Мелодия огня и ветра. Том 1

Глава 22. Испытание огнём у Столба Правосудия

— Отец, я больше не могу распалять огонь! Это слишком жестоко! Больно! Я не могу! Не стану!

Отчаянные слова раздавались в пустом тронном зале и громом возвращались обратно. Тёмные глаза внимательно смотрели на Аилань, и в них не отражалось ничего, кроме непроглядной бездны.

— Не станешь? — повторил спокойный и холодный, как металл, голос.

— Пожалуйста, не заставляйте меня. Если я прогневала вас, то отправьте меня в Железную крепость на месяц, на два, да хоть на год! Только прошу, отец-император, сжальтесь! Я боюсь сражений.

«Я боюсь огня».

В прошлый раз, когда Аилань перечила императору, то делала это нарочно, чтобы оказаться в тюрьме рядом с Сюном. Тогда её поступок казался ей невероятно храбрым, но сейчас Аилань дрожала. Те, кто был хоть немного знаком с императором, знали, что нельзя позволять ему понять свою слабость, своё нежелание что-то делать. Потому как именно это он делать и заставлял. Но сейчас в голове Аилань не было ни хитрости, ни расчёта, ни осторожности. Только отчаянная попытка избежать уготованной ещё тогда, три года назад, участи.

Но вопреки всем ожиданиям, всевозможным ужасам, что Аилань себе в тот момент представила, император лишь бесстрастно обронил:

— Иди к себе, Аилань.

Она кивнула и на негнущихся ногах поплелась в свою комнату. На выходе из зала её нетерпеливо ждал Эмин, но у Аилань даже не хватило сил улыбнуться ему. Эмин неуверенно заглянул в проём закрывающейся двери и ухватил в полутьме только пугающее лицо императора.

Аилань легла рано, но долго не могла уснуть, а когда заснула, картины всепоглощающего огня преследовали её во снах. Пламя ревело подобно дикому зверю и стремилось поглотить всё вокруг. Аилань чувствовала его жар, и, казалось, каждый её вдох только делал его сильнее. В отчаянной попытке она попыталась потушить огонь голыми руками, но вместо собственных ожогов и криков, она услышала посмертные стенания людей. За огненной завесой их тела искривлялись, плоть слезала с костей и обугливалась на глазах. И даже когда от людей оставались почерневшие остовы, они всё ещё продолжали кричать и пустыми глазницами озираться вокруг.

Аилань прижала ладони ко рту и отступила. Это движение выдало её. Все мертвецы вдруг перестали дёргаться и повернули головы к ней, уставившись невидимыми глазами. Протянули костлявые пальцы с ошмётками горелой плоти и указали на неё. А потом одновременно разинули рты и снова закричали.

Аилань проснулась от собственного крика в холодном поту. Она не понимала, где сон, а где явь. Как вдруг её схватили чьи-то руки. Аилань вздрогнула и попыталась вырваться, но её держали крепко с обеих сторон и потащили из постели прочь. Аилань всё кричала.

Когда её босые ноги ступили на холодный обсидиановый пол коридора, она осознала, что это не сон. Её схватили двое одетых в чёрное-красное мужчин и куда-то поспешно вели. Аилань сопротивлялась и уже осознанно звала на помощь, но коридор был пуст, как будто весь дворец вымер.

— Виета! Виета! — звала она.

Аилань в последний раз оглянулась на помещение с зеркалами, откуда расходились пути в комнаты принцев и принцесс, но ни одна из дверей так и не открылась. Её прямо в белой сорочке так и вывели наружу и бросили в закрытую повозку. Громыхнул тяжёлый засов. Аилань продолжала бить о дверь руками и умолять отпустить её, пока не охрипла, а ладони не онемели от боли.

Она не знала, сколько времени прошло, но, когда повозка остановилась, было ещё темно. Стоило двери открыться, притихшая Аилань вздрогнула и сжалась в комок, стараясь стать маленькой как мышь, лишь бы её не заметили. Но её схватили за локоть и потащили наружу. Аилань хваталась за дверцу повозки, оставляла пятками на земле борозду, но все её попытки и мольбы оставались тщетны.

Когда она увидела свет факелов, то подняла голову. Сквозь затуманенные слезами глаза она увидела ещё несколько людей в форме редаутских воинов, а среди них стоял он.

— Отец?

Эта мысль отрезвила, и Аилань поняла, что они находятся на горе где-то далеко от дворца. Здесь было невероятно душно, горная крошка под ногами жгла ноги, как раскалённый на солнце песок. Ветер поднимал пыль и горячил воздух, который пах как камни в печи.

На один миг Аилань показалось, что отец спасёт её, и в глазах отразилось облегчение. На один лишь миг. В следующий же её протащили мимо под его молчаливым взглядом. Аилань почувствовала озноб и посмотрела вперёд. От увиденного у неё округлись глаза.

— Нет! Нет! — взмолилась она в ужасе.

Узкая тропа впереди заканчивалась у обугленного столба с цепями, а под ним горячел вулкан.

— Отец, пожалуйста! — молила Аилань, когда её приковывали цепями к столбу. Глаза опухли от слёз, но быстро высыхали под обжигающим ветром. — Не убивай! Пожалуйста!

Тишину нарушали лишь её крики. Остальные молчали, потупив взгляды. Император сделал несколько шагов вперёд, и Аилань притихла. Он подошёл достаточно близко, чтобы только дочь услышала тихие обронённые слова.

— Всё ещё думаешь, что происходящее тебя не коснётся? Аилань, будь то семья или целая страна, всё всегда происходит одинаково. Заслуги одного считаются заслугами одного. Но стоит ему совершить чудовищное преступление, как в глазах людей чудовищами станут все, кто стоял рядом. Хочешь ты того или нет, ты уже чудовище. Так стоит ли позволять хищным взглядам рвать тебя на части? Или, может, стоит оправдать их убеждения и стать той силой, которую они осуждают и которой боятся?

Рейтан ждал ответа, но губы Аилань дрожали, и с них сорвался только всхлип. Так и не дождавшись, император коротко вздохнул и со спокойным равнодушием самой смерти поднёс к губам медно-золотую флейту. Аилань узнала в ней свою собственную — его же подарок.

С первыми нотами земля в жерле вулкана содрогнулась, как будто что-то ломилось изнутри, стремилось вырваться. Со следующим бухом она покрылась мерцающими трещинами, из которых повалил горячий пар и, переливаясь огнём, плескалась лава. Император будил вулкан.

Аилань задёргалась в своих путах.

— Нет! Отец! Не надо, прошу!

Но её больше не слушали. Мелодичная и грозная музыка флейты нарастала. Повторялся один и тот же чёткий мотив, словно произносимый много раз приказ — с каждым разом всё громче и неистовее как яростный огонь.

Несмотря на то, что с неё сошло семь потов, Аилань била дрожь. Она постоянно оглядывалась то вниз, то на императора, и её паника росла. Кажется, разум от страха покидал её, и душа вот-вот вылетит следом.

Внезапно, Аилань не поняла откуда, огонь возник прямо позади неё. Спину обдало жаром. Следуя музыке, пламя обогнуло столб и замерло перед босыми ступнями Аилань. Она ещё раз взглянула на отца умоляющими глазами, но внутри его глаз ничего не дрогнуло. И огонь скользнул вперёд.

Загорелся подол сорочки. Ночь прорезали леденящие душу крики. Аилань словно оказалась в своё кошмаре. Билась в оковах, пока огонь лизал её стопы, подбирался к запястьям, раскалял цепи. Горящая одежда обжигала голени. Но в один миг огонь внезапно отступил и снова остановился перед Аилань в ожидании.

Она измученно уронила голову на грудь и поняла, что огонь не причинил ей и половину вреда так, как должен был. Ожоги лоснились и болели, но плоть ещё крепко держалась на костях и не чернела, как в кошмаре. Огонь контролировала железная, как кандалы, воля.

Аилань подняла голову на отца, с потрескавшихся от жара губ сорвался слабый стон. Но Рейтан и не собирался прекращать пытку. Он снова поднёс к губам флейту, и огонь, как цепной пёс по команде, опять бросился на свою жертву. И снова боль и крики на грани безумия. Огонь подбирался всё выше, жёг всё сильнее. От белой сорочки остались обугленные ошмётки, прилипшие к повреждённой коже.

Аилань хотелось потерять сознание, но боль каждый раз будила. Не давала провалиться в спасительное небытие. Это повторялось снова и снова, пока на горизонте не начал бледнеть рассвет, и с покрытых кровавыми трещинами губ не упало два слова:

— Убей меня.

Огонь отступил и потух. Мелодия флейты ещё что-то пела, но Аилань не вслушивалась. Смутным сознанием она ощущала, что вулкан позади затихает, огненные трещины в жерле затягиваются, точно раны на человеческом теле. Естественный восточный ветер показался свежим дуновением.

Когда цепи ослабли, Аилань упала вперёд, не открывая глаз. Её подхватили чьи-то руки и бережно, почти нежно, завернули в плащ. Она всё ещё ощущала на обожжённых плечах чужие ладони, когда прохладная вода скользила по её ранам, принося сладостное успокоение.

«Целительная магия воды?» — удивилась Аилань и приоткрыла веки. Рядом с ней сидел незнакомый старый музыкант и тихо играл на цитре. А в руках девушку держал никто иной как император. Она было дёрнулась от испуга, широко раскрыв глаза, но её удержали.

— Ш-ш. Тише Аилань, — сказал отец так ласково, будто успокаивал ребёнка, которому приснился кошмар. — Будь на моём месте мой отец, он бы казнил тебя ещё на пиру. Разве я не более просвещённый правитель? Поддержал твою магию ветра, держу у себя целителя воды, использую меч, закалённый музыкантами железа. Каждая из стихий не просто так заняла место в мироздании, и истинную пользу они приносят только сообща. Так и было во времена империи.

Когда целитель закончил, то спустился вместе со стражниками с горы. Рейтан остался с Аилань наедине. Он покрепче укутал дочь в плащ и так и обнимал её, прижав к своей груди. Аилань не смела шелохнуться.

— Не бойся огня. Это вулкан Хайтана. Здесь проходили испытание многие музыканты. Не все из них прошли. Не все выжили. В первый раз, когда я рассердил отца каким-то пустяком, он среди ночи приковал меня к этому столбу. Сколько лет мне было? Десять? Я так же, как и ты, молил его не убивать меня. Пытался сам подчинить огонь, но все мои попытки были жалки. Отец творил со мной, что хотел, а я не мог ничего сделать. Сначала. На пятнадцатый раз я понял, что он меня не убьёт. Просто знал это. Я его единственный наследник, он может меня покалечить, но не убить. И этими пытками он учил меня не бояться огня, но бояться его. К сорок шестому разу я уже не боялся ничего и никого. Всего я оказывался у этого столба сто пятьдесят восемь раз. Я считал. И в день, когда огонь подчинился моей воле, а не его, кошмар закончился. Теперь он боялся меня. С тех пор каждый день жизни отца и каждый его вздох пропитывались страхом, что я убью его. В конце концов он сам свёл себя в могилу своей паранойей — испугался дракона, которого сам же взрастил. Какая ирония. Аилань, я знаю, что ты не заклинаешь огонь, поэтому нет никакого смысла приводить тебя сюда. Но мне нужен твой ветер. Слышишь? Он нужен мне, поэтому, конечно, я тебя не убью и не покалечу, что бы ты ни сделала. Ты уникальна для меня так же, как я был уникален для своего отца. Но что насчёт Виеты и Эмина? Они не принесут ни мне, ни Редауту никакой пользы. Может быть, мне стоит привезти сюда их, как думаешь?

Аилань в его руках задрожала. Глаза широко раскрылись от ужаса. Губы хотели что-то сказать, но издали лишь хрип.

Рейтан снял с пояса флягу и дал Аилань попить воды. Затем отпустил из объятий и поднялся. Аилань осталась на земле.

— Так ответь мне, Аилань. Ты будешь раздувать пламя?

Дрожащие пальцы впивались в ещё горячую горную крошку. Глаза затуманились от слёз. Сумасшедший озноб бил всё тело.

— Ветер? Понятно… — протянула Виета, отвернулась от Аилань и шумно вздохнула.

— Сестра, не выдавай! Если кто-то узнает, меня вышвырнут из дома по меньшей мере! — воскликнула Аилань и добавила тихо: — А по большей — казнят.

Виета обернулась и посмотрела на сестру.

— Аилань, ты же знаешь… — Плечи Аилань поникли. — Что бы ты ни натворила, я скорее обрушу Обсидиановый дворец всем на головы, чем позволю кому-то навредить тебе. Хватит уже этим пользоваться.

Улыбка Виеты сияла как блик солнца в дождевой капле.

— Сестра! — Аилань бросилась в её объятия.

— Аилань, куда ты уходишь? — Эмин потирал маленькой ладошкой заспанные глаза.

— Эмин, я иду учиться. Только это большой-большой секрет. Настолько большой, как… как тот пирог с вишней, которым мы недавно объелись.

Эмин засмеялся.

— И чему ты будешь учиться?

— Как это «чему»? Конечно, таскать с кухни пироги для тебя. Я научусь делать это так искусно, что ни одна кухарка не прознает! Оглянется — а пирог уже улетел по воздуху и приземлился на твоё окно.

— Звучит весело. Когда ты вернёшься?

— Наверное, я пропущу твой день рождения. Возможно, больше. Но не грусти. Будь с Виетой и жди меня. А когда вернусь, то непременно испеку для тебя самый большой пирог с вишней на свете.

Маленький Эмин подумал немного и попросил подождать. Он вернулся в свою комнату и вынес оттуда листок бумаги — рисунок. С тех пор как он увидел Аилань за рисованием, то часто старался повторить её картины. На этом рисунке детской рукой были выведены лес, гора и три человечка у склона. Эмин говорил, что это они с Виетой отправились на прогулку к горе с озером.

— Эмин, это же твой лучший рисунок, — узнала картинку Аилань, он так хвастался, когда нарисовал её, и очень берёг.

— Возьми с собой.

— Спасибо, — Аилань обняла на прощание братика. — Я вернусь, и мы непременно все вместе там погуляем. И больше никогда не расстанемся.

Что бы ни случилось, что бы ни пришлось сделать… Аилань никогда не позволит Виете и Эмину пострадать.

Она встала перед императором на колени и тихо ответила:

— Я всё сделаю, отец.

Лёгкий ветер пролетел через пустошь и поднял облака пыли. Сквозь них уже виднелись тёмные силуэты воинов и ждали сигнала. Гонцы сновали между рядами с флагами, передавая указания.

Протяжный вой труб — и всё началось заново. Столкновение авангардов, манёвры конницы, натиск пехотинцев, буйство боевых мелодий. Сюн насмотрелся на это до конца жизни, но конца войны и близко не было видно. На следующий день всё повторялось сначала.

К сегодняшней битве присоединился молодой князь Шуйфена Реншен, и генерал Канг уступил ему бразды командования, поэтому армия княжества воды сегодня была более воодушевлена и нетерпелива. Реншен славился как музыкант, и многие из воинов негласно жаждали соревнования между ним и Сюнлином.

Реншен действительно играл сильные заклинания. Его «Ледяные осколки» подкосили несколько рядов противников. Вот только, когда Сюн случайно оказался рядом с ним, то заметил капли пота на невероятно напряжённом лице. На этой пустоши было трудно призвать воду, и на ней властвовал горячий восточный ветер. Поэтому Реншен не мог скрыть досаду оттого, что и сегодняшняя битва не продвинула их вперёд.

— Он, верно, надеялся, что появится и сразу перевернёт поле боя. А мы, можно подумать, тут дурака валяли столько времени.

Вэй развалился на кушетке в своём шатре. На самом деле он любил поворчать, но никогда не мог позволить себе этого прилюдно. Единственными слушателями его ворчания могли быть только Сюн и иногда отец.

— Знаешь его?

— Я знаком со всеми молодыми князьями континента, — рассмеялся Вэй. — Хотя не со всеми близко. С некоторыми нас связывают только несколько слов на официальных встречах. Как с Реншеном. О таких людях я могу судить лишь по слухам и рассказам других.

— И что о нём говорят?

— Тебе правда интересно? Говорят, он хороший музыкант и великолепно играет боевые мелодии. А вот магия поддержки не в его характере, но это уже моё суждение.

— Кто лучше: он или его отец?

— Реншен, конечно. Он хотя бы не смотрит на тебя как на грязь под ногтями. В долгу не остаётся, потому что терпеть не может быть должным. Всегда вежлив — не более и не менее, — Вэй немного подумал и заключил: — Ты прав.

— Я прав? — удивился Сюн.

— Мне действительно стоит разузнать о нём побольше до того, как он станет князем. Но пока придётся иметь дело с его отцом. Он, к слову, тоже собирается сюда.

Вэй кивнул самому себе и покинул шатёр. Это был ещё один день на передовой. Только трупы множились на поле. Сюн взял флейту и снова пошёл на место сражения, усеянное мертвецами, словно пытался привыкнуть к этому виду. Но каждый раз, как в нос ударяла трупная вонь, к горлу подступала тошнота.

Сюн терпел её и бродил по полю как призрак, заглядывая в мёртвые лица. С тех пор как однажды увидел среди них знакомое, то стал повторять этот ритуал после каждого сражения… чтобы не забывать их.

Взгляд наткнулся на молодого человека, чей опустевший взор широко раскрытых глаз был обращён к небу. Это лицо было незнакомо, но Сюн присел к нему и прикрыл его веки, а затем наиграл на флейте печальную мелодию.

— Второй молодой князь Сюнлин. Смотрю, вы провожаете в последний путь не только своих солдат, но и вражеских. Или вы из-за крови не заметили на нём красную форму? — поинтересовался голос позади.

Сюн обернулся. Перед ним стоял молодой человек, возраст которого было трудно угадать, как и у всякого музыканта. Но умение держать благородную осанку, несомненно, придавало его облику «взрослого» достоинства. Большие миндалевидные глаза прищурены. Крупные ладони выглядели грубоватыми, что могло ввести в заблуждение противников, не знавших способностей этого человека. Потому как остальным известно: его руки могли как играть на тонких струнах, так и метать кинжалы.

— Приветствую, молодой князь Реншен. Разумеется, я вижу цвет формы, но мёртвые есть мёртвые.

— Молодой князь, попрошу вас не равнять моих погибших товарищей с этой мертвечиной. Если ваша флейта играет для врага, лучше не играйте для друзей. Вас могут неправильно понять, — сухо ответил он.

— Благодарю за совет, — улыбнулся Сюн своей мягкой улыбкой.

Реншен недовольно хмыкнул и ушёл. Кажется, он не собирался затевать спор. Однако ясно показал, что ненависть к людям Редаута широка и глубока как море, и с каждой битвой будет лишь множится.

На следующий день труба пропела ещё до рассвета. Сюн не сразу понял, что происходит. Сначала показалось, что на лагерь напали, но это Шуйфен поднял всех и принялся выстраивать в боевые порядки. Молодой князь сегодня намеревался переломить ситуацию. А Ванлинду было предложено «присоединиться позже, если на то будет их желание».

На самом деле молодой князь Шуйфена всячески намекал, что ванлиндским войскам тут не место, но прикрывал это заботой о захваченных землях Ванлинда. Реншен с Вэйлином прекрасно понимали подтекст речей друг друга и как будто играли в негласную игру, кто дольше сохранит хорошую мину и почтительность.

— В их взглядах огня больше, чем у Редаута, — хмыкнула рядом с Сюном девушка.

— А? — обернулся он, так как только что её заметил.

Глаза под тёмной чёлкой блеснули. Тонкие губы изящно изогнулись в ухмылке. Эта девушка выглядела как тонкая веточка распустившейся сливы, но достаточно крепкая, чтобы не сломаться от ветра.

— Не берите в голову, господин Сюнлин. Долины это не касается, — обронила она и ушла.

Сюн посмотрел ей вслед и обратил внимание на красивую лиру у неё на поясе, на которой эмалью начертан герб Шуйфена — три волнистые линии.

Когда войска построились, то Шуйфен тут же скомандовал наступление, не давая Редауту подготовиться. Боевые мелодии заиграли громко и решительно и обратились колючим льдом. В ответ их закидали огненными шарами. Десятки маленьких «солнц» летели в средние ряды, чтобы внести сумятицу и отрезать солдат от авангарда, но вода встречала огонь ещё в воздухе и гасила. Над воинами раздавалось шипение, на доспехи и лица оседали капли горячего пара.

Над полем раскинули огненную сеть. Она всё сжималась, загоняя солдат в ловушку, точно косяк рыб. Кто-то нарочно ударил в то место, где почти не было музыкантов воды, лишь молодой князь командовал воинами. Он поднял взгляд на огненные перекрестия над головой и заиграл «Водяной купол», но воды для такой мощи оказалось слишком мало.

— Проклятье! Редаут нарочно держит нас тут, где ничего нет. Неплохо там Ирианд с другого фронта устроился.

— Вам всё ещё не нужно, чтобы Ванлинд «пожелал» присоединиться? — раздался холодный голос Вэйлина. — Поверьте, молодой князь. Генерал Канг радушно принимал нас не из одной вежливости.

Пока Вэй набирал политические очки прямо на поле боя, Сюн уже начал играть «Призыв ветра». Как только Реншен понял суть мелодии, то попытался схватить флейту Сюна, но Вэй удержал его руку.

— Это только распалит их огонь, — поспешил объяснить свои действия Реншен.

— Успокойтесь, князь Реншен. Мой брат знает силу своего ветра.

На самом деле Вэй и сам подумал о том же, а потому не спешил играть, но в вопросах музыки он доверял брату всецело. Сюн играл длинную версию «Призыва», и с каждым куплетом мощь исполнения нарастала, будто приближалось горное эхо. Разгорячённый воздух прорезали прохладные потоки, закрутились в спирали, подобно торнадо, и мощным выстрелом устремились в центр огненной сети. Мгновение, и ловушку разорвало в клочья, на плечи опустились безвредные оранжевые искры.

Реншен хотел что-то сказать, но Сюн резко развернулся вперёд, и с флейты сорвалось несколько пронзительных нот. Мимо будто пронеслись острые лезвия, и враги впереди упали как подкошенные. Кровь брызнула из рассечённых лиц.

— …Я думал, вы их жалеете, — заметил Реншен.

— Когда на меня нападают, я не колеблюсь. Теперь они мертвы, и я могу их пожалеть, — ответил Сюн с серьёзным видом, и Рен мог бы поклясться, что, несмотря на абсурдность слов, тот не шутил.

Бой в это время распространился на всё поле, и большая часть войска оказалась вовлечена в сражение. Реншен велел поставить для него стол, на который опустил цитру. Он взмахнул рукавами и пальцы коснулись струн. Раздалась мелодичная приятная музыка. Несмотря на довольно крупные ладони, игра давалась ему без труда, из-под отточенных движений выходили чёткие ноты.

И через миг в воздухе появилась огромная водяная лилия, целиком состоящая из струй дождя. В такт звучащей мелодии от цветка стали отделяться лепестки и разлетаться по полю. Там, где они касались земли, разливалась вода, образуя крошечное озерцо. Воины наступали в него не более чем в лужу.

Но мелодичные «журчащие» звуки цитры вдруг стали короткими и звонкими, как будто капли воды срывались с ледяных сталактитов. Все «озёра» резко обратились льдом, накрепко сковав стопы тех, кто успел в них наступить, и многим неудачливым редаутцам это стоило жизни.

Однако в этот момент на правом флаге раздался грохот. В воздух взлетело облако пыли и огня. Несколько человек подбросило как безвольных кукол, затем они мешками упали на землю и больше не поднялись. Потом это же повторилось ещё в нескольких местах. Если среди воинов оказывался музыкант, то они выживали, но не всем так везло. Даже заклинатели гибли, если не успевали вовремя наиграть щиты.

А сверху продолжали падать объятые огнём камни. Их скорость и разрушительная сила были намного больше, чем раньше. Музыканты ветра пытались за счёт своей численности замедлить снаряды, но их усилия оказывались ничтожны.

— Восточный ветер не подчиняется так легко тем, кто пришёл с запада, — говорили они.

— Невозможно! Мы давно здесь и уже подстроились под местный ветер. Что-то не так. Что-то усиливает их с той стороны!

Когда дождь из огненных снарядов прекратился, ряды Шуфена и Ванлинда полностью смешались. Трудно было собрать цельные отряды, не говоря уже об организованном наступлении. Атака Шуйфена полностью захлебнулась, и теперь теснили уж их!

Заклинатели почти израсходовали запасы воды. Солнце в зените жгло нещадно. Стало неимоверно душно. Редаут проломил их ряды и разметал по полю. Взмыленные кони беспорядочно метались по полю. Солдаты, кто ещё мог, отступали назад, чтобы встать в оборонительную формацию, но им не давали шанса. Преследовали, жгли, разили, кололи. Ко всему этому пришло известие, что, спасая княжну Шуйфена, погиб генерал Канг.

Армии Шуйфена и Ванлинда оказались прижаты бок о бок и изо всех сил сдерживали наступление Редаута.

— Нам нужно время, чтобы перегруппироваться!

— Нет, время нужно, чтобы уйти!

— Какая разница для чего, всё равно времени нет!

— Я добуду, — спокойный голос прозвучал среди хаоса.

Реншен, Вэйлин и остальные обернулись на Сюна. Он сделал шаг вперёд, словно в одиночку собирался принять на себя атаку. Воины впереди ещё бились, но сражение уже вот-вот доберётся до командной ставки.

— Что ты хочешь сделать? Давай я помогу. И остальные музыканты ветра, сюда! — крикнул в сторону Вэй.

— Нет, — ответил Сюн, не оборачиваясь. — Просто не давай мне помешать.

— …Ладно, я тебя понял.

Короткая команда, и Сюна обступили воины с щитами. Сам Вэй вложил меч в ножны и взялся за флейту, готовый в любой момент защитить брата от магической атаки огнём.

Сюн прикрыл веки, и веер пушистых ресниц тенью лёг на его щёки. Мысли унеслись далеко за пределы сражения — на запад, к коронованным снегом горам, к парящему алмазному ветру. Пальцы запорхали над флейтой, едва касаясь. В воздухе разлилась мелодия, что, несмотря на свою красоту, пробирала до костей. Она пела о диком буране, что круглый год охраняет гору, и в сердце этой неистовой бури стоял один музыкант, всецело доверяясь своей судьбе. Он был гостем и был хозяином. Был слугой и был господином. Хранил тепло живого тела и ледяные осколки в груди.

Сердце билось всё медленней. Дыхание леденело. Пальцы немели от мороза. Волосы и ресницы покрыл иней. Острый снег бил по щекам. Всё это Сюн ощущал с каждой нотой, и музыка плела свой ледяной узор.

Сюн играл незнакомую сложную мелодию, но ничего не происходило. Вэй напряжённо наблюдал за ним и за сражением, которое вот-вот доберётся до их рядов. Несколько раз он останавливал Реншена от слепой отчаянной атаки. Просил ещё подождать, но тот уже не хотел слушать. Кто они ему? Он молодой князь Шуйфена. И когда Реншен собирался уже отдать приказ, его пробрал озноб.

Воздух вокруг, несмотря на палящее солнце, вдруг заиндевел. Рен так и застыл с открытым ртом. От дыхания вырвалось облачко пара. Перед глазами Вэя пролетела снежинка. Он посмотрел на Сюна, который продолжал невозмутимо играть, и ощутил спиной мороз западного ветра. Громкий вой и холод заставили обернуться, и от увиденного все потеряли дар речи.

Снежной лавиной на них нёсся буран.

Огромное облако острого снега, подгоняемое неистовым ветром, накрыло их с головой, но не причинило вреда. Тела врагов же покрылись инеем. Ледяные осколки ранили их глаза, царапали лица. Ветер утяжелял шаги, не давал продвигаться вперёд, все их силы уходили на то, чтобы удержаться на месте. Западный ветер гнал их обратно.

Вэй проследил взглядом за направлением бурана и понял, что тот, как взбесившийся снежный конь, несётся прямо в сердце вражеской армии. Его пытались остановить, но горящие стрелы гасли и падали ледяным градом на землю. Огненные шары задувало как свечки. Раздался рёв огненной птицы, но и та вскоре замолкла перед воем разгневанной зимы. Её последний вопль напоминал крик подстрелянного зверя.

— Получилось! Мы можем атаковать! — обрадовался Реншен.

— Остановитесь! Вьюга не сможет держаться долго — не в этой местности. Нужно отступать, — возразил Вэй.

Он оглядывался на брата и видел, как всё сильнее вздымается его грудь, а дыхание тяжелеет. О чём бы Сюн ни думал, играя эту мелодию, вряд ли это что-то приятное. Экстаз исполнения боевой музыки не длится вечно, в один миг он может смениться борьбой. Вэй знал о музыке не больше обычного ученика Долины, но даже он понимал: чтобы среди всеобщей жары наслать на врагов такой буран, нужно прочувствовать его до костей самому.

Реншен и Вэйлин обменялись ещё несколькими фразами, балансируя на грани вежливости и ругательств. Как вдруг впереди блеснула вспышка. Сюн распахнул глаза. Он явственно ощутил, как в его буран врезался поток горячего ветра такой же силы. Они перемешались, зашипели и разлились густым туманом. Сила двух противоположных воздушных масс породила молнии. С неба полился дождь. Плотное облако накрыло поле боя и скрыло следы тысяч трагедий. Наступило затишье.

— И там музыкант ветра. Наверняка их принцесса. Но не думал, что она так сильна, — нахмурился Рен.

— Это её территория. Ей внемлет горячий восточный ветер. Моему брату и без того было сложно призвать сюда западный холод, а теперь ещё…

Реншен вздохнул и скомандовал:

— Отступаем.

Ряды двух армий начали организованно отходить назад. Туман сгущался и оседал на одежде и волосах прохладными каплями. Вскоре стало трудно рассмотреть друг друга даже на расстоянии вытянутой руки. Обе армии отступили, чтобы залечить раны. На сегодня битва окончена.

Только Сюн остался на месте и не шевелился. Под нарастающим дождём он, не моргая, смотрел на восток. Издалека сквозь плотную завесу тумана до него долетала знакомая мелодия. От осознания сердце пропустило удар.