Последний, кто знал змеиную молвь

35

Мы отправились воевать. Это был непростой поход, ведь надежды победить у нас не было никакой. В конце концов, нас было всего двое — против целого мира. Мы были как две тли, которые могут жадно поглощать отдельные листочки, но никак не повалить целое дерево. Мы продвигались от схватки к схватке, и нам некуда было вернуться после успешной битвы, передохнуть и возвестить остававшимся дома: мы победили! Никто нас не ждал, никому не нужны были наши победы. Мы бились ради собственного удовольствия и потому, что ничего иного мы в новом мире делать не умели. Мы не нуждались ни в чьей благодарности, ни в месте, где зализать раны. Мы рвались вперед, нападая на всех, кто попадался на пути, убивая, жаля, колотя и молотя. Мы оба горели безумным огнем схватки и знали: стоит этой горячке пройти, как наступит смерть.

Мы были безрассудно смелы, не отступали ни перед каким противником, нам не было никакого смысла беречь себя. Какая разница — погибнуть раньше или позже. Мы нисколько не беспокоились о прикрытии, нам было всё равно, пронзит ли нам грудь стрела или какой-то рыцарь проткнет нас своей пикой, и это безрассудство приносило нам успех. Мы одолевали противников, во много раз превосходивших нас численностью, оставляя на дороге трупы, изрубленные в куски. Стрелы, направленные в нас, не попадали в цель, удары мечей нас не настигали. Мы заходились смехом, выли волками и шипели как змеи, мы никогда не мылись, и вскоре с головы до пят были покрыты брызгами вражеской крови, так что стали походить на освежеванные туши. Мы утратили человеческий облик, мы были живые покойники, восставшие из мертвых, чтобы сбить с толку этот новый мир, и этот новый мир никак не мог избавиться от нас.

Наш поход, случалось, приводил нас и в деревни, и если кто из деревенских попадался нам на пути, то доставалось и ему, если тот не мог спастись бегством, но гоняться за этими хлебоедами нам было лень. Мы видели, как, завидев нас они, похватав серпы, покидали ржаные поля и сломя голову пускались наутек, а мы орали им вдогонку оскорбления. Я кричал, что Лягва Полярная вернулась, а дед лихо носился в воздухе. Деревенские падали на колени и просили своего нового бога защитить их от лесных духов. Никто не спешил им на помощь, и при желании мы могли бы перебить их всех.

Я смотрел, как они всем скопом дрожат там, и мне вспоминалось время, когда мы вместе с Мымми на опушке леса подглядывали за деревенскими красавицами, втайне вожделея их. Как же я ненавидел деревенских придурков, с которыми девки любезничали, тогда как я — такой умный, знающий заветные змеиные заклятья, вынужден в одиночестве сосать лапу. Я сидел на опушке леса, тосковал и стыдился и чувствовал себя таким одиноким. То же самое я испытывал и сейчас при виде этих самых девок — вернее, не тех самых, но точно таких же, которые, завидев нас с дедом, прятались за спины своих придурков в поисках защиты.

Защиты от меня! Смех да и только! Что может против меня какое-то ничтожество, толстый язык которого неповоротлив и неспособен произносить заветные змеиные заклятья! Какие дуры эти девки, как глуп их выбор! Но иногда я всё же не мог устоять, врывался в деревню и убивал столько мужиков, сколько мог, а дед, который никогда не отказывался от побоища, с гиканьем следовал за мной. Пусть эти новые люди увидят еще Лягву Полярную, что с того, что не настоящую, с них и такой хватит! Пусть напоследок они почувствуют силу ее натиска! Только если прежде Лягва Полярная воевала за них, то теперь она воюет против, поскольку они переметнулись и забыли заветные змеиные заклятья. Древние воспоминания, между делом превратившиеся в сказания, вдруг ожили и обернулись правдой. Девки, вы делаете ошибочный выбор! Этот новый мир непрочен, стоит старому миру лишь куснуть его, как он расползется подобно паутине. Разве все эти новомодные штучки спасли ваших придурошных мужиков? Нет, они валяются вповалку на земле, и вечером дед при свете костра смастерит из их черепов чаши. Они захотели жить по-новому, но кончат по старинке — из их черепов будут пить воду, точно так же, как и тысячи лет назад.

Видите, насколько силен и неодолим старый мир? Дивитесь на него, девки, любите его!

Но они не дивятся, а о любви и говорить не приходится. Они плачут, кричат и убегают без оглядки. И они правы, старый мир, по правде говоря, совсем не надежен. Мы с дедом были как снег, неожиданно выпавший в начале лета. Конечно, он способен за одну ночь погубить листву и почки, но на другое утро растает от жаркого солнца. Мы убивали и жгли, но затем мы покидали деревню, а девки выбирались из укрытий и жили себе дальше, находили новых мужиков и рожали им детей, ни один из которых не понимал змеиной молви.

Я прекрасно сознавал, насколько бессмысленна наша война, и всякий раз после уничтожения очередной деревни мне становилось тошно. Но горячка схватки по-прежнему кипела у меня в крови, и переживал я недолго.

В конце концов, всё равно! О чем тут сожалеть. Да катись в жопу весь этот новый мир!

В основном мы все-таки сосредоточились на рыцарях. Мы изобретали всё новые способы охоты на них. Заставили служить себе косуль и лосей, которых при помощи змеиных заклятий выгоняли навстречу железным людям. И те никогда не могли совладать с желанием поохотиться, пускались верхом преследовать зверя. Мы направляли лосей и косуль в чащу, где подкарауливали преследователей и в два счета расправлялись с ними.

Вечерами дед полировал черепа, а я запекал на костре мясо косуль, потому что целыми днями чинить расправу изматывает и хочется есть. Делать нам с этими черепами было нечего, взять с собой невозможно, иначе бы мы перестали быть воителями и превратились бы в какие-то ходячие кучи чаш, из-под которых и кончика носа не видать. В самом начале нашего похода я заявил деду, что нам нет смысла возиться с черепами, но он не согласился со мной:

— Это старинный военный обычай, череп противника не оставляют валяться просто так, а делают из него чашу. Это своего рода знак признания. Раз у тебя было время убить человека, то найди время отшлифовать его череп.

— Не могу же я таскать с собой все эти черепа, — возразил я.

— Так-то оно так, — согласился дед. — Я и не говорил, что надо таскать их с собой. Просто сделаем чаши и оставим при дороге. Кто захочет, возьмет себе, будет пить из них.

И вот дед ночами делал чаши из черепов убитых нами за день людей, а наутро мы оставляли их на дороге, как своего рода помёт, возвещавший: «Здесь прошли двое воителей старого мира!» Черепа свидетельствовали, что старый мир еще жив; они были как моча, которой волки метят территорию, давая остальному зверью знать, что вот они где-то тут, неподалеку.

Как-то вечером по петлявшей в лесу тропе мы вышли на просторную поляну, посреди которой высился каменный замок железных людей. Дед опустился на дерево и подмигнул мне:

— Ну что, брат, рискнем?

— Само собой, дед! — ответил я, и мы захохотали-закаркали, как два ворона. Мысль вдвоем напасть на замок, по стенам которого ходили десятки воинов в железных доспехах, была чистым безумием. Дед, конечно, мог взлететь наверх к ним, но мне, чтобы ринуться ему на подмогу, требовалась хотя бы лестница, но прежде чем я вкарабкаюсь на стену, в меня выпустят больше стрел, чем у птицы перьев. Что может сделать дед в одиночку там, наверху, если железные люди имеют возможность укрыться в башнях и застрелить пролетающего деда из бойниц? Решение напасть на крепость было сущим безумием, но нам было не до этого.

— С чего начнем, дед? — спросил я.

— Дождемся ночи. Я чую, тут медведями пахнет. Они их держат в замке. Если медведи изнутри придут нам на подмогу, а мы врежем отсюда, у меня завтра работы будет невпроворот с черепами, которые нынче станут нашей добычей, — сказал дед.

Мы затаились в лесу до заката солнца, тогда я подкрался к замку и прошипел несколько заветных заклятий. Они проникают и сквозь стены, и на них надо просто отозваться, даже если ты опасаешься выдать себя. Так что ничего удивительного, что я тотчас услышал слабый невнятный шип, именно такой, как издают медведи. Я подполз к месту, откуда донесся шип, и прижался к стене.

— Сколько вас там? — шипнул я медведям.

— Десять, — послышалось в ответ.

— Отлично! — обрадовался я. — Мы собираемся захватить замок и перебить всех железных людей. Если вы подсобите нам, мы освободим вас, и вы сможете вернуться в лес.

— Мы не в заключении, — послышалось к великому моему изумлению сквозь стену. — Нам здесь нравится. Начальник железных людей хорошо кормит нас.

— Болваны! — разозлился я. — Вам что — в лесу еды не хватает? Тоже мне радость — сидеть за решеткой в каменном подвале! Разве вас на солнышко не тянет?

— Нас каждый день на прогулку водят, — сообщили медведи. — У нас у всех прочные кожаные ошейники. Ты б видел, какие красивые! С серебряными заклепками, с разноцветными ленточками. В лесу ни у одного медведя такого нет. Это вещи заморские, иностранные. Нет, мы из замка бежать не собираемся.

Я шипнул им несколько обидных слов, но медведей это, как видно, не задело. Похоже, они были очень довольны с кем-то поделиться своей радостью, и верещали, перебивая друг друга.

— Здесь такое благолепие! Дамы в роскошных платьях, все такие красивые, с ума сойти можно. Нас иногда в парадную залу водят, там все люди едят и танцуют, и нам можно смотреть на все это, и нам дают кости. Мало того, нас тоже учат танцевать! Здесь есть один горбун, он носит большую красную шапку двурогую, и на каждом кончике — золотой бубенчик. Он иностранец, наверняка очень важная персона, он на праздниках больше всех говорит и кувыркается. Все кругом смеются и хлопают в ладоши. Он на праздниках еще на дудочке играет, причем не только ртом — нет! Он умеет играть на дудочке и жопой. Ага, спускает штаны, ложится на пол, вставляет себе дудочку в зад и играет, да так здорово, все господа и дамы хохочут до упаду и рукоплещут. Он и нас учит, дудит в свою дудочку и показывает, как нам в такт переминаться с ноги на ногу. Он очень добрый, и если у нас хорошо получается, он ласкает нас и раздает лакомства. Мы, конечно, стараемся вовсю, понимаем, что плясать в наше время — это модно. Все важные господа пляшут, хотя и не так ловко, как горбун в колпаке с золотыми бубенчиками. Ох, нам так хочется походить на него! Хочется научиться плясать как следует, тогда, может, и нам выдадут двурогие красные колпаки с золотыми бубенчиками, они так красиво звенят. Еще у нас мечта есть — хочется, как и он, научиться играть жопой, только боимся, что для этого мы слишком неуклюжие и неученые, слишком долго в лесу обитали. Но поживем-увидим! Может, и этому научимся!

— Вам надо всех этих дам и господ перебить, и в первую очередь — горбуна, — заявил я.

— Ни за что! — отказались медведи. — Мы их любим и восхищаемся ими, особенно нашим дорогим учителем. И вообще, мы никого больше не убиваем, это допотопный устарелый обычай, так поступают только в темном лесу. А мы теперь танцующие медведи.

— Вам надо перебить всех этих дам и господ, и в первую очередь — горбуна, — безжалостно повторил я.

— Нет, нет, не жди от нас этого! — донеслось из-за стены. — Кончай свой дурацкий разговор. И кто ты такой, чтобы требовать от нас такие ужасные вещи?

— Я человек, который знает змеиную молвь, — сказал я и произнес длинное и сложное заклятье. За стеной на миг стало совсем тихо, а затем раздался дикий рёв. Так и должно было случиться, ведь это заклятье лишает медведей их свободной воли и пробуждает в них бешеную потребность убивать.

Даже не видя их сквозь стену, я знал, что там сейчас происходит с медведями. Их глаза горят, из пасти каплет пена, они гнут решетки, грызут свои ошейники и с ревом врываются в замок. Они убивают каждого, кто попадается им на пути, учиняют разгром в залах и сбрасывают со стены стражников. Наверняка железные люди окажут им сопротивление, попытаются остановить неожиданно взбесившихся зверей, успокоить их, и если это окажется невозможным, то убить их. Они станут бороться с медведями, и когда обе стороны истекут кровью, когда медведи перевернут всё вверх дном и задерут большинство железных людей, явимся мы с дедом и доведем дело до конца.

Я слышал доносившиеся из замка дикие крики и понял, что медведи набросились на людей. Может быть, именно сейчас они пожирают этого горбуна в красном колпаке, который обучал их танцам. И теперь он пляшет в лапах медведей, сведенных с ума заветными змеиными заклятьями.

Я видел, как какой-то стражник сверзился со стены вниз головой, и понял, что по крайней мере несколько медведей выбрались наверх. Я оглядел его — всё в порядке, он сломал себе шею — и шипнул деду. Он и сам уже понял, что время пришло, и налетел огромной совой.

— Хватайся за меня, я подниму тебя! — прокричал он, я вцепился деду в бока и почувствовал, как поднимаюсь в воздух. Мгновение спустя я был уже на стене, и ко мне, разинув пасть, бросился огромный медведь.

Я торопливо шипнул ему нужное заклятье, и он развернулся в поисках другой жертвы, такой, что не знает заветных змеиных заклятий и не может командовать им. Он и обнаружил одного железного человека и набросился на него, но тот проткнул ему сердце копьем, и зверь скатился по лестнице во двор замка.

В следующий миг за ним последовал и воинственный железный человек, с теперь уже бесполезным копьем в руке, потому как дед с лету укусил его в щеку.

В сущности нам пришлось сделать не так уж много — медведи разошлись вовсю, и хотя их трупы валялись повсюду, они порешили почти всех обитателей замка. С последними расправились мы сами.

Оставалось только утихомирить медведей. Их уцелело всего двое, но они рассвирепели настолько, что готовы были вцепиться друг в друга. Одно-единственное змеиное словечко остановило их, и они в растерянности озирались по сторонам, с недоумением разглядывая свои окровавленные лапы.

— Порядок, мишки! — возвестил дед. — Дело сделано! Замок пал, все железные люди и их бабы перебиты. Можете возвращаться в лес.

Медведи тупо уставились на нас.

— Вам что — непонятно? — спросил дед. — Возвращайтесь в лес! Вы молодцы, здорово помогли нам. Убитых можете сожрать, если хотите, только головы мне оставьте. Их я вам не уступлю.

Он парил на небольшой высоте над двором замка и вытащил из горы трупов тело маленького горбуна, на голове которого болтался двурогий красный колпак. Дед стянул его с горбуна.

— Странная у него голова, — заметил он. — Бугристая, что твой еловый корень. Из этого черепа получится замечательная чаша.

— Да это же тот, что на дудочке играл! — воскликнул один из медведей. — Он учил нас плясать и угощал сахаром. Что же вы наделали?

— Мы этому человечку ни одной косточки не сломали, — сказал дед. — У него на шее следы медвежьих зубов. Уж не ты ли сам загрыз его.

Дед отрезал у горбуна голову и сунул ее в свою торбу.

— Голова мне, остальное — вам. Приятно кушать!

Медведи медленно приблизились к телу горбуна, потыкались в него мордами, один из медведей взял в зубы красный колпак с двумя золотыми бубенчиками и положил его на грудь покойного. Они лизали ему руки, они плакали.

— Пошевеливайтесь живее, болваны! — крикнул с высоты дед. — Мы этот замок сейчас подпалим! Эгей! Лемет, спускайся, я им сейчас красного петуха подпущу!

Спустя недолгое время захваченный замок заполыхал и снопы искр взлетели к луне. Я шел по освещенной заревом пожара тропе, надо мной трепыхался дед. Он говорил:

— Хорошо, что они свои укрепления на пустошах строят, нет опасности, что лес загорится.

Я же тем временем думал о том, ушли ли медведи из замка или остались облизывать своего учителя, который умел дудеть и ртом и задницей. Хотя, с другой стороны, какое мне до этого дело? Да пусть они, если хотят, сгорят и сдохнут вместе со своим горбуном, с его золотыми бубенчиками и дудочкой.

Кто может скорбеть о целом свете? Обо всем этом новом мире. Они очухаются, небось, сволочи. Но мы постараемся затруднить им это, насколько это возможно.

— Дед! Там еще один замок! — воскликнул я, указывая на видневшееся впереди укрепление. — Теперь его черед!

— Так точно! — одобрил дед. — Сейчас и нападём, пока тело еще не остыло от предыдущей схватки.

— Медведей там нет? — спросил я.

— Запаха их не чую, — сказал дед. — Но что с того, мы и сами справимся.

— Справимся! — поддержал я и почувствовал, как кровь ударила в голову. — Давай, дед! Подними меня на стену, как и в прошлый раз!

Я схватился за деда, и мы полетели. Замок, до того казавшийся в сумерках темной горой, вдруг оказался тут же. Я был уже готов броситься на копья и мечи железных людей, сражаться за свою жизнь, а если надо, то и погибнуть, мне всё это было безразлично, но разглядывая постройку сверху, вдруг понял, что это не рыцарский замок, а монастырь.

— Дед! Нам повезло! — закричал я. — Здесь нет никаких железных людей, одни монахи! Дед, да это же всё равно что по грибы пойти — только знай снимай одного за другим!

Какой-то монах во дворе уставился на меня. Он поднял руки и закричал что-то на своем непонятном языке. Зазвенели монастырские колокола. Не прошло и получаса, как они умолкли.