Помещик 3

Глава 8

То, что нашей земли маловато, мне ясно с самого начала. Все остальные участники, кроме Анны и её деверя, даже примерно не представляют, чем будет заниматься наше «Общество», и, соответственно, пока никто не собирается вникать в его деятельность. Реальные деньги пока в это дело внесли мы с Анной, купив эти пустоши.

Все остальные или продекларировали своё участие, как тот же господин губернатор, или внесли их чисто символически, сделав это моими долгами, как тот же Самохватов, внеся в капитал «Общества» ровно сорок тысяч ассигнациями.

Мои долги ему, с учетом всех перекупленных, составляют чуть меньшую сумму. Разница просто смешная — тридцать семь рублей, которые Самохватов торжественно и лично внес в общую кассу, которой пока заведует Савва.

И реальных денег в кассе общества пока всего шесть тысяч двести один рубль, причем ассигнациями. Вообще, эта российская чушь взрывала мне мозг: серебряные рубли, ассигнации, есть еще и золотые. И надо всегда уточнять, какой рубль имеется в виду.

Пустоши мы купили по пятнадцать рублей ассигнациями, и это было немного выше средней цены за землю пустошей.

В России сейчас началась денежная реформа, проводимая министром финансов Канкриным.

В течение какого-то времени ассигнации полностью уйдут из обращения и останутся только депозитные билеты. Их соотношение к серебряному рублю будет равно один к одному, а обмен с ассигнациями — один к трем. По крайней мере, таким установлен курс нового «депозитного» рубля к старому «ассигнационному».

На эту тему «ликбез» со мной провел самый компетентный человек в моем окружении: господин Иванов. И хотя теперь я достаточно прилично разбираюсь в этих дурацких хитросплетениях денежной системы Российской империи, матом мне ругаться хочется каждый день и неоднократно.

Царь-батюшка Александр Благословенный своим соплежуйством и трусостью заложил под Россию такие бомбы, что у меня лично просто нет слов.

И нынешний бардак с финансами — это тоже его рук дело. За десять лет после безусловной победы над Бонапартом можно было навести порядок в финансах, а не оставлять это «наследство» своему брату, так же как и жуткий крестьянский вопрос.

И все это усугублено еще и зародышем очередной русской смуты в лице господ-декабристов, разбудивших не того, кого надо было будить.

Николай Павлович фрукт еще тот, и из лучших побуждений наворочает в итоге побольше своего братца, но хотя бы решился на денежную реформу. И через несколько лет в нашем Отечестве будет один рубль, но в трех лицах: серебряном, бумажном и даже золотом. Эти лица будут практически равны друг другу, то есть я смогу без проблем менять бумажные рубли на серебро и золото по твердому установленному соотношению.

По крайней мере, по словам господина Иванова, так задумано.

Манифестом от 1 июля 1839 года «Об устройстве денежной системы» и одноименным сенатским указом начато создание единой основы для денежной системы, зафиксирован реальный уровень обесценивания ассигнаций и установлен их твердый курс: 1 рубль серебром = 3 рубля 50 копеек ассигнациями.

По мнению Андрея Григорьевича, это должно возродить доверие к бумажным деньгам Российской империи и позволить накопить серебряный запас в казне.

Что делать дальше, власть, по моему мнению, еще, судя по всему, твердо не знает, и тот же господин Иванов согласен с этим мнением.

Но уже несколько лет министр Канкрин проводит интересную политику: сбор серебра у населения, например, льготами при уплате податей: платишь серебром — курс обмена на ассигнации более выгодный; начало чеканки платиновых монет; исключение из официальных расчетов ассигнаций и меди — только серебро.

Обалденно эффективной мерой было уравнивание медной и серебряной монеты, между которыми уже успела образоваться пропасть. Для этого с 1839 года начали выпускать специальные медные монеты повышенной весовой нормы (16 рублей из пуда, а не 40, как было до реформы). А на монетах номинал указывался в копейках серебром. Это сразу же привело к установлению доверия к медной монете.

И вот первого июля 1839 года появляется Депозитная касса, и её экспедиция уже с двадцатого декабря начинает выпуск новых бумажных денег Российской империи — депозитных билетов, а также золотых империалов и полуимпериалов. Депозитные билеты достоинством от трех до ста рублей, а империал — десять.

Золотая монета в казну и кредитные организации, или, как сказано в указах, — в «установления», принимается и выдается на 3 % выше нарицательной её стоимости, то есть золотой империал в десять рублей — за десять рублей и тридцать копеек серебром.

Я от всего этого капитально выиграл. Почти никто не указал, в каких деньгах давали в долг моим родителям, а те, кто указал, — указали в ассигнациях. И это было сделано, как я понял, по настоянию Георгия Петровича.

И конечно, я резонно предположил, что там, где не указано, речь шла об ассигнациях.

Никто, кстати, не возражал, например, тот же Самохватов. А уж если бы он дал в серебре, то и отдать требовал бы тоже в нем.

Поэтому мне лично денежная реформа очень выгодна. Я все платежи осуществляю из расчета новых финансовых реалий, и те же ассигнации просто пересчитываю.

Савве проще всего, он с первого ноября старается оперировать только новыми деньгами, а так как его основной товар пользуется стабильным спросом, то никаких проблем у него не возникает.

Но, как говорится, гладко было на бумаге, да забыли про овраги.

По мнению господина Иванова, на Россию надвигается нешуточный голод. По крайней мере, в средней полосе России уже можно подвести итоги, и всем, у кого есть голова на плечах, понятно, что это следствие неурожая. И уже народ пошел забирать свои депозиты из сохранных казен, воспитательных домов и банков.

Они скоро окажутся на грани банкротства, так как вся финансовая система империи строится на перманентных «позаимствованиях» из государственных кредитных учреждений, когда государство «одалживает» бумажные деньги, гарантируя их ценность серебряными запасами.

Результатом этого скоро будет их неспособность не только открывать кредиты, но и выдавать вклады. И для предотвращения этого начнется эмиссия уже кредитных билетов сохранных казен, воспитательных домов и Государственного заёмного банка.

Мера эта, по информации господина Иванова, уже решена, но министр финансов будет тянуть до последнего, то есть до середины лета 1841 года. А вдруг будет суперурожай и удастся проскочить между струйками дождя?

Ассигнации, кстати, пока тоже будут печататься.

Информация эта на самом деле строго секретная, но Андрей Григорьевич, даже не зная конкретно финансового положения нашего «Общества», понимает, что это знание даст мне возможность заработать неплохие деньги.

Ему как участнику «Общества» с этого тоже будет большая материальная выгода.

Капитал нашего «Общества» должен составить почти восемьсот тысяч рублей, но ассигнационных, и самое главное — через пять лет, когда предусмотрена первая ревизия.

То есть в серебре это должно составить сейчас двести двадцать восемь тысяч. Огромные деньги, больше половины из которых должны внести мы с Анной с учетом моих долгов.

Таких денег в нашей общей кассе, естественно, нет. Они должны за пять лет появиться за счет деятельности нашего «Общества».

Но даже если вдруг планеты и звезды встанут совершенно неправильно и с нас потребуют срочной ревизии и, соответственно, возврата денег, фактически еще никем не внесенных (по сути дела, кроме Самохватова), мы сможем это сделать.

Анна, конечно, сможет изъять какую-то сумму из своего купечества, а у меня есть НЗ — имение Торопово.

Договор о купле-продаже составлен таким образом, что деньги Тороповы и отец Петр получат только следующей осенью, когда я железно буду знать, что меня не обманули так же, как это делал господин Макаров.

То есть они этим положением договора извинились окончательно за «проделки» своего родственника и гарантировали, что их староста Антон, фактически бывший управляющим последний год, не является вором. И соответственно, положение дел в имении соответствует написанному на бумаге.

А на бумаге все чики-пуки. Недоимок нет. Имение не просто доходное, а, можно сказать, высокодоходное, особенно на фоне всего уезда, помещики которого в долгах как в шелках, кроме Рогозиных.

Если их тряхнуть так же, как меня, то, думаю, кое-кто окажется, возможно, даже в худшем положении.

Так что реальное состояние финансов «Общества» не знает никто, кроме нас с Анной и Силантия, которому она доверяет почти как себе.

И по этой причине я и задаю такой вопрос.

— Сейчас практически никакой. Мы, конечно, можем влезть в долги, в смысле — занять необходимые суммы, но зачем это делать? — вопрос Силантий задает на самом деле риторический, мы все трое знаем на него ответ.

После поста наше общее с Анной дело — трактир и ресторан — начнут по-любому приносить стабильный доход минимум тысячу рублей серебром.

Он, то есть Силантий, по-любому наберет несколько тысяч серебром и внесет свою долю. И если даже не удастся взять необходимые кредиты, эти средства позволят нам приобрести какое-то поголовье свиней, мясную продуктивность которых нам удастся повысить за счет знаний Вильяма.

И только Анна будет иметь некоторое представление, что из этого будет его знанием, а что моим.

Дрова — ходовой товар, и лесоторговцы не откажутся произвести со мной выгодный обеим сторонам натуральный обмен: я почищу свои леса от хлама, который годится только на дрова, также как и на арендованных землях, а они расплатятся хорошим лесом, который можно будет пустить на строительство, в частности, жилищное для сербов и крестьян Анны, которые пожелают переселиться на наши земли в «Обществе». А её земля будет просто продана.

— На самом деле ты прав. До весны, вернее, до окончания нашего медового месяца, — я, прищурив глаз, посмотрел на Анну, сделав для этого многозначительную паузу, — спокойно работаем, подсчитываем барыши и предвкушаем…

Что мы предвкушаем, я сказать не успел, получив удар, притом любящий, между лопаток кулачком Анны.

— Аня, ты не злись, — сказал Силантий с грустной улыбкой. — Я действительно искренне рад, что ты встретила мужчину, который, я уверен, сделает тебя счастливой и будет настоящим отцом Ксюше.

Силантий неожиданно для меня вытер набежавшую слезу, увидеть которую на его глазах я никак не ожидал.

— Я очень любил своего брата и считаю, что в случившемся тогда несчастье виновата в самой большой степени наша матушка. Не знаю почему, но он был её любимчиком, а я, — Силантий горестно улыбнулся, — самое большое, на что реально мог претендовать, так это на роль нелюбимого пасынка. Почему — не знаю.

Анна не рассказывала подробностей её предыдущей семейной жизни. Я видел, что ей это очень неприятно и у неё еще очень болит. Поэтому я жестом остановил Силантия и посмотрел на неё.

Анна пожала плечами и сказала Силантию:

— Если ты считаешь возможным рассказать всё это, то не имею ничего против. Я не рассказывала это Саше только из-за хороших отношений с тобой и Аней.

Жену Силантия тоже звали Анной, и это все, что я знал.

— Наша матушка, — Силантий как-то непонятно ухмыльнулся, — равнодушно отреагировала на мою женитьбу. Аня ей не нравилась, а отец всегда говорил: «Жен себе сами будете выбирать. Даже если это будут крепостные, только сначала выкупите». У них в роду это повелось еще с каких-то древних времен.

«Ну надо же, — подумал я, — а как же Домострой и бесправие молодых мужчин и женщин, когда им супругов выбирают родители?»

Мои мысли, наверное, были написаны у меня на лице, так как Силантий хмыкнул и продолжил.

— Но одно дело — я, а другое дело — её любимый сынуля. Кого уж она видела своей невесткой, я не знаю. Но ты, Анна, ей не понравилась заочно, когда она даже тебя не видела. А мой братец уперся рогом, говорит ей: будешь против — уйду в монастырь, вообще меня больше никогда не увидишь и не услышишь даже ничего обо мне. Любви у неё к тебе это не прибавило, а когда случилась эта история… Я даже не знаю, что там было правдой, а что простым наветом. Она о чем-то вечером разговаривала с ним, а утром наши приказчики прибежали и говорят мне: «Силантий Федорович, ваш брат утонул».

Анна со слезами на глазах отошла к окну. Я хотел все-таки попросить Силантия прекратить рассказ, но она сквозь слезы остановила меня:

— Нет, пусть Силантий тебе расскажет всё, что считает нужным.

Я решил промолчать и выслушать его до конца.

— С отцом случился удар, а она всё тут же в свои руки взяла. Хорошо, что отец, как чувствовал, поделил дело: половину оставил себе, её матушка сразу же под себя подгребла, а по четверти нам выделил. Она, когда узнала, то готова была на Анну Андреевну чуть ли не собак спустить. Да Дмитрий Тимофеевич неожиданно нарисовался и увез её с Ксюшей. А когда батюшка поднялся, то первым делом он все опять в свои руки взял и твоей матушке письмо написал. Попросил, чтобы ты приехала.

— А я-то всё не могла понять, почему матушка попросила меня поехать к вам, — Анна вытерла слезы и вымученно улыбнулась.

— Ты, слава Богу, приехала, и мы с тобой помирились. В смысле, батюшка и мы с Аней.

— Да, слава Богу, и хорошо, что у нас сохранились прежние отношения.

Силантий неожиданно засмеялся.

— Ты совершенно не знаешь, я смотрю, ни нашего батюшки, ни мою жену. Это наша мать, которая, как выяснилось, любила и продолжает любить только себя. А батюшка не такой. А уж Анна моя так вообще извелась из-за тебя. Если бы не батюшка, который запретил нам лезть в пекло поперек батьки, мы бы давно или написали, или приехали к тебе. А он нам сказал: «Полезете — прокляну перед смертью. Мой грех, мне и расхлебывать.Встану, сам с этой стервой разберусь. А если умру, тогда сами решайте. А Анька вас простит, она баба не дура».

— Все это, Силантий, в прошлом. Того, что было, не вернуть, — Анна улыбнулась. — Я рада, что вы с батюшкой оказались не такимикак… — слезы опять мелькнули на глазах Анны, — и что наши отношения опять прежние. И что вы приняли Сашу.

Я чувствовал, что разговор на эту скользкую тему надо заканчивать, но не понимал как.

Силантий, похоже, тоже это почувствовал или понял, что собственно значения не имело, и сам сменил тему разговора.

— Мы перед самым… — он на секунду споткнулся, но тут же продолжил, — одним словом, обсуждали интересную идею: заняться какой-нибудь промышленностью. Мне лично торговля не очень нравится. Но как-то сам после того в одиночку не хотел. Ты, Саша, хочешь тут все делать не так, как принято вести дела в России, и присматриваешься к паровым машинам. Давай, этим я займусь. У меня есть связи в Москве, и я быстро всё это выясню. А так как деньги у всех сейчас стремительно кончаются, то можно будет всё решить значительно дешевле. А ты лично давай занимайся своими имениями, калужскими делами и шахтой. Хотя я думаю, там заниматься особо нечего. Господа горные инженеры и без нас справятся.

На том мы и порешили.

Покупку дополнительных земель для «Общества» отложить до весны, полагая, что через несколько месяцев на фоне кризиса, а он уже виден невооруженным взглядом, цены снизятся. Анна должна заниматься своими торговыми делами.

Она, конечно, уверена в своих компаньонах и приказчиках, которые занимаются делами, но контроль нужен всегда.

Силантий пусть едет в Москву. У него сейчас мировоззренческий кризис. Чистое и незамутненное «купи-продай» ему надоело.

Все свои деньги он максимум через месяц отовсюду выведет в виде настоящих активов: серебра или депозитных билетов. Ему желательно заняться каким-нибудь производством, но он еще недостаточно в этом разбирается, и я хочу его задействовать в создании механических мастерских на купленных пустошах.

Там в первую очередь надо наладить производство сепараторов. Они точно будут нужны в конце весны и начале лета.

И первое, что надо сделать, — купить и установить паровые машины. Это, во-первых, непросто, а во-вторых, банально дорого.