Помещик 3

Глава 9

Силантий решил ехать в Козельск на следующий день еще затемно, рассчитывая к вечеру быть дома. Это было вполне реально при двух условиях: первое — хорошая погода и дорога, расчищенная от снега, наледи и прочих зимних неприятностей.

Второе условие: хорошие отношения со станционными смотрителями, которые не станут тебя мурыжить и более-менее быстро будут давать приличных сменных лошадей.

Или как подвариант: ты едешь на своих лошадях, которых или часто меняешь (что возможно, когда едешь, имея под рукой сменных лошадей, которые бегут или идут рядом), или же станционный смотритель создает тебе условия для отдыха уже твоих лошадей.

На перегоне Калуга–Козельск Силантий, конечно, выбирает вариант хороших отношений со станционными смотрителями. С купцами Колесниковыми портить отношения желающих нет. Тем более сейчас, когда неожиданно для всех, пролежав после удара больше двух лет, на ноги поднялся глава купеческого рода — пятидесятипятилетний Федор Силантьевич.

Главное — доехать до Перемышля, уездного города в тридцати верстах от Калуги.

Он стоит на Оке, и почти всегда она здесь еще судоходна, хотя уже бывают года, когда в летнюю межень река мелеет так, что даже не всякая лодка-плоскодонка может проплыть по ней.

Но такое бывает пока еще редко, и через Перемышль через несколько дней после ледохода до самой поздней осени южные уезды губернии вывозят почти все, что производится в них на продажу.

Купцов Колесниковых здесь все знают, большинство уважает, но есть и такие, кто боится. В последние года появились и те, кто готов подставить ножку Колесниковым.

Прошло больше двух лет с тех пор, как у него утонул младший сын Сергей. Никто не знал точно, что с ним случилось. Поговаривали, что тот увлекся дочерью купца Самохватова Аглаей и что якобы она помогла ему утонуть, когда он не захотел бросить свою молодую жену Анну и убежать с ней в Сибирь.

Другие говорили, что Аглая как-то сумела опоить молодого Колесникова, и когда тот отказался с ней бежать, то напоила его еще раз и сбросила в реку.

Приказчики Колесниковых нашли его утром на речной отмели уже мертвым. Местный батюшка отпел его как невинно убиенного и тем пресек все разговоры о самоубийстве, так как все знали его принципиальность и щепетильность в этом вопросе.

Их мать — Вера Петровна Колесникова — мужа не любила. В шестнадцать ее выдали за двадцатилетнего красавца-купца Федора Силантьевича. Она любила другого, но тот по пьянке проиграл ее в карты старику Силантию Федоровичу и с горя уехал на Урал, где в итоге удачно женился и с молодой богатой женой поехал дальше, в Сибирь.

Старик Силантий протрезвел, случившемуся очень удивился и решил выпить еще. А затем предложил своему сыну взять в жены свой выигрыш.

Тот неожиданно согласился. И таким образом дочь мелкого приказчика стала женой сына богатого купца. Через год она родила первенца, мальчика, которого назвали согласно семейной традиции Силантием.

Это была последняя капля, переполнившая чашу ее ненависти к свекру и мужу, который ее поначалу любил.

Старик Силантий вскорости умер, и свою ненависть Вера перенесла на сына, который был как две капли воды похож на своего деда.

Через семь лет родился другой сын. Он был весь в мать, она его сразу же полюбила и назвала Сергеем. Так звали ее подлеца-ухажера, которого Вера простила и мечтала, что тот одумается и вернется к ней, предварительно убив ненавистного ей мужа.

Но совершенно неожиданно для нее мальчик, когда подрос, стал любить отца и брата больше, чем ее.

То, что старший женился на дочери какого-то простого мещанина, ей было совершенно безразлично. Она бы спокойно отнеслась к любому выбору старшего сына.

Но когда младший захотел против материнской воли жениться на молоденькой дворяночке, которая сразу же понравилась мужу и старшему сыну с его дурой-женой, Вера Петровна восприняла это как очередную измену. Тем более что обе невестки были Анны.

И когда глупая и недалекая, но ужасно смазливая и уже неразборчивая в своих связях Аглая Самохватова вдруг возжелала ее младшего сына, она решила отмстить и ему, и его жене Анне Андреевне, и тому далекому Сергею.

У нее это получилось. Она опоила сына какой-то гадостью, купленной у одной из местных бабок, промышлявших «любовным» зельем, и предложила Аглае переспать с ним. Та согласилась, а когда сын понял, что произошло, то сделала это еще раз и после этого утопила его.

Муж каким-то образом до всего этого сумел дознаться, но с ним случился удар, и он, наполовину парализованный и онемевший, слег. Вера Петровна уже торжествовала, предвкушая, как она распорядится деньгами и делом мужа, которые достались ей.

Но ее ждала очередная колесниковская «подлость». Ее муж, Федор Силантьевич, после рождения у младшего сына дочери, поделил семейное дело. Себе оставил половину, а вторую поделил между сыновьями.

Вера Петровна быстро, буквально в течение нескольких дней, успела нажить себе недоброжелателей, и Силантий, который уже жил отдельно, заподозрил неладное и увез парализованного отца к себе.

Ненавистная Вере Петровне вдова младшего сына с ее уродиной-дочкой неожиданно получили часть семейного дела. И хотя ей удалось отжать у невестки кое-что, окончательной мести не получилось.

Очередную «подлость» Вера Петровна получила от отца Аглаи — купца Дмитрия Тимофеевича Самохватова. Узнав о «подвиге» дочери, он решил вмешаться и помог Анне Андреевне сначала уехать в Калугу, а потом приобрести небольшое имение.

Вместе с молодой вдовой уехал и самый опытный и преданный приказчик Колесниковых, их однофамилец, а возможно и дальний родственник в каком-то двадцатом колене — Матвей Филимонович.

Он помог Анне Андреевне разобраться с оставшимися у нее делами мужа и удачно провернуться с торговлей зерном, когда ей предложили этим заняться. А тут еще объявился ее дядя с мошной, набитой индийским золотом.

Самохватов не выдержал и рассказал Анне Андреевне о подлости своей дочери и на коленях просил простить ее, не брать грех на душу.

Анна Андреевна неожиданно для себя Аглаю простила, но отношения с Самохватовым разладились.

А Аглая, когда поняла, что ей такое сошло с рук, решила вернуться на тропу альфа-самки и продолжить охоту. Но не тут-то было: ей путь неожиданно преградила старинная и более старшая подруга Анны Андреевны, оказавшаяся по этому же поводу в Калуге.

Софья Павловна оказалась дамочкой, слепленной немного из другого теста, и Аглаю, в отличие от своей подруги, не простила.

Убивать ее она, естественно, не стала, но планы разрушила и ославила на всю Калугу. Да так, что та с горя решила уехать с отцом в Нижний Новгород.

Купец Самохватов дочь, несмотря ни на что, любил, тем более что кроме нее у него никого не было, и взял ее с собой.

А там звезды над Аглаей Дмитриевной встали в нужном порядке, и на ее пути оказался нужный альфонс дворянских кровей, которого за малую цену на корню купил ее папаша, заплатив за него долги и взяв с него расписку с обязательством жениться.

Федор Силантьевич, благодаря заботам и любви сына, невестки и двух внучек, вдруг стал восстанавливаться и совершенно неожиданно в начале лета встал на ноги, а затем и заговорил.

Местные лекари только руками развели от удивления. А он, быстро набравшись здоровья и сил, железной рукой забрал свое дело у подлой жены, для которой его выздоровление было как гром среди ясного неба посреди зимы.

Собственноручно, правда немного коряво, он написал письмо Евдокии Семеновне, своей сватье — матери Анны Андреевны, с просьбой посодействовать приезду невестки и стал ее ждать.

Сватью он пощадил и не стал ее посвящать в семейную грязь, а вот Анне Андреевне все рассказал без утайки.

К приезду Анны Андреевны он уже знал о ее романе с помещиком Нестеровым и прямо спросил об этом.

Получив такой же прямой ответ, Федор Силантьевич неожиданно для своей младшей невестки заплакал, а потом благословил ее на новый брак, если она этого пожелает.

Силантий слишком любил своего несчастного покойного брата и свою братскую любовь распространил и на его вдову. Тем более что отец рассказал ему о своем благословении Анны Андреевны на новый брак.

До последней минуты отец и сын сомневались в том, что Вера Петровна сотворила такое со своим любимцем, но, увидев радостную и цветущую Анну Андреевну, она не выдержала и все подтвердила.

После этого Федор Силантьевич свою жену почти в буквальном смысле загнал под плинтус. В старом купеческом доме было достаточно всяких глухих комнаток, в одной из которых он приказал ее запереть, решив замуровать впадающую в безумие от своей бессильной злобы эту женщину за совершенное ею злодеяние. Но не выдержал и на исповеди рассказал об этом своем грехе священнику.

После этого Федор Силантьевич свое решение изменил. Властям жену он выдавать не стал, а приказал отвезти ее в один из дальних монастырей Русского Севера. В его слободе должны были поселиться двое его людей с поручением присматривать за впадающей в безумие Верой Петровной. У них был приказ в случае чего ее убить.

До монастыря они не доехали. Вера Петровна пыталась бежать, ранила одного из сопровождающих, а второй просто застрелил ее.

Возвращающийся домой Силантий испытывал непонятные ему чувства. Его чистая, несмотря ни на что, душа терзалась и разрывалась на части. Он разумом понимал, почему и как отец принял такое страшное решение, касающееся своей жены и его матери.

И Силантий был с ним согласен, отлично понимая, что Вера Петровна была физически опасна ему, батюшке, его жене Анне, вдове покойного брата — тоже Анне — и даже трем девочкам, своим внучкам.

А нового возлюбленного Анны Андреевны Вера Петровна убила бы вообще без каких-либо колебаний.

Но она была его матерью, и это разрывало его душу и разум в клочья, жгло изнутри огнем.

Вера Петровна — его мать, но она же была матерью и его брату, которого без колебаний убила, потому что тот любил его и отца, ее мужа.

Силантий едет в Козельск на пару дней и хочет попросить своего отца взять на себя его купеческие дела, а сам с женой и девочками поедет в Москву.

Он больше не хочет заниматься чисто торговлей, его душа требует смены рода занятий. И сейчас ему больше всего нравится затея Нестерова создать «Калужское сельскохозяйственное общество».

В самой затее создать производство сепараторов. Сливки и масло, получаемые с его помощью, вызвали у него какой-то детский восторг. И Силантий сразу же вспомнил, как они однажды с Сергеем мечтали поставить в Козельске паровую машину и попытаться наладить производство чего-то нужного.

Самое смешное в этой затее было то, что он уже не помнил, что именно.

Силантий ушел спать перед отъездом домой, а мы с Анной остались одни. И это была первая ночь, которую мы провели без занятий любовью.

Анна очень много плакала, даже во сне, и только прижималась ко мне, как бы прося защиты. Я за всю ночь не сомкнул глаз и лежал, не шелохнувшись, в те минуты, когда она засыпала.

Мне было страшно от той ответственности, которую я внезапно осознал за нее и маленькую Ксюшу. И за тех людей, судьбы и благополучие которых теперь зависели от меня.

Утром мне показалось, что она наконец-то спокойно заснула, и я пошел проводить Силантия, который за вчерашний день стал мне очень близок.

Он молча посмотрел на меня и, как-то беззащитно улыбнувшись, очень неловко сел в свой дорожный возок.

Он был не такой удобный и комфортабельный, как у Анны, но все равно выгодно отличался от тех, на которых ездило большинство купцов и дворян.

Купцы Колесниковы были очень состоятельными на протяжении как минимум ста лет и имели два возка, очень крепких и комфортабельных. Их сделали еще в восемнадцатом веке, но качественно и на века в прямом смысле слова.

Одним из главных достоинств этих возков было то, что в хороших руках их можно было постоянно усовершенствовать.

А так как возков было два, то мастеров можно было выбирать не спеша. И пока промахов с выбором не было.

Вот и сейчас один из возков был на реконструкции и реставрации где-то в Москве, а второй использовался Силантием.

Его главными достоинствами были мягкий ход, достаточно комфортабельные условия поездки и какое-то хитрое утепление. Если, например, возок стоял в теплом помещении, а затем выезжал на мороз, то три, а то и четыре часа в нем была плюсовая температура.

С каретой Анны его, конечно, было не сравнить. Ее из Заграничного похода привезли как трофей, и потом она каким-то образом оказалась в каретном сарае родового имения Анны, где ее и обнаружил Сергей.

Он показал ее фамильным каретным мастерам купцам Марковым, содержавшим уже знаменитую «Экипажную фабрику братьев Марковых». Ее хозяева Василий и Александр доводились какими-то дальними родственниками купцам Колесниковым. Но главным была уникальность этой кареты, вернее, дормеза. Чего стоила, например, система отопления салона.

Такого чуда техники они не встречали и взялись восстановить его. Сергею Федоровичу не удалось прокатиться с ветерком в новом старом экипаже.

Но Марковы знали, для кого он предназначен, и в одну из первых поездок в Москву Анна Андреевна получила подарок своего покойного мужа.

Анна от такого подарка опешила. Она, во-первых, об этом даже и не подозревала; непонятно, как и когда Сергей сумел незаметно забрать его из каретного сарая фамильного имения.

Во-вторых, содержание этого экипажа, который она не знала, как правильно называть — дормезом или все-таки каретой, — будет обходиться ей в очень кругленькую сумму. И это несмотря на то, что все работы по восстановлению и ремонту экипажа были заранее оплачены покойным мужем.

Но пока она думала, забирать подарок или все-таки отказаться, дела ее пошли вверх как хорошее дрожжевое тесто, когда только успевай его опускать.

Поэтому Анна решила все-таки забрать подарок покойного мужа и называть его каретой, а не дормезом.

Марковы дали ей десятилетнюю гарантию, составив для этого подробнейшую инструкцию по ее эксплуатации, особенно внутрикаретного отопления.

Наша с Анной первая совместная поездка в Москву была всего лишь пятым выездом этой уникальной кареты.

Конечно, я надеюсь, что наши финансы скоро позволят использовать ее чаще; все-таки это не только небывалый комфорт в каждой поездке, но и в первую очередь скорость передвижения по бескрайним просторам нашего Отечества.

Но пока надо подготовить «гараж» для нее в Сосновке.

После приобретения Торопова я сначала подумывал переехать в его господский дом. Но потом что-то щелкнуло, и Сосновка показалась такой моей и родной, что я эту, возможно, здравую идею отбросил и больше к ней не возвращался.

Тем более что мне почему-то в голову пришла мысль, а где будет жить Василий после своего освобождения? Делить с ним Сосновку я уже категорически не желал, а вот Торопово вполне годилось на эту роль.

Анна, вероятно, окончательно решила для себя судьбу своего имения, и когда мы приехали в Калугу, спросила:

— Саша, как долго будет длиться ремонт каретного сарая в Сосновке? — я сразу же подумал, что она спрашивает про ремонт места под ее уникальную карету.

— Неделя, не больше. Савелий со своими мужиками со дня на день освободятся, и они могут вполне успеть до Рождества.

— Крещение — это шестое января, — Анна взяла в руки календарь на новый 1841 год. — Понедельник. А следующий день, седьмое, — вторник. А восьмое будет среда.

Я взял у Анны календарь и, убедившись, что она не ошиблась, спросил:

— Ты хочешь обвенчаться сразу же после Крещения?