Последний, кто знал змеиную молвь

18

Предчувствие не обмануло меня. На столе лежал большой каравай, а вокруг разные миски и мисочки с каким-то непонятным, влажно лоснящимся содержимым. От одного их вида мне стало нехорошо, но Магдалена села рядом со мной, и я вдруг сквозь запах падали почуял аромат ее волос, почувствовал, как он заполоняет мои ноздри и проникает в глотку, так что мне кажется, будто я ощущаю во рту вкус Магдалены. Внезапно мне стала безразлична эта омерзительная еда, и во имя Магдалены я был готов пожертвовать своим пищеварением.

Йоханнес сел во главе стола, сложил руки, опустил глаза и забормотал что-то. Магдалена последовала примеру отца. Я догадался, что это опять какое-то пустопорожнее колдовство, хийетарк Юльгас тоже имел привычку бормотать что-то, прежде чем рубить топором жертвенных животных. Йоханнес и Магдалена бормотали недолго, затем Йоханнес поднял голову, взял в одну руку хлеб, в другую нож и отрезал толстый ломоть.

— Это тебе, дальний гость! — сказал он, протягивая ломоть мне. — Хлеб — основная пища христиан. Хлеб — дело святое. Хлеб всему голова. Хлеб — Божий дар.

Я принял ломоть с плохо скрытым отвращением, набрал в легкие воздуха и откусил кусок. На вкус он был точно такой же противный, как я помнил, навяз на зубах.

— Ты маслом намажь! — посоветовала Магдалена и протянула мне мисочку с каким-то странным желтоватым жиром вроде гноя. Пожалуй, я согласился бы съесть это только под страхом смерти.

— Бери, бери, это вкусно! — сказала Магдалена, намазала кончиком ножа этот жир на кусок хлеба, откусила и сделала такое лицо, словно землянику ест.

Я собрался с духом, тоже положил на хлеб масла и попытался съесть. Оказалось, не так уж и страшно, но все равно противно.

— Вы что, мяса совсем не едите? — спросил я.

— По праздникам непременно, — ответил Йоханнес, с аппетитом уплетая хлеб. — Тогда у нас завсегда свинья или баран на столе.

— Почему только по праздникам? А не каждый день?

— Мы не так богаты. Наш народ пока что беден. Каждый день позволить себе мясо могут только господа рыцари в замке. Если мы начнем так шиковать, то скоро без порток останемся.

— Но зверей же в лесу полным полно, — заметил я, — лосей, косуль, зайцев… Почему вы их не едите?

Йоханнес хмыкнул.

— Поди поймай их! Господа рыцари — другое дело, они охотятся, у них быстрые кони и острые заморские копья. А такому старику, как я, поймать косулю считай что невозможно. Заяц — еще куда ни шло, можно силки поставить, но они хитрюги, не идут в западню.

На меня опять нашла тоска смертная. Вот сидит мужик, который отрекся от змеиной молви и даже яростно отрицает ее существование. Он горд своим решением, верит, что выбрал правильный путь и намерен и меня затянуть с собой. А на деле он вроде человека, который откусил себе руки и теперь беспомощным кулем валяется на земле. Моя мама не моложе Йоханнеса, к тому же женщина, и грузная, но тем не менее ей не составляет труда хоть каждый день убивать на еду здоровенного лося. Столько мы, разумеется, не ели, куда там, но в принципе это было возможно. А этот мужик похваляется тем, что видал какого-то папу, но не способен даже зайца поймать, возится с какими-то дурацкими силками и жалуется, что глупый заяц хитрее него! Он твердо уверен: для того, чтобы словить косулю, нужен конь и копье и многочасовая охота! Почему он не верит в змеиные заклятья, с помощью которых легче легкого в считанные мгновения можно покорить косулю? Я вновь почувствовал, что принадлежу совсем другому миру.

— Отведай каши тоже, — сказала Магдалена, протягивая мне деревянную ложку. Посреди стола стояла большая миска с какой-то непонятной жижей, Йоханнес и Магдалена с аппетитом поглощали ее.

— Это что такое? — спросил я, с сомнением ковыряясь в содержимом миски.

— Затируха, — ответил Йоханнес. — Хорошая сытная пища. Набьешь брюхо — и сил хоть отбавляй.

— Это откуда такая еда? — поинтересовался я с отвращением. Я и представить себе не мог, чтоб моя мама осмелилась предложить гостям такую жижу. Она бы такую бурду выбросила куда подальше, унесла бы в лес, закопала, чтоб не загрязняла природу. — Папа римский тоже такое ест?

Йоханнес покачал головой:

— При чем тут папа римский? Он наместник Бога на земле, мы не можем сравнивать себя с ним. Мы простые землепашцы, а он — святой отец! Понятно, что стол у него побогаче нашего, так что вряд ли он ограничивается мучной похлебкой. Слуги снабжают его лучшим мясом птицы и говядины, из дальних стран присылают ему в дар диковинные плоды. Было бы странно, если б мы пыжились жить так же. Человек должен знать свое место, мы народ малочисленный и бедный!

— А я каждый день мясо ем! — объявил я.

— Прости, сынок, но ты еще дикарь, — строго произнес Йоханнес. — Волк тоже жрет мясо, но зачем нам с него брать пример? Мы стремимся к просвещению и служим Господу, а он за это дарует нам наш хлеб насущный и кое-что сверх того.

— Какой в этом смысл? — сказал я и бросил свой кусок хлеба. Мне было никак не доесть его, от одного вида мучной похлебки меня мутило. — Тогда уж лучше волком быть, можно хоть насытиться как следует, чем жить тут в деревне и жевать какие-то колобки из злаков.

Йоханнес и Магдалена молчали, странно глядя на меня.

— Не говори так, — наконец медленно и с опаской произнес Йоханнес. — Скажи мне честно, малый, надеюсь, нет на тебе того самого страшного греха, на что способен человек, ты случаем не оборачивался волком?

— Что значит — оборачивался волком? — заинтересовался я.

— Это когда человек с помощью страшного колдовства принимает облик волка, — сказал Йоханнес. — Преподобные отцы монахи рассказывали мне, что такое вполне возможно, в их родных краях попадаются прохвосты, которые владеют этим искусством. Признайся, ты случаем не делал так? Это чудовищный грех!

— Да невозможно это, — сказал я устало. — Человек — это человек, а волк — он и есть волк. Волков доят и на них ездят верхом. Какой же человек захочет стать волком, кому охота, чтоб его доили или ездили на нем верхом? Дураки эти твои монахи.

— Они мужи умные, ученые, — стоял на своем Йоханнес. — Но я верю, что ты таким колдовством не занимаешься. У тебя хорошее честное лицо, когда-нибудь ты еще станешь добрым христианином.

— Едва ли, — пробормотал я, вставая из-за стола. Йоханнес кивнул Магдалене:

— Пойди покажи парню деревню. Надеюсь, в лес он больше не вернется. Жалко было бы впустую растратить молодость.

— Можно к монастырю сходить, — предложила Магдалена. — Там монахи поют. Наши все ходят их послушать. Это так красиво!

— Да, сходите туда, — согласился Йоханнес. — Церковные песнопения услаждают душу. Идите-идите, у меня еще работы невпроворот. Ведь человек подобен муравью, его судьба — в поте лица добывать свой хлеб.

Вполне точное сравнение, если учесть, что ни муравьи, ни Йоханнес не знают змеиных заклятий, так что по лесным понятиям они из числа самых ничтожных существ. Не стал я объяснять это сельскому старосте, я просто обрадовался, что можно пойти куда-нибудь с Магдаленой, мне не хотелось затевать ссору. Мы пошли рядышком, и всякий раз, стоило мне нечаянно коснуться плечом или кончиком пальца Магдалены, как что-то во мне вздрагивало. Мне хотелось так размахивать рукой, чтобы она снова и снова касалась Магдалены, но я боялся показаться ей назойливым, и напротив, весь судорожно сжавшись, старался касаться ее как можно реже. Насколько глупым и робким кажусь я себе сейчас, спустя годы! Неудивительно, что подобные мне застенчивые существа вымерли. Мы были всего лишь тени, что вытягиваются на закате, с тем чтобы затем исчезнуть бесповоротно. Вот и я исчез. Никто ведь не знает, что я еще жив.

Мы шли с Магдаленой, и я метался между желанием прикоснуться к ней и боязнью смутить ее, но Магдалена думала совсем о другом. Вдруг она остановилась, затянула меня за дерево и взволнованно зашептала:

— Ты не соврал отцу, что не оборачиваешься волком? Но ты же знаешь, как это делается? Верно?

— Не знаю, — сказал я. — Вообще-то это невозможно. Не может одно существо превратиться в другое. Гадюки, правда, сбрасывают кожу, но это еще не делает из них ужей или медянок. Человек никогда не превращался в волка. Верить в такое полная чушь.

— А я верю! — сказала Магдалена, и мне страшно неловко стало, что брякнул не подумав. — Монахи тоже так говорят. Лемет, я понимаю, ты не хочешь рассказывать мне об этом. Отец же сказал, мол, это страшный грех, а теперь ты считаешь, будто и я так думаю. А я не думаю, мне кажется, это так интересно. Знаешь, мне хочется научиться оборачиваться волком!

Я не придумал ничего лучше, как только пожать плечами.

— Скажи, как это делается? — не отставала Магдалена.

— Честно, не знаю! — Я был бы рад помочь Магдалене, она же такая красивая, ради нее я на всё готов, но помочь ей обернуться волком я не мог, ведь это невозможно. Но тут мне прыгала в голову отличная мысль.

— Знаешь, я лучше обучу тебя змеиным заклятьям! — предложил я.

— С их помощью можно обернуться волком? — не унималась Магдалена.

— Нет. Но с их помощью можно разговаривать со всем зверьем. Я имею в виду тех, которые умеют разговаривать. Многие не умеют. Но змеиные заклятья они понимают и слушаются. Ты можешь без особого труда обеспечивать себя пропитанием, просто подзываешь к себе лося и убиваешь его. Хочешь научу! Это проще простого!

— Ну и как это? — спросила Магдалена. Она, похоже, совсем не была в восторге, змеиные заклятья не шли ни в какое сравнение с возможностью обернуться волком.

Я шипнул ей один из самых простых шипов, Магдалена попыталась повторить, но получилось какое-то непонятное шипение, совсем не похожее на змеиные заклятья.

— Ничего страшного, — сказал я. — Поначалу, конечно, трудно. У меня тоже сперва язык болел. Попробуй еще раз. Слушай внимательно и постарайся повторить.

Я вновь пустил шип, медленно и тщательно, чтобы Магдалене было легче уловить нюансы. Она очень старалась, даже покраснела, и слюна брызгала. Но это не были змеиные заклятья.

— Нет, это не то, — вздохнул я.

— Я всё сделала, как ты, — возразила Магдалена.

— Вообще-то нет, — сказал я, стараясь по возможности не обидеть ее. Мне так хотелось, чтобы Магдалена стала моей ученицей. Мы стали бы заниматься в лесу, в самых красивых местах, какие только мне удалось бы найти, сидели бы вместе под деревом и шипели бы кто во что горазд. И, возможно, там под деревом случилось бы еще кое-что. Мне ни за что не хотелось отказываться от такого дивного будущего, так что я приступил к другому шипу и предложил Магдалене повторить его.

— Это то же самое, что уже было, — сказала Магдалена.

— Как так? — удивился я. — Разве ты не слышишь разницы? Это же совсем разные заклятья. Послушай еще раз!

Я прошипел ей первое заклятье, затем второе.

— По мне, так всё одно и то же, — заметила Магдалена, теперь уже с легким вызовом. — И я сделала так же. — Она опять зашипела, но этот шипение не означало ровным счетом ничего. Услышь его какая-нибудь гадюка, она бы заметила, что прежде чем собираешься сказать что-то, проглоти дохлую крысу, что у тебя во рту.

Понятно, я не сказал такого, да и глотать Магдалене было нечего. Дело было в ее языке. Поразительно, насколько неповоротлив был ее милый розовый язычок, который она высунула по моей просьбе, чтобы я мог понять, отчего он не работает. Язык Магдалены был неповоротлив, он годился только на то, чтобы жевать хлеб да глотать кашу. Мне вспомнилось, как печально смотрели Пирре и Ряэк на мой зад, когда мне случалось купаться при них, — там же не было и намека на хвост. Он исчез так же, как в языке Магдалены исчезли мышцы, без которых не произнести заветные заклятья. Язык сидел так глубоко, он врос и был слаб. Люди деградировали на наших глазах — у меня не было больше ядовитых зубов, как у моих прадедов. А у Магдалены так даже языка настоящего не было. И к тому же она и вправду не отличала один шип от другого, для нее все змеиные заклятья сливались в одно бесконечное лишенное смысла шипенье, подобное шороху морских волн.

Мне пришлось сдаться. Магдалену невозможно обучить змеиной молви, она навсегда обречена жить в деревне, в окружении грабель и веретён. Правда, жить именно так ей и хотелось. Она утратила бесценный дар, но ей было начхать на это.

— Мне не обучить тебя змеиным заклятьям, — сказал я растерянно. — Тебе их никогда не произнести как следует. У тебя неповоротливый язык.

Магдалена, похоже, не особенно расстроилась.

— Ну ничего, — сказала она. — Я и не собираюсь разговаривать со змеями, я их боюсь. Послушай, ты мне лучше вот что скажи — ты духов-покровителей видал?

— Каких еще духов-покровителей? — насторожился я, поскольку мне тотчас вспомнился хийетарк.

— В лесу ведь живут духи-покровители! — прошептала Магдалена. — Отец тоже верит в них, а он очень умный, он побывал в чужих краях и перевидал все чудеса на свете. Он даже знает язык иноземцев и разговаривал с ними, они тоже говорят, что в лесу полно всяких духов, хранителей, леших и гномов, которые живут под землей. Все они служат сатане, оттого и опасно людям ходить в лес. Уж никак не в чащу, не то духи, хранители и лешие заплутают и залучат в свои хоромы. Ты же наверняка их встречал!

Ну не ужасно ли! Эти люди отрицают змеиные заклятья; всё ценное, чего полно в лесу, им неизвестно и чуждо, а духи-хранители, эти сказочные выдумки хийетарка Юльгаса, добрались и до деревни и вполне в ней прижились! Я растерялся. Что сказать? Утверждать, что никаких духов-хранителей нет, — Магдалена все равно не поверит, решит, что я скрываю от нее правду, так же как и способ обернуться волком. Но мне было противно нести околесицу, какую несли в лесу Юльгас и Тамбет. Я неопределенно пожал плечами.

— Я нечасто встречал их.

— Но встречал же? Какие они?

— Уф… Магдалена, мы же собирались слушать какое-то пение…

— Ты не хочешь рассказать мне о них! — зашептала Магдалена. — Понимаю! Тебе нельзя! Духи-хранители запретили тебе раскрыть их тайну. Но теперь я хотя бы знаю, что ты их видал. И можно рассказать подружкам, что знакома с парнем из лесу, который встречался с лешими и духами-хранителями! Вот они удивятся!

Она схватила меня за руку и увлекла за собой. Я ощущал ее теплую ладошку и больше всего боялся, что вдруг руки у меня от волнения взмокнут. Мы прошли мимо нескольких домов и наконец вышли туда, где много лет назад Инц убила монаха. Там неподалеку и находился монастырь. Магдалена подвела меня к стене и жестом велела сесть.

— Мы что — заходить не будем? — спросил я.

— Конечно, нет! Это мужской монастырь, туда женщинам нельзя. Да и тебе тоже, ты ведь не рыцарь и не монах, а обыкновенный мужик. Иноземцы мужиков в свои замки не пускают.

— Но твой-то отец бывал там. Я имею в виду, у папы и…

— Отец исключение. Потому все его и уважают, он у нас в деревне самый уважаемый человек. Он умеет разговаривать с иноземцами на их языке, он и меня научил. Знаешь, чего мне больше всего хочется? Чтобы какой-нибудь рыцарь пригласил меня к себе в замок! Так хочется увидеть, как они живут. Они же такие красивые, важные, все из себя! Какие у них доспехи! А шлемы с перьями! Знаешь, я верю, что когда-нибудь моя мечта исполнится. Иногда они зовут деревенских девушек к себе в замок, иногда, и далеко не всех. Надеюсь, мне повезет. Должно повезти! Я не переживу, если мне не повезет!

Из-за стен монастыря донеслось протяжное пение. Магдалена прильнула к стене и зажмурилась.

— Божественно, не правда ли? — прошептала она. — Как они поют! Обожаю эту музыку!

Что сказать про то пение? Звучало так, словно кто-то мается животом, стонет и подвывает, к тому же вскоре я почувствовал, что пение монахов усыпляет меня. Я расслабился, пение вилось вокруг моих ушей и словно мхом обволакивало голову. Рядом со мной благоухала Магдалена, я бы с удовольствием положил голову ей на плечо и заснул счастливым сном. Естественно, я не решался на это и изо всех сил таращил глаза. Песня тянулась и гудела, как будто кто-то стонет глубоко в подземелье, я зевнул, и мне в рот залетела муха. Выплюнул ее, и это немножко отогнало сон. Я глянул на Магдалену.

Обернув длинную юбку вокруг ног и опустив голову на колени, она подпевала монахам, и была такая славная и красивая, что пение монахов отступило для меня куда-то на задний план, я сосредоточился на Магдалене и стал потихоньку придвигаться к ней. Шее стало жарко, сердце билось от волнения, но в конце концов я достиг цели и оказался совсем рядом с Магдаленой. Я протянул руку к ее босой ноге и легонько коснулся лодыжки. При этом кровь с такой силой ударила мне в голову, что всё поплыло перед глазами. Я еще раз погладил ногу Магдалены. Но тут послышались голоса, и из-за угла монастыря показались деревенские ребята. Среди них и мой давнишний приятель Пяртель, которого я не видал уже годы.