S-T-I-K-S Молчание

Глава 10. Шведский стол

Жадность — это не порок. В Стиксе это инстинкт выживания, но у него есть побочный эффект: вес.

Мы отошли от горящего охотничьего домика на пару километров и выдохлись. Трофеи тянули к земле. Три автомата Калашникова (старые добрые "весла" 7,62, надежные, как кувалда), разгрузки, патроны, рюкзак с едой, найденный у главаря, плюс наши жалкие пожитки.

Катя, хромая, тащила один автомат и тощий сидор. Я был увешан стволами, как новогодняя елка, и чувствовал, как лямки врезаются в плечи.

— Привал, — скомандовал я, сбрасывая груз под разлапистой елью.

— Мы не можем останавливаться, — прохрипела Катя, опираясь на ствол дерева. — Дым видно за версту. Сюда сбегутся…

— Мы и не останавливаемся. Мы меняем логистику.

Я потер виски. Голова после утренней ментальной драки все еще гудела, но красная горошина, растворенная в уксусе, давала о себе знать — резерв был, и он требовал выхода.

— Тащить всё это на себе — идиотизм, — пояснил я. — Мы сдохнем через пять километров. Нам нужен транспорт.

— Машина? В лесу?

— Нет. Носильщик.

Я огляделся. Лес здесь был густым, мрачным, но обитаемым. Мой радар улавливал слабые, хаотичные импульсы голода где-то поблизости. Одиночки. Отбившиеся от стай, блуждающие в поисках легкой добычи.

— Жди здесь. Охраняй хабар, — я проверил пистолет, сунул его за пояс и, прихватив только нож, скользнул в кусты.

Найти кандидата не составило труда. Метрах в ста от нас, в овраге, застрял бегун. Он тупо пытался вскарабкаться по осыпающемуся склону, срывался, рычал и начинал заново.

Выглядел он паршиво: грязный спортивный костюм, одна кроссовка потеряна, лицо — маска из засохшей грязи и крови. Но комплекция крепкая. Бывший спортсмен или просто жилистый мужик. То, что надо.

Я подошел к краю оврага.

— Смотри на меня, — ментальный приказ хлестнул его, заставив замереть на полпути.

Тварь подняла голову. В мутных глазах вспыхнула ярость, но тут же погасла под давлением моей воли.

— Поднимайся. Спокойно.

Он вылез наверх, тяжело дыша. Воняло от него знатно — тухлятиной и прелыми листьями.

— Стой. Руки вниз.

Я обошел его кругом. Мышцы есть, кости целы. Идеальный мул.

Когда я привел "обновку" к нашей стоянке, Катя шарахнулась в сторону, едва не упав в куст можжевельника. Она вскинула автомат, руки дрожали так, что ствол ходил ходуном.

— Убери его! — взвизгнула она. — Убей!

— Тихо! — рявкнул я, ментально удерживая зомби, который дернулся на резкий звук. — Опусти ствол, дура! Это не враг. Это грузовик.

— Ты… ты хочешь взять его с собой?

— Я хочу, чтобы моя спина не отвалилась к вечеру. И твоя тоже. У нас нет выбора, Катя. Или мы бросаем оружие и еду, или он несет это за нас.

Я подошел к зомби вплотную. Тот стоял смирно, раскачиваясь с пятки на носок, глядя в пустоту.

— Не двигаться, — закрепил я команду.

Загрузка "транспорта" заняла минут десять. Я связал два автомата ремнями и повесил ему на шею. Рюкзак главаря — на спину. Сверху примотал наш сверток с одеждой и мелочевкой.

Зомби тихо заурчал под тяжестью груза, но с места не сдвинулся.

— Знакомься, это Пятница, — представил я его Кате, которая смотрела на эту сцену с выражением глубочайшего омерзения. — Он не кусается. Пока я не разрешу.

— Это мерзко, — прошептала она.

— Это практично. Вперед.

Мы двинулись дальше. Странная процессия: впереди я с топориком и автоматом, за мной, согнувшись под тяжестью оружия и консервов, брел зомби, замыкала шествие хромающая девушка, которая старалась держаться от нашего носильщика как можно дальше.

Идти налегке было приятно. Пятница оказался выносливым — мертвые мышцы не знают усталости, им не нужен отдых, только топливо. Но кормить его я пока не собирался.

Лес менялся. Деревья становились реже, начали попадаться куски асфальта, торчащие из-под мха, ржавые остовы машин, вросшие в землю по самые стекла.

Мы шли по старому кластеру. Очень старому. Здесь даже мусор успел стать частью ландшафта.

Через пару часов лес резко оборвался. Мы вышли к опушке и замерли.

Передо мной лежал город. Или то, что от него осталось.

Это не было похоже на мой свежезагруженный район с целыми домами и работающими светофорами. Это были руины.

Здания стояли коробками без стекол, многие обрушились, превратившись в горы битого кирпича и бетона. Стены черные от копоти — здесь горело. Долго и жарко.

Но самое жуткое было не в разрушениях. А в том, что лежало на улицах.

Кости.

Белые, вымытые дождями и выбеленные солнцем человеческие кости. Они были везде. На дороге, на тротуарах, в провалах окон первых этажей.

Черепа скалились в небо пустыми глазницами. Грудные клетки, разломанные, словно скорлупа грецкого ореха.

— Что здесь случилось? — голос Кати дрогнул.

Я присмотрелся. Среди костей валялся мусор войны. Ржавые гильзы — тысячи их, зеленым ковром покрывающие асфальт. Скрюченные, проржавевшие стволы автоматов. Остовы сгоревшей бронетехники — БТРы, какой-то танк без башни.

— Бойня, — констатировал я.

— Здесь была война, — повторил я, разглядывая ржавый остов БТРа, вросший в асфальт по самые ступицы. — И судя по тому, что кости лежат ковром, победителей в ней не было.

Мы сделали еще несколько шагов вглубь мертвых улиц. Пятница покорно шлепал сзади, звеня автоматами. Катя испуганно озиралась, ожидая, что один из черепов вдруг клацнет зубами.

Но вокруг стояла звенящая, вакуумная тишина. Даже ветер не гулял в пустых глазницах окон.

И вдруг воздух изменился.

Сначала я почувствовал это кожей — влажную, липкую прохладу, от которой волосы на затылке встали дыбом. А следом ударил запах.

Резкий, химический. Запах уксуса, озона и надвигающейся грозы.

— Твою мать, — выдохнул я.

— Что? — не поняла Катя.

— Бежим! — заорал я, хватая её за руку и разворачивая обратно к лесу. — Назад! Быстро!

— За мной! Бегом! — дал я приказ Пятнице, но того два раза просить не пришлось, он рванул обратно с такой скоростью, что мы за ним едва успевали.

Мы рванули прочь от руин так, словно за нами гналась стая динозавров. Я не знал, сколько у нас времени. Секунды? Минуты? Перезагрузка кластера — процесс непредсказуемый. Если не успеем выйти за границу — нас сотрет. Просто аннигилирует вместе с этими ржавыми танками, чтобы заменить на новое декорации.

Запах становился невыносимым, он разъедал ноздри, вызывал слезы.

— Не останавливайся! — хрипел я, таща спотыкающуюся Катю.

Мы вылетели на опушку леса, туда, где кончался асфальт и начинался старый мох, и пробежали еще метров пятьдесят вглубь деревьев.

— Всё! Стоп! — я рухнул на колени, тяжело дыша.

Мы успели. Граница кластера проходила по кромке леса. — Смотри, — я повернул голову Кати в сторону города.

Над руинами поднимался туман. Густой, серый, тяжелый. Он не стелился по земле, он падал с неба и одновременно вырастал из асфальта.

Это было жуткое и завораживающее зрелище. Туман пожирал разрушенные здания, стирал ржавую технику, растворял кости. Очертания пятиэтажек поплыли, как акварель под дождем, и исчезли в серой мути.

— Что это? — прошептала Катя.

— Перезагрузка, — пояснил я, не отрывая взгляда. — Старый кластер сдох, его ресурсы выработаны. Сейчас нам подадут новое блюдо.

Туман висел плотной стеной минут десять. Из глубины доносились странные звуки — гул, скрежет, словно гигантские жернова перемалывали камни. А потом подул ветер. Свежий, теплый ветер, пахнущий не гнилью, а выхлопными газами, разогретым асфальтом и… выпечкой.

Туман начал таять. Стремительно, лоскутами.

И там, где только что были руины, теперь стоял город.

Живой.

Солнце отражалось в целых стеклах. На балконах висело белье. По дорогам, которые еще минуту назад были завалены ржавым хламом, ехали машины. Я видел людей. Женщина с коляской. Мужик с собакой. Стайка подростков.

Они жили. Они шли по своим делам, ругались, смеялись. Они не знали, что их мир уже перестал существовать, а они сами — просто консервы, выложенные на полку.

— Господи… — Катя закрыла рот рукой. — Они же… живые.

— Пока да, — цинично ответил я.

В голове защелкал калькулятор. Мы были на краю леса, грязные, оборванные, с минимальным запасом еды. А перед нами лежал огромный супермаркет, где всё было бесплатно.

Одежда. Обувь. Нормальные рюкзаки. Медикаменты. Консервы, которые не просрочены на десять лет. Вода в бутылках.

— План меняется, — я поднялся, отряхивая колени. — Мы идем в город.

— У нас нет денег, не думаю, что нам отдадут всё просто так. — Катя посмотрела на меня с удивлением.

— Разберемся. Через пару часов, максимум к вечеру, большинство из этих людей начнут превращаться и начнется ад. Те, кто обратится первым, начнут жрать тех, кто еще держится.

Я посмотрел ей в глаза жестко, без жалости.

— Этот город обречен, Катя. Мы не можем спасти их всех. Мы даже себя едва спасаем. Но сейчас, пока здесь царит спокойствие неведения, мы можем взять то, что поможет нам выжить.

Я повернулся к Пятнице. Тащить зомби в город, полный пока еще нормальных людей — значит устроить панику раньше времени. Пристрелят и нас, и его.

— Пятница остается здесь.

Я выбрал толстый дуб, корни которого выпирали из земли, образуя удобную нишу.

— К дереву, — скомандовал я.

Зомби покорно подошел к стволу. Я снял с него автоматы и рюкзак.

Веревки у нас не было, пришлось использовать те самые ремни, которыми мы вязали плот, и кусок буксировочного троса, найденного в рюкзаке главаря. Я примотал Пятницу к дереву на совесть, пропустив трос под мышками и вокруг пояса.

— Сидеть. Молчать. Не двигаться, — вбил я приказ.

Подумав, я оторвал рукав от старой рубашки, найденной в вещах бандитов, и соорудил кляп. Урчание зомби в лесу может привлечь ненужное внимание.

— Прости, друг, но ты слишком страшный для приличного общества.

Затем я занялся оружием. Идти в мирный город с тремя "калашами" на шее — глупость. Примут за террористов, вызовут полицию, которая там, скорее всего, еще работает, начнутся проблемы.

Мы отошли метров на пятьдесят вглубь леса. Я нашел поваленное дерево с дуплом у корней. Спрятал туда автоматы, разгрузки и большую часть патронов. Забросал ветками и прошлогодней листвой.

— Запомним место, — сказал я Кате. — Это наш "банк".

Теперь мы были налегке. Пустые рюкзаки за спиной, мой верный топор за поясом, прикрытый курткой, нож в ботинке и фляга с живчиком. У Кати — пистолет в кармане куртки (на всякий случай) и её нож.

— Выглядим как бомжи-туристы, — оценил я наш вид. Грязные, в пятнах сажи и крови. — Но для городской толчеи сойдет. Мы вышли к кромке леса. Город шумел. Обычный шум мегаполиса — гул шин, далекая музыка, сирены. Звуки жизни, которая вот-вот станет смертью.

— Пошли, — я шагнул на асфальт. — Наша цель — ближайший торговый центр или спортивный магазин. И аптека. Берем только самое необходимое и легкое. Никаких телевизоров и микроволновок.

— А если… если они начнут обращаться, пока мы там? — тихо спросила Катя.

— Значит, начнется веселье. Держись рядом. Чувствуешь опасность — говори сразу.

Я смотрел на город не как на место для жизни, а как на таймер обратного отсчета. Тик-так. Пока еще тихо. Пока еще мамы гуляют с детьми. Но в воздухе уже висит этот сладковатый запах обреченности. Споры уже в легких каждого из них.

Скоро начнется бойня. И мы должны успеть вынести ноги до того, как захлопнется мышеловка.

Граница миров выглядела как сюрреалистичная инсталляция. Идеально ровный срез асфальта упирался в стену векового мха. Фонарный столб, перерезанный пополам неведомой силой, свисал на проводах, искря и потрескивая.

Здесь собралась толпа. Человек пятьдесят. Все — с телефонами. Снимают, галдят, тычут пальцами в лес.

— Это что, провал грунта? — визгливо кричала какая-то женщина в шубе. — Где МЧС? Я буду жаловаться!

— Не, братан, ты прикинь, дорога просто кончилась! — орал парень в кепке. — Да, вообще лес! Глухой!

Мы с Катей вышли из чащи как два леших. Грязные, оборванные, с безумными глазами. Толпа расступилась рефлекторно. От нас несло гарью, потом и, наверное, смертью.

К нам кинулся молодой полицейский, растерянный, с бегающими глазами.

— Граждане! Туда нельзя! Там… — он махнул рукой в сторону леса. — Вы оттуда? Что там случилось? Авария?

— Там карантин, — буркнул я, не сбавляя шага. — Учения идут. Газы пускают. Лучше валите домой и окна заклейте.

Полицейский замер, переваривая информацию. Ему было страшно, и мой уверенный, командный тон сработал как якорь. Пока он думал, мы уже нырнули в толпу и растворились в лабиринте дворов.

Город жил. Он дышал, шумел и пах бензином. Для меня, прожившего месяц в аду, этот запах был слаще французских духов.

— Куда мы? — Катя жалась ко мне, вздрагивая от каждого гудка машины.

— Вон туда, — я кивнул на вывеску торгового центра, маячившую через пару кварталов. — Там есть всё. И там много выходов.

Мы шли быстро, не бежали, чтобы не привлекать внимания, но темп держали такой, что прохожие шарахались.

Торговый центр встретил нас прохладой и гулом голосов. Люди бродили между витринами, выбирали шмотки, ели мороженое.

Мясо. Живое, ничего не подозревающее мясо.

Я смотрел на них не со злостью, а с тоской. Через пару часов этот глянцевый мир превратится в бойню. Вон тот охранник, скучающий у входа, начнет жрать ту девушку с кофе. А дети в игровой комнате… об этом лучше не думать.

— Спортивный отдел, — скомандовал я. — На втором этаже.

Мы зашли в просторный магазин одежды для активного отдыха. Людей здесь было мало.

— Действуем нагло, — шепнул я Кате. — Берем вещи, идем в примерочную. Переодеваемся. Старое — в пакет и бросаем там. Ценники срывай сразу.

Я набрал охапку: прочные треккинговые ботинки, штаны с кучей карманов, флисовые кофты, непромокаемые куртки. Не забыл про термобелье и носки. Много носков. Сухие ноги в Улье — залог выживания.

В примерочной я сдирал с себя грязные тряпки с наслаждением. Ощущение чистой, сухой ткани на коже было почти оргазмическим.

Мы вышли из кабинок преображенные. Теперь мы выглядели не как бомжи, а как приличные туристы. Рюкзаки я взял прямо с полки — добротные, литров на шестьдесят.

— Еда, — я кивнул на соседний стеллаж с туристическим питанием. — Сгребай всё. Сублиматы, батончики, консервы.

Катя, озираясь, начала набивать рюкзак.

Мы набрали воды, прихватили пару хороших ножей лишними не будут, фонари, батарейки. Я нашел отдел с инструментами и взял гвоздодер — замену моему лому, и моток прочного репшнура.

— Уходим, — рюкзаки были полны.

Мы двинулись к выходу. Рамки антикражных ворот, естественно, заверещали.

К нам тут же направился охранник. Крепкий мужик, но взгляд уставший.

— Молодые люди, стойте! Чек покажите!

Я остановился, глядя ему прямо в глаза. Медленно распахнул куртку. Рука легла на рукоять топора, который я заткнул за новый ремень.

— Мужик, — тихо сказал я. — Шел бы ты домой.

Он моргнул. Потом посмотрел на меня и нехорошо так улыбнулся.

— Покажи чек или будут проблемы.

Я тяжело вздохнул, одним резким движением вытянул топор и обухом приложил охранника в лоб. Тот моментально выключился и рухнул на пол. Кассирша вскрикнулся и попыталась куда-то позвонить, но, ожидаемо, мобильной связи в этом мире больше нет. Я зло зыркнул на неё и она скуля сползла за прилавок. Я подошел поближе к ней и попытался улыбнуться.

— Красавица, дай ка нам немного денег, не хочется больше пугать людей.

Девушка дрожащими руками открыла кассу и выгребла оттуда несколько купюр.

Мы спустились на первый этаж в супермаркет. Нужно было набрать остального. Теперь с деньгами это будет не сложно. Быстро пробежались по полкам, собрали всё что нужно: уксус, спирт в виде дорогой водки, еще консервы, влажные салфетки. Катя взяла себе шоколадку и тут же вгрызлась в неё, пачкая лицо. Стресс требует глюкозы.

Нагруженные мы вышли на улицу. Солнце клонилось к закату, окрашивая облака в багровый цвет. Красиво. Идеальная декорация для конца света.

Мы стояли у входа в магазин, решая, куда двигаться дальше, когда это случилось.

Звук.

Это был не крик, не гудок и не взрыв. Это был рев. Низкий, утробный, от которого завибрировали стекла в витринах, а внутренности скрутило узлом.

Так не может реветь животное. Так ревет сама смерть, вырвавшаяся из преисподней.

— Твою мать… — прошептал я, чувствуя, как кровь отливает от лица. — Не может быть.

— Что это? — Катя вцепилась в мой рукав.

— Это гость. Крупный. Очень крупный.

Откуда? Свежий кластер должен быть чист. Здесь только пустыши. Максимум — бегуны, которые прибежали с соседних территорий. Но этот рев принадлежал кому-то из высшей лиги.

Люди на улице замерли. А потом в конце проспекта, метрах в пятистах от нас, автобус, стоящий в пробке, вдруг подпрыгнул и перевернулся, словно игрушечный.

Сквозь скрежет металла и звон стекла раздались крики.

Я увидел его.

Огромная, черная туша, покрытая костяными пластинами, неслась сквозь поток машин, разбрасывая легковушки как кегли. Метра четыре в холке. Мощные лапы, гребень на спине, пасть, способная откусить половину "Лады".

— Вверх! — заорал я, срывая голос. — Катя, в подъезд! Быстро!

Паника накрыла улицу волной. Люди побежали. Бессмысленно, хаотично, топча друг друга. Кто-то пытался уехать, создавая заторы.

Мы рванули к ближайшей высотке — новенькой элитной свечке этажей в двадцать.

Дверь подъезда была открыта, так как света нигде не было.

— Лифт? — задыхаясь, спросила Катя.

— Нет! Света нет. Пешком!

Мы бежали по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Пятый этаж, десятый, пятнадцатый. Легкие горели, ноги налились свинцом, рюкзаки тянули назад, но страх подгонял лучше любого кнута.

Снизу, с улицы, доносилась какофония ада. Стрельба, взрывы бензобаков, нечеловеческий вой и хруст. Тварь обедала.

Девятнадцатый этаж. Выше только пентхаус и техэтаж.

На площадке было четыре квартиры. Я выбрал ту, что с массивной дорогой дверью. Звонок.

Тишина. Потом шаги.

— Кто там? — мужской голос, испуганный, дрожащий.

— Полиция! Эвакуация! Открывайте, срочно! — рявкнул я, колотя кулаком в металл.

Щелкнул замок. Дверь приоткрылась на цепочку. В щели показалось лицо толстяка в очках.

— Какая эвакуация? Я не слышал…

Я не стал договаривать. Ударом плеча вдавил дверь внутрь, натягивая цепочку до предела. Толстяк отшатнулся.

Я просунул руку с пистолетом в щель.

— Открывай, сука, или я выстрелю через дверь!

Толстяк, трясущимися руками, скинул цепочку.

Мы ввалились в квартиру, захлопывая за собой дверь и запирая её на все замки.

— На пол! — скомандовал я, наводя ствол на хозяина. — Лицом вниз, руки за голову!

В коридор выбежала женщина в халате и девочка лет пяти.

— Витя! — взвизгнула женщина.

— Всем молчать! — я перевел ствол на них. — На пол! Быстро! Я не шучу!

Они попадали на паркет. Девочка заплакала.

— Мы не грабители, — сказал я, стараясь выровнять дыхание. — Мы просто хотим жить. И если вы будете делать то, что я говорю — вы тоже, возможно, проживете эту ночь.

Я кивнул Кате.

— Проверь окна. Зашторь всё наглухо.

Сам я подошел к окну, осторожно отодвинул штору. С девятнадцатого этажа город был как на ладони.

Внизу полыхало. Тварь бушевала в центре перекрестка, разрывая крышу троллейбуса, как консервную банку. Маленькие фигурки людей разбегались от него, как муравьи.

Но самое страшное было не это.

Я видел, как люди, которые только что бежали, вдруг падали, бились в конвульсиях и вставали уже другими. Зараза, подстегнутая стрессом и страхом, действовала мгновенно.

Город умирал. И на его трупе рождался Улей.

— У нас есть вода? — спросил я толстяка, не оборачиваясь.

— Д-да… в фильтре… — пролепетал он в ковер.

— Набирай всё, что есть. Ванну, кастрюли, ведра. Пока не отключили. Быстро!

Я опустился на пол, прислонившись спиной к подоконнику. Посмотрел на Катю. Она сидела в углу, обняв рюкзак, и её трясло.

— Мы в первом ряду, — мрачно сказал я. — Шоу начинается.