Помещик 3

Глава 2

В Сосновке и в Торопово лишней земли, естественно, нет. Но это только в том случае, если новички будут только землепашцами.

Но я собираюсь повысить продуктивность пашни в имениях и развивать чистые животноводство и переработку. Под словом чистые я подразумевал, что люди, занятые, например, в коровнике, не будут параллельно пахать и сеять. Также как и работники беконного и молочного цехов.

А место просто жить новичкам, конечно, есть.

Поэтому я хочу пригласить к себе жить этих сербов. Среди них мужиков от восемнадцати до тридцати — два с половиной десятка, все они имеют боевой опыт, даже те, кому восемнадцать. Это как раз то, что мне надо.

Выдернуть два десятка молодых мужиков из имений — значит резко подорвать их экономику. Свободных рук не так уж много. Отвлечение работников на ресторанные дела сейчас, в зиму, не чувствуется, а по весне наверняка скажется.

А я планирую серьезные изменения уже этой зимой в животноводстве имений, вернее, не в нем самом, а в переработке молока.

Пантелей уже проявил полезную инициативу и говорит что господское тороповское стадо очень даже ничего. На удивление, там есть коровы которые вполне могут давать молока значительно больше того, что сейчас. Надо просто изменить рационы кормления.

Это одна сторона медали. Но мне уже удалось продемонстрировать и другую.

Пока толком не понятно что делать с обратом и я приказал поить им дойных коров. И поить, также и контрольную группу из трех буренок.

Таких экспериментов наши мужики и бабы еще не проводили, и все были удивлены, когда коровы прибавили молока.

Так что на коровнике и в молочном цеху уже требуются рабочие руки.

Серафиму тоже не мешает выделить помощников. Они с Настей, конечно, молодцы, трудятся от зари до зари и без всякой натяжки в беконном деле уже доки. Но увеличить производство только их руками невозможно.

Так что лишними рабочие руки сербов, особенно их женщин, не будут.

Начав это разговор я сразу же понял, что переговоры надо вести не с отцом Павлом, а его женой Милицей, которая сразу же поняла мой интерес в первую очередь к боевому опыту сербов-мужчин, и мне пришлось откровенно сказать, что предстоит опасная поездка на Кавказ для спасения своего брата русского офицера, оказавшегося в плену у какого-то турецкого паши, разбойничающего на Кавказе.

Услышав про турецкого пашу, Милица сменилась в лице и прильнула к мужу, а на её глазах сразу же появились слезы.

— Больше ничего, Александр Георгиевич, говорить не надо. Борьба с турками для сербов — дело святое. Мы напишем Елене сегодня же, и я уверен, что они примут ваше предложение.

Сербов я решил поселить в Сосновке, вернее не в ней самой, а в её окрестностях.

Всего их триста двадцать семь человек. Женщин немного больше, чем мужчин. Это на семь десятков больше нынешнего населения Сосновки.

И где их селить сейчас, когда началась зима, — почти неразрешимая проблема. Но знаю как её решить.

Сосновку и Торопово разделяет речка Песочня, левым притоком впадает в реку Суходрев.

Наша сторона слева от дороги Калуга-Малоярославец если ехать из Калуги. И сначала ты проезжаешь мимо Сосновки, которая на левом берегу, а затем через небольшой мостик попадаешь в Торопово.

Почти рядом с Сосновкой немного ниже по течению Песочни, было сто-то наподобие военного городка. Во время войны 12-го года, вернее уже после неё, там стояли какие-то войск,а и для военных целей они построили целых восемь больших бараков.

Формально они расположены на земле помещиков Нестеровых. Но следить за их исправностью было возложено на Тороповых. Думаю, все дело в тех, пусть небольших, но живых деньгах, которые платились за это губернской канцелярией.

Я на эти бараки глаз сразу же положил, но все как-то руки не доходили. Но я точно знал, что там застекленные окна и должны быть печки. Трубы по крайней мере торчат.

Поэтому после разговора с Милицей я поспешил сделать инспекцию этому забытому военному городу.

Но сначала я заехал к Сидору и спросил его об этих бараках, бывал ли он в них.

— Конечно, Александр Георгиевич, бывал и не раз. Мы же помогали их в своё время строить, вместе с тороповскими. Ежели приглядеться, то видна в лесу напротив через речку большая поляна молодых деревьев. Когда бараки эти ставили, то очень спешили. Этот молодняк поднялся заместо того, что мы вырубили на стройку. А не растащили эти бараки после того, как военные ушли, только потому, что у нас помнят, как за Малоярославец наши с французами два дня бились. Эти же полки там и стояли потом лагерем.

— Тогда поедешь со мной, покажешь все.

Сидор молча собрался, и мы поехали смотреть старый военный лагерь.

Бараки были построены на совесть, ветер в них не гулял, крыши были не текли и почти везде были целы стекла.

В каждом бараке было по две печи. Это было очень удивительно, сложить печь дело не простое, а тут целых две.

Но остатки военного имущества в бараках объясняли многое, в том числе и причину строительства целых двух печек фактически посреди зимы.

Вероятно бараки использовались в основном под госпитальные цели. Сражение под Малоярославцем было очень ожесточенным, и обе стороны понесли большие потери. На дворе уже была почти зима и развести по окрестным губерниям, не пострадавшим от нашествия Наполеона, даже своих раненых, была задача нетривиальная, надо было ведь добивать врага, вот поэтому и спешили поставить эти бараки.

— Сидор, а как думаешь в этих бараках зимовать можно будет если их отремонтировать? — спросил я старосту, хотя своим строительным глазом уже видел что это вполне возможно, если конечно печи будут справляться со своими задачами.

— А чего же тут думать, конечно можно. Строили бараки мы на совесть, хоть и из сырого леса, знали ведь для кого. Тут не одни супостаты ведь были. Печники со всей округи собрались. Кирпичи по одной штуки отовсюду несли. Как потеплело все поправили: и бараки покосившиеся и печи, где потрескались. Войска тут потом понемногу еще две зимы стояли.

С нами было трое мужиков, которые быстро осмотрели одну из печей и тут же затопили её. Небольшая поленица дров лежала рядом и как бы ждала нас.

Печь немного подымила, как бы возмущаясь, что нарушили её многолетний сон. Но быстро одумалась и весело затрещала горящими дровами.

— Смотрите, барин, — довольно сказал один из мужиков, — сколько лет не топили, а как умница за дело взялась, любо-дорого смотреть. Вот мой дед порадуется, когда ему расскажу.

— А чему твой дед радоваться будет? — с интересом спросил я.

— Так эту же печь он сложил. Вон, — мужик ткнул в в один из кирпичей, — его клеймо на кирпиче видать. Он всегда на это место свой особый кирпич кладет. Знак, что его рук дело.

— Дед у Егора кирпичник знатный, что правда, то правда, — подтвердил слова мужика Сидор. — А я ведь, Егор не знал, что твой дед здесь был. Он же в ополчении был.

— Так в ополчение дядя Сидор он потом пошел, как раз после этой печки видать. До Парижа, барин, мой дед дошел, — с гордостью сказал Егор. — Нашими ополченцами несколько полков пополнили, вот они и посмотрели всю Европу.

Рассказ мужика Егора меня удивил и я еще раз подумал, какой же баран был император Александр Первый. Как можно было свой народ не отблагодарить за такую Победу?

Манифест он издал, да этим манифестом ему бы в рожу надо было дать.

— Вот что Сидор. Собери народ да приведите в порядок бараки. Все здесь уберите, чтобы чистота была. Проверь каждую печку. Да сделай все это побыстрее.

Конечно окончательное решение будут принимать сами сербы. Люди они свободные, хотя и находятся в ужасной ситуации.

Ну а мне надо решить вопрос в губернской канцелярии: можно ли занимать этот забытый военный лагерь.

Но на первом месте стоит проблема Ксюши. Анна не знает как ей поступить. Она не хочет оставлять дочь нигде одну и в тоже время хочет быть везде со мной.

И она делает просто гениальный ход! — спрашивает совета у ребенка, которому через три дня после Рождества исполнится четыре года.

И Ксюша, «не смотрите на меня, что я маленькая», даёт маме мудрый совет. Она взрослая и понимает, что мама должна спать с папой, а не с ней. Но рядом со спальней родителей пусть будет её спальня. И во всякие разъезды мы должны брать ей с собой.

У меня слов не нашлось, я только развел руками и согласился. Ну как тут было не соглашаться, когда тебя папой назвали.

Так что теперь Ксюша какое-то время всегда будет с нами во время всех наших разъездов. А потом видно будет.

Утрясти вопрос со старым военным лагерем труда, естественно, не составило. За его содержание в исправном состоянии губерния деньги от военного министерства, конечно, получала, но нерегулярно и просто смешные. А ту помещик приезжает и говорит, что он этот лагерь хочет забрать себе и гарантирует, что там все будет в шоколаде, при необходимости.

А эта необходимость, в виде очередного Бонапарта на полях империи, как известно, не просматривается даже теоретически. Так что, конечно, Александр Георгиевич, забирайте себе этот геморрой.

Оказавшись вечером в своем имении, Ксюша прыгала от радости, обегала все комнаты и наверное всю дворню подергала за какую-нибудь часть организма. А кухаркиному сыну чуть не оторвала от радости важную деталь на лице.

Они оказывается были большими друзьями и Ксюша как взрослая трясла ему руку. Но спала она в итоге так крепко, что мы без опасения всю ночь занимались любовью.

Несколько дней без этого дела — совсем не камильфо, и мы постарались наверстать упущенное.

Дни в заботах и хлопотах полетели один за другим. К ресторанно-трактирным делам и заботам в имениях присоединились заботы по сельскохозяйственной станции.

Ей надо было начинать заниматься конкретно и мы постоянно были в разъездах.

Главной проблемой сейчас является топливо. Калужская губерния традиционно отапливается дровами. Но меня это не устаивает. И главная причина это то, что работа паровой машины на дровах — это нонсенс.

Жидкие виды топлива пока не рассматриваем, просто из-за их отсутствия на настоящем историческом этапе.

По опыту я знаю, что наиболее высокоэнергетическим топливом являются угли, особенно антрацит и древесный уголь. Далее следуют каменный уголь, бурый и торфяные брикеты. Дрова имеют самую низкую удельную теплоту сгорания.

Антрацит и каменный уголь — это Донбасс, его там уже начинают добывать. Но железных дорого еще нет и их доставка будут золотой. Технологии производства торфяных брикетов еще тоже нет.

Остается древесный уголь и бурый.

Производство древесного угля наладить не сложно, специалисты есть в каждом уезде. Но на Урале это углежогство уже свело огромные лесные массивы, которые надо восстанавливать иначе в той же Калужкой губернии через десяток лет изведутся все леса. Поэтому остается только бурый уголь.

И он есть недалеко от Калуги и залегает на небольшой глубине.

Я на исторической Куровской шахте под Калугой бывал и без проблем нашел это место. А тут еще в Калугу вернулся Самохватов, получивший мое письмо с деловым предложением по бекону.

Перед тем как написать письмо господину купцу, я с Анной еще раз обсудил её личные отношения с Самохватовым и она четко отделила муху от котлеты.

Муха — это Аглая и если эта дама исчезнет с её горизонта, то Анна ничего не имеет против совместных занятий бизнесом с Самохватовым.

Из Нижнего Дмитрий Тимофеевич вернулся один и сразу же пригласил меня в наш ресторан.

Довольный Самохватов первым делом подробнейшим образом расписал мне все дела своей ненаглядной доченьки. Аглая Дмитриевна оказалась очень удачливой на поисковой тропе и буквально на раз-два нашла себе кандидата в мужья.

Причём молодой человек безумно счастлив от её выбора.

Из рассказа купца я сделал вывод, что его будущий зять — типичный альфонс. Но и его, а самое главное — Аглаю Дмитриевну это очень устраивает, и она после святок поведет его под венец и будет жить в имении мужа под славным городом Нижний Новгород.

Так что с исчезновением главного раздражителя наши отношения с Самохватовым моментально стали чисто деловыми и доброжелательными.

Так вот, Самохватову я предложил организовать разработку куровских бурых углей на абсолютно паритетных началах, пятьдесят на пятьдесят. То, что это небольшое временное золотое дно, меня не волнует. С такими как Самохватов иногда надо делиться.

Мое предварительное мнение господин купец полностью оправдал. Он мгновенно ухватил суть дела и тут же начал рыть землю.

Выслушав меня, он обернулся и позвал официанта:

— Эй, человек, принеси-ка мне лист бумаги и карандаш.

Ожидая выполнения столь необычного заказа, Самохватов доверительно наклонился ко мне.

— Ты, Александр Георгиевич, молодец, слово держишь. Обещал взять в дело и сдержал. И знаешь кому что предложить. Я ведь бывал на Урале и видел как там шахты работают. Так что ты обратился правильно, к знающему это дело человеку.

Официант принес два листа бумаги и новый хорошо заточенный карандаш.

— Ты говоришь уголь там неглубоко лежит, не больше десяти саженей в глубину?— купец жестом дал команду официанту убрать все перед ним на столе и положил перед собой чистый лист бумаги.

— Да, примерно так. Но надо еще уточнить.

— Это не важно, — Самохватов на моих глазах преобразился, весь как-то подобрался, а в глазах появился какой-то блеск. — Карьер тут все равно рыть никто нам не даст. Земли и так не хватает, а кому надо чтобы мужики за вилы взялись.

Самохватов многозначительно посмотрел на меня.

— Никому, так что только шахта, — он взял в руку карандаш и начал рисовать. — Куровскую я знаю. Там есть бросовая пустошь, она небольшая, земля — один камень, трава и та плохо растет. А для нашего дела как раз.

Самохватов смешно, как ребенок, шмыгнул носом и придвинул ко мне свой рисунок.

— Нам нужен ствол основной шахты. С Урала надо выписать артель мужиков к этому делу способных. Пятнадцать-двадцать метров глубины — это немного. Начать надо с возвышенного места, вдруг повезет, и там сразу будет уголь. Тогда воду из шахты, если она будет, можно попробовать самотеком удалять. Лес рядом, так что крепь делать будет несложно и недорого. Места на этой пустоши хватит для всего: и породу есть где складывать, и контору построить, и склады. Только вот кто в шахте работать будет?

Самохватов вопросительно посмотрел на меня.

У меня от его вопроса даже все похолодело в внутри. На дворе 19 век, и повсеместно в шахтах трудятся дети и женщины. И Россия, конечно, не исключение.

— Бабы и дети на нашей, — я выделил голосом слова «на нашей», — шахте в забое работать не будут. Самое большое —наверху, учетчицами какими-нибудь, например. И платить будем по-человечески.

— Так это, Александр Георгиевич, прямой путь к разорению, — озадаченно сказал Самохватов.

— А ты вот скажи мне, лошадь когда лучше работает: когда ты её бьешь и голодом моришь? Или жеребенка несмышленного сразу в телегу запрягаешь?

— Так человек не лошадь, — не очень уверенно ответил купец.

— А сам когда лучше работал: над тобой с плетью стояли и за малейшую ошибку или провинность колотили нешадно. Или когда по-другому относились?

— Да им же только волю дай, кругом одни лентяи да воры. За каждым глаз да глаз нужен, — начал протестовать Самохватов.

— А ты сам чего не ленишься и не воруешь?

— А как я сам у себя воровать то буду, или лениться в своем-то деле? — недоуменно развел руками Самохватов.

— А работник твой, если будет получать полностью то, что честно заработает и в добавок без обмана, как будет работать?

— Так я же так и плачу. Хорошему работнику — больше, воровитого и нерадивого вообще не держу.

— А шахтер то чем будет отличаться, такой же работник. А ребенок или баба — какой от них прок в шахте? Там сила и ловкость нужна. По-моему, это все равно что их в солдаты брать. Все же очень просто: взрослый сильный мужик за час сколько корзин с породой поднимет? А сколько та же баба? А на это дело ты можешь поставить только пятерых к примеру. Места просто больше нет. Так кого лучше взять: мужика, бабу или ребенка?