Монтао. Легенда о монахе

Глава 12

Двое путников шли в гробовой тишине, имея единственный ориентир — высокую гору впереди, вершину которой опоясывали белые облака. Идзумаси, кажется, заболел. Он кашлял всё чаще и чаще. День выдался особенно душным, а солнце закрыла очередная дождевая туча.

— Как ты себя чувствуешь? — попытался начать разговор Тадао.

Музыкант не сразу нашёл, что ответить, вытирая пот со лба:

— Нормально… Наверное. Неужели те люди и вправду… Сделали это?

Монах, шедший чуть впереди, развернулся:

— Послушай, Идзумаси. Тебе не стоит об этом даже думать. Иногда человечность умирает раньше тела, и это — именно тот случай. Нужно выйти к дороге, не видишь её?

— Откуда у вас меч, Тадао? Вы ведь убили вормоловца? Это вы подожгли лагерь? Оттуда доносились крики. Что вы сделали с ними? Разве у монахов есть… — он закашлялся и прикрыл рот рукой.

— Что с тобой? Ты ел их еду?

Парень отмахнулся, слегка усмехнувшись:

— Нам нужно найти дорогу, не забывайте.

— Идзумаси!

Но музыкант ускорил шаг, обгоняя Тадао.

— Вперёд! — юноша достал флейту и стал тихо наигрывать победоносную песню.

Потеряв счёт времени, они продолжили движение, огибая густорастущие прямые стволы. За недолгое время пребывания в невольничестве монах успел разлюбить бесподобную природу бамбукового леса и торопился к горе впереди. Чем дальше они уходили от лагеря, тем чётче можно было разглядеть снег на вершине Рейни.

Где-то сбоку в зелёной чаще промелькнула женская фигура в белом кимоно, но тут же исчезла. Парень с флейтой продолжал уверенно двигаться вперёд, а Тадао на мгновение остановился, вглядываясь в лесные тени, но, ничего не разглядев, поспешил следом за музыкантом.

Солнце стало склоняться к белой горной макушке, когда двое путников наконец вышли сначала в поле, а затем ступили на широкую тропу, которая вскоре разделилась на две поменьше.

Правая вела через красные врата к подножию величественной громадины, другая же поворачивала к морю, туда, где должен был располагаться захваченный вормоловской армией порт.

— Ну что ж, друг… — начал Тадао.

— Нет, пожалуйста! — музыкант закашлялся, но тут же подавил приступ. — Я знаю, что вы хотите сказать. Ещё рано для прощания. Поднимемся вместе на вершину? Пожалуйста!

— Ох, Идзумаси. Боюсь, это не мой путь.

— А что, если легенды о разговоре с другим миром реальны? Разве вам не о чем поговорить с… да хоть с кем! Это же невероятно! Это же всего день или меньше пути. Пожалуйста, Тадао, я не справлюсь один, — умолял парень.

Он побледнел, его явно кидало в жар.

— Что с тобой? Скажи правду! — монах положил ладонь на плечо музыканта.

— Вам это не понравится, — Идзумаси колебался, старательно пряча взгляд.

— Просто скажи.

Юноша закатал рукав и оголил свежую рану:

— Меня отравили вормоловцы, когда схватили. Они специально натёрли лезвие и сделали… это. Именно поэтому я хорошо знаю запах их яда.

— Что⁈

Идзумаси поднял глаза, в которых блестели слёзы:

— Мне страшно, Тадао. От него нет противоядия! А они всё смеялись надо мной! Я не хочу умирать, я ведь ещё молод! Так нечестно! — он расплакался, как ребёнок.

Монах молча обнял друга и похлопал его по спине. Это было лучшее, что можно сделать в сложившейся безвыходной ситуации.

— Сколько у нас времени?

— Я не знаю. Мне плохо, я слаб и кашляю кровью! Вчера был полон сил, а сейчас еле держусь на ногах, если честно. Пришлось сильно постараться, чтобы вы это заметили как можно позже.

— Ладно, соберись, слышишь? Мы идём на Рейни вместе. Я помогу тебе подняться на вершину, и ты обязательно сыграешь свою славную песню на весь мир.

Музыкант ещё раз с долей сомнения, но уже разбавленного надеждой, посмотрел в голубой глаз монаха и в ответ получил молчаливый утвердительный кивок.

Друзья повернули в сторону красных врат, у входа в которые была прикреплена очень старая глиняная табличка, слова на которой почти полностью стёрлись, но отдельные фрагменты ещё различались: «Будьте осто… Рейни жив… смер… олы…». Путники склонили головы в поклоне перед вратами и пошли сквозь них, ступив на заросшую извилистую тропинку, серпантином ведущую вверх, к вершине.

— Тадао… Что будет, когда мы поднимемся?

— А ты оптимист, приятель, — монах вспомнил излюбленную фразу Сэто.

— О, не напоминайте, я просто хочу забыть эти дни, и тем более — сегодняшний.

— Прости, когда мы окажемся наверху, ты сыграешь, как и хотел, а я… послушаю.

Они поднимались до глубокой ночи, пока не упёрлись в небольшую ровную поляну с остатками от кострища. Видимо, когда-то она служила стоянкой для путешественников. В этот момент луна, освещавшая дорогу путникам, скрылась за плотными кучевыми облаками, погрузив округу в полный мрак и лишив монаха и музыканта возможности продолжить путь к своей цели.

— Снова на земле? — расстроился парень.

Тадао развёл руками, и друзья улеглись на каменистое ложе, очень быстро погрузившись в глубокий сон.

Раскатистый смех громом раздавался в ушах монаха. Всё вокруг — в синем огне, который не мог погасить даже сильный ливень. В последние секунды жизни он увидел, как его любовь убивают, а затем умер и он сам. От этих кошмаров Тадао ворочался, вздрагивал и стонал, пока полностью не пробудился.

До рассвета оставалось совсем немного времени. Монах потрогал бороду, порядком отросшую за те дни, пока он был в плену, и достал метательный нож. Собрав в пучок и оттянув вниз волосы, он аккуратно их обрезал, оставляя меньше половины фаланги пальца, насколько позволяла толщина лезвия. На ощупь получилось сносно, жаль не было зеркала, чтобы увидеть своё отражение.

Идзумаси, лежавший до этого спиной к Тадао, повернулся на другой бок, лицом к товарищу. Он был очень бледный и в поту. Мимика на лице постоянно менялась, брови то сходились, то расходились. Кажется, ему тоже снился кошмар. Тадао подумал, что скоро придётся будить друга, но вдруг услышал чьи-то шаги.

Он стал настороженно вглядываться в темноту вокруг. Единственный зоркий глаз не обнаружил никаких признаков живой души. Ещё раз хорошо прислушавшись, монах понял: звук шагов раздаётся откуда-то сверху, и теперь — ещё отчётливее.

Приподняв голову, он увидел большого светло-голубого светлячка, летящего прямо в его сторону. Постепенно, по мере приближения, вокруг источника света начала вырисовываться полупрозрачная фигура пожилого мужчины, парящая в воздухе. А в груди призрака ярко пульсировал огонёк, который поначалу монах спутал с насекомым.

Как ни странно, но Тадао не почувствовал ни страха, ни тревоги. Он немного сдвинулся с места, как бы приглашая ночного посетителя присесть рядом. Призрак старика так и сделал, опустившись на поляну в полуметре от человека, после чего, слегка наклонил голову в поклоне. Монах ответил тем же:

— Мы чем-то побеспокоили тебя? Если это так, прими наши извинения, достопочтенный.

Гость повёл рукой в сторону Идзумаси, и тот прекратил ворочаться, теперь мирно посапывая. После, обратился к Тадао спокойным монотонным голосом:

— Выслушайте мою историю, пожалуйста:

'Жил в своё время один очень искусный мастер, с золотыми руками и славой на всю округу. И было у того мастера две дочери-близняшки — Си и Ли. Они любили играть и веселиться, росли в смехе и счастье. Но их отцу не нравилось видеть в них беспечных сорванцов. Сел он тогда за свою лучшую работу. Много бессонных дней и ночей мастерил умелец нечто, пока не представил результат упорного труда своим дочерям.

А сделал он очень длинный для одного человека цисяньцинь, — музыкальный инструмент с семью струнами. Си и Ли не знали, как этим подарком пользоваться. Тогда мастер наказал им научиться играть так, чтобы ни одной услышавшей эту игру душе не могла не понравиться их музыка.

Так, в повиновении и музицировании, проходило время, год за годом. Сёстры забыли про ребячество и днями напролёт оттачивали своё мастерство. Длинный размер циня и большое количество его струн позволяло положить дощечку сразу на две пары колен и играть обеим девочкам одновременно.

Мастер успокоился, теперь он работал в мастерской. Сёстры часто слышали критику от отца и старались ему угодить. Так, постепенно, они повзрослели. Непрерывная практика дала результаты. Все, абсолютно все, считали их игру безупречной. Старый мастер также признал талант дочерей и попросил их показать свои способности всему миру.

Близняшки безоговорочно послушались отца и отправились в дорогу. Много лет жители Йокотэри слышали их волшебную музыку в разных уголках страны. Но сами хозяйки циня считали этого недостаточным. Они продолжали поражать слушателей всё более отточенными щипками струн. Казалось, каждый житель, хотя бы раз слышал, как они играют, но им этого было мало.

Уже не девушки, а женщины прослышали о горе Рейни, что разносит звук на весь мир за пределами Йокотэри, и отправились на её вершину. Там, среди облаков, зазвучала идеально отточенная композиция — самая сложная, что они исполняли. Нота за нотой, струна за струной, пока… не произошла ошибка.

Никто не знает, Ли это была или Си, ведь облака скрыли фигуры, но они перепутали порядок соседних, очень похожих нот. Казалось бы, никто этого не заметил, но гармония сестёр рухнула. В роковой ошибке они стали винить друг друга. Одна неверная нота разделила прежде неразлучных и самых близких людей. Каждая из женщин пожелала, чтобы другая больше никогда не смогла сесть за цинь.

Боги, которые, как известно, лучше слышат просящих с вершин гор, немедля исполнили их просьбу. Но на беду сестёр, на их мольбы отозвался и проказник Сономо.

В тот день из дымки облаков появились два огромных, больше человеческого роста, зелёных, словно бамбук, богомола. Бог исполнил их желание по-своему. В обличии насекомых они больше никогда не смогут играть, дёргая и перебирая пальцами струны.

Дорога на вершину была закрыта, а любого искателя приключений, ушедшего наверх, больше никто никогда не видел. Так, по сей день, живут на Рейни сёстры-близняшки, не зная ни покоя, ни примирения'.

— Но зачем же неупокоившейся душе предупреждать живых? Кто ты на самом деле?

Дух гордо выпрямился:

— Эта история о моих дочерях, путник. И я не помогаю, я прошу о помощи. Очень давно сюда никто не наведывался. Мои девочки и я стали заложниками Рейни. К концу жизни я пожалел, что решил слепить из них то, что хотел, отбирая их детство, ведь по ту сторону нет чувств, мы не смеёмся и не плачем. Они не могли мне перечить, и за это я не могу простить себя. Прошу тебя: освободи моих дочерей от бесконечно долгого кошмара, в который они загнали себя сами, — после этих слов дух мастера начал медленно растворяться в ночной темноте.

— Но, почему именно мы? Как же люди до нас? Почему не они?

— За тобой следит жница смерти, но не смеет забрать, такого я ещё никогда не видел, — голос призрака стих, а силуэт полностью исчез.

Идзумаси снова стал ворочаться и стонать. На горизонте появились первые лучи утреннего солнца. Небо окрасилось в розовый, а белые облака изредка разбавляли это полотно, словно неаккуратные мазки акварели. Пора было двигаться дальше.

Музыкант чувствовал себя совсем плохо. Сил еле хватало, чтобы стоять на ногах. Тадао решил взять его на плечи и понести на себе. Дорога становилась всё круче и уже, а обрыв сбоку — всё ближе и глубже.

Вскоре путь монаху преградил снег. Он ярко переливался в лучах утренней зари, слепя единственный глаз. Холодный порывистый ветер бил в спину. А позади то и дело слышались звуки оползней.

Музыкант периодически пытался встать на ноги, но яд овладевал его телом слишком быстро. Тадао видел это так же, как и конечную точку, которая была совсем рядом. Идзумаси ничего не знал об обитателях вершины. Эту задачу должен взять на себя его друг. А поскольку времени у юноши оставалось мало, тот ускорил шаг.

И вот, наконец, не успело жёлтое светило оторваться от горизонта и отправиться высоко в небо, как монах аккуратно опустил Идзумаси на камни. Они находились в дымке облаков. Всё, что отделяло их от самой высокой точки, — пара невысоких каменных утёсов, служивших огромными ступенями.

— Кажется, воздух здесь такой чистый и лёгкий, — музыкант прислонился спиной к скале. — Мы уже пришли, Тадао?

— Почти, друг, почти, — монах прислушался: сверху доносились какие-то непонятные шорохи. — Послушай, Идзумаси. Тебе нужно чуть подождать. Я… Я быстро. Только проложу маршрут, ты ведь меня дождёшься?

Молящий взгляд проникал прямо в душу Тадао:

— Вы ведь меня не оставите?

— Глупости, — монах отмахнулся и полез по камням наверх.

Позади послышалась флейта. Этот парень был готов истратить последние силы, но хоть как-то порадовать друга, ну, или же он просто так сильно любил музыку. В любом случае, на вершине Рейни Тадао появился под успокаивающие волшебные мотивы.

Он оказался не просто на вершине горы, он был на вершине всего мира, как ему казалось. Несмотря на облако, укутавшее всё вокруг, он различал очертания лесов, деревень и моря, совсем близкого. Солнце осталось где-то снизу и, конечно же, не скоро догонит его.

Не менее зрелищным оказался и вид прямо перед ним: четыре больших зелёных глаза смотрели на монаха. Два огромных, больше человеческого размера, богомола плавно покачивались из стороны в сторону.

Гигантские насекомые зашипели, расправили крылья веером и устрашающе вскинули вверх передние лапы. Тадао попытался игриво повторить их стойку и издать похожий звук. Богомолы переглянулись, их шипение усилилось, лапы поднялись ещё выше, после чего один из монстров бросился на человека.

Монах нырнул навстречу, под брюхо нападавшего, и выскочил прямо у головы второго насекомого, которое стало наносить частые и быстрые удары передними лапами по земле, пытаясь пригвоздить к ней человека.

Тадао, перекатившись в сторону, вскочил на ноги, но тут же получил удар по спине, от которого подлетел в воздух. Вторая лапа богомола подхватила «игрушку» под грудь и подбросила вверх.

На несколько мгновений человек завис на уровне полупрозрачных перистых облаков, откуда открывался вид на всё, что происходит внизу. Его взор упал на старый цисяньцинь, невдалеке, на скальной поверхности, весь в пыли и паутине.

В этот момент в бок монаха врезалась голова вынырнувшего из облака насекомого. Тадао несколько раз перекрутило в воздухе, и он камнем рухнул вниз.

Богомол спикировал следом, туда, где «игрушку» уже поджидал его напарник. Тадао ничего не оставалось, кроме как упасть прямо в передние лапы подхватившего его монстра. Всё ж лучше, чем разбиться о землю.

Оказавшемуся в жёстких объятиях человеку с трудом, но всё же удалось вытащить из-за пояса вложенный в ножны меч, который он тут же вставил между сжимающими его лапами, использовав как распорку.

Проскользнув ногами в образовавшееся пространство монах повис в воздухе, держась двумя руками за импровизированную «перекладину», после чего тут же резко выдернул её на себя, соскользнув вместе со своим оружием вниз, на землю.

Зелёные великаны закружили вокруг ускользающей добычи, да так, что вскоре слились в какую-то вращающуюся с неимоверной скоростью иллюзию. Поднялась страшная непроглядная пыль. Богомолы бросились в центр, но никого не обнаружили. Тадао скрылся за ими же созданной завесой и уже направлялся к лежащему на краю скалы инструменту.

Когда насекомые, наконец, заметили монаха, он был почти у цели. Богомолы взвились вверх и стали парить над ним, не давая забраться на скалу. Каждый из них поочерёдно атаковал с воздуха, пытаясь проткнуть вредную «игрушку» острыми лапами. Тадао ничего не оставалось, кроме как прижаться спиной к отвесной стене и отражать удары клинком, который со звоном отлетал от твёрдых, как бамбук, конечностей, лишь отклоняя их в сторону, но не нанося никакого вреда.

— Ли!.. Си!.. Не нужно драться, я хочу помочь!

В ответ на человека одновременно спикировали два монстра.

Успев отпрыгнуть в сторону, он ухватился за крыло одного из них и тут же перебрался на спину.

Богомол высоко взлетел и стал кружить, всячески пытаясь сбросить наездника. Это ему удалось. Разогнавшись до максимальной скорости, он вдруг резко остановился, зависнув на одном месте. Не удержавшись на гладкой спине, монах соскользнул вперёд, перелетев через голову насекомого.

Близняшки подхватили его с двух сторон за руки и начали растягивать в стороны. Суставы хрустнули, тело пронзила адская боль, максимально напряжённые мышцы готовы были лопнуть, а связки разорваться. Тадао закричал.

Внезапно хватка богомолов ослабла, полёт замедлился, и они вместе со своей добычей плавно опустились на землю.

Изумлённый монах понял, в чём дело, только когда услышал нарастающий звук мелодии. Вдалеке, с заснеженной вершины Рейни, звучала волшебная флейта Идзумаси.

Музыкант, успевший подняться наверх, пока Тадао разбирался с заколдованными сёстрами, играл из последних сил. Из носа шла кровь, но он на это не обращал никакого внимания.

Тадао без труда высвободился из ослабших лап насекомых и быстро вскарабкался на утёс, где лежал цинь. Он был меньше чем в десяти шагах от него, когда звук флейты внезапно оборвался. Музыкант выпустил инструмент из рук и, задыхаясь, повалился на снег.

Воспрявшие духом богомолы тут же вскочили на задние лапы, осмотрелись, после чего разделившись, атаковали сразу две цели. Один взвился вверх, к вершине, второй рванул в сторону монаха. Ещё несколько мгновений, и для друзей всё могло бы закончиться.

Тадао оттолкнулся что есть мочи и прыгнул вперёд в сторону инструмента. Коснувшись ладонями земли, он дополнил свой полёт кувырком, оказавшись в итоге рядом с цинем.

Искусная работа с треском разлетелась в щепки от мощного удара об острый край скалы. В руке монаха остался только маленький обломок доски со свисающими порванными струнами.

Богомолы отпрянули от своих жертв, замерли на месте, а их тела стали источать клубы белого дыма. Вскоре густое облако полностью скрыло зелёных монстров от посторонних глаз. А потом произошло чудо.

Из белого дыма выбежали, как ни в чём не бывало, две маленькие призрачные девочки. Они играли, по очереди догоняя друг друга, убегая всё дальше, в ту сторону, откуда светило солнце. Радостный смех звонко разливался по округе.

Сёстры снова были счастливы, позабыв обиду и вернувшись в детские годы. Наверху, над облаками, их встретил отец, такой же полупрозрачный, как и его дочери. Старой морщинистой рукой он махнул монаху и неспешно пошёл следом за детьми. Вскоре их силуэты исчезли в свете слепящих лучей.