Наперегонки с ветром. Буря (СИ)

Глава 9

Проводить Джона Уортена в последний путь пожелали немногие.

На кладбище, конечно, собралась небольшая толпа, но не менее половины присутствующих пришли лишь для того, чтобы поглазеть на чужое горе.

С ног до головы закутанная в черное, — кажется, даже в два или три слоя, — вдова Уортен, узнать имя которой я так и не удосужилась, некрасиво и судорожно всхлипывала над раскрытой могилой. Две такие же тучные и неповоротливые женщины, держащие наготове кружевные платки, стояли по обе стороны от нее, готовясь подхватить в момент падения без чувств.

Готтингсы, — Женевьева и хмурый Самуэль, — стояли чуть поодаль.

Кайлу полагалось присутствовать в качестве прибежавшего на крики вдовы первым соседа, и мне ничего не оставалось кроме как стоять рядом с ним и тихо радоваться предусмотрительности Присциллы — готовя мой гардероб для прикрытия, девочка не была позаботиться и о траурном наряде.

Третья ночь в новом доме оказалась такой же тяжелой, как две предыдущие — проспав без сновидений, я чувствовала себя так, словно не спала вовсе, а на то, чтобы заняться чисткой с утра времени не было — самоубийцу Уортена положено было предать земле почти что на рассвете, чтобы не привлекать людское внимание к его греху и не чтить его лишними слезами.

Суета, причитания и с трудом выдавленные слезы для меня смазались, но среди пришедших я не без удивления заметила Габриэля. Бледный и собранный, он стоял позади всех и отчего-то казался моложе своих лет.

Святой брат Лукреций тоже, разумеется, присутствовал. Это был высокий, не пожилой, но некрасиво иссохший человек и колючими маленькими глазами. Глядя в пространство и думая о чем-то своем, он скорбно воззвал к Плачущей Богине, прося помиловать и спасти душу мертвеца, даровав ей искупление, а после отошел в сторону.

По обычаям своей религии, он должен был бы сразу удалиться, а накануне погребения строго-настрого наказать вдове, чтобы поминальный обед прошел тихо и приглашены на него были разве что самые близкие, но деньги очевидно творили чудеса.

С большой долей вероятности, это было деньги Готтингсов, но ни Альфред с Джеральдиной, ни Матильда, ни тем более сам мэр так и не показались.

Не того масштаба, конечно, выдалось событие, но Самуэль все же пришел.

Когда первые комья земли ударились о крышку гроба, вдова заголосила.

В этот момент я смотрела на Женни, и успела заметить, как она поморщилась. Это случилось всего на долю секунды, а после она отвернулась, поднесла к лицу затянутую в черную перчатку руку и почти что уткнулась мужу в плечо.

Образ впечатлительной женщины, которой стало не по себе, был исполнен почти идеально, но я понимала ее до смешного хорошо.

Ей было противно и стыдно смотреть и слушать и требовалась пара минут на то, чтобы взять себя в руки и держать лицо в течение дня.

Кому-кому, а ей сбежать от вдовы точно не удастся.

Кайл стоял рядом со мной, но его лицо ничего не выражало. Пару раз взглянув на него украдкой, я пришла к выводу, что для него сейчас точно есть зрелище, а то и собеседники поинтереснее.

А ещё у него совершенно точно была возможность уйти. Принести вдове самые искренние соболезнования и сослаться на неотложные дела в банке, которых по определению было немало.

Однако же он остался.

Скорбная процессия тянулась к дому Уортенов относительно бодро, — ранним утром в этих краях было по-настоящему холодно, а ветер неприятно бил в лицо, так что согреться поминальным вином и завтраком не терпелось многим.

Во главе, разумеется, шествовали вдова и всему уважаемый брат Лукреций, и, как ни странно, Самуэль Готтингс.

Почтительно склонившись к осиротевшей госпоже Уотрен, он что-то негромко говорил ей, а вот Женни отстала.

Быстро и очень вежливо раскланявшись с несколькими людьми, она поравнялась с нами.

— Граф Нильсон, леди Элисон, спасибо, что пришли.

Вежливо кивнув Кайлу, она трогательно сжала мою руку обеими ладонями, и крошечная записка незаметно перекочевала из отворота ее перчатки в мой рукав.

— Мы не могли иначе. Такое печальное знакомство с городом было весьма неожиданным, — Кайл посторонился, чтобы позволить ей идти не по колее, а заодно и иметь возможность видеть ее лицо.

— Да, вы правы. Фьельден умеет преподносить сюрпризы, — Жэнни снова кивнула, но не стала больше на него смотреть. — Надеюсь, вас ждут и приятные. а теперь прошу меня извинить.

Она пошла дальше, чтобы уделить внимание еще кому-то, а я опустила руку, в которой держала записку в карман.

Прочитать ее хотелось так сильно, что я едва дотерпела до момента, когда прилично стало подняться из-за стола.

Вино оказалось плохим и откровенно дешевым, вдова, которую, как выяснилось, звали Айдиль, с поразительной регулярностью начинала захлебываться слезами.

Присутствующие женщины в большинстве своем бросались утешать ее, Женевьева почти безмолвной тенью металась между столовой и кухней.

Негромко переговаривающиеся мужчины, среди которых был и тот заботливый господин, что не впустил меня в дом в вечер смерти Джона, при первой же возможности отправились курить.

Погода и время года были явно не теми, чтобы ими можно было наслаждаться, стоя с сигарами и трубками на улице, и тем не менее они предпочли хотя бы ненадолго покинуть дом.

Во большому счету, я их понимала.

Здесь не ощущалось даже подобия той скорби, что пропитала дом Йозефа Мерца после его кончины. Смерть Джона Уортена стала лишь представлением, дешевым и похабным развлечением для тех, кто не мог найти для себя других по нраву.

Эта фальш делала воздух почти зловонным, и люди, у которых была хоть капля достоинства, инстинктивно стремились отстраниться от нее.

Понимая все это, я не удивилась, заметив, что Габриэль тоже покинул комнату.

Мы лишь поздоровались, не перебросившись при этом даже парой слов, но его присутствие все равно было приятно точно так же, как и он сам.

Выбрав момент, я остановилась под ведущей на второй этаж лестницей и развернула сложенные трижды клочок бумаги.

«Мой ответ: да. Берегите вашего мужа, но, умоляю, не спрашивайте больше ни о чем».

Ни подписи, ни инициалов.

Спрятав торжествующую улыбку вместе с запиской, я мысленно назвала Сесиль умницей и развернулась, чтобы вернуться в столовую, но наткнулась взглядом на Кайла.

Его профиль выражал лишь вежливое внимание, а вот стоящая перед ним Камилла была великолепна.

Я пропустила момент, в который она появилась, и точно не видела ее на кладбище, но на так называемый поминальный обед племянница мэра явилась во всей красе: глухое, отделанное лучшим кружевом черное платье, простая прическа, легкая вуаль, откинутая сейчас назад, и влажный блеск в растерянных и беззащитных глазах.

Она смотрела на Кайла так, словно он был ее единственной надеждой на спасение, и говорила поспешно, быстро и часто сглатывая, как если бы от волнения, страха и стыда за свою слабость ей не хватало воздуха.

Если Самуэль устоял, это заслуживало уважения.

Женни говорила о ней с определенной долей брезгливости, но как женщина, безоговорочно уверенная в своем муже.

Кайл же мне мужем не был, не был даже любовником, — потому что нюансы между напарниками не в счет, — по почему-то именно сейчас пришлось себе об этом напомнить.

Тогда, — давно, — я была бы абсолютно уверена тоже.

Даже три месяца назад.

В любой момент до того, как увидела выбившуюся из-под чепца прядь рыжих волос на красивой шее Жизель.

Это не было моим делом.

Ни с ней тогда, ни с Камиллой теперь.

В конце концов, его вкусы действительно во многом переменились.

Убедившись, что выражение лица стало приличным, я наконец шагнула по направлению к комнате, я развернулась и направилась в противоположную сторону, к кухне.

Лишние руки Женевьеве точно сейчас не помешают, и предложить помощь было уже прилично.

Дорогу мне преградили ровно в тот момент, когда я уже почти пересекла широкий коридор, но еще не приблизилась к той части дома, откуда доносились взвинченные голоса кухарки и двух подающих гостям горничных.

— Леди… Эээлисон, если не ошибаюсь? — почти свалившийся на меня мужчина буквально дышал отличным коньяком, которого было выпито явно не мало.

На ногах он держался с трудом, — настолько, что был вынужден для надежности опереться рукой о стену, — но при этом потеснил к той же стене и меня.

— У нас еще не было случая познакомиться. Тороплюсь исправить это досадное упущение!

Говорил он почти связно, если не считать чуть растянутых гласных, но разило от него не только спиртным.

Судя по помятому воротнику и сбитому поясу, погулял этот человек на славу, а в дом вдовы явился только потому, что здесь можно было рассчитывать на бесплатное продолжение веселья.

— Считаю своим долгом заметить, вы, Нечистый бы вас побрал, очень красивы. Нотками совершенно не к лицу траур. Гораздо больше подошло бы что-то яркое. Вроде того платья, что было на вас на приёме. Или вовсе ничего. Вы ведь простите мне эту маленькую вольность? Видите, я, слегка!..

Он взмахнул рукой, и едва не упал, засмеялся, не красиво обнажая идеально ровные зубы, и лишь тогда я его узнала.

Узнала и порадовалась, что не успела поставить на место как следует, потому что это бы никто иной как Альфред Готтингс, младший сын мэра.

Внешне он почти не имел сходства ни с отцом, ни со старшим братом — ростом Альфред явно не вышел, а черты лица были как будто смазанными. Если Самуэля, которого видела только на расстоянии, я назвала бы просто обычным и ничем не примечательным, то Альфред мог бы быть даже красивым, если бы не эта неуловимая неправильность. При красивом изгибе губ его улыбка была почти что отвратительной, а бесстрастный взгляд серых глаз метался по моему лицу, плечам и груди — вроде бы пристально, но вместе с тем как будто мимо, и дело тут было вовсе не в том, что он напился как скот.

— Прошу простить, господин Готтингс, мне нужно…

— Ну что вы, к чему! Просто Альфред.

Он навалился на стену, а вернее, на меня, сильнее, и я, уже собралась было оттолкнуть его так, чтобы можно было минутой позже шёпотом сообщить Женевьеве о том, что её деверь не разобрал дороги, но на плечо Альфреда опустилась широкая мужская ладонь с аккуратными ногтями.

— Вот ты где. А я повсюду тебя ищу!

Самуэль сдержанно и очень светски улыбался, но пальцы сжал так сильно, что его брат заметно дёрнулся.

— Отвяжись! Не видишь, мы с леди беседуем?!

— Уверен, леди нас простит. Это неотложные дела, — Самуэль понизил голос и, не дожидаясь ответа, поволок примолкшего от боли и такого напора Альфреда к двери.

Бросив быстрый взгляд через плечо, он едва заметно кивнул мне на столовую.

Вышло красиво.

Настолько красиво, насколько только может быть отработанная годами практики последовательность действий.

По всей видимости, старшему Готтингсу приходилось пресекать подобные сцены с завидной регулярностью.

Учитывая тональность, в которую перешел младший из братьев на второй минуте нашей очаровательной беседы, присутствие других гостей едва ли могло бы помешать скандалу, но я все же вернулась в столовую.

Ни Камиллы, ни Кайла видно не было.

Пройти мимо меня к выходу никто из них не мог, равно как он не мог уйти без меня.

“Стоять, Элисон”.

Не нужно было распыляться на подобное.

Одна из горничных поспешно вошла в комнату с подносом, на котором стояли чистые бокалы — очевидно, планировалась смена одного паршивого вина на другое не менее паршивое.

Если первое мне все же пришлось пригубить, рисковать и пробовать второе я не собиралась.

Учитывая записку вдовы Мерц и выходки младшего Готтингса, голову лучше было сохранять холодной, а подобные напитки явно сбивали с ног даже быстрее чем то пойло, что гуляло иногда по замку.

На минуту, не более, но меня вдруг охватило чувство, подозрительно напоминающее тоску.

Все ведь было так хорошо последние четыре года.

Не идеально, конечно же, но понятно, интересно и… надежно.

Пусть Совет и не стал мне настоящим домом, пусть и приходилось немалую часть времени оставаться настороже, мне там нравилось.

Нравился утренний гомон во дворе, звуки выстрелов, смешивающиеся на полигоне с громким смехом, свобода, превосходно сочетавшаяся с безопасностью, и запах хорошего коньяка и огня в кабинете Мастера.

Забавно было бы всерьез думать о том, что человек, которого я ожидала увидеть едва ли не своим врагом, станет мне настолько небезразличен.

Йонас воспользуется моими трудностями, чтобы решить собственные проблемы с Бергом, и я втянулась в эту авантюру легко и с удовольствием.

Не потому что чувствовала себя обязанной.

Частично из чувства долга я была сейчас здесь — не потому что он приказал, а потому что понял правильно и принял как должно тех, чьи судьбы я по своей самоуверенности хотела изменить к лучшему.

Как минимум это следовало отработать.

Как минимум потому, что это тоже было правильно.

А ещё следовало быть благодарной за то, что не имею а самом деле в напарниках долбаного Чарли Грина или кого-то подобного ему.

Поняв, что Совет пора оставить, я решила, что не буду думать ни о чем подобном.

Ни о том, какими приятными были праздники Весенних и Осенних Костров в замке.

Ни о том, как весело иногда случалось пить ту самую огненную дрянь из пыльных бутылок. От неё резало глаза и перехватывало горло, зато после становилось легко-легко.

Хорошо было уезжать и возвращаться.

Не доверяя никому в полной мере. Заведомо зная, что в случае моего провала, всё будет именно так и никак иначе. Внутренне, — но ни в коем случае не напоказ, — кривясь от брезгливости всякий раз, когда приходилось иметь дело с командиром Бергом дольше трёх минут.

Мне было там хорошо.

Было до тех пор, пока я по глупой ностальгической слабости не подставила Йонаса так, что выпутываться после моего отъезда ему придётся ещё долго.

— Он был уверен, что ты вообще не вернёшься.

Матиас сказал мне это через несколько часов после нашего с Гаспаром приезда, когда мальчишка уже спал, а мы вдвоём сидели в их будущем жилище.

Тогда старый сарай ещё мало походил на что-то пристойное, крыша текла, и вода монотонно капала в подставленное ведро.

Стояла уже по-осеннему прохладная, глухая, но всё ещё августовская ночь, а за шумом дождя многое казалось несущественным.

— Не вернусь? — я посмотрела на него, не до конца понимая, что имеется в виду.

Уже абсолютно несвятой к тому моменту брат неопределённо дёрнул плечом, но пояснять не стал.

Я и без того знала.

Йонас был уверен, что я останусь с Кайлом.

Либо останусь ни с чем, но посчитаю ниже своего достоинства оправдываться за свою неудачу и проходить через унизительные выволочку, которые гарантированно станут достоянием гласности.

Знала, но не могла поверить, что он поделился этой убеждённостью с церковникам, которого едва знал.

Матиас же не позволил мне ни продолжить этот разговор, ни завести новый, неловкий, не менее тяжёлый — о том, что ему самому теперь тоже некуда возвращаться.

После этого дела мы будем за всё в расчёте, а сплетни со временем забудутся — сделаются банально неинтересными на фоне изменений в составе Совета.

Такая перспектива насильно, но бодрила.

Не меньше, чем мысль о том, что ещё от силы полгода, и мне больше никогда не придётся терпеть шваль вроде Грина или младшего Готтингса.

Я потянулась к чашке с травяным чаем, но убрала руку, потому что в столовую вошла Женевьева. Она не выглядела встревоженной. Напротив, казалось, что именно она тут гостеприимная хозяйка, интересующаяся, что нужно гостям, но сведённые от напряжения плечи её выдавали.

Чудом избежав общества какой-то тощей и заплаканной леди, явно вознамерившейся завести разговор со мной, я подошла к ней, почти шепнула на ухо:

— Он увёл господина Альфреда. Кажется, тот был пьян, как…

–... Альфред, — Женни закончила за меня, и её губы плотно сжались, как будто она едва сдерживала гнев. — Простите, если он нагрубил вам.

— Ничего страшного не произошло, — я ответила, не задумываясь над тем, что говорю, но продолжая внимательно следить за её реакцией.

Сейчас, после упоминания младшего Готтингса Женевьева впервые встревожилась по-настоящему. Даже оттаскивать от меня старшую леди Мерц, она держалась спокойнее, а тут едва не вышла из себя.

Неужели правда настолько часто?

И если так, почему об этом ещё не болтает весь Фьельден?

Или болтают в той части общества, куда нет ходу шрусы жёнам самоуверенных банкиров?

— Женни, прости, милая. Скоро ли будут закуски? — Айдиль Уортен подошла к нам, промакивая красные глаза очередным платком.

Она так старательно изображала немощь, что, с большой долей вероятности, верила в неё сама.

Бедная одинокая вдова без поддержки и помощи.

Этой женщине было хорошо за сорок, но на похоронах не появился никто, способный сойти за их детей.

Покинули Фьельден и не успели добраться в срок?

Или их не существовало вообще?

Как бы там ни было, Женевьеве я искренне не завидовала — в покое её эта вдовица точно не оставит.

Мне же самой оставалось лишь уповать на то, что Сесиль будет дальновидно и впредь и по городу не поползут слухи о той доле в банке, что Кайл отписал ей, а сама Айлиль обратиться за участием к новым соседям просто постесняется.

— Гаретта скоро принесёт, — Женни ответила ей в тон, так, как терпеливые и добрые люди говорят с нервными и капризными детьми.

Айлиль кивнула и поковыляла к своему креслу так, что у любого, кто был добрым, сердце зашлось бы от жалости.

— Женни, это, разумеется, не моё дело…

Я заговорила прежде чем успела повернуться к ней, и потому раздавшийся на ухо глухой смешок прозвучал так же неожиданно, как прозвучал бы здесь и сейчас выстрел:

— Благодарю, но не беспокойтесь. Я не позволю ей сесть себе на шею.

Мы переглянулись, и ко мне вернулось то же непонятное ощущение, что возникло на приёме у мэра во время разговора с ней.

Как будто это были или две разные Женни, или одна, но настолько хитрая и артистичная, что и маленькой сучке Камилле, и мне самой стоило преклониться перед ней и выразить своё восхищение.

Приняв за возможную правду второй вариант, имело смысл задуматься: достаточно ли в ней всего этого, чтобы поливать старую кладбищенскую землю своей кровью?

Доступный мне прямо сейчас способ проверить был рискованным, но если я окажусь права…

Тот, кто просил защиты для Фьельлена, обладал знаниями и силой, и должен был понимать, что ни я, ни Кайл не враги этому городу.

Если это Женни, и она почувствует мое прикосновение, ничего плохого не случится. Напротив, мы сможем получить хороших союзников в лице друг друга.

Если же окажется, что я права, но она безумна, и, как всякая фанатичка, не потерпит ни помощи, ни чьего бы то ни было присутствия, я не стану дожидаться возможности дотянуться до пистолета.

Я всё-таки попыталась коснуться её сознания, снять информацию, но тщетно. Женни ощущалась глухой тёмной стеной, а выражение её лица ни капли не изменилось — то ли и правда не почувствовала, то ли играла мастерски.

— Женевьева, — та тощая дама, из лап которых я, на свою удачу, ускользнула, подлетела к нам, напомнив своими движениями ворону. — я неловко тебя просить, но Айдиль беспокоится о закусках. Раз всём тут сегодня заправляешь ты…

Она не стала утруждаться, договаривая, но неловко ей точно не было.

Женни же кивнула поспешно и сосредоточенно:

— Я пойду потороплю.

Острой потребности в закусках не просматривалось, да и сама Айдиль скорее напоминала насосавшегося крови трактирного клопа, нежели вдову, для которой кончина мужа разделила жизнь на «до» и «после», но ее прихоть сегодня была законом.

Женни привычно опустила взгляд, поспешно направилась в коридор, но даже не успела покинуть столовую, когда старательно создаваемую в доме траурную тишину прорезал визг.

Кто-то из женщин в кухне буквально захлебывался им.

Тощая ворона, по-прежнему стоявшая рядом со мной, испуганно шарахнулась назад, кто-то вскрикнул.

Мы с Женни сорвались с места одновременно, и в коридоре она едва не столкнулась с Кайлом.

Он вывернул из той части дома, где должна была располагаться библиотека.

У меня не было ни времени, ни желания приглядываться к тому, насколько в порядке его одежда, — это в любом случае ни о чем бы не говорило. Достаточно оказалось уже того, Камиллы в поле зрения не оказалось.

Он не стал извиняться, но придержал Женевьеву за плечо, чтобы пойти в кухню первым.

Пожилая кухарка в белом фартуке лежала на полу, но это был всего лишь обморок. Всё самое интересное ждало нас чуть дальше.

В дверном проёме между кухней и кладовой в петле болталась девушка. По всей видимости, это и была Гаретта, которую заждалась вдова Уортен.

Не глядя ни на Женни, ни на Кайла, я первым делом потянулась к скамье, на которую садились, чтобы чистить картошку, но её почти вырвали из моих рук.

— Нильсон, помогите! — Габриэль вскочил на неё так поспешно, что едва не упал.

Как ни странно, спорить, да и вообще отвечать, Кайл не стал.

Тоже не был уверен, что всё уже кончено?

Он обхватил ноги горничной, пока бледный и сосредоточенный Габриэль, стиснув зубы, резал верёвку разделочным ножом.

Женни застыла за моим плечом, и, кажется, смотрела не дыша.

Почти минута.

Гаретта рухнула Кайлу на руки, и Габриэль спрыгнул со скамьи, спеша взглянуть на неё и проверит пульс, но торопиться ему было уже некуда. Девушка была мертва.