Наперегонки с ветром. Буря (СИ)

Глава 6

Встретить Кайла посреди леса поблизости от забытой всеми богами деревни было странно.

Увидев его во дворе замка Совета, я почти испугалась того, что моя реальность и вправду могла сместиться и сделаться непохожей на объективную.

Однако танцевать с ним оказалось… Дико.

Мы редко делали это прежде, — оба не слишком любили, хотя и этому тоже меня в свое время научил он.

Теперь же его рука лежала на моей спине уверенно и спокойно, — свободнее, чем он держал Камиллу, — а мне казалось, что даже через плотную ткань темного сюртука я чувствую рисунок его шрамов.

— Ты привлекла внимание, — его голос над ухом прозвучал уже привычно нечитаемо, и по спину пробежал предательский холодок.

Слишком близко.

— Это снова плохо.

— Сейчас — как раз наоборот. Тебе стоит чаще носить красное.

— И чаще жалеть о том, что не родилась мужчиной. Вы прекрасно обходитесь белым и черным.

— Уверена, что стоит искушать судьбу? Никогда не знаешь, что будет в следующий раз, — он сжал меня в объятиях чуть крепче, чем следовало, разворачивая в танце.

Отчего-то стало легче.

Когда-то давно, когда я не думала о подобных вещах вовсе, именно Кайл рассказал мне, что ничто не конечно. После того, как одна жизнь закончится, начнется следующая — совершенно другая. Новое тело, новая история, новое имя, — такое же твое как то, что носишь сейчас. Можно родиться мужчиной или женщиной, или вовсе собакой. Вспомнить свое прошлое воплощение или прожить, даже не подозревая о нем.

Как повезет, как получится, но с последним вздохом ничего не закончится.

Хранимое где-то глубоко внутри знание об этом стало для меня тем единственным, что я готова была назвать верой.

— По крайней мере, это будет удобно, — я хмыкнула ему в тон, и все-таки задержала дыхание, когда он привлек меня ближе к себе, пропуская пару за моей спиной.

— Что насчет вдовы? — Кайл сменил тему так неожиданно, что я испытала нечто среднее между досадой и облегчением.

Через два слоя его и своей одежды я слушала, как бьется его сердце.

В этот короткий промежуток времени, когда мы танцевали и фактически были наедине, он все-таки позволи себе эту крошечную несдержанность — едва заметно, но потемневший взгляд.

Его раздражали люди, с которыми он вынужден был оставаться любезным. Раздражало обещающее стать очень нехорошим дело, в которое Йонас втянул его шантажом и обманом. И постоянное “граф” раздражало тоже.

Он никогда не примерял на себя подобное всерьез, — за исключением разве что тех редких случаев, когда это было ему нужно и выгодно.

Например, в тот раз, когда их с будущим Мастером Совета едва не вышибли из Академии за очередную вопиющую выходку. Опытный и осторожный ректор слишком не хотел скандала, в котором его учебное заведение фигурировало рядом с фамилией Нильсон, а сам юный Нильсон вцепился в своего бесценного Ублюдка мертвой хваткой. Выбирая между “обоих” и “никого”, ректор отдал предпочтение последнему.

Или когда требовалось ответить на гневное письмо матушки, требующей опровергнуть слухи о том, что он женился на крестьянской девке. Тоже хороший пример.

— Снова ставишь под сомнение мой профессионализм? — сделав вид, что не обратила внимание, я все же сжала пальцы на его плече чуть крепче.

— Я никогда не ставил под сомнение твой профессионализм, — в свою очередь, он мастерски изобразил, что этого не заметил, но склонился ко мне ближе, понижая голос до насмешливого полушепота.

Я качнула головой, предпочитая отделаться этим.

Думать о подобном не следовало ни теперь, ни когда-либо.

Момент все равно был безвозвратно упущен, а сама мысль о том, что он всего лишь пытался обидеть меня, чтобы защитить…

Когда-то давно, когда мы были вместе, его спокойного “Ты с этим не справишься”, было достаточно, чтобы я остановилась и спросила его, что делать.

Если он ошибся, ожидая от меня именно этого в августе, а я ошиблась, приняв его слова за чистую монету…

Даже если так, это уже ничего не значило.

Всего лишь крошечный полупрозрачный штрих в общей безрадостной картине нашего бестолкового прощания.

— Я иду к ней завтра. Женни обещала зайти за мной в обед.

— Хорошо.

Показалось мне, или он в самом деле погладил по спине — совсем коротко, лишь кончиками пальцев.

— Ты тоже не терял времени даром.

— Да. Меня ждет познавательная прогулка по этому чудесному городу.

Кайл не смеялся откровенно, но еще немного понизил голос, словно делился со мной величайшей тайной.

— Главное, будь осторожен и смотри в оба. Если ты проведешь наедине с юной леди больше четверти часа, ее дядюшка явится к тебе с пистолетом и потребует не допустить ее позора. Едва ли удастся устоять перед его натиском.

Наступать ему на ногу было глупо, но так сильно хотелось, что отказать себе в этом маленьком удовольствии я просто не смогла.

— Извини. Давно не занималась ничем подобным.

— Да, я заметил. Лето показало, что отсутствие практики сказывается на некоторых твоих навыках не лучшим образом. Хотя в данном случае это не может меня не радовать.

Лишь чудом не сбившись с ритма, я подняла голову, чтобы посмотреть на него прямо, и почувствовала, как пережимает рёбра.

Намёк вышел даже не прозрачным.

По сути, это был даже не намёк.

— Держите себя в руках, графиня, — Кайл улыбнулся мне коротко и обезоруживающе, а его рука опустилась с моей спины на талию.

Нападение оказалось слишком внезапным, и я позорно долго не могла найтись с ответом, а оркестр тем временем замолчал.

Непозволительно долгие три секунды я ещё не убирала руку с его плеча, и только потом сделала шаг назад.

Кайл выглядел довольным.

Он прекрасно видел, что сумел выбить почву у меня из-под ног, и…

— Граф Нильсон! Как славно, что я вас отыскал! Доброго вечера, графиня! Надеюсь, наш скромный город пришёлся вам по вкусу? — запыхавшийся господин Мигель пробился к нам через ещё не рассосавшуюся толпу, образовавшуюся из танцевавших.

— Благодарю вас, я нахожу Фьельден чудесным, — я улыбнулась ему вежливо, но немного смазано.

Лицо начинало уставать от этих бесконечных и бессмысленных улыбок.

— Прошу прощения, господа.

Оставив Кайла на растерзание казначею, я развернулась и всё-таки ушла в сторону терассы.

К счастью, ни Габриэля, ни кого бы то ни было ещё из моих малочисленных знакомых видно не было, и по пути не возникло необходимости ни с кем любезничать.

Ведущая на улицу зверь оказалась предусмотрительно открыта, но, уже взявшись за ручку, я заметила галерею, ведущую влево.

Она была длинной и полутемной, а самое главное, пустой.

Гостей здесь ясно не ждали, — свернув, я обнаружила, что помещение отапливалось хуже, чем бальный зал, — и это было идеально.

Оставшись в одиночестве, прохладе и почти темноте, можно стало наконец выдохнуть и хотя бы мысленно назвать Кайла мудаком.

Это слово о далось за рёбрами и внизу живота новой тяжестью, а в голове — желанием вернуться в зал, найти его и вне зависимости от количества зрителей и слушателей, в полный голос послать к Нечистому.

Это оказалось сложнее, чем я думала.

Не далее как сегодня утром я ещё была уверена, что два маленьких инцидента, имевшие место в Совете под влиянием моментов, по обоюдному молчаливому согласию просто остались за скобками.

Однако милорд внезапно решил развлечься. Или же просто сорвать зло. И…

«Стоять, Элисон».

Сделав ещё один вдох, я напомнила себе, что нельзя отвлекаться.

Мой задача — выполнить свою часть работы, получить оплату и всецело сосредоточиться на обучении Гаспара. Когда я вернусь, у нас останется не так много времени.

После всего, что Йонас устроил с этим заданием, Кайл либо пошлёт его к Нечистому сам и покинет Совет, заглянув в замок разве что за вещами. Либо же Мастер сам поторопится предложить ему новую работу — отправить подальше как можно скорее, точно зная, что без без внимания и как должное Кайл его выходки не оставит.

В любом случае, нам не придётся видеться часто, и время, проведённое во Фьельдене, точно так же сотрется, смажется, как полубредовый сон.

Главное — держать себя в руках.

Напоминание себе об этом стало очень своевременным, разумным и правильным. Вот только новые серьги ощущались в ушах приятной тяжестью, и в груди разливалось раздражающее тепло — потому что он действительно умел выбирать.

К драгоценностям я всегда была не то чтобы совсем равнодушна, но с лёгкостью обходилась и без них.

И всё же любимые, с первого взгляда пришедшиеся по душе вещи были даже у меня.

Были.

В прошлом.

Вероятно, следовало вернуться к чужим гостям, созванным в том числе и в мою часть, выпить ещё шампанского и не забивать себе голову.

Я уже почти собралась поступить именно так, когда меня вдруг толкнули вперёд.

Занятая собственными мыслями и в полутьме, я не услышала, как ко мне подобрались со спины. Доли секунды должно было хватить, чтобы собраться и развернуться…

На деле же я успела только опереться руками о стену, избегая удара, которого бы в любом случае не произошло.

Слегка надавив плечом, чтобы лишить меня возможности вывернуться, Кайл сжал мои бёдра и немного потянул на себя, вынуждая неудобно прогнуться.

Его левая ладонь легла на мои губы, не перекрывая дыхание, но лишая возможности говорить, а правая оказалась под подолом.

Не так быстро и изящно как в прошлый раз — ткань всё же оказалась тяжелее невесомой ночной сорочки, — но навык он определённо на растерял.

Равно как и умение избавляться от нежеланных собеседников вроде казначея Миголя.

Сердце всё-таки забилось чаще — не от испуга, в потому что в таком положении я не могла ни возразить, ни двинуться без его позволения, а пальцы забрались под бельё так привычно.

Ничего не снимать и не мять — лишь слегка сдвинуть ткань.

Мы делали подобное и раньше, но в прошлом — совсем иначе.

Тогда его ладонь, так естественно и красноречиво слскользнувшая ниже, была лишь естественным продолжением момента.

Теперь же — почти поражением, потому что ничего, кроме одной, легко и между делом оброненной фразы, и не понадобилось.

Всего несколько коротких, издевательски неторопливых движений, его горячее дыхание за ухом, и я едва не застонала ему в ладонь, когда его пальцы оказались во мне — сразу два.

— Тише, Эли. Ты же не хочешь, чтобы в такой момент тебя кто-нибудь услышал?

Вкрадчивый, полный насмешливой заботы голос на ухо.

Кроме него и гула собственной крови я не слышала ничего, даже голоса, музыка и смех, раздававшиеся за стеной, отдалились.

За тем же самым в эту галерею мог свернуть кто угодно, и Кайл не мог не подумать об этом тоже.

Это «Эли», — невозможно личное, то, от которого я прямо просила его воздержаться, — ударили по нервам, заглушили остатки разума.

Уперевшись ладонями в прохладный камень, я дёрнулась просто из упрямства, и он двинул рукой резко, немного меняя угол.

Оказалось, что задать мне рот было очень предусмотрительно с его стороны.

Я прикусила губу для верности, хотя больше всего хотелось вцепиться зубами в ребро его ладони, а он продолжил двигать пальцами — не слишком быстро, но ритмично, так, что очень скоро перед глазами у меня поплыл туман.

Он хорошо помнил, как именно нужно это делать, чтобы я забыла обо всём на свете, задыхаясь от того, как мало…

Вторую мою попытку освободиться Кайл пресёк жёстче — прижался к моей спине теснее, так, что воздуха не стало вовсе, заставил немного откинуть голову. Так, чтобы потолок надо мной качался. Провёл ладонью по шее обманчиво ласково, но ровно в тот момент, когда, по моим представлениям, он должен был немного сжать пальцы, ладонь вернулась на мои губы, а пальцы во мне начали двигаться быстрее.

Ткнувшись лбом в серый, ничем не прикрытый камень, я всё-таки застонала снова — коротко, придушено, едва различимо.

То ли поощряя, то ли в в качестве наказания за неповиновение, он мазнул губами по моей коже там, где шея переходила в плечо, и я едва не задохнулась от жара.

И от того, как вниз по спине скатилась капля пота.

Сердце по-прежнему заходилось, а удовольствие прокатывалось по телу волнами, нарастая с каждой последующей.

Ещё одно резкое на грани грубости движение, и ещё, и ещё…

Оставалось уже совсем немного, и я зажмурилась, сожалея лишь о том, что рискую упасть, если сожму его руку.

Кайл убрал пальцы за секунду до, и я глухо охнула, когда закрывавшая мне рот ладонь тоже пропала.

— А остальное — до дома, — его голос снова раздался над самым ухом.

Я готова была поклясться, что, говоря это, он улыбался.

Колени дрожали, а мир перед глазами продолжал качаться, и, продолжая держаться одной рукой за стену, другой я толкнула его в плечо.

— Мудак…

Вместо полноценного ругательства получился сдавленный, едва ли не потрясённый шёпот.

Он засмеялся. Очень тихо и довольно.

Или мне только так показалось, потому что в голове продолжало шуметь.

Под веками пекло и губы пересохли, но попытка провести по ним языком сразу же обошлась мне непомерно дорого — его запах и так хорошо знакомый привкус его кожи ещё никуда не делся.

Я пропустила момент, когда Кайл ушёл — точно так же, как и тот, в который он появился.

Оставшись в одиночестве, точно можно было ни о чем не беспокоиться — я знала, что он задержится поблизости, и под любым предлогом не пропустит в галерею любого, кому сюда зачем-нибудь понадобится, а значит, времени на то, чтобы привести в порядок дыхание и мысли у меня было вдоволь.

Да только не получалось.

Хотелось разве что ударить кулаком по ни в чем не повинной стене, но мысль о том, какое количество вопросов вызовут сбитые костяшки моих пальцев, останавливало.

Раз, два, три…

Я постаралась считать собственные короткие вдохи.

Тело всё ещё горело от неудовлетворённости, а горло сжималл спазмами — не то от возмущения, не то потому, что я не могла заставить себя думать ни о чем кроме.

Когда я спустя несколько бесконечных минут вернулась в зал, Кайла видно не было, но специально искать его глазами я не стала.

Бестолковый и шумный праздник окончательно слился для меня в одно сверкающее пятно, от которого не приходилось ожидать ничего интересного.

Разве что маленького личного забега на скорость — найти себе хотя бы относительно сносную компанию и сосредоточиться на ней прежде, чем моему так называемому супругу снова вздумается попасться в поле моего зрения.

Кайл оставил мне чудовище дно мало вариантов.

Сделать вид, что ничего не было, и хотя бы так удержать лицо. Если не перед ним, то перед собой притвориться, что не стонала у него в руках от нетерпения, пытаясь насладиться на его пальцы.

Или разыскать его среди сияющей толпы и потребовать своего, не повышая голоса, но окончательно расписавшись в том, что всё ещё хотела его до дрожи. Всегда и невзирая ни на какие обстоятельства.

К счастью Кайл, хотя и мелькал в толпе, всё время был занят. Стоило ему отделаться от одного навязчивого господина, откуда-то тут же брался следующий, а то и сразу два.

Время от времени перебрасываясь ничего не значащими словами с людьми, у которых вызывала почти нездоровое любопытство, я думала о том, какие они все одинаковые, и как сильно это бросается в глаза, если наблюдать со стороны.

По привычке высокомерные и неторопливые, они быстро начинали теряться — одетый с иголочки и безукоризненно вежливый столичный лорд, которому полагалось стать лёгкой добычей, упорно отказывался быть таковой.

Кайл как никто другой умел сбивать с людей спесь, не сказав им при этом ничего особенного. Ничего, к чему впоследствии можно было бы придраться. Иногда — одним только взглядом.

Если он продолжит заводить знакомства подобным образом ещё пару дней, о нас, чего доброго, поползут самые нехорошие слухи.

А впрочем, он точно не стал бы делать подобное просто так.

Если мне в качестве его супруги полагалось исключительно хорошо выглядеть и быть в меру глупой, то для него существовали разные пути. Почему-то он выбрал тот, на котором окружающие станут относиться к нему с настороженностью и даже опаской.

Интересно, что такого он уже успел обнаружить в этом банке и насколько серьёзные дела проводились через него, если новый владелец так сильно всем понадобился? Настолько, чтобы закатывать подобные приёмы в его честь.

Остаток вечера не принес ничего, кроме усталости и противной ломоты в висках.

Через пару часов, когда убраться из дома мэра наконец стало прилично, Кайл молча перехватил меня после очередного утомительного разговора с очередной разряженой девицей и положил мою руку себе на локоть, предлагая уйти.

Он выглядел чуть утомленным, но совершенно спокойным — как и не было ничего.

Попрощавшись со своей случайной собеседницей, имени которой даже не запомнила, я так же молча последовала за ним к выходу.

Готтингсы и правда жили недалеко от нас, и можно было прогуляться пешком, но я отдала предпочтение экипажу. В нём можно было так же молча смотреть в окно, любуясь ночным городом, а не изображать всеобъемлющее семейное счастье.

Кайл по пути занимался тем же самым, и у тому моменту, когда мы очутились у своего дома, мне уже почти не приходилось делать над собой усилие, чтобы дышать в его присутствии ровнее.

Злость была неоправдана.

Более того, именно её он от меня и ожидал — хотел послушать, как именно я стану выражать своё недовольство произошедшим в галерее.

Решив хотя бы из упрямства просто промолчать, я равнодушно смотрела на то, как Кайл поворачивает ключ в замке.

Уже такой естественный, почти привычный жест.

Так много раз это было — бесчисленное количество дверей и ключей. Веселы мы были или в ссоре, торопились или шли не спеша, даже когда возвращались слегка навеселе. Мне всегда нравилось смотреть, как он открывает эти двери. В этом мерещилось нечто особенное, только наше.

Быть может, иллюзия дома, которого у нас Никогда не было и о котором я в самом деле ни дня не мечтала. Но мне было приятно, когда это делал он. Стоя рядом или принимаются к его спине от нетерпения, я просто наслаждалась тем, что могла позволить себе считать его главным. Хотя и задумалась об этом впервые только сейчас.

Пройдя через тёмный и гулкий, как будто совсем пустой холл, Кайл зажег свечи и скинул сюртук, небрежно повесил его прямо на перила.

Я же заперла двери, проверила, насколько надёжно задвинут засов.

Этот дом вызывал странное ощущение. Казалось, что как ни запирайся, какую защиту на него не поставь, для желающих проникнуть в него всё равно останется лазейка, похожая на распахнутое окно.

Именно над защитой мне и предстояло подумать утром.

Кайл по-прежнему стоял у стены между столиком, на котором горели свечи, и лестницей и молча чего-то ждал.

Предлагал мне решить, как именно мы закончим этот вечер.

Вероятно, он тоже не отказался бы от небольшого, но знатно разгоняющего кровь и бодрящего скандала, — просто потому что устал от приторной любезности не меньше моего, — но ссориться с ним мне не хотелось.

Всё так же в молчании, даже не пожелав спокойной ночи, я попыталась пройти мимо, но он перехватил меня за локоть, — небольно, но достаточно крепко, чтобы потянуть обратно.

На таком расстоянии можно было смотреть только прямо в лицо. Поймать дыхание и вдохнуть в унисон, не отпуская взгляда.

Слишком тёмного.

Кайл продолжал молчать, но смотрел так, словно следующее моё действие что-то решало — почти равнодушно, но ощущения в такие моменты никогда меня не обманывали.

Отпустив мою руку, он больше не прикасался, но я продолжала стоять, чуть запрокинув голову, и ставшие вдруг такими тёплыми камни в ушах, задели шею.

Вперёд или назад — отделаться забавной неоднозначностью уже не удастся.

Трусливо радуясь тому, что от трёх свечей света много меньше, чем он пылающего камина, я опустилась на колени достаточно медленно, чтобы он мог остановить словом или жестом.

Вместо этого он сделал почти незаметное движение, откидываясь спиной на стену и продолжая прожигать взглядом.

Когда я, закончив с поясом, вытащила из петли первую пуговицу на белье, молчание вдруг стало тяжёлым, иссушающим.

Всё было… Не так.

Не совсем так, как нам обоим хотелось.

Однако Кайл молчал и даже не прикасался.

Нечистый бы его побрал, не хотел испортить причёску.

От этой мысли стало почти что смешно, хотя весёлого было мало.

Никаких затяжных игр до рассвета.

Всё просто должно было остаться так же, как было среди чужих людей в чужом доме.

Или пытался таким изощрённым способом припомнить мне прошлый раз, когда я не слишком вежливо просила его помолчать и лишний раз меня не трогать.

Свечи затрещали как по заказу — в тот момент, когда я прикрыла глаза, в первый раз проводя по его плоти губами.

А деревне было проще — я была уверена, что мы делаем это в последний раз, и наплевать было, как именно он это увидит и о чем подумает.

Сейчас же застывшее было время сорвалось, пошло немыслимо быстро. Моя рука лежала на его бедре, и я почувствовала, как Кайл застыл — как если бы ждал от меня подвоха.

Устроить его, конечно, следовало бы — не менее безобразный чем тот, что преподнёс мне он сам немногим ранее.

Но не хотелось.

Точно так же, как ссориться с ним, подбирать достойные ответы и всё равно чувствовать себя проигравшей хотя бы потому, что где-то в глубине души мне это нравилось.

Почти так же, как нравилось отслеживать его дыхание в процессе, дожидаться момента, когда оно совсем немного, но сорвется, потому что каждый такой раз был на вес золота.

Я опустила голову ниже, стараясь пропустить его глубже — отчаянно неуклюже, как сегодня выяснилось.

Такая дурацкая, в сущности, ирония, — попасться на подобной малости…

Кончики пальцев Кайла невесомо прошлись по моему виску, обвели мочку уха.

Камень качнулся, а я отстранилась, напоследок проведя по чувствительной тонкой коже кончиком языка.

Смотреть на него вот так, снизу вверх, мне доставляло удовольствие тоже. Настолько острое, что под сердцем всякий раз начинало тянуть щекочущей прохладой и становилось страшно, что он заметит.

Сейчас его глаза остались скрыты в тени, а губы были плотно сжаты.

Он тоже это улавливал.

Не то.

Не так.

Я медленно и тяжело сглотнула, не в силах отвести взгляд.

— Давай сам.

Свой голос я почти не узнала.

Кайл так и не ответил, но вытащил из моей причёски шпильку, затем вторую. Они с глухим тихим звуком упали на пол, и только после этого он сжал волосы на моём затылке — по-прежнему не причиняя боли, но лишая возможности передумать.

Первое движение вышло невыносимо медленным. Не собираясь отпускать, он давал мне прочувствовать в полной мере, на что именно я согласилась, а я постаралась вдохнуть поглубже, заранее зная, что это не поможет.

Освежающе сладкая иллюзия выбора, в которую мы оба ни секунды по-настоящему не верили.

Кайл перехватил меня удобнее, остановился ровно на той грани, за которой происходящее точно не смогло бы перейти насилие, хотя и не ослабил хватку, и двинулся снова.

Язычки пламени заплясали, когда он чуть сменил положение, не оттолкнулся от стены, но перенёс вес, беря на себя опору, и я использовала этот момент, чтобы отвести упавшие на лицо пряди.

Не потому что мешали, а потому что закрыться сейчас было бы лицемерием.

Лицо обожгло то ли от остроты момента, то ли под его взглядом.

Теперь я видела, что его глаза почернели окончательно.

Зато лента в волосах не сбилась.

Почти что идеально — если не смотреть ниже.

Пока что он просто пробовал, а я привыкала, хотя и не старалась унять забившееся быстрее сердце.

Что будет дальше мы оба тоже знали хорошо. Равно как и о том, насколько личным это было.

На очередном движении я сжала ткань его брюк крепче. Не царапая, но давая понять, что уже лучше.

Он, к чести его, не улыбнулся. Напротив, на лицо легла странная тень, как будто это он уже дышал через раз, благополучно забывая о том, что это необходимо делать.

Когда в уголках губ начала собираться влага, я прикрыла глаза, потому что смотреть на него из-под мокрых ресниц сил просто не осталось.

Раньше это было лишь одним из вариантов — мучительно медленно, горячо и так грязно, что страшно поднять глаза сразу после.

И его первое прикосновение, ещё до того, как мы оба успевали восстановить дыхание, неизменно служило условным сигналом — отправной точкой для ощущения лёгкости, почти что полёта, за которым таял неизбежный стыд.

Теперь же происходящее было за гранью всего возможного и допустимого, и от этого под рёбрами жгло ещё сильнее.

Дурня от такого знакомого запаха, от ощущения его плоти на языке, я потянулась и всё-таки скользнула левой рукой под рубашку.

Тонкий, но длинный и глубокий рубец под пальцами — равно там, где я помнила.

Можно просто коснуться или гладить неторопливо и почти невесомо.

Кайл то ли сорвался от этого полуслучайного, но чересчур интимного прикосновения, то ли запас его терпения просто иссяк. Продолжая удерживать мою голову умело и бережно, чтобы не причинить боли и не вызвать лишних рефлексов, он толкнулся в мой рот глубоко, сильно, грубо, не жалея и не сдерживаясь. Сразу начал двигаться, не оставляя больше шанса на инициативу, на то чтобы остановить это раньше времени.

Так хорошо, что заложило уши, и весь мир куда-то провалился.

Безнадёжно теряя счёт времени, я не обратила внимания ни на непристойную влажную дорожку от уголка собственных губ к подбородку, ни на собственный же тихий стон, глубокий и низкий, но чудовищно короткий.

Сегодня он не запрещал прикасаться к себе, и этого было достаточно, чтобы гладить его бок раскрытой ладонью — хаотично, бессмысленно, не для того, чтобы приласкать, но из желания сделать контакт полнее.

Почему-то всегда было мало.

Что бы ни было…

Я расслабила горло и немного подалась вперед, принимая на всю длину, позволяя делать с собой что угодно, даже самое запредельное.

Держа за волосы, двигаться в отчаянном безумном ритме ради самого процесса, ради пьянящего ощущения разбитых губ и саднящего горла, пугающей заполненности и абсолютной беспомощности.

Добровольное согласие на всё это когда-то заводило его до лёгкой хрипотцы в голосе, интриговало, заставляло всколыхнуться глубины настолько тёмные, что в них опасался заглядывать он сам.

Кайл сжал мои волосы крепче, вынуждая поднять лицо выше. Открыть глаза и посмотреть на него прямо именно в тот момент, когда я меньше всего хотела это делать.

Потому что именно теперь нужно было запротестовать. Хотя бы попробовать отстраниться. Если не делом, то взглядом выразить своё недовольство, потому что уместное между любовниками, тем более супругами, недопустимо для напарников.

Вместо всего этого я обхватила его губами плотнее, проваливаясь в черноту глаз, как в бездну, и теряя связь с реальностью окончательно.