Монтао. Легенда о монахе

Глава 9

Каждую ночь монах всё отчётливее и отчётливее слышал женский голос, зовущий его. Но каждый раз, когда он протягивал руки навстречу, наступало пробуждение.

Это утро, как и все предыдущие, началось до восхода солнца, ударами по решётке. Пленные послушно встали, в этот раз вместе с Тадао, кроме той безумной женщины. Опасаясь за свою безопасность, надзиратель заранее позвал себе в помощь товарищей и вошёл за ней в клетку. Не обращая внимания на истеричный крик и попытки вырваться, её вновь утащили в дальний шатёр. Остальных рабов строем повели в лес.

Монах шёл замыкающим и видел тощие болезненные спины, едва прикрытые обрывками тряпья. Тонкие, словно ростки бамбука, ноги пленников, едва двигались и периодически подкашивались. В отличие от остальных, самым здоровым выглядел Сэто, бодро вышагивая впереди колонны. Сопровождающий стражник ни разу его не ударил плетью и не закрыл рот. Неужели Сэто уважают даже чужестранцы-захватчики?

Рабы вышли за пределы лагеря к большой, хорошо протоптанной дороге, упирающейся в густой бамбук. Нескольким пленным стража выдала ржавые топоры, и те, поведя за собой остальных, принялись рубить прочные зелёные стебли. Монах остановился в недоумении. Толпа невольников, с каким-никаким оружием, могла легко одолеть трёх горе-охранников. Но вместо этого люди послушно долбили прочный бамбук тупыми топорами. Тадао ощутил, как его с силой толкнули в спину:

— Рав-рав, жакр! — вормоловец указал на трудяг впереди.

В душе монаха взыграли чувства гордости и чести. Эти мерзавцы наживаются на труде поверженных и пленённых на войне граждан Йокотэри. Их не кормят, заставляют спать на голой земле, работать с утра до ночи, и бог знает что ещё творят подальше от посторонних глаз. Кулак сам собой сжался. Надзиратель с бородой пренебрежительно посмотрел на пылающего злостью раба. Но к ним подоспел Сэто.

— Приятель, не останавливайся! Идём-идём, вижу, ты полон сил, я объясню что делать, — и потянул монаха к лесу. — Давай-ка найдём тебе инструмент, поможешь нашим, что скажешь, а?

Но Тадао отдёрнул руку:

— Почему мы их слушаемся? Я могу всех освободить, только не мешай!

— Ну что же ты, пойдём. Разве в сражении — мир? Постарайся для кого-то, и то же самое получишь в ответ. Я же вроде говорил, что общался с самой Цукамарэ? Это не мной придумано.

— Хватит! — монах быстро зашагал к одному из рабочих и похлопал по плечу. — Извини, друг, но почему ты ни разу не пытался отсюда сбежать?

Изумлённый, высушенный до костей человек, растопырил глаза в недоумении:

— А зачем? Вы разве не слышали господина Сэто с его историями? Нам же за всё воздастся, да ещё и вдвойне. Лучше добросовестно трудиться, чем таить тёмные мысли. Вот, возьмите, — он протянул старый негодный топор. — Кто не работает — тот не ест.

Монах посмотрел на окружающих. Они искренне верили в слова старца. Работали не покладая рук, из последних сил. Словно в гармонии с самими собой.

Может, всё-таки, Сэто прав? Возраст подарил ему знание и теперь он просто пытается помочь? Ведь, несмотря на седину и бороду Тадао, он был вовсе не так стар, как почитаемый здесь Сэто.

Решено. Взяв протянутый топор, монах начал рубить ближайшее дерево. Инструмент то и дело хотел развалиться, тупая железяка соскакивала с топорища. Некоторые заключенные пытались ему помочь, расшатывая ствол бамбука и сгибая его под собственным весом, хотя это было совершенно бесполезным занятием. Надзиратель с самодовольной улыбкой наблюдал за стараниями вокруг.

Так, в работе, прошла половина жаркого дня, пока не раздался голос Сэто:

— Время обеда!

Старец бодрым шагом подошёл к рабочим и поставил два огромных тазика с дурно пахнущим непонятным содержимым. Некая помесь каши из ростков бамбука и риса, залитая липкой мутной жидкостью. Пленные, словно животные, набросились на эту бурду, обступив тазики со всех сторон, стоя на четвереньках, черпая содержимое грязными руками, а некоторые ели, окунув голову прямо в посуду.

— Что за?.. — Тадао попытался одёрнуть одного из рабов, но тот со злобой и переполненным ртом оттолкнул его и вернулся к поеданию полужидкого месива. Сэто стоял в стороне, мирно наблюдая. Тогда монах подошёл к нему:

— Что происходит, Сэто?

— А?.. Обед… — тот, как ни в чём не бывало, продолжил наблюдать.

— Они едят, как животные, чёрт возьми!

— Хм… Приятель, а кто мы с тобой, по сути? Эти люди отказались от предрассудков, чтобы обрести счастье. Отринь и ты. Вот увидишь, жизнь не так плоха, как тебе кажется, — старец показал жестом надзирателю позади, который уже обратил внимание на неспокойного, что всё в порядке.

Тадао вдохнул поглубже, стараясь не поддаваться эмоциям, а вести себя достойно:

— Сэто… Эти люди работают не покладая рук, верят твоим словам и надеются, что им за это воздастся. Но вместо человеческого отношения к себе, они едят и спят, как скот. Буквально вчера умер человек, но все это восприняли как должное. Единственную же протестующую вы не поддержали и не остановили!

— А ты проницателен, приятель, — старец явно напрягся. — Но, несмотря на седину, тебе ещё есть чему поучиться. Эта еда очень вкусная. Уверен, тебе понравится. Спроси любого — она придаёт сил. А сон на земле — вынужденное обстоятельство. Но, если потерпеть, поверь, это останется просто не очень приятным воспоминанием.

— Сколько же терпеть? Вчерашний покойник уже дождался, или ему не хватило выдержки?

Сэто поджал губы:

— Этот человек не верил в правую идею, вот судьба и забрала его. Кстати, если не поешь, останешься голодным до завтра.

— И чьими же руками воспользовалась судьба? — осторожно спросил пытливый монах.

На что старец пожал плечами и отошёл в сторону, чтобы избавиться от навязчивого собеседника.

Тадао был в растерянности. Кажется, он совсем перестал понимать этот мир. Принимать пищу, естественно, не стал. Вместо этого начал рубить бамбук, чтобы чем-то заняться. Мысли лезли в голову одна за другой.

Остаться без еды совсем не проблема, также, как и сбежать… Хоть сейчас… Но как же остальные йокотэрцы? Они сами не хотят покинуть место своего заключения. Это ненормально. Жизнь бывает тяжела и несправедлива. Но добровольно стать расходным материалом в руках врага — это уже слишком. Он что-то упускал, пазл никак не складывался в голове в единую картину.

Погрузившись в эти раздумья, монах работал топором до темноты вместе со всеми, пока надзиратель не стал бить железом о железо, сообщая, что на сегодня всё. При подсчёте он несколько раз обошёл строй пленных с факелом в руках, но никак не мог досчитаться одного. Он что-то недовольно пробурчал себе под нос и зло глянул на Сэто:

— Спокойно, — умиротворённым голосом ответил ему старец и обратился к своим послушникам:

— Товарищи! Кажется, у нас потерялась одна душа. Нужно найти беднягу, пока он не натворил глупостей.

— Сбежал? — спросил кто-то из толпы.

Сэто рассмеялся:

— Ну что ты, приятель, не думаю. Тут ведь без света очень легко заплутать. Ну-ка, разойтись, ребята! На поиски!

Удивительно, но монах всё ещё был на месте, несмотря на то что в кромешной тьме, средь ростков, он мог легко затеряться и продолжить свой путь. Выходит, что кто-то ещё решил скрыться?

Человек в рваном сером кимоно стал отходить подальше от факела, вглубь лесной чащи. Свет полной луны пробивался сквозь листья бамбука, пытаясь хоть как-то подсветить дорогу впереди.

Пленные вокруг стали звать потерявшегося, выкрикивая его имя. Но безрезультатно. Вскоре стало ясно, что человек, даже если и слышал, не планировал возвращаться обратно. Да и надзиратель совсем не хотел возиться так долго ради никчёмного рабочего, поэтому снова застучал о щит, созывая всех.

В этот момент монах находился на безопасном расстоянии, чтобы развернуться и уйти прочь, но почему-то он этого не сделал. То ли совесть, то ли силы извне, заставили Тадао зашагать обратно. Он пробирался под тусклым светом луны, осторожно наступая на усыпанную листьями землю, как вдруг остановился, нащупав ногой препятствие. Мягкое и большое. Это было тело. Значит, он не сбежал…:

— Эй! Сюда!

Вскоре около трупа «беглеца» собралась толпа. Пересчитав ещё раз, теперь уже всех, надзиратель показал пальцем на тело, а следом, на двух рабов, стоявших к нему ближе всех. Затем требовательно посмотрел на старца рядом.

— Думаю, он хочет, чтобы вы взяли нашего почившего товарища, — Сэто преобразовал жесты иностранца в слова, понятные остальным.

Под покровом ночи в лагерь возвращалась колонна пленных. В клетку вернулись все, кроме тех двоих, что несли умершего. Их куда-то отправили избавиться от груза. На земле, в уже знакомой позе, сидела безумная женщина и смотрела в ту сторону, куда понесли очередного бедолагу. Хотя, по сравнению с другими, она, в общем-то, уже не казалась ненормальной. Когда все улеглись, в центр вышел Сэто с очередной вечерней проповедью:

— Мои дорогие! Я вижу вас всех, вижу насквозь! Ваши добрые и честные души открыты для старых глаз, так послушайте меня! Сегодня был непростой день, с которым вы успешно справились. Я знаю это! И, поверьте мне, не только я! — он демонстративно поднял руки к небу. — Они наблюдают за вашими делами моими глазами. И не только за вашими, но даже за делами наших хозяев! — на последнем слове Тадао как передёрнуло.

— Да, сегодня выдался скорбный день. Но только для нас с вами, смертных. Ведь ушедшие в небо никогда не возвращались оттуда, и знаете почему? — Сэто ткнул пальцем на ближайшего слушателя.

— Расскажи почему, господин? — с энтузиазмом ответил ему человек.

— Потому что там слишком хорошо, друзья мои! Никто не хочет спускаться обратно, познав божественные ванны и отведав лучшей еды! Так давайте же не будем забывать, ради чего мы стараемся тут!

Толпа зааплодировала и поддержала старца, а вскоре, большинство уже сопело, погрузившись в свои сладкие сны, пропитанные речью Сэто. Женщина же, продолжала сидеть в углу обособленно.

Тадао осторожно прополз к ней между спящими и потрогал за плечо, привлекая внимание, на что та вздрогнула и чуть отсела в сторону.

— Извини… — произнёс шёпотом монах. — С чего бы начать?.. Ты не замечала ничего необычного здесь?

Женщина осторожно осмотрела Тадао:

— Ты от Сэто? Можешь передать, чтобы катился к чёрту.

— Что? Нет. Но происходят непонятные вещи, и я хочу разобраться. Помоги, прошу.

— Иди к чёрту, или я прокушу тебе шею, — прошипела она и закончила диалог.

Монах поднял обе руки вверх, как бы сдаваясь, и отступил обратно. Найдя себе место среди тёплой кучи тел, он стал размышлять. Теперь это было его единственное доступное занятие. Но вскоре физическая усталость после дневной монотонной и бесполезной работы взяла верх, и он провалился в сон, проспав беспробудно до самого утра.

Следующий день начался, как обычно, ударами о решётку и подсчётом пленных. Монах в это время уже не спал. Сразу после пробуждения его голову посетила идея, и возник план. Может быть, не совсем обдуманный и достаточно рискованный, но терять-то особо нечего.

Обходя клетку, вормоловец увидел две сидящие фигуры: женщину, что уже было привычным, и мужчину, что совсем не было привычным.

Безумная посмотрела на своего подражателя, но тот, как ни в чём не бывало, улыбнулся ей и стал дожидаться охранника, который не заставил себя долго ждать, но, прежде чем войти в клетку, вызвал подмогу. Стража схватила обоих нарушителей и куда-то потащила. Сегодня женщина не кричала, а смеялась, обращаясь к Тадао:

— Дурак! Какой же ты дурак!

Она продолжила заливаться смехом, пока ей не заткнули рот тряпкой.

Непокорных пленников разделили: женщину отправили в большой шатёр-казарму, а Тадао привязали между двух столбов на улице и на время оставили одного. Рядом находились мишени для стрельбы и бочка с учебным деревянным оружием. Утренний ветерок принёс первые лучи солнца, светившие прямо в глаз. Из шатра раздался женский крик, но его тут же заглушили громкий шлепок и раскатистый смех. Снова тишина.

На землю перед связанным приземлилась красная птичка и разбавила гнетущую паузу своей трелью. Зазвучала мелодия, словно написанная кем-то и теперь умело исполняемая. Рядом с певицей примостился чиж и продолжил концерт. Вскоре к ним присоединились пара воробьёв. За считанные минуты перед Тадао образовался целый птичий хор. Монах уже слышал эту мелодию, но никак не мог вспомнить где.

Внезапно послышались шаги, и птицы мигом разлетелись. О Тадао наконец вспомнили. К нему подошло трое вооружённых солдат.

— Что-то случилось? — монах улыбнулся.

— Йокорц-жакр, твырды неа ор шун, мыва ирты пиртущ, ха-ха-ха, — что-то задорно проговорил самый молодой из них.

— Ну конечно…

Один из подошедших достал из-за спины кнут и, широко размахнувшись, ударил пленного. Грудь Тадао обожгло, как калёным железом. Но улыбка с лица не исчезла. Кончик хлыста второго солдата с протягом прошёлся по его спине.

— «Йокорц» не так прост оказался? — не сходящая с лица монаха улыбка не на шутку разозлила вормоловцев.

Три кнута методично, со свистом, стали обрабатывать привязанного к столбу. Это продолжалось до тех пор, пока на глаз не опустилась красная завеса, окрасив мир вокруг в кровавый цвет. Монах потерял сознание.

Истязатели, заметив отсутствие реакции жертвы, опустили руки. Они сорвали с Тадао и без того дырявое кимоно, чтобы рассмотреть созданное ими алое полотно.

Старые шрамы смешались с новыми, и вся эта картина дополнилась свежими бороздами лопнувшей под ударами плетей кожи.

Один из солдат обошёл жертву и обратил внимание на спину: длинный глубокий след вдоль позвоночника от поясницы до шеи и три заживших раны от стрел. Он подозвал товарищей. Те тоже заинтересовались увиденным и стали что-то бурно обсуждать на своём языке.

Очнулся Тадао от пощёчины. Стоявшие перед ним варвары яростно спорили между собой, периодически обращаясь к монаху требовательно-вопросительным тоном, видимо, пытаясь что-то у него выяснить. Пока Тадао окончательно не пришёл в себя, все их слова были не больше, чем лай собаки.

— Что?

— Смэр-рт Торн? — произнёс самый старший вормоловец и нахмурился.

— Смерть Торн? — Тадао внимательно посмотрел на говорящего.

Тот строго кивнул и, зайдя сзади, провёл линию по позвоночнику, точно вдоль шрама монаха:

— Торн.

Спину объяла лёгкая, будто призрачная, боль.

— Я понимаю… Торн — это имя. Оно мне знакомо, вы правы. Если, конечно же, мы говорим об одном и том же. Но что с того?

Поняв, что йокотэрский язык им не разобрать, а пленник не знает ворломовский, молодой стражник отмахнулся и показал старшему товарищу плеть. Но тот уже потерял интерес к пыткам и, вздохнув, начал думать. Его лицо покраснело от умственного напряжения.

Недолго походя из стороны в сторону, он скомандовал бородатому караульному неподалёку, и тот убежал в сторону небольшого шатра, откуда через пару минут вышел усатый толстяк с подозрительно знакомым мечом в красных ножнах за поясом и бутылкой в руке. По походке было видно, что содержимое сосуда уже наполовину в нём. Жестом отозвав караульного, бородач подошёл к Тадао. Сильный запах алкоголя, вперемешку с потом, ударил в нос монаха.

— Шырды, ус! — рявкнул толстяк.

Один из солдат обошёл пленного и ткнул пальцем в шрам:

— Нагла, дин! Торн хеа лидыш.

Пьянчуга взглянул на спину монаха, а потом хмыкнул и отмахнулся от подчинённых. По начавшемуся лаю вормоловской речи сложилось впечатление, что он недоволен пустяковой ситуацией, из-за которой его вызвали. После, отвесив подзатыльник самому младшему из троицы так, что у того слетел шлем, разок ударил в живот Тадао забавы ради и рассмеялся, словно гиена.

— Йокорц… — он сделал глоток и неожиданно перешёл на ломанный йокотерский. — Ты видит Торн? Как ты продолжат жить? Ответ рав!

Тадао только молча улыбнулся.

— Жакр, мы будет тебя пиртущ… боль. Понял? — и снова ткнул в живот. — Говорит? А сейчас? — и без того измученное тело пленника стало принимать удары мощных кулаков, сыпавшиеся один за другим.

Руки толстяка быстро отяжелели, он остановился, чтобы перевести дух. Молодой солдат напомнил, что есть ещё и плеть, протянув её своему боссу.

— Много держат боль йокорц, а, бырды ус? — вопрос сопровождался очередным ударом, теперь уже хлыста.

Кожаный наконечник с камнем, вшитым внутрь, вреза́лся в грудь и живот, бока и спину, руки и ноги. Монах терпел. Терпел, когда удар пришёлся в пах и шею, по зажившим, и ещё не до конца, ранам, по только-только появившимся. Когда же боль стала совсем невыносимой, он истерично захохотал прямо в раскрасневшуюся и потную физиономию толстяка. Ведь просто закричать на радость заклятому врагу Тадао не мог себе позволить. А потом… опять потерял сознание.