Подъем дался тяжелее, чем я рассчитывал. Ноги скользили по влажной траве, а легкие, привыкшие к чистому речному воздуху, с каждым метром все отчетливее ощущали едкий привкус гари. Чем ближе я подходил к границе застройки, тем гуще становился этот смрад.
Когда я выбрался на улицу, ориентиры искать не пришлось. Мой бывший дом, моя крепость, которую я с такой любовью укреплял в прошлом месяце, превратился в гигантский факел. Огонь уже сожрал крышу и теперь жадно доедал второй этаж, выплевывая в черное небо снопы искр.
Я остановился в тени соседского гаража, крепче сжимая монтировку. Вдруг в проеме того, что раньше было входной дверью, мелькнуло движение. Я прищурился, стараясь разглядеть хоть что-то сквозь пелену дыма и огня. Сначала мне показалось, что это собака, но потом фигура дернулась и поползла вперед, царапая асфальт.
Блондинка. Та самая "жена".
Выглядела она паршиво. Халат превратился в грязные, местами тлеющие лохмотья, прилипшие к телу. Светлые волосы с одной стороны выгорели до черепа, кожа на лице и руках представляла собой красно-черную маску из волдырей и копоти. Она ползла молча, упорно, словно механическая кукла, у которой заканчивается завод. За ней тянулся кровавый след.
В проеме двери, окутанный пламенем, появился силуэт. Мужской. Он стоял, покачиваясь, и даже отсюда, метров с двадцати, я видел, что с ним что-то не так. Его движения были дергаными, неестественными, словно у марионетки с перепутанными нитями. Он не пытался выйти, не пытался спастись от огня. Он просто стоял и смотрел на уползающую добычу.
— Уррр… — низкий, вибрирующий звук прорезал треск пожара.
Мой двойник. Он не кашлял от дыма, не кричал от боли, хотя на нем уже горела рубашка. Он обратился. И судя по отсутствию разума в глазах — человеческого в нем не осталось ни капли.
Я смотрел на него с холодным отвращением. Это просто кусок агрессивного мяса, опасный, но бесполезный. Убивать его нет смысла — потратишь силы, а внутри пусто.
Он сделал неуверенный шаг вперед, наступая на горящую балку. Обычный медляк, еще даже не бегун. Видимо, иммунитетом я в этом мире не обладал. И тут перекрытия над ним с грохотом обвалились, погребая его под огненным завалом.
— Земля стекловатой, — прошептал я.
Проблема решилась сама собой. Двойник мертв, и даже хоронить не надо.
Я перевел взгляд на девушку. Она отползла от крыльца метра на три и затихла, уткнувшись лицом в асфальт. Надо было уходить. Здесь ловить больше нечего, а свет от пожара привлекает внимание. Скоро сюда подтянутся твари посерьезнее моего сгоревшего "я".
Я сделал шаг назад, собираясь раствориться в темноте. Она труп. Даже если выживет после ожогов, споровое голодание добъёт её за пару дней. Но что-то меня остановило. Не жалость, нет. Жалость в Стиксе — это атавизм, от которого умирают. Скорее, это было нежелание оставаться одному с молчаливым зомби. Человеческая речь, пусть даже женская и стонущая, вдруг показалась мне необходимой. К тому же, если она выживет… лишние руки не помешают. А если нет — у меня будет свежая приманка.
— Идиот, — прошипел я себе под нос, сплевывая на асфальт. — Вечно ты ищешь себе проблемы.
В два прыжка я оказался рядом с ней. От тела шел жар, как от печки. Я перевернул её на спину. Глаза были закрыты, дыхание поверхностное, со свистом. Живая. Иммунная или нет — пока не ясно, но раз до сих пор не обратилась и не пытается меня укусить, шанс есть. Заражение развивается быстро, но не мгновенно.
Я сунул монтировку за пояс, подхватил её под спину и колени, стараясь не касаться самых обожженных мест. Легкая. — Ну поехали, горелая, — прохрипел я, поднимая ношу.
Обратный путь к реке превратился в испытание на выносливость. Мой организм, усиленный живчиком и споранами, справлялся, но груз оттягивал руки, а необходимость двигаться тихо замедляла темп. Я шел не разбирая дороги, напрямик через кусты, лишь бы быстрее оказаться в спасительной темноте низины.
Пару раз мне казалось, что за спиной слышится топот. Может, бегун, а может, разыгравшееся воображение. Проверять я не стал.
Теперь передо мной стояла сложная задача. Спуститься вниз вместе с ношей. Не привязывать же её израненное тело, так и добить не долго. Решение пришло само собой. Я вытянул переднее сиденье из машины, разложил его как носился, уложил девушку и осторожно обвязал ремнем безопасности. Медленно, очень аккуратно начал спускать её вниз. Руки горели от напряжения, на ладонях появились волдыри, но я упорно продолжал опускать её горелое тело на песок. Спустя где-то минут пятнадцать напряженной работы дело было сделано. Еще через несколько минут я оказался рядом с ней и свалился на колени. Руки дрожали. Мой цепной зомби заволновался, почуяв запах горелого мяса и свежей крови. Он натянул веревку, хрипло урча и пытаясь подобраться к нам.
— Цыц! — шикнул я на него, добавляя ментальный подзатыльник. Тварь скуля отползла к дереву.
Я склонился над девушкой. Ожоги выглядели скверно. — Живчик, — пробормотал я. — Универсальное средство от всего, кроме глупости.
Я достал флягу. Заливать ей в рот нельзя — захлебнется. Смочив край тряпки драгоценной жидкостью, я осторожно протер ей губы и десны. Спирт и спораны должны сделать свое дело. Иммунные регенерируют быстро, если есть топливо. Главное, чтобы она оказалась иммунной. Иначе к утру у меня будет второй зомби на привязи.
— Давай, дыши, — сказал я, приваливаясь спиной к стене обрыва и закрывая глаза. — Завтра решим, что с тобой делать.
Утро в Улье не начинается с кофе. Оно начинается с сушняка и ревизии остатков былой роскоши.
Я открыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Голова гудела — плата за вчерашнее управление цепным псом и стресс. Во фляге плескалось на донышке, плюс в кармане лежали три спорана, спасенные из прошлой жизни. Жить можно, но недолго. Особенно теперь, когда у меня на шее висит обуза с ожогами.
Моя "пациентка" была жива, что уже удивляло. Дыхание хриплое, кожа пылает. Если не сбить температуру и не обезболить, она откинется к вечеру. А мне почему-то не хотелось, чтобы мои вчерашние усилия по её спуску пропали даром.
— Охраняй, — бросил я своему зомби. Тот, обожравшийся и ленивый, лишь вяло уркнул, перебирая когтями обглоданную кость.
Я взял рюкзак, монтировку, нож и пустую бутылку. Подъем наверх дался с мышечной болью, но терпимо.
Город встретил меня пугающей знакомостью. Это был мой город. Те же улицы, те же трещины на асфальте, та же вывеска парикмахерской, где буква "Р" отвалилась еще три года назад. Разница была лишь в деталях. Исчезли мои ловушки, заколоченные окна снова зияли разбитым стеклом, а забор, который я строил неделю, испарился, уступив место жиденькой сетке-рабице. Это бесило.
Я шел по знакомому маршруту к аптеке. Возле перевернутой "Газели" с хлебом я заметил движение. Двое. Один в деловом костюме, второй в форме охранника. Они что-то увлеченно жрали прямо с асфальта, дергая головами в такт чавканью. Уже не медляки, движения резкие, дерганые. Бегуны начальной стадии. Самое то.
Я вышел на середину дороги и громко свистнул. Оба зараженных резко повернули головы. Их лица были измазаны кровью, глаза затянуты мутной пленкой, но они меня увидели. Охранник зарычал, низко пригибаясь к земле, готовясь к рывку. Пиджак просто зашипел.
— Стоять, — негромко сказал я.
В этот раз я не стал церемониться или пытаться уговорить их "потанцевать". Я сосредоточился на охраннике и дал ему приказ атаковать своего собрата. Несколько мгновений он сопротивлялся, но потом сдался и, не сбавляя темп, бросился на него с гортанным урчанием. Не ожидавший такой подставы пиджак рухнул на землю и попытался вырваться из цепких лап своего соплеменника. Обрывки одежды, волосы, брызги крови, урчание слилось в один сплошной противный звук. Я перестал управлять охранником так как в этом больше не было необходимости. Они готовы были разорвать друг друга и без моего вмешательства. Я подошел поближе, ткнуо монтировкой в затылок пиджаку, так как именно он был сверху и тут же приказал встать охраннику. Тот выглядел неважно. Весь побитый, одного глаза нет, челюсть свисает на честном слове, на штанах грязные коричневые потёки. Охранник встал и замер. Я подошел вплотную и с размаху ударил его по затылку монтировкой. Его словно выключили, упал как подкошенный не издав ни звука. Всего один споран из них двоих. Не густо, но и не пусто.
Аптека была рядом. Внутри царил хаос, но мне много и не надо было. Я не стал тратить время на перебор всего подряд. Сгреб с полок обезболивающее, жаропонижающее, антибиотики широкого спектра и бинты. На глаза попалась бутылка салициловой кислоты и, бинго, уксусная эссенция в хозяйственном отделе. Уксус. Я невольно похлопал себя по карману, где лежал "горох" — две желтые бусины, которые я носил с собой.
Возвращался я той же дорогой, не прячась. Попался еще один одинокий зараженный — женщина в домашнем халате. Я просто заставил её отойти в сторону и уткнуться лбом в стену, пока проходил мимо. Тратить время и силы на убийство пустой "куклы" не хотелось.
Внизу, у реки, всё было спокойно. Зомби догрызал кость, девушка дышала. Я развел костер — небольшой, бездымный, благо сушняка тут хватало. Первым делом — живчик. Вода из бутылок, спирт, спораны. Пока они растворялись, я занялся лечением. Вколол девушке обезболивающее, промыл раны антисептиком. Она даже не застонала, только дернулась рефлекторно.
— Живучая, — одобрил я.
Покончив с медициной, я сел у реки. В руках у меня была металлическая кружка. На дне лежала одна желтая горошина. Я залил её уксусом. Реакция пошла сразу — тихое шипение, пузырьки. Я смотрел, как растворяется концентрированная сила Улья. Мой Дар позволял мне выживать, но сегодня я почувствовал его предел. Два бегуна — и у меня уже звон в ушах. А если придут трое? А если Лотерейщик? Мне нужно больше силы. Люк писал, что горох развивает Дар. Или убивает. Или превращает в кваза.
Когда горошина растворилась полностью, я разбавил кислую жижу водой, процедил через марлю, вдохнул, выдохнул.
— Ну, за здоровье, — усмехнулся я и залпом выпил содержимое.
Вкус был отвратительный. Кислый, вяжущий, с привкусом металла. Желудок сжался, принимая отраву. Я откинулся на траву, ожидая эффекта. Сначала ничего. Потом по телу прошла волна жара, словно я хлебнул чистого спирта. В голове прояснилось.