Я вышел в колючую морось, в затянутое тучами небо, в холодный пасмурный день, на мокрый, испещрённый каплями бетон. Со станции люди разбежались кто куда, прячась от непогоды и холодного ветра.
Меня это ни то ни другое никуда не гнали. Наоборот, всё было так, как должно было быть. Ощущение нависающего над головой песца с кувалдой заставляли замедлиться. Это был не страх встречи с самим собой, не страх встречи с психопатом и даже не страх встречи с человеком, который задумал что-то, чего я не понимал. Это было предвестие бури, в которой я окажусь.
Но даже бурю можно обуздать, если понимать принцип устройства. И именно это я собирался выяснить.
Дорогу к заповеднику скоротал в такси. Пожилой старичок не взял чаевых, пожелал удачи и предложил записать номер, на случай, если понадобится машина на обратный путь. Я отказался. Не потому, что чувствовал, что обратного пути не будет. И не потому, что мог использовать Печать Хаоса в любой момент. А потому что не хотел подставлять старичка, если по какой-то причине Алан одолеет меня, вернёт себе тело и решит пройти обратный путь в своей садистской извращённой манере.
Разум говорил, что такой сценарий невозможен. Сердце — что это бред. А чуйка… Чуйка намекала, что самонадеянность может оказаться обманчивой. И когда я вышел из машины, мелкая морось превратилась в настоящий дождь.
Можно было бы поиграть Печатями, защищаясь от ветра и воды, но мне хотелось чувствовать сигналы Вселенной. Слышать её пение, голос и предостережения. Впитать в себя стихию, стать частью большего, чем я сам. Чем то, кем являюсь в данной конкретной точке, в чужом теле и мире, в своём уме и порывах.
— Заповедник закрыт, — прокричал охранник из будки, прикрывая лицо от ветра и тяжёлых холодных капель.
— Но вон же люди… — кивнув в сторону ворот, возразил я.
— Они на выход. Гроза идёт, штормовое объявили. Уже полчаса как всех выводим. Остались единицы, но и тех скоро выведут смотрители. Не тот день для прогулки ты выбрал, приятель.
Не мог с ним согласиться, потому что по ощущениям день был самым что ни на есть правильным. Это для пикника в парке он не подходил, а для того, чтобы выбить всю дурь из обнаглевшего засранца — самое оно.
Мужчины и женщины, кто-то с детьми, что-то в одиночку, грузились по машинам, кто-то перехватил моего старичка в такси, кто-то ещё ждал машину или автобус. Тарифы, наверняка, взлетели до небес. Мало кто захотел бы ехать в такую погоду по стандартной ставке.
Я застегнул куртку по горло, вспоминая, какой обычно бывает весна в Питере. В марте ею ещё и не пахнет, но в апреле погода может быть плюс-минус похожей.
— Стой! — крикнул в спину охранник.
Я переместился сразу за ограждение в один долгий рывок, оставляя позади и будку контроля, и перепуганных первыми раскатами грома посетителей. Свернул на тропинку, уводящую к могучему древу в северной части заповедника.
Ботинки хлюпали по лужам, но я никуда не торопился. Больше никаких рывков, только медитативная прогулка к источнику памяти и силы. И где-то там же был медальон. Его я тоже почувствовал. Как и нечто большее, растворившееся в этом заповедном лесу.
Будто сама земля впитала силы, витавшие здесь во времена Первой Пространственной Войны, а затем рассыпавшиеся по площади мириадами искр, отголосками пяти Печатей.
Прогулка получилась приятной, не слишком долгой, но и небыстрой. Раскаты грома, напугавшие людей на парковке, сместились, так и не перенеся грозу к заповеднику. Верер согнал тучи дальше, однако, дождь не прекращался.
Тропинка вывела меня из начавшего редеть леса к озеру, за которым виднелась поляна, усыпанная бутонами, только начавшими цвести.
Алан стоял под чёрным зонтиком в этом цветущем поле напротив ствола огромного дерева, которое будто бы неумело отмасштабировали, сделав слишком огромным по сравнению с остальными деревьями. Весь лес, казалось, комплектовал перед гигантской секвойей, раскинувшей в стороны хищные обнажённые ветви.
На ней не было ни листочка, от этого зрелище делалось пугающим. Тёмные голые ветви, словно лапы паука, нависали над всем сущим. Не знаю, было ли ещё радо для цветения или дерево в принципе стало безжизненным, но сейчас оно выглядело полноправным проводником в мир мёртвых. Ситуацию усугубляла трещина на стволе, внутренняя чернота которой притягивала взгляд и будто бы была способна затянуть любого, осмелившегося приблизиться, целиком без права сопротивляться.
Алан то ли не видел меня, то ли не обращал внимания. Я пересёк мокрое поле и сам окончательно вымок. Настало время вспомнить, что я Герой и прибегнуть к способностям, порождённым Печатями.
Щелчком пальцев я просушил одежду и обвил себя защитным коконом.
Нас разделяло около пяти метров, и теперь Алан соизволил обратить на меня внимание. Он медленно развернулся, не выпуская из рук зонта.
Честно признаться, по коже пошёл мороз. Не от страха, не от неожиданности. Хотя о какой неожиданности можно говорить, если знал, что встречу чужака в своём теле? И всё-таки это произвело сильное впечатление.
— Не думал, что ты придёшь один.
— Почему ты решил, что я один?
— Не надо блефа, — Алан усмехнулся, и это заставило меня поёжиться.
Моя добродушная усмешка, которую так любили журналистов, бравшие интервью после очередного боя, изменилась. Исказилась. Стала хищной, холодной. Надменной.
— Я понимаю, почему ты пришёл один. Было бы странно видеть, как твоё тело избивают твои новые дружки, да? Самому это сделать будет приятнее.
— Я не собираюсь бить тебя… Себя… Не собираюсь драться.
И вот опять раздались раскаты грома. Совсем близко. Мне показалось, что Алан вздрогнул. Не то от неожиданности, не то от холода. Хоть он и стоял под зонтом, суперсил у него не было никаких.
— И зачем тогда ты пришёл сюда?
— Забрать медальон. Забрать тебя.
Он расстегнул куртку, демонстрируя медальон, висящий на груди на массивной цепи.
— Этот медальон? — опять усмешка.
Не отвечая, чтобы не тратить время на ерунду, я вытянул руку и силой Печати Потока потянул артефакт на себя.
Он не пошелохнулся. Не показывая разочарования, повторил жест. Но пять тщетно.
Алан рассмеялся. Будто бы чужим голосом.
— Кажется, ты начал понимать, — в холодных глазах мелькнули сталь и высокомерие. Пока он на мне, ни ты, ни один из Героев ничего не сможете сделать. Ни одна Печать не сработает. Этот медальон способен не только помочь обуздать Хаос, но и защитить носителя. А так как я в теле человека, который рождён в мире Хаоса, он слушается меня. И твои попытки заставить меня сдаться — тщетны.
— Зачем ты здесь? — раз уж мой оппонент оказался таким разговорчивым, то я решил воспользоваться ситуацией и понять мотивы.
— Хочу получить все преимущества этой побрякушки, — он покрутил медальон. Небрежно, словно рассматривал бижутерию на блошином рынке.
— И каким же образом?
На это он не ответил, лишь ещё шире улыбнулся. Даже оскалился.
— А хочешь знать, как я вернулся? Как нашёл выход в свой мир из твоего серого, скудного и унылого?
Теперь я не стал отвечать, но сделал несколько шагов вперёд, сокращая дистанцию. Если Печати не помогут, то поможет банальная сила и умение драться. Сорвать медальон, скрутить нахала и умчаться с ним на охранный пункт, где Капальди ждёт не дождётся моего возвращения.
— На самом деле, — с ироничными нотками благодарности произнёс он, — всё благодаря тебе! Не знаю, как так вышло, но я сразу почувствовал, когда ты появился там. Когда ты вернулся. Это ощущение было похоже на волну, которой меня обдало. Если до этого я скитался, пытаясь понять, как вы вообще там живёте? Вечная серость, каждый в своих проблемах. Одинокие, озлобленные. Носите в себя частицы Хаоса и не знаете, что с ним делать? Не можете его выплеснуть, потому что напридумывали законов, ограждающих вас от проявления своей природы. Кто-то ударяется в искусство, кто-то в политику, кто-то в мелкие интриги и склоки, и всё потому, что вы утратили наследие. Потеряли инструкцию к существованию. Или вернее — к ней не прислушиваетесь. Не хотите слышать. Не пытаетесь обуздать эту щемящую тоску и ярость, не можете превратить их ни во что дельное. И загнать под колпак Хаос не можете, и править им не научились. И поэтому — вы жалкие и ничтожные.
— Закончил? — также иронически произнёс я и постучал по запястью. — Нам пора. Хватит этого цирка.
— О нет, дослушай. И ты поймёшь, что мы не отправимся туда, куда хочешь ты. Мы отправимся туда, куда хочу я.
Я сделал ещё несколько шагов, и он тоже отступил, выставил вперёд руку.
— Дай мне закончить. Думаю, тебе будет интересно узнать о судьбе тренера.
— Тебе-то откуда о нём известно? — «гнида» хотел добавить я, но сдержался.
Он потянул носом, будто почувствовал аромат.
— Когда ты явился, я сразу взял след. Не знал, куда иду, и зачем. Но ноги сами вели меня.
И до меня начало доходить. В первый раз, когда Хаос полноценно себя явил, я провалился к тренеру, в его квартиру. Тут же кровь прилила к вискам, а кулаки инстинктивно сжались.
— О, кажется, начал соображать, — расплылся он, кривя мои губы.
Так же как я неосознанно внёс коррективы в его внешность, так и он подверг изменениям мою. Было чувство, что гадкий двойник, потерянный злобный близнец смотрит на меня сейчас. И хоть ощущается близость и подобие родства, так же остро чувствуется чужеродность и даже в какой-то степени ксенофобия. Полное неприятие человека напротив.
— Ты исчез почти сразу. Это я тоже почувствовал. Но следы, круги на воде — остались. И я шёл по ним несколько дней. Пока не увидел квартиру с тусклым светом почти под самой крышей. И сразу понял, что мне надо туда.
Его тон изменился, в нём появились противные издевающиеся нотки.
— Что ты сделал с ним?
— Я? — возмутился он. — Я ничего не делал.
И вот когда уже у меня почти отлегло от сердца, он добавил:
— Всё сделал ты. Андрей. Любимый ученик. Го-ордость, — протянул он. — Как же тебе не стыдно?
Скрипучая насмешка вырвалась с трескучим хрипом и отрезвила меня подобно осколкам стекла, впившимся в кожу.
Я сделал шаг вперёд, чувствуя, как закипает в венах кровь, как по коже расползается Хаос.
— Если ты ранил его…
— Ранил? Ранил⁈ Я? — Теперь он хохотал. — Я похож на того, кто просто так ранит безоружного человека?
Ответа не требовалось.
— Я бы никогда… — наиграно произнёс он, сворачивая зонт и подставляя лицо небу и грузным холодным каплям.
Позади огромного могучего дерева опять громыхнуло, и через пару секунд просияла первая ослепительно яркая вспышка.
— Чтобы попасть сюда, мне нужно было совершить ещё один ритуал.
Больше не сдерживаясь, я шёл на него, медленно и неотвратимо. Бежать ему было некуда, однако, он отступал. Жаждал договорить. А мне не хотелось, чтобы он заканчивал историю. Мне хотелось одного — чтобы он заткнулся.
Потому что впервые за сегодня мне стало страшно. Не за себя. За то, что могло случиться что-то непоправимое, над чем даже Печать Хаоса невластна.
— Я мастер совершать ритуалы, ты же знаешь. Это мой дар.
Не ответив, ментально поднял обломок ветки и запустил в Алана. Но ему даже не пришлось уворачиваться. Медальон сверкнул и отразил удар.
Мерзавец не врал. Он был под полной защитой.
— Для ритуала нужно было две составляющих. Свежий разлом, который ты любезно оставил незакрытым и… Догадаешься?
Как же сильно мне не понравилась эта улыбка. Чужие глаза. Чужой дух в некогда родном теле.
— Даже не представлял, — сказал он буднично, — что в одном человеке может быть столько крови.
Белая пелена застелила мне глаза. Кровь ударила в виски с такой силой, что не смог сдержать хриплого рыка, вырвавшегося из горла.
— Убивать его мне понравилось больше, чем проводить любой другой ритуал.
И я сорвался. Набрал в лёгкие воздуха, закричал. Цветы, доходившие нам почти до колен, в радиусе пары десятков метров выдрало с корнем. Огромная секвойя хрустнула в области разлома ещё больше и будто бы завыла.
Алан начал что-то шептать. Лицо выглядело настороженным, и я бы даже решил, что он испугался и молится, но он был не из того рода людей. Он шептал какое-то очередное своё заклинание, и от этого у любого человека по коже пошёл бы мороз. Но не у меня. Ведь мне было уже всё равно.
«Колдун е*учий», — безэмоционально подумал я.
И прорычал ещё раз. Беззвучно. Одними только Печатями.
— А ты хорош! — искренне похвалил он — человек, потерявший человеческий облик и рассудок.
— Сдохни молча, — огрызнулся я и хотел было броситься на него, размазать по коре могучего дерева, но не успел.
Колдун щёлкнул пальцами. Медальон сверкнул.
Слова зависли в вязкой тишине, которая мгновением позже рассыпалась на водоворот звуков.
Разлом, украшавший дерево, запел, засасывая нас в глубины энергии, наполнявшей его веками. И последнее, что я увидел, была гаденькая усмешка, которую я в ту же секунду поклялся уничтожить с лица земли.