Наперегонки с ветром. Буря (СИ)

Глава 14

Альфреда Готтингса похоронили на второй день.

Церковные традиции, которые безукоризненно чтила семья мэра, предписывали делать это на третий, но казалось, что всем, включая самого Райана и его Матильду, не терпелось опустить этот гроб в землю.

Наблюдая через опущенную штору за погребальной процессией, я заметила, что выглядела она особенно уныло.

Не было ни утопленной в чёрном кружеве высокодуховной скорби, ни безобразных искренних слез.

Профиль шедшего за повозкой с Женевьевой под руку Самуэля казался высеченным из камня — идеально, чтобы быть принятым за скупую мужскую боль утраты. Равно как и для того чтобы скрыть подлинное бешенство.

Не выходя из дома, я знала о происходящем только со слов Кайла, и рассказы эти радовали мало.

Узнав о гибели любимого сына, мэр сначала впал в неистовство и, как говорили люди, крушил мебель в собственной гостиной. После он поехал в больницу и заперся в мертвецкой на несколько часов.

Едва ли он был бы столь же безутешен, окажись на месте Альфреда Самуэль. Это никем и ни разу не было озвучено прямо, но Габриэль намекал именно на это.

А ещё на то, что, случись так, и дознаватель Бюль, с большой долей вероятности, отнёсся бы к делу об убийстве иначе.

Сам по себе этот факт не казался, удивительным, — у многих родителей есть любимые и просто рождённые для продолжения фамилии или из чувства долга дети. Сесиль Мерц в этом смысле была скорее исключением.

Гораздо сильнее меня смущало знание о том, что Самуэль Готтингс был человеком.

Воспользовавшись случаем приблизиться к нему в первый же день, Кайл вынес именно такой вердикт, а у меня не было поводов, чтобы сомневаться в его мнении.

У Самуэля была душа, человеческие мысли и сердце. Даже при всех исходных, его невозможно было представить набрасывающимся на женщин у лесной чаще или чужом доме во время поминального обеда.

Да и Женевьева не производила впечатление женщины, способной ужиться с таким мужем.

И все же мэр Района Готтингс больше любил младшего сына.

Мне доводилось видеть семьи, в которых жили злобные потусторонние твари. Заняв слабое детское дело, они делали всё, на что только хватало их воображения, и многие отцы и матери ходили и лелеяли таких детей много больше, чем тех, которых считали здоровыми.

Мог ли тут быть именно такой случай?

Толком обсудить это мы так и не успели. Кайл уходил рано и возвращался поздно, и, судя по выражению его лица, ему было не до разговоров.

Настоять было можно, но он совершенно точно был последним человеком в этом городе, которого следовало старательно предупреждать об угрозе шантажа. Репутация графа Нильсона была безупречна. Более того, с известием о том, что я упала с лестницы, к ней добавился и лёгкий флер душного мещанского сочувствия. Даже вдова Мод добавляла к нашим сверткам свои чудесные пирожные и пожелания мне скорее пойти на поправку.

Что касалось того, чем он в теории мог бы себя скомпрометировать, я не видела еще ни одного человека в здравом уме и твердой памяти, пожелавшего бы связываться с ним после увиденного.

Не говоря уже о том, что при его осмотрительности подобное было полностью исключено.

Решив просто оставить его в покое, пока он не будет готов к разговору сам, я постаралась сосредоточиться на доме.

Утро, когда мы проснулись вместе было чудесным, даже, — особенно, — с учетом визита Габриэля, но предшествовавшая ему ночь, не давала мне покоя.

То, что являлось мне во сне. То, что рискнуло представиться Кайлом. То, что пыталось говорить со мной и так искренне негодовало, когда я свернула с предложенной им дороги.

Если бы я продолжала идти во сне, сказка про падение с лестницы стала бы реальностью, и ушибами я бы не отделалась. Скорее уж собственной сломанной шеей. Не нужно было великого ума, чтобы понять это.

И все же что-то меня остановило. Заставило если не проснуться, то свернуть в последний момент, двинуться не вперед, к ступенькам, а в комнату к Кайлу.

На прямые вопросы, заданные как мысленно, так и вслух, дом не отзывался.

Не решаясь больше зажигать травы, чтобы не пришлось снова выскакивать на улицу, я все же начертила в воздухе несколько знаков, после которых любой дух обязан был выйти на контакт.

Тщетно.

Стоя посреди гостиной и чутко прислушиваясь к происходящему, я ощущала на себе чужое пристальное внимание, и оно было приятным.

Так взрослые, в особенности пожилые собаки отмахиваются от не в меру резвых щенков — лениво, по-доброму, с какой-то особой нежностью старшего к тому, кого он готов защищать.

Безликий голос больше не вторгался в мои мысли, не пытался поссориться или подтолкнуть к чему-то.

Надеяться на то, что он просто ушел вместе с Альфредом Готтингсом, не приходилось.

Маргарет Мерц сказала, что мне есть кого расспросить о доме. С большой долей вероятности, она имела в виду Женни, но если Кайла собирались пугать, рассказать ему пару страшных баек местные были просто обязаны.

Это значило только то, что мне снова предстояло ждать, и от этого ожидания я с каждым часом злилась все больше, от скуки обшаривая каждый уголок.

Размещенная в кабинете библиотека оказалась выше всяких похвал. К обеду третьего дня своего вынужденного заточения я успела прочитать два редчайших издания по истории и один старый, но достаточно неплохой приключенческий роман.

На собственную библиотеку Совет не скупился, и она регулярно пополнялась как полезными, так и развлекательными книгами, но мне все равно нравилось искать что-то новое для себя там, где подворачивалась такая возможность.

Раздумывая о том, с помощью чего стану убивать время дальше, я спустилась на первый этаж, но остановилась, не дойдя до кабинета.

Ключ в двери повернулся, и Кайл вошел с таким видом, как будто провел последние несколько часов не в банке, а работая на рудниках.

Не задумываясь над тем, что и зачем делаю, я шагнула к нему, а он скинул сюртук и прислонился спиной к двери.

— Кажется, я начинаю от них уставать.

О тех делах, которыми полагалось заниматься исключительно графу Нильсону, я намеренно его не спрашивала, но хорошо помнила о том, как быстро он уставал от человеческой глупости.

— Вдова Мод прислала утром передала ягодные пирожные. Хочешь?

Это было лучшее, что я могла ему предложить здесь и сейчас, но он вдруг улыбнулся так, будто это было действительно уместно.

— Если ничего лучше нет…

Невозможно было придумать ничего глупее, чем пить кофе с пирожными в непонятном и потенциально опасном доме, стоящем на окраине откровенно нехорошего города, но к кухне мы направились одновременно.

— Завтра Старший специалист уже позволит мне выйти на улицу?

— А ты куда-то торопишься?

Я спросила, разводя огонь, чтобы согреть воду, а Кайл остался стоять в дверном проеме, прислонившись к нему плечом.

Бросить на него быстрый испепеляющий взгляд оказалось очень удобно.

— Не хочу, чтобы фьельденские дамы забыли, как я выгляжу.

— За исключением разве что Матильды Готтингс. Поговаривают, она тебя проклинает.

— Неужели она считает меня той бессердечной сукой, что привела ее наивного сына прямо в лапы к разбойникам?

— Безусловно. А еще исчадием Пекла и нечестивой обольстительницей, заставившей бедного Альфреда забыть и о красавице жене, и о долге, и о чести.

Мы переглянулись, а потом засмеялись одновременно.

Смех этот не был веселым и громким, но мне вдруг стало хорошо.

Хорошо от того, что он выбрался домой в середине дня, сославшись на усталость.

— Эта женщина поразительно быстро меня раскусила.

— Я знаю, что ты даже не старалась.

Это был такой же ленивый, как внимание дома, и совсем не опасный разговор ни о чем, но ответить я не успела. В дверь постучали настойчиво и громко, и Кайл собрался так, словно ждал, что за этим стуком последуют выстрелы.

— Подожди здесь.

Он снова отодвигал меня так, будто я и правда была младшим специалистом у него на обучении, но возмущаться этим или бежать за пистолетом было уже поздно. Я едва успела взяться за рукоять ножа, а он уже повернул замок, и из холла донесся приглушенный голос Самуэля Готтингса.

— Прошу прощения за вторжение, граф Нильсон. Позволите войти?

— Не стоит. Прошу вас.

Кайл ответил ему без тени досады, но с приличествующей случаю сдержанностью, а я положила нож и встала ближе к дверному проему — так, чтобы происходящее в гостиной было хорошо слышно, но заметить меня не удалось.

Самуэль прошел в дом, но остановился посреди холла.

— Я хотел бы поговорить с вами и вашей супругой, с вашего позволения. Мне сказали, что вам срочно понадобилось домой, и о том, что леди Элисон не совсем здорова, но мое дело не терпит отлагательств.

— Значит, мы поговорим сейчас. Элис!

От того, как Кайл меня позвал, захотелось в ответ послать его к Нечистому.

Так, словно и правда окликал любимую и нездоровую жену.

И все же из кухни пришлось выйти со в меру печальным выражением лица.

— Господин Готтингс. Примите мои соболезнования.

Синяки на моем лице, которые полагалось увидеть любому, кроме Кайла и Габриэля, удались на славу — молок получился легким, а эффект от него разрушительным. Синева красиво лежала на левой половине лица до подбородка, но не была слишком густой или темной. Даже при всем желании и богатстве воображения ее нельзя было принять за последствие удара кулаком, полученного от мужа, но за результат падения с крутой лестницы — с легкость.

Самуэль плотно сжал губы, разглядывая и, очевидно, оценивая как раз на этот предмет, а потом кивнул.

— Благодарю.

Кайл продолжал стоять рядом с ним, но на всякий случай был готов к чему угодно, — я чувствовала это по сугстившемуся в воздухе напряжению, по тому, как незаметно темнел его взгляд.

Мы оба не удивились бы, ворвись в наш дом ополоумевшая Матильда или взбудораженная ею Джеральдина.

Даже если бы с угрозами и обвинениями явился сам мэр.

Но Самуэль стал неожиданностью, на которую нужно было как-то реагировать.

— Я собиралась заварить чай, — это было с моей стороны хотя бы гостеприимно.

Готтингс же улыбнулся мимолетно и невесело:

— Спасибо, не стоит. Боюсь, в процессе нам всем окажется не до него.

Начало вышло многообещающим.

— Проходите, — Кайл жестом пригласил его в гостиную, и Готтингс сразу направился туда.

Заняв предложенное кресло, он, не стесняясь осмотрелся, и, остановившись в дверях, я отметила, что наш гость очень бледен.

Как и полагалось всякому скорбящему о брате брату, Самуэль был одет в чёрное, и этот цвет только подчёркивал оттенок его кожи.

А вот следов слез, даже тщательно замаскированных, на нём не наблюдалось.

Кайл сел напротив него, а я, хотя места и было достаточно, осталась стоять.

Единственный теперь младший Готтингс молчал почти две минуты, как молчал бы человек, намеренный сделать единственную ставку, рискнув всем, что имеет, а после взглянул прямо на меня.

— Я знаю, что Альфред это ваших рук дело. И пришёл сказать, что вам не о чем беспокоиться. Даже если тень подозрения, падёт на вас, я сумею сделать так, чтобы оно оказалось ложным. Кстати, эти синяки вам не идут.

Такое заявление стоило тишины, которая за ним последовала. В ней стало слышно даже как тикают часы, в кабинете.

По большому счету, убийство Альфреда стало бы даже меньшей проблемой, чем растрата выделенного на одну поездку бюджета и провал задания. Учитывая состояние, в котором обнаружили тело, о причинах меня даже не спросили бы, а усе пробному с Фьельденом Йонас уладил бы по своему обыкновению — деньгами или угрозами.

Однако на месте ни проблемы с полицией, ни испорченная репутация, ни вмешательство Совета были нам ни к чему.

В наступившей тишине Кайл откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе.

— Что мэр?

Он не подтвердил и не опроверг, и не стал дожидаться, чтобы я ответила за себя сама, хотя, как Старший специалист, вмешиваться здесь и сейчас был не обязан.

— В бешенстве, разумеется. Клянется собственными руками прикончить ту тварь, что убила Альфреда, — Самуэль едва заметно, но поморщился.

Предмет разговора был ему противен. Как будто его расспрашивали о неприглядных проявлениях деликатной болезни, которой он стыдится.

— А вы? — об этом спросила уже я.

Готтингс сделал медленный вздох и сел удобнее. Он, очевидно, решил, что самый сложный и ключевой момент уже пройден.

— Мой брат, как вы наверняка успели заметить, был первостатейной мразью. Всегда, с самого детства. Я на пять лет старше и имел возможность наблюдать. Сначала были животные. Потом его ровесники и дети помладше. Потом Альфред вырос, и его забавы тоже стали… взрослыми. Я пытался контролировать это и не придавать огласке, этому вы тоже успели стать свидетельницей. Но скажем так: человек, избавившись Фьельден от этой скверны, оказал не только городу, но и лично мне неоценимую услугу. Мне не пришлось становиться братоубийцей, а это, даже с учётом всех тонкостей, кое-что значит. Кем бы он ни был, я перед ним в долгу, и он может рассчитывать на моё содействие в любых своих делах. Такая формулировка вас устроит?

В этом не было ни намёка на издевку, он в самом деле интересовался, достаточно ли корректно выразился в этот раз.

— Более чем, — я кивнула ему одновременно в знак согласия и признательности за честность, и все-таки убрала морок.

Губы Самуэля дрогнули в некоем подобии благодарной улыбки.

— Дознаватель Бюль на моей стороне, если это важно. Альфред добавлял ему работы, а хорошему полицейскому, по большому счету, всему равно, как именно обезвредить существо, не дававшее городу покоя.

Именно это определение, «существо» подходило Альфреду Готтингсу идеально. Почти так же хорошо, как «скверна» и «мразь», и почему-то именно оно разрядило напряжение окончательно.

Я подошла ближе, но села не на диван, а на подлокотник кресла, в котором расположился Кайл. Просто потому что захотелось, и чувствовать его бедром было приятно.

— Значит, Фьельден всё это время защищали вы?

Самуэль коротко дёрнул плечом:

— Я полагал, что для вас это очевидно.

— Я полагала, что это работа вашей жены.

На этот раз он нахмурился, как если бы услышал самый неожиданный из всех возможных вопросов, а когда заговорил, речь его оказалась медленной. Он на ходу решал, что именно должен ответить и как.

— Женевьева не такая, как я. В её семье был дар, но на ней он оборвался. Я не знаю, хпочему так произошло. Она говорит, что сама отказалась от него в детстве, потому что испугалась. Как бы там ни было, её участие во всём этом меня не радует, но со временем оно стало необходимым, — Самуэль умолк, словно вспомнил о чём-то важном, а потом перевёл взгляд на Кайла. — Вы ведь видели мою порезанную руку в вечер, когда погиб Джон Уортен.

Тот лишь неопределённо пожал плечами и посмотрел в сторону окна.

— Я видел платок вашей жены, который вы держали. Она могла просто потерять его, когда побежала на крик, а вы подняли. Или отдать вам, чтобы остановить кровь. К примеру, если вы услышали вдову по дороге с кладбища.

Он подтверждал мои мысли о том, что так быстро Женевьева могла появиться у дома Уортенов только в одном случае, — если шла по той дороге.

Это мы тоже не обсуждали, и такая тенденция начинала походить на охрененную проблему для напарников. Мы оба не привыкли полагаться на кого-то и отвыкли рассчитывать друг на друга.

Готтингс кивнул медленно и серьёзно.

— В тот раз я много отдал и очень устал. В темноте мы не были уверены, что на моей одежде нет пятен. Пока Женни вертелась в толпе, я мог пройти домой незамеченным.

— Но вы вернулись за ней, — Кайл кивнул скорее самому себе, чем ему.

— А вы бы не вернулись? — Самуэль хмыкнул тихо и иронично.

Ответом ему стала лишь неопределённая полуулыбка.

Совершенно нечитаемая, если не знать, что он рисковал сгореть заживо, спасая меня и Гаспара.

Самуэлю её оказалось достаточно. Положил ногу на ногу, он принялся с подчеркнутым вниманием разглядывать что-то на своём колене, а Кайл поднялся и прошёл к окну.

— Печать на могиле Альфреда ваша?

Готтингс беззвучно и невесело улыбнулся и поднял голову, чтобы на него посмотреть:

— И теперь я знаю, кто поставил вторую.

— Учитывая страсть вашего брата к посмертным прогулкам, я не хотел бы обнаружить то, что от него осталось под своим окном, — Кайл отозвался почти равнодушно, отодвинул штору и выглянул на улицу.

Рассказ Женни о том, как они пытались проверить историю о встающих из гробов мертвецах начинал играть новыми красками.

— Он действительно мог бы?

Лицезреть мертвеца перед порогом мне тоже не хотелось бы, и теперь становилось понятно, зачем на самом деле нужно было запирать меня дома. Если Габриэль в самом деле мог думать о неконтролируемой реакции мэра и его жены на моё присутствие, то Кайл руководствовался вполне конкретным расчётом: поставить печать и отгородить меня от мира, чтобы Альфред, если тому вздумается рваться из могилы, не усердствовал слишком сильно.

Остаться с ним наедине теперь хотелось почти нестерпимо, но то, что ещё мог рассказать Самуэль было важнее моих желаний.

Кайл то ли не почувствовал, то ли проигнорировал мой взгляд. Как бы там ни было, сам он предпочёл смотреть только на нашего гостя.

— Что здесь происходит? Это не похоже на типичное проклятие. Кладбище тоже в порядке, проблема не в нём.

— Если бы я знал, принял бы конкретные меры, — Готтингс ответили ему таким же прямым взглядом, а я вдруг поймала себя на том, что сижу очень прямо.

Они оба держались с известной долей осторожности, но определенно понимали друг друга.

Понимали так, как не смогла бы понять я просто потому, что смерть никогда не была моей стихией.

Кайл еще чего-то ждал, а Самуэль кивнул не то ему, не то себе и в самом деле продолжил:

— Первые погибшие все как один твердили, что незадолго до смерти их мучили кошмары. Какие именно, они не помнили, а после наступал провал. Никто не смог сказать, что его убило.

Под конец его голос стал тише. Так говорили все, кому было дико и неловко обсуждать подобное.

Едва ли он говорил об этом с кем-то, кроме Женевьевы.

Кайл слушал внимательно, вероятно, отвечая что-то для себя.

— Йозеф Мерц?

Вот теперь лицо Самуэля дрогнуло, хотя и всего на секунду.

— Он обмолвился, что стал плохо спать, примерно за месяц до своей кончины. Но о страшных снах речь не шла. Напротив, ему было трудно уснуть.

Он не стал продолжать, справедливо полагая, что это и не требуется — Йозеф лишился сна из-за проблем с банком, это было понятно и так.

О природе этих проблем Самуэль мог знать больше, чем кто бы то ни было, а его отношения с отцом явно оставляли желать лучшего.

— Самуэль скажите, — я начала и сделала короткую, хорошо продуманную паузу. — Кто-то из ваших родителей?..

Уровень мастерства, которого ему удалось достичь, поражал. Даже для Совета такие люди были на вес золота, но никто из них не обучился своему искусству сам по себе или от скуки. Такой дар, как правило, передавался по крови.

Или же вспыхивал так неожиданно и ярко, что его обладатель становился выродком для своей семьи.

Даже для семьи, в которой поколениями не гнушались самым чёрным колдовством.

Такие люди были просто иными. Самый наглядный тому пример стоял сейчас справа от меня, не спеша возвращаться в кресло, хотя я продолжала сидеть на подлокотнике.

Самуэль молчал долго.

Ни я, ни Кайл его не торопили, но мне уже начало казаться, что вопрос был слишком личным и он не ответит.

Однако Готтингс встал и начал расстегивать сюртук.

— Я кое-что вам покажу. Следовало бы, конечно, принести извинения леди, но, думаю, леди видела и не такое.

Бросив верхнюю одежду на спинку кресла, он взялся за пояс, а я невольно выкинула бровь, искренне заинтригованная тем, чем он собирался меня удивлять.

Кайл сделал два шага к нему и остановился, когда Самуэль повернулся спиной и немного опустил край нижнего белья.

На его пояснице, в самом низу, красовался грубый и выпуклый круглый шрам.

Не до конца веря своим глазам, я поднялась и даже сделала шаг к нему.

— Нечистый бы тебя побрал…

— Кажется, он поступил прямо противоположным образом и подбросил меня добрым людям, — Самуэль засмеялся тихом хрипло, но впервые искренне. — Вы ведь знаете, что молва гласит о таком?

Молва всегда гласила, что дети, рождённые с хвостом, с большим или меньшим количеством пальцев, являются прямыми посланниками Нечистого. В большинстве случаев их сразу убивали. В лучшем случае подбрасывали на ступеньки ближайшей церкви или к воротам Совета.

У Эша и Дэймона было по четыре и шесть пальцев на одной из рук, и им всегда доставалась работа, выполняя которую, нужно было не только решить дело, но и хорошенько запугать людей.

Казалось, Кайл был удивлён не меньше меня, потому что он тоже подошёл ближе.

— В самом деле?..

— Да, — Готтингс пожал плечами и начал приводить себя в порядок, а я отвернулась, чтобы не смущать его больше необходимого. — По городу тогда быстро поползли слухи о том, что у мэра родился нечестивый ребенок. Он быстро решил эту проблему, сделав виноватой повитуху, помогавшую матушке разрешиться. Считается, что она причинила вред младенцу, а потом разнесла сплетню про хвост, чтобы скрыть это. Так или иначе, история забылась, его отрезали, но вы же понимаете, — закончив, он развернулся к Кайлу. — Это ничего не меняет.

Тот медленно кивнул, но думал уже явно о другом.

— Он знает?

— Ему и без того достаточно непросто терпеть мое присутствие, — Самуэль пожал плечами и надел сюртук. — Существо, которое они произвели на свет и назвали Альфредом, тоже не знало. Но он чувствовал. Я не мог его остановить, но был единственным, кто имел хоть какое-то влияние.

— Глаза и руки Хозяина, — я повторила слова Альфреда, и он развернулся, смерил меня долгим и неожиданно горячим взглядом.

— Он много успел сказать вам.

Это было всего лишь мое предположение, но раз уж он не считал нужным скрывать, я тоже ответила правду:

— Он назвал так себя.

Самуэль посмотрел себе под ноги, а потом туда же, куда немногим ранее смотрел Кайл, — в сторону окна.

— Да, ему это нравилось. Статус дает возможности. Много больше возможностей, что статус сына всемогущего во Фьельдене мэра.

— Но вам пришлось нелегко, — уступив мне кресло, Кайл присел на подлокотник. — Вас, насколько я успел заметить, было некому учить.

Дождавшись, чтобы села я, Самуэль тоже вернулся на свое место и некоторое время разглядывал его, прежде чем ответить.

— В свое время я был единственным юношей в городе, сумевшем забраться в этот дом. Как все мы видим теперь, без последствий. Здесь оказалась неплохая библиотека.

— Но не достаточная.

— Тогда мне и этого было много. После господин мэр был рад снабдить меня деньгами для небольших, но достаточно частых путешествий, а за морем можно найти много чего интересного. Если знать, что ищешь, — он пожал плечами и поинтересовался почти без перехода. — Вы в самом деле меня не помните?

Кайл промолчал, но выражение его лица снова сделалось нечитаемым.

Он не спешил говорить ничего конкретного, но Готтингс на ответе и не настаивал.

— Думаю, вы и не должны. Это было слишком давно, и тогда я не представлял из себя ничего интересного.

— Но сегодня Фьельден ваш, — подгадав момент, Кайл встретился с ним глазами.

Казалось, что между ними одновременно происходил еще один разговор, не предназначенный ни для кого третьего.

Самуэль медленно склонил голову, потом сцепил пальцы в замок.

— В некотором смысле был. До недавнего времени.

— Не хотите же вы сказать, что считаетесь с мэром?

Готтингс криво ухмыльнулся:

— Я вынужден с ним считаться. Или вынужден был, пока существовал Альфред. Еще рано судить. Как бы там ни было, город сходит с ума, и мне становится все сложнее держать его. Как будто что-то пришло и поселилось здесь. Или проснулось. Даже я не вижу, и, буду откровенен, я рассчитывал, что вы мне расскажете.

Кайл посмотрел на меня, а после перевел взгляд обратно на него.

— Расскажу, когда буду знать наверняка.

Самуэль кивнул, на этот раз в знак признательности, поднялся, собираясь уходить.

— Что ж, я хотел дать вам знать, что не враг вам. Рад, что мы друг друга поняли.

— Я могу побеседовать с погибшими?

Кайл задал вопрос уже почти ему в спину, но Готтингс развернулся и, кажется, был удивлен так же, как и я.

Никогда и никого на моей памяти он о подобном не спрашивал.

— Разумеется, когда вам угодно. Если сочтете нужным, я пойду с вами.

— Да, так будет лучше. Сейчас вы свободны?

после недолгого промедления Самуэль кивнул, и Кайл направился к выходу, почти обгоняя его.

Уже выйдя в холл он остановился, а потом вернулся ко мне, как будто и правда только что обо мне вспомнив.

— Я буду поздно. Возможно, к утру.