Мелодия огня и ветра. Том 1

Глава 17. Закатное солнце в глазах

Вэй прискакал в лагерь с рассветом. С тех пор как отец заключил союз с Шуйфеном против Редаута, он или Вэй постоянно находились в их командной ставке у границы. Нападение на Редаут было делом времени, но пока Сюн находился в руках врагов, Ванлинд был скован в действиях.

Зато Шуйфен вполне свободен. Отряды солдат совместно с музыкантами воды уже отразили атаку на два города и даже убили возглавлявшего её шестого принца. Ещё два принца находятся в осаде. Остальные княжества тоже готовятся к войне.

Сначала все отправляли послания в Редаут с требованием к императору объясниться. Но его ответ был столь же быстрый, сколь и издевательский: «Драконы сорвались с поводка и бушуют. Причём тут я? Я не стану вмешиваться в мелкие перепалки, пока незыблемы мои границы». Это значит, что как только война перейдёт на территорию Редаута, император сделает свой ход — не раньше, даже если при этом погибнут все его сыновья. От такой циничности и бессердечности опешили все.

Человек, породивший тридцать детей и не любивший ни одного из них. Что для него может быть святого?

Князья сходились во мнении, что единственный из Редаута, кого стоило опасаться, помимо императора, был первый принц Айварс. Он вцепился в Ванлинд мёртвой хваткой и уже захватил несколько поселений западнее Данала. Сейчас он остановил продвижение и расположился в небольшом городе Артен.

Вэй разбил лагерь в полудне пути оттуда и получал донесения, что принц убивает только тех, кто сопротивляется. Мирных жителей Айварс не трогает. Почему? Держит в заложниках? Или собирается там остаться, а потому завоёвывает симпатии? И то, и другое вызывало у Вэя презрение, но всё же он рад, что бойня Данала не повторилась.

Сейчас Вэй оставил следить за всем отцовского генерала и дядю Аксона, который верховодил заклинателями, а сам Вэй отправился к отцу доложить о ситуации.

Шуйфен обустроил лагерь у реки с размахом большой войны. Казалось, что частоколом огорожена площадь размером с целый город. Во внешнее кольцо, где жили солдаты и музыканты, союзник мог просто въехать, показавшись караульным. А внутренний частокол с командной ставкой, шатрами офицеров и продовольствием был защищён магическим щитом, «ключ» от которого менялся каждый день, и знал его далеко не каждый.

Вэю нужно было проехать внутрь и повидаться с отцом, поэтому он слез с коня и по всем правилам представился караульным. Они сравнили его внешность с изображением на портрете и учтиво пропустили.

«Шуйфен до предела осторожен. Не хотелось бы враждовать с таким противником», — подумал вскользь Вэй.

Его направили прямо в шатёр шуйфенского главнокомандующего, где они с князем Венмином обсуждали стратегию. Вэй молча ждал в стороне, когда они закончат.

— Сила Рейтана не в солдатах, а в его музыкантах. Он много лет собирал под своим началом талантливых заклинателей, — рассуждал князь.

— Поэтому Шуйфен для него — самый нежелательный противник.

— Чашкой воды не потушить загоревшийся воз дров[1]. Судя по тому, что я вижу, заклинателей в Редауте поболее будет. Или здесь не бóльшая часть ваших музыкантов?

— Бóльшая, — признал генерал. — Вот поэтому здесь вы, князь Венмин. Вместе с заклинателями ветра мы сравняемся в магической силе с Редаутом. По крайней мере с той, которая может напасть на нас с севера.

Князь сделал глубокий выдох.

— Пока мои земли под ударом, я не могу открыто наступать на Редаут.

— Я слыхал о вашем сыне, — с сочувствием сказал генерал. — Примите пожелания лучшего, но мой опыт говорит, что пленники редко возвращаются домой.

Князь ничего не ответил, у Вэя болезненно сжалось сердце. С того дня, как он узнал новость, то каждый глоток воды, каждое дуновение ветра Вэй вспоминал о брате с мыслью: «А что сейчас видит перед глазами Сюн? Я наслаждаюсь свежим воздухом и прохладой осени, а он где-то страдает».

Генерал покинул шатёр, кивнув Вэю в знак приветствия. Ему явно доложили, что прибыл молодой князь Ванлинда. Вэй кивнул в ответ и сразу вошёл в шатёр.

— Отец.

— Ты приехал. Хорошо. Какие новости? — спросил князь.

— Айварс засел в Артене и пока не двигается. Возможно, не хочет слишком углубляться в наши земли. У его братьев дела идут не так хорошо, а Айварс достаточно умный, чтобы понимать, чем это грозит.

— Возможно, контрнаступление на Редаут заставит его ослабить позиции. Он не захочет быть окружённым и отступит.

— Я бы предпочёл не вынуждать его отступать, а захватить в плен и обменять на Сюна.

— Айварс показал, как он опасен. Другие княжества могут потребовать его казни, а не обмена.

— Это не им решать, если принца захватим мы, — нахмурился Вэй.

Вэй не хотел ждать. Айварс в Артене. У них был лишь один шанс на нападение, но если всё удастся, то Сюн вернётся домой… если только император не решит пожертвовать сыном. Эта мысль заставила Вэя прийти в ужас. Что если Рейтану безразлична жизнь наследника, и он бросит его на произвол судьбы так же, как других сыновей? Тогда весь план…

— Вэйлин, — князь внимательно на него посмотрел. — Я запрещаю тебе самовольно нападать на Артен.

— А чего ждать?!

— Подходящего момента. Сейчас ты хочешь ударить наугад. А провал может стоить Сюнлину жизни. Нужно подготовиться и набрать союзников. Я веду переговоры с Шуйфеном.

— Тогда Шуйфен будет иметь право на голову Айварса.

— Нет, если мы уговоримся об условиях заранее.

— Это с князем Шуйфена-то уговориться? — Вэй недоверчиво фыркнул.

— Он пока сомневается. Как я и сказал, он предпочёл бы смерть первого принца его обмену, но я не сдамся. Наша помощь здесь будет достойной ценой.

— Отец, вы здесь делите шкуру неубитого тигра. Сначала нужно схватить Айварса.

— Эта задача не для тебя.

— Я уже провёл разведку в Данале и всех вывел оттуда живыми! Чем я плох, отец?

— Тем, что ослушался приказа. Опять. Разве не ты говорил раньше, что этого больше не повторится?

— Я говорил, что этого не повторится, если дело не касается Сюна. Если касается, то прошу прощения.

В глубине души Вэй понимал, что ситуация отличается от разведки, но скорбящее сердце сопротивлялось.

— Вэйлин… дай слово, что ты не нападёшь на Артен самовольно, — спокойно, но настойчиво повторил князь Венмин.

— А вы, отец, можете дать слово, что не придётся бросить Сюна? Нет ведь.

В шатре повисла тишина. Вэй сказал правильные слова правителю, который понимает: ситуация на поле боя часто вынуждает идти на меньшие жертвы, чтобы спасти большее. Они столько раз играли в настольные игры и знали: холодный ум и безжалостные вычисления — то, что помогает одержать победу. Но как отцу… Вэй сказал жестокие слова.

— Прошу прощения, князь Венмин, молодой князь Вэйлин… — снова заглянул в шатёр генерал, да так вежливо и осторожно, словно это он тут гость.

— Что случилось?

— Разведчики подстрелили голубя, который летел из Редаута. Он нёс послание от принца Галена принцу Айварсу.

— Что-то важное?

Генерал коротко вздохнул. Он протянул клочок бумаги со словами:

— Мне очень жаль, князь, но здесь сказано, что молодого князя Сюнлина казнили в Железной тюрьме.

Сюн открыл глаза и тут же подавился спёртым воздухом. Грудь словно горела огнём. Пальцы болезненно дёргались. Три дня побоев Сюн пережил, лишь благодаря исцеляющему заклинанию воды, но сегодня Гален впустил в тесную камеру пламя.

Собственный надрывный крик до сих пор звенел у Сюна в ушах и царапал горло. Разум застыл в ледяном ужасе, когда ему выдёргивали из суставов пальцы, которыми он когда-то играл на флейте. Шею жгло как в стальной хватке. Сломанные рёбра впивались в грудь острыми кинжалами.

И… пламя. Казалось, Сюну хотели прожечь грудь и вырвать бьющееся в агонии сердце. И эта боль была невыносима.

— Убей, — прошептали тогда кровавые губы.

— Разумеется, убью, — послышался весёлый ответ. — Только завтра. Я отправил братцу голубя, что его драгоценный пленник уже казнён. А когда он явится разбираться, то узнает, что опоздал совсем чуть-чуть. Представляю, как будет кусать локти. Так что, будь добр, доживи до завтрашнего представления.

«Представления? Он будет снова пытать?»

— За что? — глупый вопрос, но измученный болью разум уже не сохранял ни ясность суждения, ни гордость.

Вместо ответа Сюн почувствовал на лице плевок.

— Ты просто трофей братца, которого я презираю. Который всегда презирал меня. С детства с высокомерной миной делал вид, будто он лучше меня во всём. А как я брал его игрушки, так сразу заводился. И с тех пор я их ломаю. Ничего личного, «князь».

— «Игрушки». Люди для тебя — игрушки, — бормотал Сюн, но его уже не слушали.

Люди Галена выволокли его из камеры, протащили по полу и вскоре бросили сюда — дожидаться смерти.

— Завтра всё закончится. Больше не будет больно, — неслышно прошептал себе Сюн и провалился в спасительный сон.

Но вскоре из дремоты его выдернул внезапный звук. Сюн даже разозлился: кто не даёт ему спокойно поспать в последний раз в его жизни и забыть про боль. Но звуки повторялись, и Сюн понял, что слышит насвистываемую мелодию. Она раздавалась то дальше, то ближе, металась из одной стороны в другую и с каждым разом всё выше и звонче, словно отчаянный зов.

Сюн из любопытства прислушался и понимание вспыхнуло в разуме ярким солнцем. Это же мелодия воды, которой он лечил раны. Её упрощённый вариант, который Сюн переписал под свой свист. Кто мог услышать её? Ведь Сюн лечился, когда вокруг никого не должно было быть. Кто её знает и повторяет сейчас?

Сюн прочистил горло, сглотнул и из последних сил засвистел в ответ. Свист снаружи прервался, а потом раздался совсем близко — точно за дверью. Сюн отозвался снова, но силы покинули его, и он снова провалился в беспамятство.

Его разбудили прохладные руки на лбу. Длинные волосы, щекочущие лицо. Капля, упавшая на ресницы. И тихий шёпот на самым ухом:

— Сюн, пожалуйста, очнись. Я здесь. Я рядом. Я пришла!

Он с трудом разлепил веки. В тусклом свете далёкого факела на Сюна смотрели тёплые, как две янтарные бусины, глаза.

— Кто?.. — попытался сказать он, но язык не слушался.

Но лишь от одного его слова на лице перед ним расцвела улыбка. Сюн почувствовал, как его обхватили за талию и подняли. Слух различил тихое:

— Идём. Я выведу тебя отсюда.

Сюн ничего не соображал, лишь переставлял ноги и позволял себя вести. Один коридор, другой. Несколько дверей. Когда над ним оказалось звёздное небо, а лёгкие вдохнули свежий воздух, разум на миг прояснился. После железных застенок осеребрённая луной ночь показалась ярким днём. Уцелевший глаз заслезился, и Сюн посмотрел на ту, что через плечо держала его руку.

— Ла…

— Ш-ш.

«Лань…»

Сюн смотрел на её сосредоточенное лицо и не мог вымолвить ни слова. Перед глазами всё шаталось, в голове опустело, разум отказывался рассуждать здраво, и только одна мысль держала его в яви: «Лань».

Она огляделась по сторонам и вздрогнула. Сюн проследил за её взглядом и рассмотрел эшафот. Лань тряхнула головой, и её шаги ускорились.

Сюн едва мог идти, и она почти тащила его на себе. Затем опустила на землю, снова огляделась и достала флейту. В ночной тиши разлилась короткая мелодия, и Сюн заметил слабое мерцание исчезающего щита. Затем открытый засов и снова путь.

Лань вывела Сюна к западной стене, где начинались деревья, и прислонила к одному из них.

— Твоя одежда… — сказала она уже громче, и Сюн посмотрел на свои обугленные и рваные одеяния, которые из белых превратились в грязно-бурые. На половине плеча и груди вообще не осталось ткани — только прилипшие с кровью клочки.

Лань сняла с себя плащ и накинула Сюну на плечи. Запахнула на груди, словно боялась, что ему холодно.

— Подожди меня здесь. Я сейчас, — пробормотала она.

Сюн вдруг испугался, что Лань уйдёт и не вернётся. Он потянулся за ней, но она уже скрылась в тёмной вуали ночи. Сюн остался один. Минуты тянулись невыразимо долго как ноющая в груди боль. Тишина пугала. В груди неистово билось сердце.

«Где ты, Лань? С тобой же ничего…»

Он услышал приближающийся стук копыт и напрягся, но вскоре узнал худую фигуру, которая вела под уздцы лошадь.

— Седла нет. Ты удержишься? — спросила Лань, но Сюн не отвечал, а просто смотрел на неё, словно на сон. — Сюн? Давай, я помогу тебе.

Она попыталась усадить его на лошадь, но Сюн начал соскальзывать. Лань подхватила, но не удержала, и они вместе упали на землю. Их глаза оказались так близко: медовые, словно закатное солнце, и синие, как сумеречное небо с бликом-полумесяцем. Лань замерла, а Сюн без сил уткнулся лбом в её плечо. Короткие мгновения под звёздной тишиной.

— …Сюн, — мягко сказала она, поглаживая его по волосам. — Ты весь горячий. Тебе нужно домой. Пожалуйста, постарайся встать.

Сюн не ответил. Он не открывал глаза, только чувствовал лицом прохладу её тела. Если это сон перед смертью, то пусть он не заканчивается.

Но затем его всё же подняли и с трудом посадили на лошадь. Сюн почувствовал под щекой жёсткую гриву. Затем его качало. Он открыл один глаз и увидел, что земля движется. Сюн хотел поднять голову, но не смог, и видел только продолговатый мешочек для флейты, покачивающийся на поясе Лань.

Внезапно она остановилась.

— Поедешь по этой дороге и найдёшь лагерь Шуйфена и Ванлинда. Пожалуйста, постарайся добраться. Дальше я не могу тебя провожать.

«Она… уходит? Нет, пожалуйста, не уходи!»

Сюн собрал все накопившиеся силы и схватил её за руку. Вывихнутые пальцы не слушались.

— Лань, пойдём со мной, — прохрипел он с мольбой. — Пожалуйста, идём со мной.

Лань печально улыбнулась и взяла его ладонь в свою.

— Я не могу, у меня здесь семья. Я не смогу их оставить, Сюн.

Сюн смотрел в медовые глаза, пока Лань не отняла руку и не ударила по крупу.

— Скачи!

Лошадь встрепенулась и понеслась рысью вперёд. Сюн схватился уцелевшими пальцами за гриву и шею. Глаза смотрели на удаляющуюся фигуру Лань, пока ночь не скрыла её вдали.

Аилань бегом побежала обратно, не оглядываясь. Прошла через два щита и вернулась в каморку Стража. Тассель всё ещё мирно похрапывал на столе, усыплённый мелодией флейты. Аилань вернула на место ключи, сделала два глубоких выдоха, чтобы восстановить дыхание после бега, а затем потрясла Стража за плечо.

— Тассель. Проснитесь.

Старик вскочил как ошпаренный и растерянно заозирался.

— Что? Где?

— Вы уснули, — снисходительно улыбнулась Аилань.

— Как это я уснул? Когда? — опешил Тассель.

— Да недолго вы и спали. Я только играть закончила, а смотрю — вы спите. Устали, наверное.

— Да-да, вы правы, принцесса. Впервые уснул на посту. Угораздило же меня. Вы только, пожалуйста, не говорите никому. Мне ведь ещё последний обход делать.

— Не скажу, — пообещала Аилань и уже собиралась уйти в свою местную каморку, как её остановил вопрос:

— Принцесса… а где ваш плащ?

[1] Кроме буквального значения здесь, является также идиомой, означающей мизерную помощь, тщетную попытку, каплю в море

От Акили:

Что думаете о главе? В следующей Лань настигнут последствия её действий. Как думаете какие?