Тиран Золотого острова

Глава 12

Порт Трои по-прежнему напоминает муравейник. Все же эта ветка Оловянного пути пока еще работала кое-как, перекачивая дефицитный металл из диких степей севера на побережье Великого моря. Впрочем, он порой попадал сюда и с Оловянных островов запада, тех, что покрыты вечными туманами. Торговцы как-то договариваются с вождями на длинном пути, и тонкий ручеек караванов пробирается через бескрайние травяные просторы и варварские леса. Деньги, или что тут их заменяет, почти как вода. Они всегда найдут слабое место в самой неприступной стене. Видимо, некоторые купцы смогли договориться даже с диким народом гамир. С тем самым, который полулюди-полукони. Так рассказывали о них торговцы на рынках Трои, картинно округляя глаза и по-бабьи всплескивая руками.

Порт забит кораблями из Сидона, Тира, Библа, Апасы, Милаванды и мелких царств Аххиявы. Купцов из Угарита больше нет, да и из многих других тоже. Города Финикии перехватили их торговлю, и даже постоянные набеги пиратов их не страшат. Купцы и сами пиратствуют вовсю, отчего на всем Великом море воцарился милый обычай: если корабль выбросило на берег, то товар с него жители побережья забирают себе, а людей на всякий случай приносят в жертву богам.

Приморские поселения давно уже превратились в крепости. Тир, стоящий на острове, неприступен, да и остальные города изрядно перестроены. А в Библе и вовсе стоит сильный египетский гарнизон. Жизнь продолжается, ведь даже наступающие из пустыни племена хапиру хотят торговать. Они захватили западный берег реки Иордан, и им не мешает то, что их партнеры из приморских городов по-прежнему чтут богомерзких демонов. То и гляди, через Иерусалим, как раньше потекут караваны верблюдов с юга, груженые ладаном Сокотры и кувшинчиками аравийских благовоний.

Я вдыхал знакомый воздух и не спешил сходить на берег. Я немного отвык от шума огромного города. Тут на одном рынке больше народу, чем на всем Сифносе. В Трое даже портовых чиновников больше, чем… А вот же они! Писец с табличкой в руке и ласковой улыбкой голодной гиены спешит к нам, чтобы пересчитать груз и взыскать положенную долю в казну царя Париамы. Огорчу его.

— Царь Сифноса Эней с женой прибыл, — сказал я ему. — Царица — дочь великого Париамы. Сбегай наверх, пусть пришлют колесницу. Не пристало дочери царя идти к своему отцу пешком.

Писец сначала оглядел корабль целиком, потом окованный медью нос и таран, самую малость выдающийся из воды, а потом поклонился с умильной мордой и исчез в портовой толчее. Думаю, нас не заставят ждать. Я ошибался. Ждать пришлось долго. Тут, в Трое, всем было немного не до нас.

Тронный зал царского дворца оказался набит людьми так, что не продохнуть. Креуса с сыном удалилась в покои матери, а я преспокойно прошел и сел на свободное место в первом ряду, насквозь прожигаемый любопытными взглядами присутствующих. Здесь убрали столы и принесли скамьи, которые застелили расшитыми тканями. Тут явно пытались на кого-то произвести впечатление, потому что бронзовых светильников стало еще больше, чем раньше, как и разодетых в длинные цветные платья слуг, неподвижно стоявших вдоль стен.

Приам, как и всегда, сидел в своем огромном резном кресле, с подлокотниками в виде лежащих львов, а вокруг него устроились сыновья и зятья, числом под десять человек. Я знал многих из них. Гектор — по правую руку от трона, Парис, Деифоб, Полит, Ликаон, Полидор, совсем еще мальчишка, Троил, Гелен, тот самый, что гадает по полету птиц и бараньему ливеру. Свояк Приама и по совместительству здешний премьер-министр Антенор сидит тут же, слева от царя. И он тоже разглядывает меня так, словно я какое-то привидение. Позади меня разместилась вся троянская знать и богатые купцы. Те, кто называются тут лучшими людьми.

А вот я сам во все глаза разглядывал гостей, из-за которых и собралась столь представительная компания. Трое иноземцев выделялись более спокойным стилем одежды и отсутствием серег, которые в Вилусе мужчины порой носили, переняв обычаи хеттов. Данайцы одеты в белоснежные хитоны с пурпурной отделкой и сандалии, а из украшений имели лишь ожерелья на шеях, браслеты и золоченые рукояти кинжалов. Я помахал Менелаю, который в ответ только выпучил глаза, а потом внимательно уставился на двух его товарищей. Кто-то из них Одиссей, а второй Паламед, мелкий царек с острова Эвбея. Наверное, вот этот, слева.

Ахейцы с Эвбеи смуглые и черноволосые, с крупными носами, в отличие от более светлых и темно-русых ионийцев. Паламед — большого ума мужчина, как писали античные авторы. Это он мобилизовал на войну Одиссея, бросив под копыта быков его маленького сына. Одиссей, как это вошло в моду позже, косил от армии, притворяясь сумасшедшим. А ведь Паламед еще и буквы придумал, и цифры, и календарь, и даже игру в кости. И да! Деньги тоже придумал он. Лютейшее вранье, в общем. Денег здесь нет и в помине, а я все никак не устраню это небольшое неудобство. Впрочем, совершенно не факт, что мне удастся навязать широкой общественности клейменые слитки драгметаллов в качестве заменителя зерна и меди. Насколько я знаю, золото есть нельзя, и этот прискорбный факт известен всей Ойкумене, регулярно страдающей от голода.

Одиссей оказался мужиком немного за тридцать, с грубоватым обветренным лицом и вьющимися русыми волосами, спадающими на плечи небрежными локонами. Он сидит расслабленно, но это впечатление обманчиво. Царь Итаки, Закинфа, Кефалинии и куска западного побережья Эпира бросает по сторонам короткие изучающие взгляды, пытаясь составить мнение о людях, что его окружали. Он и меня осмотрел, но сделал это исподволь, так, чтобы я не обратил на это внимание.

— Говори, гость! — произнес Антенор, который встал и горделиво выпятил грудь.

Царь Париама до личного общения сегодня решил не снисходить. По всему видно, что он хочет выжать из этой ситуации максимум, и унизит просителей при всем честном народе. Царь скользнул по мне любопытным взглядом и старательно спрятал свой интерес, сделав вид, что зевнул. Опыт не пропить, черт возьми! Сколько лет правит старик. Только вот под конец жизни облажался по полной, да еще и упорствует в своей ошибке.

— … Я требую, чтобы моя жена была возвращена домой с подобающими извинениями, — закончил свою речь Менелай. — Мое имущество и мои рабы тоже должны быть возвращены. А если кто-то из них за это время умер, то это надлежит компенсировать таким же человеком, сходного возраста и умений. И пусть присутствующий здесь Парис, иначе именуемый Александром, выплатит виру за оскорбление, что нанес моему дому.

— Мы услышали тебя, басилей Менелай, — произнес Антенор. — Кто хочет высказаться, достойные мужи?

— Не стоит отдавать то, что уже взяли, — раздался густой бас Гектора. — Увезти чужую жену из дома ее мужа — не самый лучший поступок, но не данайцам поучать нас. От их разбоя на море продыху нет. Скажи, Паламед, а не твой ли остров Эвбея — крупнейший рынок рабов на всем Великом море? Где вы их берете, расскажешь? Не вы ли отнимаете жен у мужей, а дочерей у родителей? А ты, Одиссей! Ты пахарь моря, как и Лаэрт, твой отец. Как вообще можно проплыть мимо Итаки и Закинфа и не быть ограбленным? Вы живете одним лишь морским промыслом, ведь на ваших скалах даже козам не найти пропитания. И не данайцам обвинять кого-то в краже, особенно когда и кражи-то никакой не было. Хеленэ по собственой воле ушла из дома и избрала другого своим мужем. Я вот что скажу, достойнейшие! Вернуть Хеленэ, да еще и виру выплатить — позор. Ведь мы не совершали того, чего надо стыдиться. Пусть стыдится тот, от кого сбежала собственная жена, бросив наследие предков.

Приам кивал на каждом слове, всем своим видом подтверждая полнейшее согласие со сказанным. Шепоток в зале перешел в одобрительный шум, и я слышал, как за спиной воины и купцы обсуждают слова Гектора. Получалось так, что и впрямь, если уж сделал гадость ближнему, то не усугубляй свою ошибку признанием вины. Это же ведь двойная глупость получается.

— Кто еще хочет сказать? — возвысил голос Антенор.

— Позволь мне! — с издевательской усмешкой произнес Парис. — Ты требуешь вернуть взятое в твоем доме имущество, царь Менелай, но что из него твое? И что досталось царице Хеленэ от отца? И твой ли это дом? Что вообще было у тебя своего, когда ты женился на ней? Я слышал, ты скитался по чужим углам, изгнанный из Микен. Именно Тиндарей, отец царицы Хеленэ дал вам с братом войско, чтобы вы могли убить своего собственного дядю и завладеть его достоянием. Я ничего не путаю?

В зале снова начались перешептывания, разбавленные обидными смешками, а Менелай побагровел и схватился за рукоять кинжала.

— Ты просто пастух, который нарушил законы гостеприимства, — выплюнул спартанец. — Я тебе кишки выпущу, попади ты мне в руки!

— Ты в моем доме! — резко ответил Приам. — Не забывай об этом! Мы собрали знать Трои, чтобы выслушать твою просьбу, а ты вместо благодарности угрожаешь смертью моему сыну! Мы приняли тебя как гостя, а ты нанес нам тяжкое оскорбление. Боги помутили твой разум, царь Менелай? Убирайся в свою Аххияву! Уезжай и не появляйся здесь больше никогда, иначе горько пожалеешь об этом!

— Я уйду! — гордо поднял голову Менелай. — Но я вернусь с войском. Кровью заплатит Илион за свою подлость!

Все вскочили с мест и закричали, наливаясь гневом и потрясая кулаками.

— Убить их!

— Убить!

— Он еще угрожать нам смеет!

Данайцы вскочили и вытащили ножи, встав спиной к спине. Ножи достали и троянцы, и они начали обступать чужаков, осыпая их ругательствами. Из присутствующих один лишь Антенор сохранял разум. Он стал успокаивать разбушевавшихся троянцев, и пока они рассаживались по местам, я подошел к Менелаю и негромко произнес.

— Подожди меня в порту, разговор есть.

— Хорошо, — кивнул удивленный спартанец.

Менелай уж точно знал, что к этому времени я должен быть мертв. Видимо, любопытство перевесило, раз он готов рискнуть и дождаться меня. Царь Спарты не знает, что мне нужен совсем не он, а один из его спутников, Одиссей. Нам с ним есть о чем потолковать.

Уважаемые люди разошлись, и разговор с тестем пошел в узком кругу. Меня позвали через только пару часов, и слуга, разводя руками и непрерывно кланяясь, пояснил, что царь готовит пир в мою честь. Он почти не соврал, хотя на пир этот скромный ужин не тянул никак. Лепешки, зелень, оливки и вино. Стол явно собирали на скорую руку, а паузу продуманный царь взял для того, чтобы получить вести из гавани. Там мои гребцы уже вовсю распустили хвосты в портовой харчевне, хвастаясь серебряными браслетами и затяжным поносом после непривычной мясной диеты. Несколько дней подряд баранину жрать! Подумать только! Местные просто обзавидовались.

Приам, Гектор, Парис, Антенор, прорицатель Гелен и Деифоб, молчаливый здоровяк, командовавший полусотней колесниц, поедали меня взглядами. Деифоб, по слухам, отменный воин, честный и прямой как копье. Мы с ним не слишком близко знакомы, но я точно знаю, что Париса он терпеть не может. Тогдашний пастушок Александр когда-то победил его в беге и так попал на глаза Приаму, который приблизил сына простолюдинки, выделяющего из прочих ловкостью и красотой.

— Расскажи нам, Эней, как ты живешь теперь? — ласково спросил Приам. — Много слухов идет по Великому морю, и один чудней другого. Я уже и не знаю, какой из них правдив. Люди говорят, что ты сначала отнял богатый остров у ванакса Аххиявы, потом разбил его флот и осадил его город, а потом пировал с ним и обнимался у всех на виду. Расскажи нам правду, Эней, моя бедная голова не вмещает столько странностей. Хотя… ты ведь и есть ходячая странность. Я долго живу, но мне сложно уследить за тобой. Ты слишком необычен. Мы слушаем тебя, зятек. Как тебе удалось договориться с Агамемноном?

— Я признал его отцом, — ответил я, и сидевшие за столом переглянулись.

Гектор и Деифоб нахмурились и посмотрели на меня неприязненно, Парис, напротив, развеселился, а Антенор глубоко задумался. Как и сам царь. Слабый полумрак небольшого зала, где царская семья собиралась для бесед, освещался пляшущими языками горящего масла. Здесь было невыносимо душно, но, казалось, это прискорбный факт не волновал никого. Оглушительная новость отодвинула мелкие неприятности на задний план.

— Отцом, значит… Я что-то такое и предполагал, — произнес Приам, погладив в задумчивости белоснежную бороду. — То есть ты теперь стал другом моим врагам? А значит, враг мне и моим сыновьям? И твои корабли будут грабить мои земли, мои города и моих купцов? Это так?

— Не так, — покачал я головой. — Я не буду воевать за ахейцев, но и не стану бить им в спину. Я буду платить им дань, потому что у меня другого выхода нет. Меня раздавят как муху, и даже мои корабли не помогут.

— Твои корабли… да-а… — Приам как будто только что вспомнил о них. — Люди говорят, что ты их носами разил ахейские пентконтеры, словно копьем. И что у тебя есть какая-то деревянная рука, которая бросает горшки с углем на сотни шагов.

— Да, это правда, — ответил я, не вдаваясь в подробности.

— А если такая рука появится у ахейцев, когда они придут сюда? — голос Приама зазвенел так, словно каждое слово было высечено изо льда. — Ты подаришь им это знание?

— Не появится, — ответил я. — Я никому не подарю это знание. Даже тебе.

— Вот как? Почему? — наклонился ко мне Приам, в глазах которого сверкнуло изумление, недоверие и тщательно скрываемая ярость.

— Тебе это не пригодится, — спокойно ответил я. — Эта рука нужна для того, чтобы бросать огонь в город, а не из города.

Не говорить же ему, что секрет настолько прост, что в считаные годы станет известен вообще всем, живущим по берегам Великого моря. Даже воловьи жилы для этого не нужны, достаточно льняных веревок и два десятка крепких парней.

— Не слушай его, отец! — вступил в разговор Парис. — Он предатель! В яму его бросить! Он на стороне ахейцев!

— Замолчи! — поморщился Приам и впился в меня взглядом. — Он покажет нам, как построены его корабли. Правда, Эней?

— Правда, — пожал я плечами. — Тебе и Гектору покажу, остальным — нет. Только вам это все равно не поможет. Вы не сможете построить ничего подобного, и Троя погибнет. Даже если бы я захотел вам помочь, моих сил все равно не хватит. Я просто сложу голову вместе с вами. Твой сын Гелен слышит волю богов и доносит ее до тебя, но вы в своем безумии ведете Вилусу к гибели. У вас был шанс решить сегодня дело миром, но вы его отвергли. Что же, теперь сюда придут тысячи воинов. Не сотни, царь, тысячи! Геракл когда-то взял Трою с шестью кораблями. А если данайцы приведут сюда сотню-другую кораблей? Племя ахаёй весьма многочисленно. А ведь есть еще критяне, ионийцы и прочие. Они вполне могут сделать это еще раз.

— Мы не сможем сами пойти на ахейцев, — угрюмо засопел Гектор. — Нас слишком мало, и они перетопят наши корабли по дороге. Да и увести отсюда воинов не получится. Тогда беззащитную Трою возьмут соседи, которые сейчас притворяются нашими друзьями. Мы можем только выманить их сюда и драться на своей земле, призвав на помощь союзных царей. Они все равно придут, так пусть приходят тогда, когда мы к этому готовы. Наши союзники дадут своих воинов, наши колесницы исправны, склады полны стрел, а кувшины доверху засыпаны зерном. Нет времени лучше для этой войны. Неужели ты этого не понимаешь?

— Вам не помогут соседи и родня, — ответил я. — И дорийцы вам тоже не помогут. Все они придут, получат от ахейцев по морде, а потом вернутся домой, чтобы убирать поспевший урожай. А вы останетесь с огромной армией один на один, запертые в осажденном городе. И тогда вам конец.

— Он прав, — я впервые услышал, как говорит Гелен, парень, родившийся в один день с Кассандрой. Он явно тяготился нашим обществом, а на его круглом лице застыло выражение полнейшей отрешенности. — Боги шлют свои знамения, отец, и все они зловещи. Преступление против законов гостеприимства будет наказано.

— Это хуже, чем преступление, — блеснул я цитатой из Талейрана, — это ошибка, великий царь. И твой сын прав. Цена за нее будет велика.

— Ошибка, да? Хорошо сказано, — довольно крякнул Приам, по достоинству оценив полет мысли подлейшего из людей. — Сам придумал? Да нет… быть того не может. Слишком умно для тебя. Ты все же обычный воин, хоть и без меры обласканный богами. Иди, зятек, иди! Тебе надо спешить. Там, в порту, до сих пор стоит корабль ахейцев. Сердце подсказывает мне, что они ждут именно тебя.

И вот как он это делает, а? Я встал, коротко поклонился и ушел голодный. Поесть я как раз и забыл.

Лепешки, жареная рыба и чечевичный суп — таким было сегодняшнее меню в портовой харчевне. И даже то, что пожрать туда пришли четыре царя сразу, ничего не изменило, потому что ресторанов высокой кухни в Трое нет. Их вообще нигде нет. Нам подали как всем, разве что кувшинов с вином стало два, когда я бросил служителю местного общепита серебряное кольцо. Сдачи здесь нет тоже, добивают едой, определяя сумму, как боги на душу положат. На грубый дощатый стол, изрезанный ножами, шлепнулись четыре лепешки, а сверху на них упали рыбины, только что снятые с огня. Это кефаль. Ее потрошат, солят, посыпают травками, а потом запекают в углях. Пахнет она просто одуряюще, что и подтвердили мои коллеги по нелегкому бизнесу, которые начали рвать ее руками, жадно урча и чавкая.

Рыба была хороша, и вскоре стол перед нами оказался заплеван мелкими костями, а жирные руки цари вытирали о скамьи и собственные ноги. С горшков супа мы сняли запеченный хлебный мякиш, который служит крышкой. Его макнули в густое ароматное варево и отправили в рот. Менелай и вовсе не притронулся к глиняной ложке, что лежала рядом. Он выхлебал варево в несколько глотков, а горшок потом протер изнутри лепешкой. Он сыто рыгнул, налил себе вина и внимательно уставился на меня. Обычный ритуал приема пищи сегодня нарушен. Царь просто не знает, о чем со мной говорить. Да и два его спутника не знают тоже. Они явно слышали обо мне, но пока предпочитают молчать.

— Я встречался с твоим братом, — я внимательно посмотрел на Менелая.

— Когда? — несказанно удивился тот.

— С неделю назад, в Навплионе, — ответил я. — Он послал Диомеда с десятью кораблями, и мы с ним немножко повоевали в море. Я осадил Навплион, а потом пришел твой брат, и я признал его власть.

— Ничего не понял, — честно признался Менелай. — Ты что, разбил Диомеда?

— Потрепал малость, — пояснил я. — Я не хотел ссориться с ванаксом, лишая его полутысячи воинов.

— Если бы это был кто-то другой, я бы назвал его лжецом, — озадаченно посмотрел на меня спартанец, а его друзья даже есть бросили и пялились на меня во все глаза.

— Мы с ним обо всем договорились, — терпеливо сказал я. — Я буду платить дань с Сифноса и Милоса. Да ты и сам от него все узнаешь, когда придешь в Микены. Мы теперь друзья, только воевать я за него не стану. Но и против него воевать не буду тоже.

— Ясно, — коротко ответил Менелай, хотя по его лицу было понятно, что ему ничего не ясно.

— Слушай, Менелай, — нетерпеливо сказал Одиссей. — Парень надрал задницы аргосцам, а потом договорился с твоим братом на своих условиях. Ну все ясно же. Говори, Эней, чего хотел, но помни, все, что ты скажешь, тут же передадут твоему тестю. У здешнего трактирщика уж очень хитрая морда.

— Да я ничего и не скрываю, — пожал я плечами. — Отговаривать вас бесполезно. Войне быть, и этого я не изменю никак. Мне нужен путь на запад. Спарта держит воды около Малейского мыса, а Итака — все западное побережье. Мне нужен свободный проход на Дальние острова[15] и в Додону[16]. Мои люди пойдут торговать туда.

— Дальние острова? — скривился Одиссей. — Не советую. Там сейчас горячо. Через великие северные горы повалили какие-то неизвестные племена и занимают ту землю. Люди, живущие на столбах, бросают свои дома и уходят на юг. У них больше не родит земля[17]. Не ходи туда, там идет бесконечная резня. На Дальних Островах нет порядка и нет хорошей торговли, а баб можно и в другом месте наловить.

— А Додона? — спросил я. — Мне нужен совет тамошнего оракула.

— Через мои-то воды пройти можно, — почесал затылок Одиссей, — но севернее лежит остров Керкира. Там живут отчаянные парни. Они грабят все корабли, что заплывают в их воды.

— Можешь дать проводника туда? — спросил я.

— Могу, — кивнул Одиссей. — Я знаю тамошнего царя.

— Я не забуду твоей услуги, — произнес я. — Мои люди придут после зимних штормов. Они заплатят проводнику.

— Золотом? — хохотнул Паламед. — У тебя, говорят, теперь его много.

— Кстати, — перевел я разговор на другую тему. — Вам здесь уже готовят горячий прием. Вы знаете об этом?

— Да плевать, — набычился Менелай.

— Не вовремя это все, — с тоской в голосе произнес Одиссей. — И угораздило же меня жениться на сестре этой блудливой стервы. И ведь не вернешь ее теперь отцу как неплодную, она родит вот-вот. Придется уйти в такую даль и увести корабли с воинами. Безумие! Мои земли разорят набегами! Пока вернешься, от собственного добра ничего не останется, и даже добыча не покроет убытков. Бессмысленная война!

— Ты поклялся ванаксу в верности! — угрожающе посмотрел на него Паламед.

— Да, угораздило же… — с тоской ответил Одиссей и влил в себя кубок вина.

— Ну, до встречи! — протянул я руку.

— До встречи, — попрощались они.

Я повернулся и пошел на гору. Мне нужно забрать жену и сына, и отчалить домой. Сейчас самое благоприятное время, ведь ветры еще попутные. Этезии, сухие пассаты, дующие на юг с мая по сентябрь, пока не стихли. Они домчат нас до Сифноса в считаные дни. Кстати! Зачем мне в Додону? В тамошнем храме, самом уважаемом святилище Эллады, прячется двоюродный брат Агамемнона Эгисф, бывший царь Микен. Думаю, он очень хочет вернуть себе трон. Я обещал, что не стану бить в спину Агамемнону, но я же не обещал, что так не поступит его двоюродный брат. Тем более что так оно и случилось на самом деле. Гомер не даст соврать.