Монтао. Легенда о монахе

Глава 3

Женщины у реки, что первыми заметили возвращение живых мужей, позабыв о делах, кинулись им навстречу. Конечно, такое поведение было не свойственно местным традициям, но сдаётся, в этот момент о традициях никто и не думал.

В тот день, несмотря на войну, повлекшую смерти и голод, наливали лучшее вино и угощали лучшей пищей, которую могли найти. В маленькой бедной деревеньке был настоящий праздник. Все забыли о проблемах и печалях, которые ненадолго уступили место всеобщей радости.

К путнику, вернувшему свою шляпу, подошёл главный врач округи — отец Недзи:

— Благодарю! — он склонил голову. — От моей семьи и всех семей нашей деревни! Что мы можем сделать для тебя, монах?

В ответ мелькнула знакомая улыбка:

— Мне бы зашить, — гость показал на огромную рваную дыру на боковой стороне своей одежды, оставленную остриём меча верзилы, испортившего его шляпу.

Мужчина кивнул и быстро зашагал в дом, оставляя путника наедине с благодарными жителями. Каждый считал долгом лично выразить свою признательность и сказать, что в случае чего гость может смело рассчитывать на его жильё. Некоторые приходили с подарками, но монаху не нужен был ни меч, ни янтарные украшения.

Когда люди, счастливые и весёлые, двинулись отмечать свой праздник дальше по улице, он выловил из толпы одного очень пожилого человека:

— Старец, будь любезен, расскажи, как вы все разом оказались в лесной ловушке?

Седой мужчина посмотрел удивлённо, будто это был всем известный факт:

— Так мы это… На отряд вормоловский выдвигались. Прибежал как-то парнишка… не местный. Говорит: «Они в лесу уже, совсем рядом». Ну мы и поднялись на них… гнать, так сказать… А этих гадов как не бывало. Сбежали верно.

— Или западня…

— Да вы что! Это ж свой, йокотэрский мальчишка был! Хоть и не из нашей деревни, но на нашем языке говорил. Не спешите судить, монах! Уж кому-кому, а вам спешка не к лицу!

— Верно, — гость слегка поклонился. — Спасибо за ответ! Хорошо провести время!

Старик кивнул и бодрой походкой поспешил догонять веселящуюся толпу.

— Вормола… Йокотэри… — шрам по всей длине спины отозвался ноющей болью.

Монах поморщился, одновременно задавая вопрос в никуда:

— Сколько же это может продолжаться?..

— Что? — сзади стоял отец Недзи. — Позвольте я покажу вам наше место для отдыха, пока моя жена позаботится о вашей одежде.

Отойдя немного от деревни по одной из многочисленных извилистых троп, которые её окружали, они подошли к горячему источнику, расположенному в тени деревьев у самой окраины леса, как раз с той стороны, откуда монах и появился прошлым утром. Тёплый водоём голубого цвета был обложен камнями и скрыт от посторонних глаз шапками раскидистых крон с красной листвой.

— Отдохните, наберитесь сил, а сын вернёт вашу одежду, как только она будет готова, — доктор протянул смотанный большой кусок ткани с красивыми узорами.

Монах обменял всё, во что был одет, на протянутое полотенце, и мужчины разошлись. Тёплая, слегка бурлящая вода, несравнимая с холодной речной, постепенно полностью расслабила вошедшего в неё.

Птицы с ярким оперением всевозможных цветов, безбоязненно сидевшие на камнях, окружавших водоём, издавали мелодичные трели, успокаивая ум. Впервые за весь свой долгий путь, о котором монах предпочитал никому не рассказывать, он получил возможность полностью расслабиться и отдохнуть. Распущенные волосы показались чуть белее, чем раньше. Впрочем, не многим доводилось видеть восставших мертвецов.

В редкие моменты покоя и отдыха, одновременно с минутами полного забвения, монаха, как правило, посещали странные виде́ния. Одним из таких была девушка, иногда возникающая где-то на самой границе бокового зрения единственного глаза. Но сколько бы он ни оглядывался, та исчезала быстрее.

Солнце медленно поднималось всё выше, давая неспеша насладиться красотами окружающей природы.

Наконец послышался детский топот. Недзи, с новой шляпой на голове, закрывавшей ему половину обзора, держа впереди себя аккуратно свёрнутую одежду, мчался по извилистой тропинке, ведущей к водоёму. Ноги мальчика ловко огибали все неровности, точно попадая между ямками и кочками, пока не остановили его у самого края источника.

— Вот! Держите! Это вам! Папа сказал, что не примет отказа. — он положил на камень зашитую одежду, а вместе с ней деревянные сандалии на высокой подошве и ту самую шляпу, что болталась у него на голове.

— Спасибо, Нед… — не успел договорить монах.

— Ой! Точно! Тот музыкант просил передать… эм-м… А! Да! Что будет ждать вас у крайнего дома!.. Всё!.. А зачем он будет вас ждать, дядя?

В ответ мужчина пожал плечами и улыбнулся:

— Благодарю!.. Знаешь, Недзи, ты ведь был очень храбрым минувшей ночью. Сдаётся мне, ты станешь великим человеком! Как считаешь?

Мальчик ничего не ответил, лишь тоже пожал плечами и улыбнулся в ответ, после чего побежал обратно.

Оставшись один, монах вышел из воды и примерил наряд. Под рубашкой оказалось кое-что ещё: бусы из необычных разноцветных камешков на прочной шёлковой верёвке. Он надел новую шляпу и даже дивное украшение, но обувь понёс в руках.

В деревне его уже ждали жители, которые считали своим долгом ещё раз поблагодарить спасителя, да ещё и сопроводить к назначенному месту встречи. Дойдя до одинокого захудалого дома, стоящего среди голого поля и обозначающего конец «цивилизованной территории», радостная толпа начала потихоньку рассасываться, передавая путника в объятия красивой мелодии.

Музыкант, наигрывая на своём инструменте, терпеливо дожидался на обочине дороги. Он выглядел намного спокойнее, чем при первой встрече:

— Рад видеть вас снова! Спасибо, что пришли! Целая одежда любому идёт куда больше рваной! Разрешите мне ненадолго присоединиться к вам на вашем пути?

Как обычно, монах пожал плечами, но с сомнением на лице и несколько озадаченно.

— Обещаю не доставлять вам хлопот! Прошу!.. Как только наши пути разойдутся, вы меня больше не увидите.

Немного подумав, монах неспешно ответил:

— Да?

Когда даже самые благодарные жители, провожающие своего героя, начали поворачивать обратно к деревне, а лёгкие музыканта настолько выдохлись, что больше были не в состоянии воспроизводить звуки на флейте, да и сам он еле поспевал за опрятно одетым монахом с сандалиями в руках, завязался разговор:

— Меня зовут Идзумаси, — представился попутчик.

— Идзумаси… — повторил мужчина и посмотрел на молодое лицо — Это связано с течением?

— Что, простите?

— Вода. Течение в реке… или в море… Понимаешь?

— Мне неизвестно. Родители оставили меня у входа в храм в младенчестве. Я был в корзине с пригоршней монет и запиской с именем. Служители храма воспитали меня как своего.

— А в записке было только имя?

— Ну да. А что?

Монах задумчиво посмотрел на Идзумаси:

— Странно, что ничего, кроме имени, не оставили. Я в этом пусть и не знаток, но мне сдаётся, в записках должны оставлять какие-то слова раскаяния и просьбу о заботе. Может, это имя твоего отца и откуп от тебя в виде монет?

Не найдя что ответить, музыкант нахмурился. Пару минут они шли молча. Умиротворённая пара минут для монаха. Но Идзумаси безмолвствовал недолго:

— Не-а. Знаете, всё же, не думаю. Я долго жил при храме. Убирал, молился, заботился о сохранении статуй. Иногда кто-то оставлял малышей. И совсем не всегда с запиской. Некоторые ведь и писать не умеют. Но вы и сами это должны знать. — Он оглядел белые одежды священнослужителя.

Но тот лишь поднял обе ладони вверх, как бы сдаваясь:

— И в этом я тоже мало что понимаю. Куда ты идёшь, Идзумаси?

— О! Рад, что вы спросили! До того, как оказаться в плену у призраков и играть в проклятом лесу, чему я не собирался, собственно, посвящать всю жизнь, у меня была мечта. Я хотел, чтобы мою музыку услышал весь мир.

— Хе… Амбициозная, но… поэтичная мечта.

— Несомненно! Но более чем реальная! Я слышал, что если забраться на вершину самой большой горы — Рейни, можно передать послание даже в другой мир, а не то что в другую страну. Просто представьте, как всё сложится, если туда придёт очень талантливый музыкант?

Монах с неподдельным любопытством уставился на собеседника:

— Послание в другой мир? Чудеса! И где же твоя гора?

— Да что мы только обо мне? Расскажите лучше хоть что-то о себе. Ведь вас все называют монахом. Но не сочтите за грубость, не сильно-то вы на него похожи. У вас есть имя?

— Ох, Идзумаси! У каждого имени есть история. Но моя история уже закончилась. Мне не нужно имя.

— Такого не может быть. У всех оно есть! Иначе как же мне вас тогда называть? — удивился юноша.

Путник тихонько захихикал и пожал плечами:

— Да никак и не надо. Я ведь нигде надолго не задерживаюсь. Кому до меня есть дело?

Хотя это был риторический вопрос, не унимающийся музыкант возразил:

— Ну, хотя бы мне! На вершину Рейни я возложу песню о вашем танце под лиловыми листьями.

Одноглазый незнакомец надолго замолчал.

Шаг за шагом они, преодолев территорию, изобилующую тропическими деревьями, вышли на бескрайние просторы холмов и полей, покрытых зелёной травой, а местами изумительным по красоте разноцветным «покрывалом», сотканным из ярких луговых цветов. Эта растительность заполняла всё видимое пространство до самого горизонта. Лишь изредка на пути путешественников встречались редкие одинокие кустарники. Больше не было спасительной тени, но в небе парили плотные облака, удачно прикрывавшие их от солнца.

Дорога была хорошо протоптана, несмотря на появившихся в последние годы грабителей. Иногда по бокам за холмами виднелись клубы дыма. Это могли быть как обычные костры, так и устроенные вормоловскими солдатами пожары.

Захватчики брали всё, что могли. Уводили с собой женщин и здоровых мужчин, а что оставалось — в огонь. Они не чурались использовать самые изощрённые пытки, если им оказывали сопротивление. А им его оказывали.

Йокотэрцы не были так хорошо вооружены и не имели тактической и боевой подготовки, но сражались с честью и бесстрашием в глазах, никогда не сдаваясь, несмотря на то, что враги практически всегда оказывали верх и продвигались дальше, год за годом занимая всё больше новых территорий на южной части острова. Казалось, их жадность не имела границ, и не было силы, способной их остановить. Теперь в столицу стекались даже те, кто жил в самом центре страны и имел лучшие земли для посева.

Но двоих путников, следующих на восток, казалось, совсем не волнует возможность встречи с неприятелем. Музыкант периодически брал в руки флейту и наигрывал на ней разные мелодии, скрашивая этим время, проводимое в дороге. Несмотря на излишнюю самоуверенность и болтливость, парень обладал недюжинным талантом. Отрицать это было бы кощунством. Так и продолжали они свой путь.

Спустя несколько часов молчания с момента последнего разговора, монах неожиданно повернулся лицом к спутнику и с улыбкой произнёс:

— Тадао… Таким было моё имя.

— Это честь для меня! Я напишу самую… — но мужчина перебил:

— Эй-эй! Для песен я не гожусь!.. И это не обсуждается! Лучше подумай о том, где мы будем спать.

Музыкант начал осматриваться по сторонам. Уже начинало темнеть, а вокруг были лишь бескрайние цветочные луга, иногда «разбавленные» одинокими низкими деревцами, имеющими причудливые искривлённые формы и не совсем подходящими для надёжного укрытия. Одно из таких, с достаточно густой листвой, толстый ствол которого был наклонён почти к самой земле, привлекло внимание Идзумаси:

— Смотрите! Мы можем расположиться там.

Выхода не было. На смену свету скрывшегося за горизонтом солнца пришёл свет разведённого под одиноким деревом костра. Два ненадолго сведённых вместе человека грелись у огня. Один из них заворожённо смотрел на пламя, наблюдая за тем, как бесконечно и причудливо сами собой меняются формы его языков, съедая подбрасываемые в ненасытную «пасть» ветки. А другой исполнял спокойную тихую мелодию на флейте, глядя в чистое ночное небо и думая о том, что звёзды вдалеке от деревень и городов светились ярче и были видны лучше.

Но эту тихую идиллию прервал урчащий звук. Идзумаси посмотрел вниз на свой живот, а потом перевёл жалостливый взгляд на Тадао.

— Боюсь, у меня нет еды. Но… — монах в шутку протянул сандалии, не отводя взгляда от трескучего костра. — Я могу дать это.

Парень разочарованно отмахнулся:

— Навряд ли это можно съесть. Предложите кому-нибудь ещё, — после чего лёг на землю и повернулся спиной к спутнику.

Тадао наконец-то оторвал свой взгляд от костра и поудобнее устроился на голой земле. С минуту они лежали молча, разделённые заканчивающим свою «трапезу» огнём, а затем монах задал вопрос:

— Идзумаси, а как ты понял, что нам идти в одну сторону?

Парень неохотно, уставшим голосом, ответил:

— К той деревне всего две дороги. И по одной из них пришли вы, как я понял по разговорам. Значит, уйдёте по второй. Вот мне, — он зевнул, — как раз по пути.

На этом их день и закончился. Догорающий «ночник» вскоре погас и оставил отдыхающих в темноте, не считая слабого мигания одиноких светлячков.

Ночка выдалась беспокойная. Идзумаси ворочался, засунув руки под рубаху, чтобы хоть как-то согреться. А монаху и вовсе не спалось. Тогда он снял с себя накидку и укрыл парня. Это помогло. Тот постепенно затих и мирно засопел.

Тадао же, как только начинал погружаться в сон, тут же вновь оказывался в реальности, куда его возвращали кошмары. Подобное происходило уже давно. Но вместо того, чтобы со временем пройти, наоборот, усиливалось и повторялось чаще.

Долгая ночная морозная тьма уступила место восходу. Солнце медленно поднималось из-за горизонта, наполняя светом и постепенно прогревая своими лучами всё живое, что успело остыть и замёрзнуть за ночь, возвращая его к жизни. Лёгкий иней, покрывший белой вуалью траву и цветы, превращался в капли росы, питающие живительной влагой каждый лепесток.

Монаха, которому под утро всё же удалось ненадолго заснуть, пробудили громкие выкрики на иностранном языке. Внимательно прислушавшись он понял, что говорят на ворломовском. Не долго думая, Тадао забрался на дерево, послужившее ему и музыканту укрытием этой ночью. Из густой листвы отлично просматривалась вся округа.

На дороге, с которой вчера сошли путники, сегодня хозяйничали бандиты. И сейчас они грабили человека с тележкой.

Идзумаси сладко спал. Будить его совсем не хотелось, да и нужды, по сути, не было. Монах пошёл один.

Двое ворломовцев в доспехах, украшенных яркими золотыми узорами, вооружённые мечами с широкими изогнутыми лезвиями, рылись в повозке, хозяин которой смирно сидел рядом на земле. Запряжённый бык был совершенно спокоен, в отличие от йокотэрца, со страхом и ненавистью наблюдающего за действиями своих разорителей, наслаждающихся грабежом с радостными, счастливыми улыбками на тупых бородатых лицах.

В первую очередь они забрали продукты, которые были в этих краях на вес золота: хлеб, рис, рыбу, муку и овощи. Перевернули в поисках заначки всю поклажу вверх дном. Одновременно ржали, как кони. Пока один дырявил мешки с рисом, второй подошёл к крестьянину и начал ощупывать его одежду.

К нему-то Тадао и подкрался сзади. Кошачий шаг монаха позволил ему оставаться незамеченным до тех пор, пока он не оказался на расстоянии вытянутой руки от грабителя.

Деревянный сандаль с гулким звуком мощно опустился на незащищённую макушку мародёра, стоявшего рядом с перепуганным человеком. Меч со звоном стукнулся о землю, а следом рухнул и его владелец.

Второй грабитель соскочил с телеги и направил своё оружие в сторону незваного гостя. Он выкрикнул что-то непонятное злобным хриплым голосом и кинулся вперёд, атакуя монаха занесённым над головой мечом.

Его «цель» успела в самый последний момент уйти с линии атаки, держа в боевой готовности обувь, словно издеваясь.

Враг взревел:

— Ирты хын дыш, йокорц!

— Йокорц? Это что значит? — Тадао снова ловко ушёл вбок, уклоняясь от следующего удара.

Широкие глаза чужеземца заметно покраснели и сузились. Теперь он не торопился нападать, внимательно осматривая противника и выжидая момент, когда тот атакует первым. Но наглый незнакомец в белой одежде, с необычным ожерельем на шее, стоял неподвижно, не переставая улыбаться.

Прошло не более минуты, хотя для кого-то она и тянулась бесконечно долго, как вормоловец опять выкрикнул что-то неразборчивое и, не отводя взгляда от монаха, начал медленно отходить в сторону хозяина повозки. Теперь кривой меч был направлен на него, а не на Тадао.

— Не надо, прошу! — взмолился беззащитный. Его глаза с ужасом смотрели на сверкающий под солнечными лучами широкий клинок.

Грабитель, уже отошедший на приличную дистанцию от монаха и чувствующий себя в относительной безопасности, перевёл взгляд на молящего о пощаде. В этот самый момент Тадао окликнул хитрого бородача, одновременно запуская сандаль.

Мародёр отреагировал поворотом головы, но не успел даже глазом моргнуть, как деревянное изделие достигло своей цели, с хрустом раздробив его переносицу.

— Бырды йоко! — второй сандаль прилетел в шею, точно в кадык, заткнув вормоловский рот, из которого теперь раздавались только хрипы.

Монах, быстрым уверенным шагом двинулся на бородача. Сбитый с толку грабитель попятился назад, одной рукой размахивая перед собой мечом, второй держась за горло. Он хрипел и краснел, но его клинок рубил воздух впустую, лишь забирая последние силы. Очередной взмах и удар!

Тадао, приблизившийся к противнику практически вплотную, просто спокойно поймал широкое лезвие ладонями вытянутых рук прямо над своей головой, плотно, словно тисками, зажав его с двух сторон. Удар ногой в колено заставил мародёра согнуться и завопить от боли. Он выпустил из рук оружие, которое монах тут же подхватил…

Взмах меча отразил на широком отполированном лезвии весь ужас, переполнявший глаза вормоловца. Но вместо смертельного завершения боя победитель отвёл клинок в сторону, давая понять противнику, чтобы тот убирался прочь:

— Беги! И никогда не возвращайся!

Трясущийся от страха грабитель подхватил своего только сейчас пришедшего в сознание товарища и настолько быстро, насколько позволяли их раны, захромал по пыльной дороге.

Хозяин повозки с надеждой смотрел на своего спасителя снизу вверх, пока тот не протянул ему руку. Поднявшись, он просиял улыбкой:

— О! Спасибо вам… добрый человек! Эти демоны хотели забрать всю еду моего господина. Даже страшно представить, чтобы он со мной сделал, если бы я приехал к нему ни с чем… Хе-хе! Спасибо, спасибо! Что я могу для вас сделать?

Тадао взглянул на содержимое телеги:

— Хочешь сказать, это всё для одного человека?

— Д-да. Господин Изонсин в последнее время не здоров и совсем не выходит дальше двора. Он разогнал всю прислугу, а мне велел доставлять ему еду каждый месяц. Даже на глаза не показывается. Поговаривают, его беспокоят видения злых врагов. А ведь когда-то он был самым лучшим мастером меча во всей Йокотэри.

Знакомое имя отозвалось мимолётной болью в старых шрамах:

— Изонсин… — повторил без улыбки монах.