Помещик 3

Глава 17

Из первой неудачи с фундаментом Силантий сделал правильный вывод и срочно выписал из Москвы необходимых технических специалистов. Они начали приезжать уже через неделю, и с ними дело пошло быстрее и, самое главное, правильно.

Они немного изменили порядок работы в Воротынске и первым делом наладили производство цементной смеси по технологии Челиева, которая, по их мнению, ни в чём не уступает английской Джозефа Аспдина, но позволяет избежать юридических коллизий.

К моему огромному удивлению, уже сейчас, в XIX веке, англосаксы пытаются распространять свою юрисдикцию на другие страны, и это очень ярко проявляется в патентном деле. А наши, мягко говоря, недостаточно умные люди в том же ведомстве господина Нессельроде, с подачи своего шефа, их поддерживают. Я, грешным делом, предполагаю, что это делается не бескорыстно.

Но у нас теперь к этому делу не подкопаешься. По технологиям Челиева почти вся Москва восстанавливалась, и поэтому мы смело будем посылать всех предъявителей претензий следовать ближайшим лесом.

Требуемые нам объёмы пока невелики, и поэтому производство челиевского цемента, или мертеля, в Воротынске наладили очень быстро, но пока полукустарно. Но нам этого вполне достаточно на первое время.

Параллельно, поневоле, пришлось начать своё производство кирпичей. Пока тоже полнейшая кустарщина. Но вполне годного для устройства фундаментов.

Осенью, вполне возможно, будем производить и кирпичи, имеющие приличный внешний вид и отвечающие нынешним стандартам качества. А пока будем использовать его пополам с продукцией калужских кирпичных заводов, которой будем выполнять внешнюю чистовую отделку строящихся параллельно зданий: котельной, мастерских, конторских и прочих.

Чтобы не прерывать мои тренировки, нас по очереди везде сопровождают господа сербские офицеры. Конечно, объём и интенсивность занятий страдают, но это лучше, чем ничего.

В первых числах февраля мы произвели пробный пуск паровой машины на шахте и начали монтаж другой в Воротынске. Я окончательно определяюсь с объёмом нашего заказа на Александровском заводе.

До начала лета они поставят. В течение весны они нам должны поставить ещё четыре паровых машины: две двадцати четырёх сильные — на шахту и в Сосновку, и две пятидесяти сильные: в Торопово и на будущую сельскохозяйственную станцию «Общества», которая будет установлена на одной из наших пустошей. Эта машина поступит последней, и пока конкретных планов по её размещению нет.

Затраты на все ведущиеся работы огромные, всё, что мы получаем от торговли и наших калужских заведений, просто тут же улетает. Шахта уже понемногу начала приносить скромную прибыль, чему я был очень удивлён.

Я считал, что великолепным результатом будет, если шахта выйдет на безубыточный режим работы, но то, что она начнёт приносить прибыль, было приятной неожиданностью для всех.

Угольный пласт, который мы начали разрабатывать, оказался очень мощным, и его уголь был необычайно качественным для бурого угля.

Хотя, возможно, я ошибался в оценке его качества. Всё-таки угли, которые я видел в девяностых и начале нулевых двадцать первого века, скорее всего, значительно проигрывали тем, которые добывались на заре истории нашего угольного бассейна.

Но сейчас мы добываем уголёк изумительного качества — для бурого угля, конечно. Тому же каменному донецкому, который уже понемногу начал добываться, или завозному английскому мы проигрываем. Они нас делают по качеству, как говорится, в одну калитку. Но этот уголь стоит намного дороже нашего, и этот фактор — решающий.

Нашим углем топить экономически выгоднее, чем дровами любого самого лучшего качества. Доводить до ума, а главное в этом — сушка, его для потребителя проще. Он занимает меньше места и, неожиданно оказалось, что золы от него меньше.

Серафим Михайлович действительно гений печного дела, но, к сожалению, свои секреты он никому не сможет передать. Для этого надо чувствовать, как он сам говорит, душу камня и куска глины. Таких «чувствователей» на горизонте пока, к сожалению, не видно.

Именно благодаря его печам нам удаётся выдавать уголь десятипроцентной влажности, а когда установим вторую паровую машину, то влажность удастся снизить процентов до пяти, а возможно, и до трёх. Вот тогда наш уголь ни в чём не будет уступать английскому.

Первого февраля мы вернулись в Сосновку после «турне» по всем нашим калужским местам. Предыдущая ночь, проведённая в Калуге, выдалась беспокойной. Анна точно беременна, и у неё токсикоз. Запах практически любой пищи вызывает рвоту и почти постоянную тошноту, которая проходит только где-то после полуночи и часто возобновляется с рассветом.

Но прошлая ночь оказалась беспокойной ещё и по другой причине: кто-то пытался проникнуть в наш флигель. Драгутин, который был с нами, злоумышленника вовремя обнаружил, но задержать не смог.

Злоумышленник тоже оказался не промах. Каким-то образом, в свою очередь, обнаружил присутствие нашего серба и скрылся. Осталось такое впечатление, что он его просто почувствовал.

Мы вернулись в Сосновку в скверном состоянии духа и каком-то похоронном настроении. Я был уверен, что эти неизвестные нам люди попытаются проникнуть к нам ещё не один раз.

Следов взлома во флигеле мы нигде не обнаружили, ушёл злоумышленник как нормальный человек через дверь, которую, вероятно, заранее открыл.

Не понятно, был ли он один или с сообщником. А самое главное — как проник в наш флигель.

Накануне мы поменяли замок на входной двери, который неожиданно сломался рано утром. Вернее, даже сказать, что его неисправность была обнаружена в это время.

Мастер, менявший замок, закончил работу уже вечером и четыре ключа от него отдал мне в руки. Так что попадание ключа в руки злоумышленников и снятие слепка с него исключены.

Предательство кого-то из наших людей? Возможно. Но как он проник в дом? Никаких следов, кроме откровенного поспешного бегства через дверь.

Она была закрыта изнутри, и Драгутин, естественно, исключил вариант отхода через неё — вышибить с ходу нереально, открыть — нужен ключ. Но оказалось, что замок можно изнутри открыть без ключа.

Это сразу же вызвало самые весомые подозрения, что сообщник злоумышленников — мастер, менявший нам замок.

Но эти подозрения будет проверять господин Дитрих. Он прибыл на место происшествия буквально минут через пятнадцать. Мы ещё даже толком не решили, что делать, когда к нам чуть ли не в буквальном смысле вломились жандармы.

Я не мог даже предположить, что господин жандарм может быть в таком гневе.

Он прибыл с целой свитой. Но сначала он сам лично и ещё какой-то невзрачный человечек всё тщательно осмотрели. Невзрачный человечек даже на вкус попробовал язычок нашего замка.

Закончив, он что-то сказал Дитриху и вышел. Тут же зашли два офицера: жандарм и полицейский.

Не выбирая выражений и абсолютно не заботясь об ушах моей супруги, которая не могла не слышать его, господин подполковник высказал всё, что он думает по этому поводу зашедшим офицерам.

Оказывается, мы с женой — особо охраняемые особы, и случившееся — полное фиаско. Эти офицеры лично и все их подчинённые показали полнейшую, говоря языком двадцать первого века, профессиональную непригодность.

Они, раз, прозевали, как неизвестные проникли к нам. И, два, не сумели никого задержать. Было ещё три, и четыре, и, по-моему, даже пять.

Но я был в таком изумлении, что запомнил только раз-два. Анна, кстати, тоже. Три, четыре, пять не запомнились, как и интересные выражения и обороты речи господина жандарма.

А вот резюме я хорошо запомнил. Оба офицера поедут в Петербург в качестве арестантов, и их участи он не завидует.

Высказав всё это, подполковник Дитрих галантно извинился перед нами (Анна к этому моменту вышла из спальни). И фраза, что он гарантирует, что это не повторится, из его уст не прозвучала. Уходя, господин жандарм спросил, когда мы покинем флигель, и попросил разрешения всё здесь досмотреть и допросить абсолютно всех.

Из чего я сделал вывод, что повтор не исключён.

На Драгутина было страшно смотреть, мне показалось, что он в буквальном смысле почернел. Сотник не кричал и не ругался на своих людей, но вместе с Дитрихом допросил их тут же.

Анна весь день чувствовала себя хуже обычного, и уехать в Сосновку мы смогли только после обеда.

Заниматься чем-либо не хотелось совершенно, да и самочувствие Анны явно не располагало к этому. Она молчала, но я и без слов видел и понимал, что мне не надо её оставлять одну.

Сербы открыто выставили усиленные посты, попросили разрешения осмотреть нашу спальню и бесцеремонно покопались везде, даже там, где лежали интимные предметы женского туалета.

Анна отнеслась к этому совершенно спокойно и равнодушно, никак не отреагировав на их действия.

Мне не спалось. Часы пробили полночь. Затем половину первого, ещё через полчаса — час ночи. Анна лежала на спине рядом со мной, а не как обычно — на груди у меня, и, похоже, спала.

Тишина за окном стояла какая-то необыкновенная, хотя, скорее всего, это было моё такое восприятие.

Вот часы пробили половину второго, и тут же раздался какой-то еле слышный протяжный свист. Мне показалось, что где-то за окном, но уверенности в этом не было.

Анна глубоко и сонно вдохнула и перевернулась на живот.

Через какое-то время мне показалось, что дверь в спальню начала медленно открываться. На лампу, стоящую у изголовья постели с моей стороны, был накинут плотный колпак, и я, приподнявшись и оперевшись на локоть одной руки, второй потянулся к нему, чтобы снять.

Света луны и звёзд, проникающего через неплотно закрытые не очень плотные шторы, было достаточно, чтобы разглядеть, например, силуэты людей и очертания предметов.

И в тот момент, когда я почти дотронулся до колпака, от двери раздался тихий голос, и я увидел силуэт человека, шагнувшего в спальню через распахнувшуюся в этот миг дверь.

Но голос принадлежал не ему, он явно раздался сзади.

— Саша, будь умным мальчиком. Тихо и аккуратно встаёшь, чтобы не потревожить свою даму. Она у тебя вся брюхатая, и её не стоит лишний раз волновать.

Я в растерянности не знал, что делать. Заряженный револьвер лежал под подушкой, и можно, в принципе, вполне попробовать выхватить его. Но у того, что уже вошёл в спальню, я почти явственно видел в руках пистолет, и он гарантированно выстрелит.

У второго, того, кто говорил, гарантированно в руках тоже оружие. И одна из двух пуль, выпущенных в меня, наверняка попадёт в Анну.

«Саша, нельзя быть таким тугодумом. Не вынуждай нас стрелять прямо здесь. Ты же не желаешь своей Анечке плохого, а может статься, что в её прекрасном теле появится ненужная дырка».

Я понял, что самое разумное — выполнять требование неизвестных, и начал вставать с постели. И в этот же момент краем глаза увидел, как рука Анны скользнула под подушку.

В тот момент, когда я сел в постели, чтобы начать вставать, за моей спиной прогрохотали револьверные выстрелы. Я был уверен, что Анна это сделает и именно в этот момент, когда сяду в постели и открою ей сектор стрельбы.

Но всё равно это было так неожиданно, а самое главное — так громко, что я почти оглох.

Уроки господ казаков не прошли даром. Оглушённый револьверными выстрелами, я, тем не менее, действовать начал правильно.

Тот, кто говорил, стоя в темноте, похоже, получил пулю в нужное место, потому что тут же раздался грохот падающего тела, а уже вошедший в спальню начал медленно оседать, издавая какой-то хрип. Пистолет, который был у него в руках, с грохотом упал на пол.

Я сдёрнул колпак с лампы, на ходу выхватил револьвер и бросился вперёд. На бегу я увидел лежащего на полу смертельно раненого человека. Одна револьверная пуля попала ему в грудь, а другая — в шею, и из их ран фонтаном била алая кровь. Он должен умереть в течение нескольких секунд, так как пуля пробила ему сонную артерию.

Второй был убит наповал, и его, упавшее навзничь, тело лежало на пороге.

В тот момент, когда я хотел переступить через него, из темноты коридора раздался выстрел, и пуля попала в дверной косяк, выбив щепку, которая вонзилась мне в левую кисть.

Я пригнулся и разрядил револьвер в темноту. Тут же раздался вопль и следом — звук упавшего тела.

На несколько мгновений наступила тишина, а потом где-то впереди, в глубине дома, раздался шум, похожий на звуки бегущего человека. Затем — грохот и крики.

— Саша, возьми мой револьвер. У меня ещё два выстрела остались, — голос Анны дрожал от напряжения, но говорила она, тем не менее, тихо.

Я быстро обернулся и поймал брошенный ею револьвер.

— Анечка, как ты сумела так сделать? — случившееся не укладывалось у меня в голове.

Проявить такое хладнокровие и навскидку, отбросив подушку, точно отстреляться. Это нечто!

— Не знаю, — Анна ответила, сдерживая слёзы. — Я внезапно поняла, что они тебя сейчас убьют, и это единственный шанс.

Впереди раздался шум, затем дрожащий голос Тихона:

— Барин, вы живы?

Я внутренне улыбнулся. В экстремальной ситуации Тихон забыл мой приказ об имени-отчестве и обратился привычно: барин.

— Живы мы, Тихон, живы. Даже волоска с нас не упало. Ты один?

— Я здесь, Александр Георгиевич, — раздался голос Милоша. — Мы трёх злодеев повязали, а у вас как?

— У нас всё в порядке, — я усмехнулся и продолжил. — Нам, правда, пришлось пристрелить троих.

— Мы их поздно обнаружили, опасно было уже брать. Решили делать это, когда они начнут вас выводить. Одного мы успели допросить, и он сказал, что женщину трогать не будут, а вас надо живьём взять, вывезти, допросить и потом убить.

«Не судьба, значит», — подумал я, а вслух сказал: — Давайте свет и пошлите за господином Дитрихом.

Уходя из спальни, Анна заглянула в лицо того, кто лежал на пороге.

— Это, Саша, господин Каневский собственной персоной. Ты можешь, конечно, мне не верить, но я узнала его голос. Не думала, что я его запомнила. А тут, надо же, вспомнила. Слышала всего один раз, да и то несколько слов. Просто знала со слов Сони про его издевательское в её адрес — «Софочка».

Дитрих приехал к утру. Сначала рекорд скорости поставил Драгутин, который с двумя своими гайдуками поскакал в Калугу, а потом и подполковник.

Анна ушла спать в одну из пустующих спален, а я остался ждать господина жандарма в столовой.

Подала Пелагея, спросила, что подать: вина, водки, наливки или коньяку.

Я взглядом спросил у Милоша, чего он желает.

— Коньяк предпочтительней, Александр Георгиевич. И бекон, пожалуйста.

А я добавил:

— И лимоны, тонко нарезанные.

Употребив и насладившись беконом и лимоном, я почувствовал, как напряжение уходит, и попросил:

— А теперь расскажи, как было дело.

— Мы их заметили, когда четверо уже проникли в дом. Если бы было двое, скорее всего, сделали бы всё чисто. А тут просто им не хватило времени полностью поставить стекло в столовой. Одного, правда, мои ребята уже взяли, успели допросить и готовились брать ещё парочку. А этих четверых, что в доме уже были, брать было опасно, вот и решили подождать, когда начнут выходить. Мы бы их чисто взяли, можете не сомневаться, кто же мог предположить, что Анна Андреевна такая… — Милош замешкался, не зная, какое слово употребить.

— Шустрая, — подсказал я ему.

— Да, вот это как раз про неё. И как хорошо, что вы девочку в Москву к бабушке отправили.

Инициатива отправить Ксюшу к бабушке принадлежала Анне. Неделю назад обстановка как-то непонятно стала нагнетаться, вот как-то совершенно необъяснимо. Анна чувствовала себя ужасно. Внезапно начавшийся токсикоз забирал у неё все силы, и она попросила дочку поехать в гости к бабушке.

Ксюша всё-таки удивительный ребёнок. Не по годам рассудительная, она сразу же согласилась и укатила в Москву, и уже успела прислать весточку, что у неё и бабушки всё хорошо, а дядя Дима очень хороший и добрый.

— А свист?

— Это они друг другу сигналы подавали. По этому свисту мы самого первого и вычислили.

Жандармы своё дело сделали быстро, и через час за окнами заскрипели полозья саней, увозящих тела убитых, а подполковник Дитрих прошёл к нам в столовую.