Оракул с Уолл-стрит 1

Глава 23 В логове львов

— Благодарю за приглашение, мистер Фуллертон, — сказал я. — У вас потрясающее поместье.

— Скромное убежище от городской суеты, — с фальшивой скромностью отозвался он. — Приобрел его пять лет назад у разорившегося потомка голландских переселенцев. Старые деньги, как говорится, не всегда умеют себя поддерживать. — Он добродушно усмехнулся. — Пойдемте, гости уже собрались. Многие ждут возможности познакомиться с молодым финансовым гением, о котором я им рассказывал.

Мы прошли через анфиладу роскошных комнат, каждая из которых могла бы стать декорацией для исторического фильма о жизни европейской аристократии. Наконец, миновав библиотеку, заполненную старинными фолиантами, мы оказались у дверей Большой гостиной.

— А вот и он! — возвестил Фуллертон, когда мы вошли.

В просторной комнате с высокими окнами собралось около двадцати человек. Мужчины в смокингах и несколько элегантных дам в вечерних туалетах.

Приглушенное освещение, доносящаяся из соседней комнаты тихая музыка струнного квартета, тонкий звон хрустальных бокалов. Все создавало атмосферу респектабельности и избранности.

— Леди и джентльмены, — провозгласил Фуллертон, — позвольте представить вам Уильяма Стерлинга, того самого восходящую звезду Уолл-стрит, о которой я рассказывал. Молодой человек, который предсказал отскок Baldwin Locomotive и рост ATT!

Я ощутил на себе пристальные, оценивающие взгляды. Среди этих людей были те, кто управлял экономикой страны.

Банкиры, промышленники, политики. Одно их слово могло определить судьбу целых отраслей, рынков и тысяч человеческих жизней.

— Мистер Стерлинг, — ко мне приблизился высокий седовласый мужчина с моноклем и чопорной осанкой, — Джон Дэвис, Morgan Bank. Наслышан о ваших успехах.

Я почтительно пожал протянутую руку. Джон Пирпонт Дэвис был партнером J. P. Morgan Co., одного из могущественнейших финансовых институтов мира.

— Для меня честь познакомиться с вами, мистер Дэвис, — искренне ответил я.

— Фуллертон говорит, у вас настоящий талант к анализу рынка, — продолжил Дэвис, изучающе глядя на меня через монокль. — Не так часто встречаешь молодых людей, предпочитающих долгосрочное видение сиюминутной выгоде.

— Я просто пытаюсь увидеть общую картину, сэр, — скромно ответил я.

— А общая картина, по-вашему, какова? — раздался энергичный голос справа.

К нам присоединился плотный румяный мужчина средних лет.

— Ричард Уитни, Нью-Йоркская фондовая биржа. Мы приближаемся к бесконечному процветанию или готовимся к очередной коррекции?

Я мгновенно узнал его. Ричард Уитни, вице-президент биржи, считался одним из самых влиятельных людей на Уолл-стрит. Через семь лет он окажется в тюрьме за растрату средств, но сейчас, в 1928-м, он был на вершине власти и уважения.

— Американская экономика демонстрирует беспрецедентную силу, мистер Уитни, — осторожно начал я. — Но история учит нас, что даже сильнейшие экономические циклы имеют свои пределы.

— Ха! — Уитни добродушно хлопнул меня по плечу. — Еще один осторожный консерватор! Дэвис, вы нашли родственную душу.

— Осторожность никогда не повредит инвестору, — заметил Дэвис, слегка улыбнувшись.

К нашему разговору присоединились и другие гости. Меня представили еще дюжине важных персон, имена которых звучали как перечень из учебника по экономической истории Америки.

Среди них был и сенатор Эдвард Кларк, полный мужчина с властным голосом и пронзительным взглядом. Член банковского комитета Сената, имевший огромное влияние на финансовое законодательство.

— А наш молодой друг действительно так хорош, как о нем говорят? — спросил сенатор, обращаясь больше к Фуллертону, чем ко мне.

— О, можете не сомневаться, Эдвард, — ответил Фуллертон. — Его анализ региональной экспансии для моей сети магазинов выявил возможности, которые упустили все мои штатные аналитики.

Пока разговор продолжался, я заметил одного гостя, державшегося немного в стороне. Высокий худощавый мужчина лет пятидесяти с ястребиным профилем и пронзительными серыми глазами внимательно наблюдал за мной, изредка потягивая напиток из хрустального бокала. Поймав мой взгляд, он слегка кивнул, но не сделал попытки присоединиться к беседе.

— Кто тот джентльмен? — тихо спросил я у Фуллертона, когда выдалась минутка.

— А, это Генри Форбс, — Фуллертон понизил голос. — Один из самых влиятельных финансистов с Восточного побережья, хотя и не любит публичности. Особенно близок к Continental Trust.

При упоминании Continental Trust я внутренне напрягся, но сохранил нейтральное выражение лица. Эта компания снова и снова возникала в связи со смертью отца настоящего Уильяма Стерлинга.

Вскоре дворецкий объявил, что ужин подан, и общество переместилось в столовую, величественное помещение с длинным столом, сервированным на двадцать четыре персоны.

Столовое серебро с монограммами, тонкий фарфор, хрусталь, свечи в высоких канделябрах, все дышало роскошью и традицией.

— Мы с женой приобрели этот сервиз на аукционе в Лондоне, — с гордостью сообщил Фуллертон, заметив мой оценивающий взгляд. — Принадлежал когда-то младшей ветви Спенсеров.

Судя по расстановке карточек, меня посадили между женой Фуллертона, изящной дамой с жемчужным ожерельем, и самим Генри Форбсом. Явно неслучайное решение.

Ужин начался с консоме из фазана, за которым последовала запеченная форель под соусом из белого вина, затем филе-миньон с трюфелями. Несмотря на Сухой закон, на стол подавались прекрасные вина, представленные Фуллертоном как «особые домашние запасы».

Разговор за столом естественным образом вернулся к экономике и фондовому рынку, главным темам, интересующим собравшихся. Уитни, как и ожидалось, выступал главным оптимистом:

— Индекс Доу-Джонса к следующему лету достигнет пятисот пунктов, — уверенно заявил он, разрезая мясо. — Господа, мы живем в историческую эпоху. Новые технологии, автомобили, радио, электричество. Все это создает беспрецедентные возможности для роста. Старые экономические законы больше не действуют.

— Любопытное заявление, — заметил Дэвис. — Насколько я помню, в 1907 году перед «паникой банкиров» говорили нечто подобное.

— Времена изменились, — парировал Уитни. — Федеральная резервная система обеспечивает стабильность, которой не было раньше. Администрация Кулиджа создала идеальную среду для бизнеса. Никогда еще американский капитализм не был так силен!

— А что думает наш молодой финансовый провидец? — внезапно спросил сенатор Кларк, и все взгляды обратились ко мне.

Я отложил приборы, понимая, что это ключевой момент. Моя репутация в финансовом мире зависела от того, как я отвечу на этот вопрос.

Слишком пессимистичный прогноз отпугнет многих. Слишком оптимистичный противоречил бы моим знаниям о грядущем крахе.

— Американская экономика, безусловно, демонстрирует выдающуюся силу, — начал я, выбирая слова с осторожностью дипломата. — Новые технологии создают огромный потенциал роста. И все же, — я сделал паузу, — в текущей ситуации я вижу определенные признаки, напоминающие исторические прецеденты.

— Какие именно признаки? — спросил Форбс, впервые обратившись ко мне напрямую. Его голос был мягким, но пронзительным.

— Во-первых, беспрецедентный рост маржинальной торговли, — ответил я. — Сейчас более шестидесяти процентов акций покупаются с использованием заемных средств, часто при соотношении один к десяти. Во-вторых, растущий разрыв между фундаментальной стоимостью компаний и рыночной ценой их акций. И, наконец, общественная эйфория, когда даже люди без финансового образования вкладывают все сбережения в акции.

За столом воцарилась тишина. Я продолжил:

— Я не предсказываю немедленный крах, господа. Текущая тенденция вполне может продолжаться еще год или больше. Но инвестор, заботящийся о своем капитале, должен помнить о диверсификации и ликвидности. Лучше упустить часть возможной прибыли, чем потерять основной капитал.

— Мудрые слова для столь молодого человека, — медленно произнес Дэвис. — Я практически то же самое говорил своим клиентам на прошлой неделе.

— Осторожность, конечно, добродетель, — возразил Уитни, — но в текущей ситуации она может стоить огромной упущенной выгоды. Мы наблюдаем исторический момент американской экономики!

Дискуссия разгорелась с новой силой. Некоторые поддерживали мою осторожную позицию, другие считали ее слишком консервативной.

Но я заметил, что меня слушали с уважением. Даже те, кто не соглашался, признавали обоснованность аргументов.

Одна из женщин, элегантная брюнетка в вечернем платье цвета слоновой кости, представленная как миссис Ванесса Холбрук, спросила:

— А как вы оцениваете перспективы Radio Corporation of America, мистер Стерлинг? Мой брокер настаивает, что это лучшая инвестиция десятилетия.

Ну да, конечно, опять RCA. Одна из самых переоцененных акций конца 1920-х, превратившейся в символ рыночного безумия. Ее цена с 1921 по 1929 год выросла с одного доллара до пятисот семидесяти трех за акцию, а после краха рухнула до жалких десяти. Рыночная стоимость компании в сотни раз превышала ее реальные активы.

— RCA, безусловно, инновационная компания с огромным потенциалом, миссис Холбрук, — дипломатично начал я. — Радио — это революционная технология. Но текущая цена акций предполагает такой темп роста прибыли в будущем, который крайне сложно достичь даже самой успешной компании. Я бы рекомендовал фиксировать часть прибыли, особенно если у вас значительная позиция.

— Ересь! — шутливо воскликнул Уитни, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение. — Хотя должен признать, в вашей логике есть определенный смысл, молодой человек.

После десерта, изысканного крем-брюле с ванилью из Мадагаскара, дамы удалились в малую гостиную, а мужчин Фуллертон пригласил в бильярдную для «особого угощения».

Бильярдная представляла собой воплощение классического мужского клуба.

Темные дубовые панели, кожаные кресла, массивный стол для игры в центре комнаты. Портреты охотничьих сцен и скачек украшали стены, а в углу располагался бар с впечатляющей коллекцией алкоголя, редкость в эпоху Сухого закона.

— Двадцатипятилетний «Macallan», господа, — с гордостью объявил Фуллертон, разливая янтарную жидкость по хрустальным бокалам. — Привезен из Шотландии на прошлой неделе. Можно сказать, контрабандой, — он подмигнул, — но я предпочитаю термин «частный импорт».

По комнате разнесся одобрительный смех. Мне передали бокал, и я оценил глубокий, сложный аромат выдержанного виски.

В более интимной обстановке бильярдной тон разговоров заметно изменился. Если за ужином господствовали общие темы и дипломатичные формулировки, то здесь, под воздействием редкого скотча и сигарного дыма, мужчины говорили откровеннее.

— Этот новый законопроект о банковском надзоре — полная чушь, — заявил сенатор Кларк, потягивая виски. — Полное вмешательство в свободный рынок. Я уже сказал Комитету, что буду выступать против.

— Регуляции всегда душат инновации, — поддержал его Уитни. — Особенно в такой технически сложной сфере, как финансы. Чиновники просто не успевают за развитием рынка.

Я слушал внимательно, делая мысленные заметки о переплетении финансов и политики. В 1928 году финансовый рынок практически не регулировался. Влиятельные финансисты сейчас могли совершенно законно манипулировать рынком способами, которые в будущем считались уголовным преступлением.

— Кстати о маневрах на рынке, — произнес один из промышленников, седеющий мужчина, представленный как Роберт Эллисон, — слышали о последней операции Continental Trust с акциями Western Union? Мастерская работа.

— Да, впечатляющая стратегия, — согласился другой гость. — Скупка через подставные компании, затем искусственное раздувание цены с помощью «дружественных» аналитиков, и, наконец, сброс на пике. Классическая схема pump and dump, но исполненная с таким изяществом!

Они обсуждали откровенно мошеннические схемы манипулирования рынком с такой же непринужденностью, с какой могли бы говорить о погоде или скачках.

Я сохранял внимательно-нейтральное выражение лица, но внутренне отмечал каждую деталь. Continental Trust снова всплыла в разговоре, и на этот раз в связи с сомнительными финансовыми операциями.

— А вы играете в бильярд, Стерлинг? — внезапно спросил Форбс, приближаясь ко мне с кием в руках.

— Немного, — скромно ответил я, хотя в моей прежней жизни был довольно неплохим игроком.

— Тогда, возможно, партия? — предложил он с вежливой улыбкой, в которой, однако, чувствовался холодный расчет.

Пока другие гости продолжали разговор, мы с Форбсом начали игру. Он разбил пирамиду уверенным, точным ударом.

— Фуллертон много рассказывал о ваших талантах, — заметил он, обходя стол в поисках удобной позиции для следующего удара. — Особенно о вашей способности видеть то, что упускают другие.

— Мистер Фуллертон слишком великодушен в оценках, — ответил я, наблюдая за его техникой игры. Форбс двигался с плавной, кошачьей грацией, каждый его жест был выверен и точен.

— Скромность делает вам честь, но факты говорят сами за себя. — Он сделал еще один успешный удар. — Стерлинг… Это не та же фамилия, что у владельца текстильной фабрики в Бостоне?

Мое сердце скакнуло в груди, но я сохранил невозмутимое выражение лица.

— Да, это был мой отец, — ответил я, делая вид, что полностью сосредоточен на предстоящем ударе.

— Эдвард Стерлинг, если не ошибаюсь? — продолжил Форбс, внимательно наблюдая за моей реакцией. — Талантливый бизнесмен. Печально, что он ушел так рано. Несчастный случай на фабрике, верно?

— Согласно официальной версии, — сухо ответил я, выпрямляясь и встречая его взгляд.

Что-то похожее на одобрение мелькнуло в холодных глазах Форбса.

— Интересная формулировка, — заметил он. — У вас есть основания сомневаться?

Я чувствовал, что ступаю по минному полю. Форбс явно знал больше, чем говорил, и проверял меня.

— У меня есть основания задавать вопросы, — осторожно ответил я. — Многие обстоятельства той трагедии остаются неясными.

Форбс кивнул, словно я подтвердил какую-то его гипотезу.

— Вы упомянули Continental Trust, — перевел я разговор. — Насколько я понимаю, вы тесно связаны с этой организацией?

— У меня есть определенные деловые интересы, пересекающиеся с их деятельностью, — уклончиво ответил Форбс. — Кстати, ваш отец, если я правильно помню, имел с ними некоторые финансовые отношения.

Это было новой информацией, которую я немедленно зафиксировал в памяти.

— Неужели? Он никогда не упоминал об этом.

— Деловой мир полон непубличных связей и отношений, мистер Стерлинг, — Форбс элегантным движением отправил шар в лузу. — Впрочем, я бы хотел поговорить с вами о будущем, а не о прошлом. У меня есть предложение, которое может вас заинтересовать.

Он отложил кий и повел меня к камину, подальше от других гостей.

— Я планирую масштабный проект. Металлургический комплекс в Пенсильвании, — начал Форбс, понизив голос. — Инвестиции около пятнадцати миллионов долларов, несколько крупных партнеров, включая Continental Trust. Нам нужен человек с вашим аналитическим складом ума для оценки финансовой структуры и потенциальных рисков.

— Звучит как серьезное предприятие, — заметил я. — Какова будет моя роль?

— Консультант с полной независимостью в оценках и рекомендациях, — ответил Форбс. — Гонорар пятьдесят тысяч долларов плюс два процента от чистой прибыли проекта в течение первых пяти лет. Значительная сумма, я полагаю?

Пятьдесят тысяч долларов в 1928 году равнялись примерно семистам пятидесяти тысячам в долларах 2024 года. Действительно, очень щедрое предложение.

— И весьма заманчивое, — признал я. — Безусловно, я заинтересован. Хотя мне потребуется более детальная информация о проекте, прежде чем дать окончательный ответ.

— Разумеется, — кивнул Форбс. — Предлагаю встретиться в начале следующей недели в моем офисе. Там мы сможем обсудить все детали. — Он достал из внутреннего кармана визитную карточку и передал мне. — Позвоните моему секретарю, чтобы согласовать время.

Карточка была изготовлена из плотной кремовой бумаги с тиснением. Адрес располагался в финансовом районе, всего в нескольких кварталах от офиса Харрисона.

После завершения партии в бильярд (которую Форбс выиграл с небольшим преимуществом, хотя я подозревал, что он не демонстрировал всех своих навыков) Фуллертон предложил гостям переместиться на террасу, чтобы «насладиться прекрасным вечером и превосходной сигарой».

Я последовал за другими мужчинами на просторную террасу, откуда открывался вид на ночной сад, искусно подсвеченный газовыми фонарями. Ароматные гаванские сигары и старый портвейн дополнили атмосферу роскоши и привилегий.

Вскоре я почувствовал потребность в свежем воздухе, вдали от табачного дыма, и решил немного пройтись по саду.

Спустившись по широким мраморным ступеням, я последовал по гравийной дорожке, обрамленной подстриженными кустарниками и цветущими розами. В отдалении журчал фонтан, а воздух был напоен ароматами летнего вечера.

Повернув за угол живой изгороди, я внезапно услышал приглушенные голоса, доносящиеся из темной беседки в итальянском стиле. Один из голосов определенно принадлежал Форбсу.

Инстинктивно я остановился, стараясь остаться незамеченным.