогда не звучал в стенах тронного зала — лишь музыка, когда того желал император. Аилань семенила маленькими шагами, опустив голову. Затем, оказавшись перед троном, сделала глубокий вдох и выпрямилась.

— Восемнадцатый принц слишком юн, чтобы посылать его на войну. Он там погибнет. Прошу отца-императора проявить милосердие.

— Милосердие? Разве я его наказываю? Мой приказ касался всех принцев, а восемнадцатый до сих пор не показал и носа из дворца. Он юн, но, насколько я помню, у него есть заботливые старшие сёстры, которые достаточно взрослые, чтобы помогать брату в завоеваниях.

Сердце Аилань пропустило удар. Дело не в восемнадцатом принце. Император хочет, чтобы с Эмином пошла она? Хочет проверить её ветер на войне? Ведь Виета не заклинатель.

— Я прошу отца-императора дать восемнадцатому принцу время, чтобы он вырос и смог укрепить свой огонь.

— Огонь либо подчиняется, либо нет. Если принц слаб, это его ошибка.

— Но император! Стихия не «подчиняется». Это столь могущественная сила, что с ней можно только «говорить» своей музыкой. Музыкант — всего лишь слабый человек перед стихией. Следует это помнить и принимать, а не стремиться к высокомерию.

Аилань произнесла это на одном дыхании и зажмурилась. В зале воцарилась могильная тишина. С незапамятных времён императоры Редаута стремились быть подлинными мастерами стихий и, подобно мифическим заклинателям, несколькими нотами решать судьбу народов. Это идея прочно укоренилась во все школы огня, в которых учили, что музыкант — не обитатель мироздания, а его господин.

Говорят, император Рейтан, который может вызывать огонь одним щелчком хлыста, наиболее близко подошёл к легендарному мастерству. И его дочь, которая предпочла родному огню холодный ветер, заявляет такое.

В зале воцарилась пугающая тишина. Аилань боялась взглянуть императору в лицо. Внезапно она рухнула на колени, поклонилась в пол и воскликнула:

— Простите, отец! Тревога за младшего брата затмила мой разум. Я оскорбила ваше мастерство. Принцесса Аилань готова принять наказание…

Она думала, что её сердце выпрыгнет из груди и бросится к подножию трона. Она дрожала, а голова кружилась. Слишком долго… слишком долго молчал император. Аилань ожидала, что вот-вот услышит скрип хлыста, почувствует на своей плоти огонь, но…

— В Железную крепость. На два месяца. Немедленно прочь с моих глаз.

Среди придворных послышались шепотки о «любимой дочери», а Аилань едва сдерживала победную улыбку.

Сюн лежал на мягкой кровати в светлой комнате. Утреннее солнце било в глаза, и Сюн перевернулся на другой бок, чтобы поспать ещё немного.

— Я смотрю, у нас тут соня, — послышался ласковый женский голос. — А Вэй уже собрался. Нам пойти на пикник с ним вдвоём?

При этих словах Сюн мгновенно проснулся и спрыгнул с кровати, показывая, что он тоже готов. Тихий смешок. Мягкая рука поглаживает по волосам.

В воздухе раздаётся нежная музыка флейты в детских руках. Ужасно неуклюжая, да ещё от волнения и мимо нот, но как только Сюн закончил играть, ему начали хлопать.

— Молодец. Уже сочиняешь свои версии заклинаний.

Разумеется, это была добрая шутка. Сюн и не думал сочинять, а честно пытался сыграть всё по нотам, но эта мелодия выглядела такой сложной!

— Мама, разве ветер отзовётся, если позвать его не так?

— Кто сказал, что это «не так»? — с напускной серьёзностью воскликнула Аликс. — Ветер отвечает на искренность. Если мелодия льётся от сердца, то не важно, что она не такая, как написано в книгах. Ветер отзовётся.

— Мама! Мы с Вэем сегодня видели кота в Долине!

— Правда? У кого-то появился питомец?

— У-у, дядя сразу сказал, что это запрещено, и кот убежал. Но я его обязательно найду и принесу сюда. Здесь же наш дом, а не школа, и тут таких правил нет, правда?

— Твой дядя бы с этим поспорил, но я не буду. Нарушай глупые правила и веселись, пока можешь. Когда подрастёшь, такой возможности уже не будет.

В голосе матери проступило столько тоски, что Сюну стало не по себе. Он старался, но так и не нашёл того кота, а ведь так хотел его показать.

— Сюн, смотри!

— Лань? Что это у тебя там.

— Я нашла кота.

— Я его тоже видел в роще. Это лесной кот.

— Дикий, значит? А по виду не скажешь.

Лань подошла к коту и дала понюхать свою ладонь. Он совсем не испугался, так как в Долине всё мелкое зверьё привыкло к людям.

— Вот бы взять его себе, кормить и любить, — улыбнулась Лань.

— В Долине запрещено иметь питомцев. Считается, что они отвлекают от учёбы.

В этот раз Сюн решил ей об этом сказать, потому что укрыть лесного кота от наставников вряд ли удастся, и Лань только расстроится, если его прогонят.

— Тогда… — Лань наклонила голову в задумчивости, — я буду приходить сюда и подкармливать его. На этой горе же не совсем школа, и это правило тут не считается? — Она улыбнулась так лучисто, что уголки губ Сюна приподнялись сами собой. — А что это у тебя в руке?

— А… ничего, — Сюн спрятал свёрток за спину, но Лань уже оказалась позади и увидела.

— Ага! Ты тоже подкармливаешь здесь кота! Я всё видела.

И они оба рассмеялись.

Сюн открыл глаза и увидел тёмный потолок. Он лежал на вонючей соломенной подстилке, а в горле свербело от сухого спёртого воздуха. Сюн встал и ощутил ноющую боль в груди. Его ожог от огненного шара и рану от стрелы наскоро обработали по приказу Айварса, но больше не церемонились.

Сколько Сюн провёл без движения в закрытой повозке в полубеспамятстве? Два дня? Три? Четыре? Лишь раз ему дали пару глотков воды, чтобы не умер от жажды. Принцу Айварсу он нужен живым.

«Я отошлю флейту вашей семье».

Что он хочет? Выкуп? Как член правящей семьи он едва ли нуждается в деньгах. Земли? Гарантию безопасности? Такие переговоры никогда не заканчивались хорошо. Стоит объекту торга умереть или вернуться домой, как все договорённости оборачивались прахом. Значит Сюна будут держать здесь?

Он упал обратно на подстилку и закрыл глаза рукой. Что Айварс имел в виду в их разговоре за вином? «Власть — это свобода и выживание». Впрочем, какая теперь разница? Вряд ли его пленитель снизойдёт до визита сюда.

Сюн снова приподнялся и ещё раз огляделся. Кроме подстилки, в углу стояла бадья, от которой пахло нечистотами, и массивная дверь, чьи очертания смутно угадывались в темноте. Больше ничего. Сюн поднялся на ноги, и шаги звонко отозвались от пола. Потрогал и постучал по стене — она издала звонкий звук.

Железо. Сюн в Железной тюрьме. Вэй рассказывал ему про это место. Вся крепость сделана из зачарованного железа, которое не проймёшь магией. Узников держат на голодном пайке, чтобы у них оставалось мало сил. Попить дают ровно глоток, чтобы не могли использовать воду для заклинания.

— Суровый выбор: залечить раны или не умереть от жажды, — пробормотал Сюн. — А при таком сухом воздухе, очевидно, чего больше потребует тело.

Внизу двери загремели засовы, и Сюн напрягся. У пола приоткрылась маленькая дверца, в которую ему медленно и осторожно протолкнули поднос. Пахло съестным… даже весьма неплохо пахло. Дверца закрылась, а снаружи послышался удаляющейся скрип тяжёлой телеги.

Сюн подошёл к подносу и убрал прикрывающую миски ткань. В одной была хорошая порция наваристого супа, в другой вода — почти до краёв. Сюн в замешательстве посмотрел на дверь.

— Тяжело толкать-то, небось? — раздался с конца коридора старческий голос.

— Я. С-справлюсь, — прошипела Аилань с паузами и продолжила гнать неповоротливую телегу вперёд.

Чашки, миски и кастрюли звенели при каждом движении, грозя шумно рухнуть, но пока держались. Страж крепости вздохнул:

— Я помог бы, принцесса, да мне строго-настрого под страхом казни запретили. Император приказал только сберечь ваши белые рученьки, так что даже посуду мыть вас нельзя ставить. Боюсь, работы полегче не найдётся.

— Всё в порядке, Тассель. Я прогневала императора и уже готова была мыть здесь полы, как сестра. А тут всё не так плохо, — Лань беспечно рассмеялась.

— Наслышан про вашу сестру, — качнул головой Тассель, и седые пряди упали на лицо. — Мой сменщик тут караулил. Так он говорит, совсем тяжело ей пришлось. Росла как принцесса, а тут в чернорабочие. Императора лучше не гневить.

Аилань неопределённо кивнула. С неё сошло семь потов, пока она толкала телегу с едой по всей крепости. Впору было вспомнить все ругательства, какие она слышала от десятой сестры, и какие Виета строго велела забыть. В конце рабочего дня Аилань не могла поднять руки, но пальцы двигались, и она могла играть на флейте.

Одно Аилань поняла точно: императору нужен её дар музыканта. Вот почему он спустил ей прилюдное оскорбление.

Аилань увели под руки и усадили в повозку тут же, словно отправляли в пожизненную ссылку, даже не дали собраться. Виета очень быстро обо всём узнала и заплатила слуге, чтобы тот догнал повозку и передал сменные вещи. Иначе пришлось бы толкать телегу будучи в длинных шелках и наступать на все подолы. Жаль только, деревянная флейта осталась во дворце.

Но почему отец так заинтересован в её ветре? Даже едва не отправил девятилетнего сына на войну, чтобы проверить музыкальное искусство дочери в бою. Или Аилань ошиблась, и мотивы отца другие? Никто никогда не мог понять, о чём думает император. Виета только передала, что с Эмином всё в порядке, и он остался во дворце. А значит пока можно выдохнуть. Но значит ли это, что война доберётся и до Аилань?

Пожилой Страж крепости Тассель встретил её радушно, словно добрый дедушка. Казалось, его большие руки вот-вот заключат её в объятия. Аилань сначала оторопела от этого, ведь готовилась к страшным мукам, которые одной лишь бездне ведомы. Но потом узнала, что у Тасселя есть внучка возраста Аилань, которую он давно не видел, и принцесса сильно на неё похожа.

— А тут есть другие стражники, кроме вас?

— Нет. Да зачем? Заключённых-заклинателей немного. Двери заперты. Щит снаружи не выпускает. Готовить приходят женщины из деревни. Я тут один по ночам.

— И даже поговорить не с кем?

— А зачем говорить? С узниками как-то не положено. А если мне охота на жизнь пожаловаться, так в конюшне за стеной есть старая кобылка. Она всегда выслушает, — добродушно улыбался Тассель.

Ему льстило любопытство Аилань, а ей было совестно, что оно вовсе не бескорыстное.

— Тассель, а мне же можно выходить в деревню?

— Можно, как работу закончите. А чего нельзя?

— А как щит открыть?

Тассель расчертил на бумаге линии и написал много нот.

— Вот это сыграете и выйдете.

— Но это же мелодия огня. Сложная какая! — наигранно воскликнула Аилань.

— Да чего ж в ней сложного? — изумился старик. — Даже я, которого нотам учили только для этой должности, и то играю. А вы-то…

Аилань попыталась сыграть мелодию и промахивалась мимо нужных нот. Затем виновато подняла кроткие глаза на стражника.

— Я же мелодии ветра играю, а огненные для меня сложные.

— Вот оно как… ну может быть, — рассудил Тассель, который встречал только музыкантов огня. — Тогда зовите меня, когда захотите выйти. Буду играть.

— А может, просто убрать щит, пока я тут? Выходить буду часто, не дёргать же вас. А узники никуда не денутся из закрытых камер.

— Что вы, что вы! — замахал руками Тассель. — Да если кто заметит, что щита нет, так это ж меня казнят за головотяпство!

Тассель перечислил ещё несколько правил, за нарушение которых Стражу грозила смерть. Аилань слушала и чувствовала, как через тело пробегает холодок. Она посмотрела в добрые глаза Тасселя и отвернулась. Страж понял её взгляд по-своему.

— Не волнуйтесь, принцесса. Это надёжная крепость, и я своё дело знаю. Сколько лет тут служу, а всё тихо.

— Зачем же работать в таком месте, если оно такое жестокое и опасное, — пробормотала Аилань.

— А где мне ещё работать? — развёл руками Тассель — Должность-то почётная. Когда-то она спасла мою семью от голода, да и сейчас спасает. Бедным людям выбирать мало приходится.

Так медленно тянулись дни. Каждое утро в крепость приходили женщины с повозкой продуктов и готовили в тюремной кухне еду. Аилань с любопытством за ними наблюдала и задавала глупые вопросы, даже сама просилась к очагу. Вечером они болтали по душам с Тасселем, и Аилань даже играла для него на флейте простые мелодии без магии.

Старик был тронут. Порой в уголках его глаз проступала влага, словно красивые мелодии уносили его далеко во времена юности, «когда и трава казалась зеленее, и мир выглядел ярче». Тассель мог часами рассказывать про покойную жену и дочь, что вышла замуж далеко-далеко, и внучку, которую удавалось навестить раз в несколько лет. Когда Тассель вспоминал о ней, то будто держал в ладонях нежный бутон, и представлял, как однажды вплетёт этот бутон в её свадебный венок.

Во время таких бесед Аилань неотрывно смотрела на языки пламени в жаровне и молчала. Уверенность, с которой она ехала в это место растаяла. Все хлопанья ресницами и наивный голосок в попытках выяснить тайны тюрьмы казались ей теперь детскими проделками. Сейчас Аилань не знала, что делать.

Ей ни разу не удалось поговорить с Сюном. Она ещё в первый день узнала, в какой он камере. Но Тассель всегда ходил за ней по пятам, пока Аилань толкала телегу с едой. Говорил: «Ради вашей безопасности присматриваю. А то ведь люди разные сидят, могут и за руки, и за ноги схватить, когда дверцу открываете». И сколько бы Аилань не заверяла его, что всё в порядке, тут Тассель был непреклонен. После обхода он запирал все коридоры и держал ключи при себе.

Потому Аилань всегда с тоской смотрела на дверь, за которой сидел Сюн, но не могла сказать ему даже слова. Когда она узнала, как мало еды и воды тут дают узникам, то стала тайком менять порцию, предназначенную для него, на свою. Ведь её-то кормили хорошо и три раза в день. Это была малая жертва. Её тело быстро привыкло к меньшему количеству еды, а руки, толкающие телегу, окрепли.

А главное — креп Сюн. Аилань казалось, что она слышит его свист в глубине коридора. Музыка исцеления водой, которой Сюн научил её в Долине.

Как дошло до того, что он теперь военный пленник её родины? Наверное, за него будут просить выкуп. Но разве ещё недавно они не беседовали мирно на горе Аи? Разве Аилань не обещала показать ему Редаут? А теперь что? Что она может сделать… со всем этим? Что делают её братья в чужих землях?

Порой Аилань пронизывал липкий страх, чем всё закончится, и об этом она не могла рассказать никому.

В Железную крепость прибывали донесения с границы с Шуйфеном, и Тассель переправлял их с голубями в столицу. Аилань всегда украдкой спрашивала, что там, и Тассель рассказывал и по-отечески успокаивал, словно собственную внучку.

— Так армия Шуйфена и Ванлинда совсем рядом! — воскликнула Аилань. — Они нападут?

— Пока только стоят лагерем. Принцы подняли на уши все границы. Отсюда до Шуйфена рукой подать, вот и охраняют, наверное. А нападать им тут для чего? Эту «железяку» захватывать?

— Но здесь заключён второй молодой князь Ванлинда, — осторожно напомнила Аилань.

— Это да, — согласился Тассель, поглаживая щетинистый подбородок. — Но ведь об этом никто не знает.

— А если знают?

— Я уже послал сообщение в столицу. Император наверняка пришлёт войска. Ну а если нет… что же. В этой крепости сейчас несёт службу лишь одинокий старик. Что случится, то случится. А вы уже будете далеко отсюда.

— Как это?

— Конечно, я отошлю вас при первом признаке опасности, принцесса. Отослал бы прямо сейчас, да приказа не было, а ваше наказание ещё не окончено. Но будьте спокойны, старый Тассель держит ухо востро.

И он действительно держал ухо востро. Не только снаружи, но и внутри. Аилань так и не смогла придумать, как помочь Сюну и не навлечь неприятностей на себя и Тасселя. Если Ванлинд сейчас в союзе с Шуйфеном, и они нападут… то что случится?

Аилань не знала, желает ли этого. Она не хотела ничьих смертей. Её страшила неизвестность. Но всё изменилось, когда в Железную тюрьму приехал второй принц Гален…

Сюн достаточно окреп и залечил раны, но всё ещё заперт в железной коробке. Дни в душной темноте и тишине тянулись мучительно, словно на дне молчаливой бездны. Он не различал время суток, не ощущал присутствия людей, кроме момента, когда приносили еду.

Сюн каждый день ждал его как мимолётную надежду. Сквозь вязкий сухой воздух он будто чувствовал сквозняк, словно в железную коробку кто-то приносил с собой ветер, но это ощущение быстро пропадало, а перед Сюном оказывались наполненные водой и супом миски. Сюн ничего не понимал, но принимал дар. Ему нельзя слабеть.

Но однажды коридорная дверь заскрипела раньше, чем он ожидал. А когда отворять начали его камеру, то успел только удивиться, как ему в глаза ударил нестерпимо яркий свет факела. Сюн зажмурился и заслонился рукой, но кто-то схватил его за обе и заломил назад. Двое людей, а третий стоит перед ним.

— А вот и трофей брата, — услышал Сюн голос, который звучал как презрительное сплёвывание.

К его лицу поднесли факел, и Сюн ощутил жар от огня. «Брата? Он про Айварса? Так это принц?»

В свете факела Сюн разглядел вытянутое почти мальчишеское лицо на тонкой шее. Длинная чёлка небрежными прядями спадала на глаза, горящие недобрым огнём.

— А кто из многочисленных отпрысков «императора» ты? — спросил Сюн, и ему тут же зарядили ногой по скуле.

— Прояви уважение. Я принц Гален.

— Зачем мне проявлять уважение к тому, кто не уважает меня? Твой брат был куда любезней.

За эти слова Сюн получил мощный удар под дых — настолько яростный, что казалось, все внутренности сжались в комок и вот-вот отпружинят обратно. «Похоже, братья не ладят. Он сказал "Гален"? Тогда это второй принц?» Сюн не был уверен, что помнит всех многочисленных детей Рейтана в правильном порядке. Уж слишком их много.

— Презренны бьющие тех, кто не может дать сдачи, — отозвался Сюн. — И ты ещё величаешь себя принцем?

Он столько дней сидел в тишине, что теперь уже не мог молчать, хоть и получал удар за каждое слово.

— Это ты-то презираешь меня? — отвечал Гален. — Ты всего лишь лужа рвоты на моём пути. Червь, что окончит свои дни в собственной параше.

— И ты приехал аж из столицы, чтобы сказать мне об этом? Что тебе нужно?

Сюна снова ударили.

— Я ещё не решил. Но мой братец определённо трясётся за твою бесполезную шкуру. И я с большим удовольствием пощекочу его эго.

— Ах вот оно что, — тихо отозвался Сюн, липкая кровь капала из уголка губ. — Завидуешь старшему брату и бесишься, что ничего не можешь ему сделать. Зато отыграться на безоружном — это ты могуч.

Сюн попал в точку, потому что после этого удары сыпались без остановки. Его били лбом о железный пол, отчего в голове болезненно звенело, он не различал верх и низ. Руки выкручивали до хруста. Пальцы топтали ногами. Опрокинули бадью с нечистотами и тыкали в них лицом.

Когда Сюн уже висел в руках мучителей словно тряпичная кукла, его отпустили. Сквозь режущую боль он расслышал довольный голос Галена:

— Я вернусь завтра, и мы продолжим.

Затем заскрежетали ключи в замочной скважине. Сюн перевернулся на спину и жадно вдыхал сдавленной грудью воздух, но из-за смрада закашлялся, отчего стало только больнее.

— Похоже, мне не суждено сидеть здесь годы, — апатично пробормотал он в потолок.

Аилань была во дворе и увидела, как Гален выходит из крепости. Он тоже её увидел и лишь недовольно хмыкнул. Должно быть, заметил, что она выглядит куда лучше, чем Ейлин. Аилань тут же бросилась к Тасселю.

— Навещал пленника из Ванлинда, — пожал плечами Страж.

Аилань неслышно вздрогнула, но не подала виду, а перевела тему.

— А я думала, он привёл отряды, чтобы нас защитить.

— Сколько-то солдат привёл. Разбили лагерь неподалёку, час верхом ехать. Хотите навестить брата, принцесса? Так он сказал, что и завтра придёт.

Аилань покачала головой и приберегла эту тему, если столкнётся с Галеном. Но что ему нужно от Сюна? Гален презирает Айварса, это знают все. Если он за своё поражение захочет отыграться на его пленнике…

Гален приходил следующие три дня, и Аилань с замиранием сердце слушала, что происходит в камере Сюна. На каждый его вскрик от удара, она вздрагивала, словно замахивались на неё.

«Если тебе больно, больно и мне», — сказала она когда-то Сюну, и где теперь её слова? Чем она может помочь? Как остановить уже запущенное колесо войны? Действительно ли Аилань переживает за жизнь Стража Тасселя или боится собственного наказания за вмешательство?

Все эти дни Аилань лишь могла приносить Сюну хорошую еду и много воды. Каждый раз она с облегчением слушала, как за дверью раздаётся свист целительной мелодии. Но однажды её мир рухнул, когда Тассель сказал:

— Больше не надо носить еду в ту камеру. Узника там больше нет.

Аилань едва удержалась за край дубового стола, чтобы не упасть.

— А почему? А где он? — нервно улыбаясь, спросила она.

— В камере смертников. Принц Гален распорядился завтра публично казнить его во дворе.

Сердце Аилань рухнуло вниз.

— Но почему? Разве он не ценный заложник принца Айварса? Как же так?

— Понятия не имею, принцесса, — развёл руками Тассель. — Это уже ваши императорские дела. Мне только зачитали приказ. Уж не знаю, правда ли он от императора, но у меня нет ни прав, ни власти сомневаться в словах принца Галена.

— А что Айварс? Где он сейчас?

— Где-то в Ванлинде. Говорят, воюет успешнее всех принцев.

— Айварс сильный, — ответила Аилань, чтобы хоть что-то сказать.

Но мысли в голове кричали громче произнесённых слов: «Сюн! Завтра он умрёт!»

— А что мои другие братья? От них что-то слышно?

«Сюн!»

— Четвёртый с пятым всё ещё в Шуйфене разбираются с осадой, а дальше я не знаю, принцесса. Мне же не докладывают. Это вам проще узнать, как вернётесь в столицу.

— Что ж, — нарочито легкомысленно сказала Аилань, — где камеры смертников? Надо тогда отнести еду туда.

«Сюн, не умирай!»

— Не трудитесь, принцесса. Смертников у нас не кормят. Да я и не уверен, что он до утра доживёт. Принц Гален сегодня уж слишком ярился, иные от таких пыток умирают до казни.

Лицо Аилань побледнело, а руки задрожали. Тассель это заметил и вдруг улыбнулся как заботливый дедушка.

— Не будем об этом, принцесса. Не для девушек такие разговоры. И на казнь вам смотреть не надо. Я-то привык, а вы всю жизнь помнить будете. Я же сразу заметил, что сердце у вас мягкое.

Аилань глубоко вздохнула и села на стул. В каморке Тасселя они часто проводили вечера за разговорами. Он рассказывал ей про свою внучку, а Аилань про младшего брата. И эти тёплые беседы скрашивали время в мрачной крепости. Но сейчас…

«Простите, Тассель. Простите!»

— Скучно тут у вас! — воскликнула она вслух. — Хотите я сыграю вам на флейте?

От Акили:

Лань сделала свой выбор… но правильно ли это? В следующих главах мы узнаем цену её решения. Напишите в комментариях, что вы думаете. Автору будет приятно, и он получит заряд мотивации.