— Не думал, что скажу это когда-нибудь, но чертовски рад вас видеть, Анна Витольдовна, — сказал Глеб, разваливаясь поудобнее в пассажирском кресле автомобиля, которое после деревянных тюремных нар казалось мягким, будто подушка с лебяжьим пухом.
— Не думала, — в тон ему ответила Воронцова, — что когда-нибудь мне придётся так часто переживать за жизнь своего стажёра.
— И никто из вас двоих, разумеется, не думал обо мне, эгоисты, — проворчал с заднего сидения Порфирий Григорьевич, беззастенчиво потираясь об обивку кресла, чтобы вытереть с шерсти воду и грязь. — Жизнью тут ради вас рискуешь, а даже и тунца никто не подумает предложить. Люди, что с вас взять.
— Не теряйте времени даром, Глеб Яковлевич, — сказала Анна Витольдовна, вглядываясь в ночную дорогу. — Там на заднем сидении, рядом с Порфирием Григорьевичем, чистая рубашка и пиджак. Переоденьтесь, а то будете привлекать слишком много внимания.
Неловко ворочаясь в тесной машине, Глеб кое-как скинул сорочку, запачканную глиной, и натянул чистую свежую рубашку. Пиджак был староват, с потёртыми локтями, да ещё и маловат в плечах, но выбирать было не из чего. Ходить в грязной одежде по городу, застрявшему менталитетом в восемнадцатом веке, это как красной тряпкой перед быком махать. Эй! Посмотрите на меня! Я либо сбежавший заключённый, либо бродяга! Арестуйте меня срочно!
На заднем сидении нашлась также бутылка воды и несколько яблок. Глеб быстро сгрыз фрукты, одним глотком осушил бутылку и закатил глаза от удовольствия. Ещё бы принять душ, а лучше залечь в горячую ванну, да на пару-тройку часиков… Сладкие мечты пришлось оставить до лучших времен, насущных проблем впереди хватало.
— Куда мы едем? — спросил он. — Сделаете мне фальшивый паспорт, дадите накладные усы и будем через пятнадцать минут у мексиканской границы?
— А что! — промурлыкал с заднего сидения голос Порфирий Григорьевич. — Я бы съездил в Мексику, там тепло и солнце, горячий песочек.
Анна Витольдовна, предсказуемо, шутку не оценила.
— Разве вы виновны в том, что вам предъявили, Глеб Яковлевич? — спросил она. — Если нет, тогда почему вы хотите скрыться?
— А вы сами как считаете? — вопросом на вопрос ответил Глеб.
— Считаю, что вы невиновны. Вас подставили и подставили очень сильно. С такими обвинениями только на виселицу. Но я помогла вам сбежать не затем, чтобы вы избегали правосудия, а потому, что до этого правосудия вы бы просто не дожили.
— Чего же вы хотите добиться тогда? — спросил Глеб. — Какие у нас планы?
— Скоро мы подъедем на окраину города. Откройте бардачок, там немного денег, хватит на первое время. Там же лежит ключ. Я сняла для вас комнатку в меблированной гостинице. Место далеко не самое роскошное, но жить можно. Что самое главное, её владельцы не задают вопросов и общаться с полицией не любят. Купите консерв, хлеба, папирос. Закупитесь, чтобы как можно реже показываться на улицах Парогорска. Не хватало ещё, чтобы вас кто-то узнал.
— Что будете делать вы? — спросил Глеб, распихивая вещи по карманам пиджака.
— Буду продолжать искать улики и пытаться доказать вину настоящих убийц Андрея Егоровича.
При упоминании замученного друга сердце кольнуло ножом.
— Это несправедливо, — резко сказал Глеб. — Он был моим товарищем и я его подвёл. Я лично хочу отомстить этим ублюдкам.
— Не вздумайте лезть, — осекла его Воронцова. — Сейчас весь Парогорск будет на ушах. Плакаты с вашим лицом на каждом углу висеть будут уже к рассвету. Уверяю, Глеб Яковлевич, вы не захотите на свой шкуре почувствовать, какую бдительность и рвение проявят законопослушные граждане, подстегиваемые мотивацией получить за вашу поимку вознаграждение. Сидите в номере и не высовывайтесь, пока я не вернусь.
За изгибом дороги уже показались огни ночного Парогорска и Воронцова остановила машину.
— Выходите, Глеб Яковлевич. Отсюда вам придётся пройтись пешком. Не хватало только нарваться на постовых, тогда сядем вместе.
Глеб открыл дверь и вышел из машины, окунувшись в ночную прохладу.
— Запомните, — повторила Воронцова. — Пойдёте отсюда по прямой, чуть больше версты. На глаза никому не попадайтесь, ни с кем не заговаривайте. Свернёте на перекрестке направо, там увидите вашу гостиницу. Номер на брелоке ключа.
— Все понятно, — Глеб пожал плечами. — Постараюсь ни во что не влипнуть по пути.
— Да, — сказал Анна Витольдовна, — и ещё одно…
Глеб подумал, что она хочет пожелать ему удачи или скажет что-то доброе перед расставанием, но начальница достала с заднего сидения мятую шляпу.
— Наденьте, — сказала Воронцова, протягивая головной убор. — Даже босяки не ходят с непокрытой головой. Внимание привлечёте.
Да уж, доброго слова от неё дождаться было невозможно. Глеб натянул пониже на нос шляпу, машина чихнула паром и помчалась в город, оставив его в одиночестве на обочине дороги.
Глеб широкими шагами мерял дорогу. После тесной камеры даже возможность быстро идти, не уперевшись в стену, чувствовалась пьянящей свободой. Периодически он поглядывал за плечо, опасаясь увидеть несущийся на полных парах полицейский фургон, но ночная дорога была пуста. Да и на въезде в Парогорск не стояло патрулей, видимо, о его побеге всё ещё никому неизвестно. Что же, это было хорошо, значит, у него в запасе есть какое-то время, прежде чем по всему городу закипит охота на «зайца». Глеб остановился на перекрёстке.
Гостиница, где он теперь должен будет залечь на дно на ближайшие дни, а в худшем случае и на месяцы, если не до конца жизни, по словам Анны Витольдовны была направо. Он прикинул в голове карту города. Если гостиница направо, значит налево… Казино «Аврора». От мыслей, что там прямо сейчас может быть эта сволочь Рубченко, ходит среди гостей, смеётся, улыбается, хлопает дружелюбно игроков по плечам, а Андрей уже лежит в сырой земле, в венах вскипела кровь. Все предупреждения и наставления Воронцовой были забыты в одну секунду. Глеб резко развернулся и пошёл по левой дороге.
Он нашёл небольшой тёмный переулок, в котором притаился, то и дело поглядывая на ночное небо, которое уже вот-вот должно было осветиться зарей. Хватило его на сидение в этой засаде от силы минут на тридцать. Что если Рубченко внутри нет? Что если он куда-то отлучился? Только даром время терять. Даже если он выйдет, что дальше-то? Напасть на него посреди улицы? Глеб настолько распирало от злобы, что он готов был придушить хозяина казино голыми руками, но тратить время даром было непозволительной роскошью.
— Чёрт бы с ним, — Глеб сплюнул и направился к входу в казино.
Швейцар не задержал его ни на секунду, не налетела охрана, ничего такого. Видимо, Рубченко ещё не подозревал о побеге. Возможно думает, что Буянов так и сгниёт в каменном мешке или прирежет раньше какой-то другой заключённый за пачку папирос, так что и не счёл необходимым предупредить своих людей о нежелательном госте. Внутри царило привычное оживление и суета. Людской монолитный гомон, отдельные выкрики, взрыва смеха, проклятия, треск колеса рулетки, грохот пересыпаемых фишек и монет.
Глеб поднялся на второй этаж. Возле дверей кабинета Рубченко никакой охраны. Всё шло слишком гладко, и это было подозрительно. Постучал.
— Да-да, войдите!
Голос Константина. Несколько секунд Глеб размышлял, не будет ли лучше всё-таки найти где-то пистолет и прийти на эту встречу с оружием, но вновь закипающий гнев не позволил выбрать более рациональный и предусмотрительный путь. Глеб потянул ручку, вошёл внутрь и резко захлопнул за собой дверь.
За столом сидел Рубченко, торопливо записывающий что-то в конторскую книгу.
— Прошу прощения, — сказал он не отрывая взгляда от бумаги, — ещё одну секунду.
Глеб повернул ручку, запирая дверь на замок. Только от этого щелчка Константин поднял удивлённый взгляд.
— Боже мой! Как я рад вас видеть! — воскликнул Рубченко. — Глеб Яковлевич, вы ли это!
Он радостно всплеснул руками, будто увидел старого друга спустя десятилетие расставания, начал подниматься с кресла.
— Сидите на месте, Константин, — осадил его Глеб.
Тот послушно присел обратно, широкая жизнерадостная улыбка стала чуть смущённой.
— Простите, — сказал Рубченко. — Всё понимаю. До меня, разумеется, дошли слухи о вашем аресте. Что вы арестованы за какое-то убийство и вы отправлены в тюрьму. Не знаю, как и смотреть вам в глаза теперь. Мой долг, как вашего друга, был в том, чтобы немедленно увидеться с вами.
Он вздохнул и отвёл глаза. Глеб не перебивая слушал его торопливую речь.
— Но, я даже не буду искать себе оправданий, — продолжил Рубченко. — Я просто струсил. Деловая репутация это всё, что у меня есть. Не будет её — и мой бизнес закончится быстрее, чем успеете моргнуть. Как только я подумал о том, чтобы немедленно бежать к вам, выспрашивать, что происходит, биться за вас, искать лучших адвокатов… Я просто струсил.
Глеб чуть повернул голову, прислушиваясь, не слышно ли за дверью торопливых шагов. Кто знает, может, у этого мерзавца под столом тревожная кнопка, по нажатию которой сейчас уже мчится сюда целый взвод головорезов. Но всё было тихо.
— Как только я задумался о том, что будет, если кто-то узнает, что я помогаю убийце, — Рубченко заговорил медленно и тихо, в голосе его сквозили боль и стыд, — я осознал, что моей карьере конец. Не стоит недооценивать моральную планку даже самых завзятых игроков, Глеб Яковлевич. Месяц-другой и мне пришлось бы продавать свою долю в казино за бесценок, потому что за мной закрепился бы ярлык сострадальца душегубу и моё заведение избегали бы, будто чумной барак.
— Всё сказал? — спросил Глеб.
— Простите меня, Глеб Яковлевич, — голос Рубченко дрогнул. — Я трус и предал ваше доверие.
— Прекрати ломать комедию, сделай одолжение, — сказал Глеб.
Константин недоумённо встряхнул головой.
— Извините… Я не понимаю, о чём вы.
— Это ты убил Андрея, — слова прозвучали будто лёд, треснувший под железной подошвой.
— Андрея? — Рубченко часто заморгал и нервно дёрнул плечами. — Какого Андрея? Кто это?
— Мой друг, — ледяным тоном ответил Глеб. — Ты попросил мне отдать ему записку. А я поверил тебе. Но ты не человек, Рубченко, ты тварь, под личиной человека. Ты заманил Андрея в ловушку. Пытал его. Потом убил.
Константин весь побледнел, зрачки расширились, как две монеты.
— О чём вы говорите, Глеб, — пролепетал он. — Тот юноша, которому вы передали письмо, был убит?
— Ты всё знаешь, сволочь. Это ты всё разыграл, со своим дружком Морозовым. Как по нотам. Убить несчастного, ни в чём невиновного Андрея и подставить меня. Только ты недооценил моё желание достать вас.
Рубченко расправил плечи, вздёрнул подбородок и медленно поднялся из-за стола.
— Я соболезную смерти вашего друга. И перед лицом бога, пусть будет он мне единственным судьёй, клянусь вам, что к его смерти я не причастен.
Он отодвинул кресло, медленно открыл ящик стола. Демонстративно неспешно достал из него револьвер и протянул рукоятью вперёд.
— Если вы сомневаетесь в моей чести, Глеб Яковлевич, я не считаю себя вправе вызывать вас на дуэль. Свою честь я потерял, когда струсил заступиться за вас перед судом. Но те обвинения, что вы сейчас мне предъявляете… Носить их на своей фамилии мне нет возможности. Возьмите оружие, оно заряжено. Если вы так уверены в своей правоте, просто приставьте ствол к моему виску и спустите курок. Лучше я умру стоя, чем буду жить зная, какого мнения вы о моей совести.
Глеб медленно подошел ближе, чуя какой-то подвох, но Рубченко стоял неподвижно. Сомкнул пальцы на рукоятке. Отвёл барабан, увидел в нём шесть тускло блестящих патронов. Константин завёл руки за спину.
— Стреляйте, — сказал он. — Только не затягивайте.
Глеб поднял револьвер, прицелился прямо между его глаз. Палец подрагивал на спусковом крючке.
— Руку. Дайте вашу руку.
Рубченко послушно протянул ладонь и Глеб схватил его за запястье. Чужие эмоции вихрем ворвались в сознание. Гнев, ярко-красный, как артериальная кровь, обида, отдававшая горечью на кончике языка и решимость, холодная будто металл на морозе.
— Чёрт бы с вами, — Глеб опустил револьвер. — Я не верю ни единому вашему слову. Кто вас просил доставить письмо, которое я передал Андрею?
Рубченко поджал губы.
— Баронесса Ганевская, троюродная племянница Морозова, — ответил он. — Её выдали за старика генерала, который никак не испустит дух, а она, в свою очередь, никак не может промотать его состояние в моём игорном доме. Знакомством с такими людьми не разбрасываются, она попросила об этом странном одолжении, и я не мог ей отказать.
— Племянница Морозова? — переспросил Глеб. — Что вы вообще знаете об этом человеке? Выкладывайте всё.
Рубченко достал из шкафчика початую бутылку коньяка, налили себе, выпил.
— Редкостная сволочь и подонок, каких поискать, — сказал он и налил себе ещё. — Выпьете?
— Обойдусь. Продолжайте.
— Если бы существовала в нашем грешном мире справедливость, эта мерзкая тварь давно должна была бы провалиться в ад, — сказал Константин и махнул новую стопку коньяка. — У нас с ним общий бизнес, признаю. Но только потому, что в Парогорске без разрешения Морозова и одна копейка из кармана в карман перекочевать не может. Будь на то только моя воля, я предпочёл бы держаться от такого человека на расстоянии пушечного выстрела. Бог знает, сколько на его руках человеческой крови. Тех, кого убили по его приказу и тех, кто умер из-за его действий…
Рубченко упёрся обеими руками на стол, глубоко вздохнул.
— … и тех, кого Морозов убил собственными руками, — тихо закончил он.
— О чём вы говорите? Конкретнее, — потребовал Глеб.
— Морозов сволочь, садист и извращенец, — быстро зашептал Рубченко. — Кажется, ему доставляет удовольствие мучить женщин. Сам я, слава богу, не был тому свидетелем, но в ближнем круге ходят слухи, такое почти не утаить. Он специально выискивает проституток какого-то определенного типажа, не знаю. Платит своим подручным, если те поставляют ему подходящую девку. Обо всём, что происходит дальше, только шепчутся и говорят намёками. Но если сложить всё воедино, Морозов вывозит несчастных девушек в свой охотничий домик и там измывается над ними. Пытает долго и с наслаждением. Затем убивает и закапывает там же. О да, ему определённо нравится вести эту коллекцию…
Рубченко скривился, как от внезапного приступа боли, растёр руку, схватил бутылку коньяка и сделал несколько глубоких глотков прямо из горла. Закашлялся, вытер губы тыльной стороной ладони.
— Все его боятся, — он тряхнул головой. — Все молчат, никто не пойдёт против самого Морозова, не-е-т. Больная сволочь…
— Это лишь слова, — сказал Глеб. — Ваше слово против его. Если мы хотим наказать Морозова по закону, а не только по совести, мне нужно что-то, против чего он не сможет отвертеться. Кто-то может под присягой подтвердить эту историю?
Рубченко замотал головой.
— Вы что, не слушаете меня? — прошипел он. — Никто и слова не пикнет против Морозова! Все его боятся! Если хотите увидеть его в кандалах, всходящего на эшафот, нужно найти его тайник…
Он осекся на полуслове, побледнел, словно сболтнул что-то, из-за чего выписал себе смертный приговор.
— О чём идет речь? — потребовал Глеб. — Ну?
— Его бывший камердинер, ныне пропавший без вести, рассказал мне кое-что, лишь бы я простил ему долг в моём казино, — медленно, почти по слогам произнёс Рубченко, будто слова давались ему с болью. — Морозов не только любит хранить все тела этих несчастных проституток в одном месте. Он долго развлекается с ними, наслаждаясь страданиями. И всё тщательно фиксирует. Делает фотографии. Сотни и сотни фотографий, как он мучает женщин. Он хранит эту извращенную коллекцию у себя в особняке. В кабинете. У него там есть сейф за картиной.
Рубченко поднял глаза на Глеба.
— Если вы сумеете открыть этот тайник и забрать фотографии, — сказал он, — значит, вы найдёте тот самый камень, который привяжут к шее Морозова, прежде чем сбросить в море.