Помещик 3

Глава 13

Спокойствия по дороге домой у меня не было. Нас всего семеро: четверо конных гайдуков, Андрей с кучером-гайдуком и я. Устроить в ночи засаду и перебить мою охрану совершенно несложно. И можно все так устроить, что мы даже не дернемся.

Мест для этого предостаточно, где можно подпустить нас метров на десять и почти в упор расстрелять.

Такие же мысли похоже были и у сотника Драгутина Милошевича, второго офицера-серба, приехавшего к нам в поисках невесты. Он в каждом подозрительном месте останавливался и долго слушал и осматривал окрестности. Три раза спешивался и уходил один вперед, проверяя дорогу.

В Сосновку мы в итоге вернулись уже за полночь. Анна с Ксюшей не спали, ожидая меня.

Анна читала дочери сказки Пушкина и еще из какого-то незнакомого мне сборника.

Ксюша тут же поцеловала меня на ночь и убежала спать, зевая на ходу.

— Саша, я так волновалась, давай ты не будешь больше в Калуге задерживаться до такого позднего часа.

— Анечка, ну как ты это представляешь? Сейчас зима, со дня на день зимнее солнцестояние, и дни самые короткие в году. Чтобы мне приезжать еще засветло, надо выезжать чуть ли не в полдень.

— Да я все понимаю, но я же слабая женщина. Ты не представляешь, как я устала быть сильной за это время, что была одна. Ты будешь ужинать или уже слишком поздно?

— Анечка, я же с Карлом Оскаровичем ужинал. Единственное, от чего не отказался, так это от каких-нибудь трав, которые заваривает Пелагея.

— Так она тебя тоже ждет, — улыбнулась Анна. — Да и её сын тебе служит.

Пелагея тут же принесла целых три стакана каких-то заваренных трав.

— Вот это, — она подала мне первый и теплый стакан, — усталость с дороги снять, а это, — Пелагея показала на два других стакана, поставленных ею у прикроватного столика, — выпьете с Анной Андреевной перед сном.

Травы, заваренные Пелагеей, были очень приятными на вкус, даже немного сладковатыми, и усталость начала уходить чуть ли не с последними глотками. А через несколько минут я почувствовал прилив сил. И не только физических, но и специфических мужских.

«Сегодня у нас наверное будет опять ночь сумасшедшей любви», — подумал я, но Анне ничего говорить не стал, пусть это будет для неё приятным сюрпризом.

— Саша, давай сейчас не будем ничего обсуждать и сразу же ляжем спать. А все дела отложим на завтра, ты, надеюсь, не планируешь утром куда-нибудь ехать?

— Обязательно планирую, в Торопово и объезд имений, — засмеялся я. — Но ты же составишь мне компанию?

В постель мы с Анной легли, да вот со сном как-то сразу не сложилось. Зато я опять показал себя гигантом в интимных делах, и часа через три никакие сонные травы нам не потребовались, и счастливые и утомленные мы, наверное, одновременно заснули.

Удивительное дело, но проснулись мы тоже одновременно. Анна подняла голову и счастливо улыбнулась.

— Я, когда осталась одна, думала, что жизнь кончилась и мне придется весь свой век коротать в одиночестве. Разве я могла представить, что моё счастье находится так рядом. Ведь мы же наверняка встречались случайно в Калуге. А ты зачем-то в Париж поехал, неужели совершенно не чувствовал, куда тебе на самом деле надо ехать? — Анна ну совершенно искренне раскинула в недоумении руки.

— Знаешь, Анечка, я до поездки в Париж был таким….

«А каким я был до поездки в Париж?»

Сашенька первого разлива наверняка у Анны вызвал бы, скорее всего, даже какое-нибудь брезгливое чувство, а я настоящий с ней никак встретиться не мог. Нас отделяли друг от друга чуть ли не два столетия.

— Думаю, что я бы у тебя интереса не вызвал, — я обнял Анну и нежно поцеловал. — Из Парижа я вернулся другим человеком.

— Тогда хорошо, что мы с тобой не встретились в те времена, — Анна ответила мне тоже поцелуем. — Давай вставать?

Подъем у нас получился очень поздний, но все равно мы встали раньше Ксюши, которая, похоже, собралась спать до полудня.

Поздний завтрак у нас состоялся в десять часов утра, и мне очень приятно было сидеть за столом и видеть, как Пелагея с Антониной, кухаркой Анны, порхают вокруг нас, желая накормить нас как можно лучше.

Анна решила не откладывать решенное дело и начала переводить свою дворню к нам в Сосновку. Её камердинеры и кучер всегда при ней, и перевести, по большому счету, надо только кухарку, дворецкого и дворника, который, как и у нас, еще и истопник.

Только вчера во время разговора с подполковником Дитрихом я понял еще одну причину, почему дворня у помещиков, как правило, бессемейная. И она, скорее всего, основная.

Многие помещики, а скорее всего даже большинство, дают своим слугам вольные за выслугу лет. И эта выслуга должна составлять не менее двадцати пяти лет. Но реально речь идет не о выслуге лет, а о возрасте прислуги.

Когда они достигают возраста пятидесяти и более лет, то многие уже сами становятся обузой. Вот тут «благодарные» баре и делают красивый жест: дают вольную за верную многолетнюю службу. А реально спихивают часто в никуда человека, много лет гнувшего на барина спину.

Вольные дают ведь не на одного человека, а чаще всего на всю семью. Дал я, например, волю мужику, и тут же вольными становятся его жена и дети. А дворовой мужик семьи не имеет, поэтому помещик, освобождая его, имеет еще и выгоду. Подлая система, надо сказать.

Мы уже заканчивали пить чай, и я думал, с чего начать свой осмотр имений, как удивленная Пелагея доложила, что из Калуги прибыл очень странный посланец от Вильяма. И это был Петруха, половой с почтовой станции на дороге из Москвы.

Он поклонился до земли.

— Вот, барин, решил все-таки уйти к вам. Целый рубль занял, чтобы расплатиться и к вам уйти. Примите, ваше благородие.

— Приму, только я не благородие, а Александр Георгиевич.

— Понятно, Александр Георгиевич, чего же тут не понять.

Первым делом я решил поехать к сербам. К моему огромному изумлению, ровно пятьдесят мужчин от восемнадцати до пятидесяти были заняты боевой подготовкой под руководством офицеров-сербов. Помимо этого, десяток сербов нес службу вокруг имения.

Приглядевшись, я увидел, что среди совсем молодых боевую грамотность постигают и несколько русских молодых парней.

Ученики были разбиты на две неравных группы. В первой, где занятия проводил есаул Михаил Бишович, было ровно тридцать пять человек, и здесь были только молодые ребята. В том числе и все русские. Это, как я понял, было что-то типа курса молодого бойца.

Со второй группой из семнадцати человек занимался сотник Драгутин Милошевич. И это были, судя по всему, опытные бойцы.

Увидев нас, сербы-офицеры остановили занятия и, подойдя, поприветствовали в соответствии с уставами российской императорской армии.

Я, ответив на приветствие, попросил Михаила:

— Господин есаул, возьмете себе в обучение еще одного человека?

— Как прикажете, Александр Георгиевич.

— Повернувшись в седле, я подозвал Петруху.

— Пойдешь?

Бывший половой аж замер на месте от неожиданности.

— Пойду, Александр Георгиевич, конечно пойду.

— Ну тогда давай, представься своему командиру. Ты же сын солдатский, должен уметь.

Петруха неумело сделал два шага в сторону Бишовича, сорвал с головы шапку и вытянулся в струну.

— Господин есаул, Елагин Петр, сын Захаров, готов приступить к подготовке в вашей команде.

— Молодец, Елагин Петр Захарович, — хмыкнул в усы есаул.

Повернувшись к своим, продолжавшим отработку строевых приемов, он дал команду прекратить занятие и построиться в одну шеренгу.

После этого есаул двум своим начинающим гайдукам приказал перейти к Милошевичу, а Петру Елагину встать в строй.

— Я сегодня планирую часа три-четыре позаниматься после обеда, это твои планы не нарушит? — мои занятия пока всегда внеплановые.

— Конечно, нет.

— Хорошо, не буду мешать, продолжайте.

Петр Елагин остался обучаться на гайдука, а мы с Анной продолжили инспекцию имения. Взрослых у сербов я почти никого не застал, все при делах.

Положением дел в имении я остался очень доволен. Пантелей, Сидор и Серафим — молодцы, и каждый на своем месте.

Пантелей руководит на коровнике. Тридцать четыре коровы, на которых любо-дорого посмотреть. Глаз радуется. Все пока доятся, и надои увеличились самое малое на треть, половина из них в течение месяца пойдет в запуск. Еще десять коров в запуске и пять нетелей, которые, по мнению Пантелея, должны стать неплохими коровами.

Среди них и последняя телка Степаниды, которую она лично привела на господскую ферму два дня назад.

Корова — первая из потомства Степаниды — обещает стать рекордисткой, и по мнению Пантелея, она в этот свой первый отел даст не меньше тысячи ведер молока.

Тысяча ведер — это просто фантастический результат, в переводе на знакомые мне меры объема это больше двенадцати тысяч литров.

— Ты прямо такие цифры называешь, Пантелей, что оторопь берет. Где в мире такой результат показывают?

— А что нам мир, Александр Георгиевич? Нет ни у кого в мире такого? Значит, мы впереди всех. Да только у Николая Николаевича были результаты и до двух тысяч.

— Две тысячи? — я покачал головой. — В такое даже не верится.

Если у нас будет стадо, которое будет давать, как обещает эта корова, то это будет бомба. От десяти тысяч литров до пятнадцати за одну лактацию. Это даже в покинутом мною времени очень достойный результат.

— Как твой Кудряш поживает? — спросил я о быке-производителе, любимце Пантелея.

— Хорошо, трудится как положено. Деревенские коров стараются к нему приводить. Я, Александр Георгиевич, народу не отказываю, — с какими-то виноватыми интонациями доложил Пантелей.

— Правильно делаешь. Пусть и в наших деревнях тоже хорошая скотина появляется.

Сербы традиционно любят разводить свиней, и у них это неплохо везде получается. К моему большому удивлению, у нас за это взялась сама домачица Елена. Она набрала большую бригаду, и они взялись окончательно отремонтировать все ветхие строения на хозяйственном дворе Сосновки, несмотря на зиму.

И на свинарник имения приятно смотреть, осталось только завести достойное поголовье. С Сидором и Антоном Елена уже обошла обе деревни и знает, у кого есть продуктивные свиньи.

Осталось самая малость — завести для начала потомство этих хрюшек у нас. Для этого требуется мое вмешательство — решение о приобретении первого поголовья. Сидор уверен, что я просто распоряжусь купить у мужиков тех поросят, которых приглядела Елена.

— Елена, вы выбрали поросят, которых, на ваш взгляд, надо приобрести для новой фермы? — мой вопрос звучит как шекспировское «Быть или не быть?». Анна даже рассмеялась.

— Выбрала, Александр Георгиевич, особенно у сапожника хорошие поросята, наверное, самые лучшие. Он сказал, что вы велели ему всех маток одного опороса оставить для вас.

— Велел, молодец, что помнит. Давайте, покупайте поросят.

— А по какой цене прикажете?

— А как на рынке в Калуге. Скиньте на дорогу немного и покупайте. Кто как пожелает, живыми деньгами или в зачет платежей. Если деньгами, то новыми: и медными, и депозитными билетами. Ассигнациями и старой медью не рассчитываться. А в Торопово, — я обратился к Антону, — как дела обстоят? Не обижается народ, что всех коров в Сосновку забрали?

— Не, Александр Георгиевич, на вас не обижаются. Вот на него, — Антон кивнул на Пантелея, — народ обижается. Как появится, так сразу же ругается. Лентяем обзывает.

— Это как так? — я с удивлением посмотрел на Пантелея.

— Так ведь у них же там еще скотина стоит, которая для забоя намечена. Так они не спешат её забивать. А ведь скоро и туда надо будет новых коров ставить, здесь, — Пантелей ткнул посохом, на который опирался, в сторону коровника, — места не будет. Еще тройку, ну пяток телят есть куда ставить, а остальных куда? А ведь там еще ремонт надо делать.

— Но это же не от нас зависит, — Антон с раздражением всплеснул руками. — Как Серафим дает добро, так мы и режем.

— А что у Серафима проблемы? — я в недоумении повернулся к Сидору.

— Да не то что проблемы, а народу у него маловато, а самое главное — холодильников мало.

— А Савелий со своими где?

— Завтра должны из Юхнова вернуться, — с ноткой недовольства ответил Антон.

— Вернутся, сразу же начинайте строить штуки три, а то и четыре больших холодильника. Народу хватает, да и кое-что и остановить на несколько дней можно. Холодильники надо по-стахановски построить.

У нас уже все знают, что в моих устах означает «по-стахановски», и не спрашивают.

А потом, под твою ответственность, Сидор, Серафиму людей надо подкинуть, и по-быстрее с мясом управляться надо. У нас в имении отдыхает уникальный мастер-печник из Куровской. Через дня три он уедет обратно. Так за эти дни, что он здесь, показать ему все печи по максимуму и спросить совета, как лучше новые выкладывать, особенно у сербов и в коптильном цеху.

В молочном цеху все было отлично: небольшое кирпичное помещение, пять на пять метров, еще неизвестно с какой целью построенное дедом и много-много лет стоявшее в запустении, было приведено в порядок, и Настя, ставшая у нас главной молочницей, великолепно справлялась в нем со всем молоком, поступавшим с коровника. Василий сделал уже четыре сепаратора, и их вполне хватало для переработки получаемого молока.

Еще один сепаратор Василий сделал для своей семьи, и Степанида сепарировала и своё, и соседское молоко.

Тороповское хозяйство было побогаче и поухоженнее. В Сосновке, конечно, все привели в порядок, но все равно было видно, что все эти постройки достаточно старые.

А в Торопово все было еще свежее. Все хозяйственные постройки были обновлены после возвращения хозяина с военной службы по завершению польской кампании.

Поэтому тот же коровник не требовал никакого капитального ремонта, навести элементарный порядок, почистить, просушить и подмести — и всё. Поэтому Пантелей не совсем прав со своими претензиями.

Доярки и все прочие, работающие на коровнике, не скрывают своей озабоченности: от большого стада остались рожки да ножки. Да и те переведены в Сосновку. И все они остаются не у дел. В коровнике еще стоит скотина, но вся она пойдет под нож.

— Ну, что, мужики и бабоньки! Небось червячок гложет, а что такое барин задумал? Не останетесь ли без работы и куска хлеба?

— Нет, барин, таких мыслей нет. Вон этот, — молодой плечистый мужик, начавший говорить, ткнул пальцем в сторону Пантелея, — говорит, что у нас просто поголовье поменяется. Сначала телята будут, а потом и быки с коровами.

— Правильно говорит, вы только реально с забоем не тяните, зима все-таки на дворе, пока просохнет, но одна неделя пройдет, да и лишний раз не мешает пробежаться, посмотреть. Может, где и ремонт требуется.

Свинарник мне тоже понравился, он не очень большой, но тоже крепкий. И свиньи вполне годятся, я бы отнес их больше к мясо-сальным. И на мой взгляд, с ними вполне можно работать в этом направлении.

Но особенно меня впечатлил птичник. В нем была вся местная птица: куры, утки, гуси, но и экзотические еще для России индюки.

Больше всего меня поразило, что одна молодая птичница спросила у меня:

— Барин, Иван Петрович просил смотреть и примечать, какие куры несутся чаще, у каких яйцо крупнее и всякое другое. Я это примечала и записывала, а барин потом мои записи читал. Надо мною некоторые смеются, слова плохие говорят.

— Как тебя зовут, милая? — я даже сразу не нашелся, что сказать.

— Фросей, барин.

— Ты, наверное, грамотная?

— Да, барин, старший брат, солдатом был. Как вернулся — научил всех сам.

— Ты, Фрося, записи свои храни, мне потом покажешь и продолжай за птицами присматривать.