Монтао. Легенда о монахе

Глава 7

Праздник этой деревни был до боли похож на тот, что монах видел в землях Лилового Дождя. Весёлые жители заходили в каждый дом, собирая всех вместе и щедро угощая друг друга тем, что удалось найти в своих скромных закромах. Эти трудолюбивые мирные крестьяне искренне радовались, забыв о всех печалях на свете. Люди везде одинаковы. Дай им повод, и они будут счастливы. В прошлый раз Тадао предпочёл уединение в святых источниках… Но… Не сейчас!

Спаситель деревни стал почётным гостем праздника. Веселье с музыкой, танцами, едой и выпивкой, продолжалось до самого вечера. А когда стемнело, разожгли большой костёр и расположились вокруг, греясь и по очереди рассказывая друг другу разные истории о прошедшей битве, каждый — свою.

И монах был рядом. Впервые за очень долгое время он не отказался побыть в обществе, которое не хотело бы его смерти. В тот вечер Тадао наслаждался жизнью. А после заснул крепким сном без всяких видений и кошмаров.

Вчера ещё свежие раны сегодня практически полностью зарубцевались. Лишь иногда напоминали о себе незначительной тянущей болью. В повязках, так же как и в лекарственных снадобьях, нужды больше не было. Высокое солнце ласково встретило проснувшегося у давно догоревшего костра монаха. Это был хороший день! Лёгкий… Так он считал.

Деревенские жители вернулись к своим обычным делам, словно ничего не произошло, за исключением того, что теперь вместо страха их лица озаряли счастливые улыбки, и настроение у всех было приподнятое. Тадао с наслаждением смотрел, как течёт жизнь вокруг. Наконец настал мир и покой. Казалось, даже дышать стало легче.

Прогуливаясь по окрестностям, он случайно наткнулся на работающего в рисовом поле Камори.

— А, наш защитник! Как себя чувствуете?

Монах кивнул с улыбкой:

— Хорошо, спасибо! Вижу, моя помощь здесь больше не требуется.

Счастливый фермер усмехнулся:

— Только если вы не собираетесь заделать мою крышу. Работа всегда найдётся, — он поймал проницательный взгляд монаха. — Шучу! Собираетесь нас покинуть, Тадао?

— Боюсь, что так.

— Понимаю. Не хотите ли искупаться в речке перед уходом? А я соберу вам каких-нибудь пожитков. Думаю, вся деревня захочет вас проводить.

— В дороге мне ничего не нужно, но помыться не откажусь.

— Вот и здорово! Я отведу, это рядом.

Неподалёку от деревни, чуть ниже её уровня, протекала небольшая речушка. Местные жители оборудовали удобный спуск к ней, ведь для них она являлась основным источником воды. На берегу Камори оставил монаха в одиночестве, вернувшись к работе. Судя по всему, абсолютно все жители были сейчас в делах, потому как Тадао находился совсем один у водоёма, прикрытого от посторонних глаз полосой невысоких, но густых деревьев.

Вода нежно приняла вошедшего, окутав его своей прохладой, снимая физическое напряжение и освежая голову. Мышцы тела расслабились. Монах ощутил бодрость, которая вскоре сменилась вялостью. Долго плескаться он не смог, поэтому вышел на берег, намереваясь обсохнуть вместе с одеждой, которую решил тоже «искупать», войдя в ней в реку.

Серое кимоно не пострадало, но после поединка было пропитано потом и кровью. Полуденное солнце идеально заменило полотенце, быстро высушивая тело и мокрую ткань.

Какое-то время Тадао просто сидел, провожая взглядом листья и жучков, уносимых течением. Высоко в небе пролетали птицы. Одна маленькая, с красным оперением, присела на противоположном берегу и запела. Лёгкий ветерок решил подыграть ей, потряхивая густую листву деревьев, которая начала издавать мягкий шелест. Даже вода в реке зажурчала чуть громче.

Монах закрыл глаз, полностью погружаясь в звуки природы, избавляясь от любых мыслей, навязчиво атакующих разум. Для этого ему не пришлось прилагать особые усилия и напрягать мозги. Достаточно было просто перестать сопротивляться нескончаемому потоку этих самых мыслей и «выйти» из него в окутывающие его звуки природы. А потом, уже «стоя на берегу», со стороны наблюдать: что за «листья и жучки» там барахтаются? И когда «течение», постепенно замедляясь, в конце концов полностью останавливалось, а вода становилась прозрачной, как слеза, мысли исчезали сами собой, открывая путь к чистому, незамутнённому сознанию.

Медитацию Тадао прервала женщина, незаметно подошедшая сзади и, видимо, давно за ним наблюдавшая. Он открыл глаз, почувствовав рядом чье-то присутствие.

Полностью седая голова с длинными распущенными волосами и морщинистое лицо. С игральной доской и мешочком в руке. Увидев, что монах её заметил, женщина скромно отвела взгляд и подождав, когда он оденется, подошла ближе:

— Ну, здравствуй, монах! Камори сказал, что ты собираешься в дорогу?

— Не хотел об этом объявлять.

Она рассмеялась:

— Скромняга! Хороший сегодня день, правда?

— Что есть — то есть…

— Слушай, пока ты не ушёл, покажи, как обыграл того мерзавца, — она шустро разложила доску прямо на траве и высыпала чёрно-белые камни. — Как тебе идея?

Одноглазый человек с распущенными и в большинстве своём седыми волосами длиной до плеч улыбнулся и сел напротив.

Поочерёдно они ходили, выкладывая на каждую клеточку доски свой цвет и перекрывая полосы соперника, составляя собственные линии и уничтожая линии партнёра по игре. Победа доставалась то одному, то другому, а после начинали заново. Это было невероятно увлекательно. Особенно для монаха, когда на кону не стояла собственная жизнь. Игра затянула их так, что никто не обратил внимание на нависшие тучки и заморосивший дождик. Это были совсем незначительные тучки, чтобы о них беспокоиться, также как и слабый запах дыма.

Но внезапно послышались крики откуда-то сверху, со стороны деревни. Вначале прозвучал одинокий крик, но потом раздался ещё один, следом ещё и ещё. Тадао быстро забрался на ближайшую возвышенность, откуда открывался вид на селение, и… замер. Единственный его глаз отразил весь ужас войны.

Дома горели смертоносным пламенем. Охваченные огнём люди выбегали прямо на дорогу. Там их встречали вормоловские солдаты и резали, как животных. Тех, кому удавалось прорваться из деревни в поля, догоняли либо огненные стрелы, либо всадники на лошадях. Тот, кто пытался оказать сопротивление, мгновенно погибали от кривого широкого меча.

На глазах монаха одному бедолаге, оказавшему сопротивление, отрубили обе руки, а самого прибили к стене его же оружием. Женщин хватали за волосы и тащили в сарай на окраине. Немощных и калек загоняли в горящие дома и удерживали внутри копьями, выставленными в сторону окон и дверных проёмов.

Заметив среди рисового поля силуэт Камори, Тадао тут же поспешил к нему.

Фермер выхватил свой кинжал и неумело, как мог, атаковал издевающегося над ним, облачённого в доспехи, вормоловца. Ещё один враг верхом на коне со смехом наблюдал за этой картиной.

Заметив приближающегося человека с оружием в руках, всадник пришпорил коня и, занеся над головой меч, галопом понёсся ему навстречу. Монах тоже ускорил бег, направляясь прямо на противника.

Расстояние между скачущим и бегущим быстро сокращалось. Вормоловец, ожидавший, что его жертва, наоборот, будет убегать, пришёл в замешательство. Перед самым моментом, казалось бы, неминуемого столкновения, он резко дёрнул на себя поводья.

Конь взвился на дыбы, широкий клинок сверкнул в ярко-красных лучах заходящего солнца, но… опуститься на голову монаха не успел.

Мгновением раньше бритвенно отточенное лезвие ювелирно чиркнуло по широкой ленте на брюхе вздыбленного животного. Туго затянутая подпруга, удерживающая седло и всадника, лопнула. Вормоловец, потерявший опору, с застрявшими в стременах ногами, выпустил оружие и двумя руками схватился за повод в попытке удержаться, тем самым натянув его ещё сильнее. Скакун не выдержал такой нагрузки и опрокинулся назад.

Позади монаха послышался вопль и хруст, а затем — топот копыт. Но он не стал даже оглядываться, ведь должен был успеть спасти Камори.

Лучники, выслеживающие свои жертвы среди тех, кому удалось прорваться в поля, пустили стрелы вслед Тадао, которому теперь пришлось передвигаться зигзагами, чтобы уклоняться от смертоносного «дождя».

Монах видел, как вормоловец, «играющий» с Камори, умышленно нанёс очередной режущий, но не смертельный удар. Едва успевший отскочить фермер выронил кинжал и схватился за кровоточащую рану на ноге, но тут же получил ещё удар плоской стороной широкого лезвия по затылку, который свалил его с ног. Камори уткнулся лицом в нежные побеги риса, взращиваемые им с такой любовью. Попытался приподняться, но тяжёлый сапог с силой придавил его обратно к земле.

Тадао был уже в каких-то десяти — пятнадцати шагах от друга, когда одна из стрел всё же достигла цели. Её острый наконечник прошил бегущему ногу. Перейдя на шаг, хромая, с торчащим из бедра оперением, он, стиснув зубы, продолжал приближаться к врагу:

— Стой! — но дальнейшие слова так и застряли в горле монаха.

Ещё одна стрела вонзилась в спину. Руки выпустили оружие, ноги стали ватными. Из последних сил он сделал ещё один шаг, вплотную подойдя к вормоловцу, но, получив толчок в грудь, навзничь упал на землю.

Светло-голубой глаз наблюдал, как Камори хватают за волосы и поднимают, чтобы перерезать шею. В последние секунды жизни полный ужаса взор фермера пересёкся со взглядом Тадао. Затем тело упало, а на бледном лице застыла маска смерти. Враг хохотал. Его это забавляло. Монах попытался встать, но тут же провалился в чёрную пустоту, потеряв сознание от удара по голове.

Храм постепенно утопал в дожде из жёлтых осенних листьев. У каменной стены двора сидела красивая девушка и играла на трёх струнах своего изящного саншина. Гибкие пальцы плавно двигались по длинному грифу, щипая тонкие, туго натянутые шёлковые нити. Её музыка очаровывала. Ведь она играла не заученные композиции, а те, что исходили из самой глубины сердца, проливаясь через нежные руки и струны инструмента во внешний мир.

Никто из настоятелей не смел её тревожить. Она была в идеально белом кимоно, словно только спустилась с небес, и источала такую умиротворяющую энергию, что жители даже самых отдалённых земель считали своим долгом посетить храм, спрятанный в глубокой лесной чаще.

Эту девушку считали божественным ребёнком, но когда она слышала это утверждение, в ответ лишь весело улыбалась.

Увидев проходящего монаха, девушка окликнула:

— Тао, ну ты где?.. Я так по тебе скучаю!

— Уже скоро, Нани! Только прошу: дай мне ещё немного времени!

Вихрь жёлтых листьев закружил по двору, стремительно унося монаха всё дальше и дальше от звонкого смеха девушки. В последние секунды, прежде чем этот чудесный мир был поглощён бесконечной пучиной тьмы, послышался тихий далёкий голос. Всё тот же прекрасный женский голос:

— Я буду ждать на той стороне, Тао…