Феано с довольным видом поглаживала наливающийся новой жизнью животик. Все прошло именно так, как она и задумала. Царь Менелай был на редкость простым парнем, а потому, пребывая в расстроенных чувствах, мог делать всего три вещи: драться, пить и спать со своими наложницами. Подходящей войны для него не нашлось, рабы и крестьяне прятались, как только его видели, и поэтому царь беспробудно пил. А поскольку всех симпатичных баб беглая царица забрала с собой, отдуваться за всех пришлось Феано, которая, в общем-то, оказалась совсем не против. Она и не поняла поначалу, зачем басилейя всех наложниц мужа увезла с собой, а потом догадалась. Мстить она будет тем, кто дарил ласки ее супругу, припоминая им долгие годы унижений.
— Бр-р! — передернула плечами девчонка, продевая челнок через переплетение нитей, натянутых в раме ткацкого станка. — Даже жалко этих дур стало.
— Феано! — услышала она рев царя, прервавший ее размышления за прялкой. — Иди сюда! Быстро!
Она только пару месяцев, как перестала ронять женскую кровь, а потому ее стан еще не потерял привычной стройности. Феано вскочила, отложив работу, и ее босые пятки зашлепали по вытертым до блеска плитам пола. Через три удара сердца она прибежала в мегарон, где Менелай развалился на ложе и с отвращением вертел в руках пустой кубок. Длительный забег по винным погребам дался царю нелегко. Лицо его отекло, а под глазами набрякли синеватые мешки. Он пил уже не первую неделю. И даже не вторую.
— Гонец прибежал из Микен, — хмуро посмотрел на нее Менелай. — Мой брат приедет через пару дней. Позаботься, чтобы был богатый стол. Мы не можем ударить в грязь лицом.
— Слушаюсь, господин, — прощебетала Феано, не веря своим ушам. Она только что встала на ступень выше обычной служанки. Она сама будет отдавать приказания рабыням. И от того, как она справится, зависит ее будущая жизнь. Только бы лишний раз на глаза царю Агамемнону не попасться. Мало ли чего…
Ванакс Агамемнон не стал унижать брата, привозя с собой большую свиту. Он слишком многим был ему обязан. Если бы не отвага Менелая, ему ни за что не удалось бы изгнать двоюродного братца Эгисфа из Микен. Потому-то царь и подарил забытую в Спарте рабыню, даже не особенно вникая в мелочи. Ну, понравилась Менелаю бабенка, и слава богам. Пусть развлечется и развеет горечь обиды.
— Приветствую тебя, брат!
Менелай — могучий воин, но и Агамемнон весьма широк в плечах, а с годами еще и оплыл, статью все больше напоминая медведя. Они уже не раз обсудили дикую историю, что произошла в доме спартанского царя, но сегодня разговор пошел совсем о другом. Феано, которая уставила стол кушаньями, навострила уши, стоя в прохладной тени коридора. Она, казалось, даже не дышала.
— Тот Эней, которого ты пощадил, Сифнос и Милос взял, — сказал Агамемнон, шумно прихлебывая из кубка. — Вот так твоя доброта, брат, нам боком выходит.
— Да иди ты! — удивился спартанский царь. — Там же твердыня такая, что не взять ее. Как он смог-то? Осадой, что ли?
— Предатель Кимон, правитель Милоса, изнутри стражу перебил, — хмуро сказал Агамемнон. — А потом басилея Левкаста при всем честном народе, как барана зарезал.
— Да зачем ему это? — Менелай даже вином поперхнулся. — Он совсем спятил, что ли? Они же с Гитисом соседи были и родня недальняя.
— Эней это сделал, — веско обронил Агамемнон. — Кровью повязал моего человека.
— Ну, Кимон! — охнул Менелай. — Ну и сволочь! На куски порубить гада! Или собакам скормить. Меч об такого зазорно марать!
— Ты не понимаешь, брат, — сказал Агамемнон. — Эней — мальчонка еще, ему не по годам такие дела. Это старикашка Приам воду мутит. Знает, что мы поход на него готовим, вот и снарядил зятя своего, чтобы нам в самое сердце ударил. Оттягивает конец, жадный шакал.
— Думаешь? — погрузился в размышления Менелай. — А на кой-они тогда мою жену украли? Знают ведь, что мы войной пойдем. Я что-то запутался совсем.
— Приам — хитрая сволочь, — чавкая и брызжа мясным соком, произнес Агамемнон. — Мясо вкусное, с травками! И вино холодное! Угодил, брат!
— Пустое! — порозовел от похвалы Менелай, и у Феано даже сердце сжалось в приятной истоме. Она справилась! Справилась!
— Так вот! — продолжил ванакс. — У меня под боком враг появился, который золотишком Сифноса подпитываться будет. Если еще пару островов заберут, нашей торговле конец. Без разрешения троянцев ни один корабль на восток не пройдет. А жену твою Приам приказал украсть, чтобы за свою сестру отомстить. Ее Теламон, царек саламинский, мордовал много лет. А потом Аякс, его сынок тупоумный, отцово дело продолжил. Два дурака! Чтоб их молния поразила! Вот Приам и взъелся на нас. Он теперь Хеленэ окрестным князьям и купцам показывает так, как моя жена показывает ручную обезьянку, которую ей из Нубии привезли. Скажет Приам, Хеленэ откроет рот, скажет — закроет. Она теперь в их полной власти, а сынок его Парис на Спарту в любой момент может права заявить. А если она ему сына родит, то ты и вовсе здесь непонятно что делаешь. Чужак приблудный в доме басилея Тиндарея. Знать может законного царя поддержать, особенно если им моего же золотишка отсыплют. И тогда у меня прямо под носом вместо друга будет враг. Понял теперь их затею?
— Я этому Парису кишки выпущу! — заревел Менелай. — Я царь Спарты! Я, а не этот козий выкидыш! Собирай войско! Пойдем на Трою!
— А золото Сифноса? — ледяным тоном произнес Агамемнон. — Золото Приамов зять прибрал. Надо сначала остров назад отбить.
— Да ловушка это! — рявкнул Менелай. — Мы под этим островом год просидим. Тот город не взять! Если Эней не дурак, то он уже полные пифосы[3] зерном засыпал и воинов нагнал! Нас же заманивают туда, чтобы мы на Трою не шли!
— Кимон тот город Энею подарил, — процедил сквозь зубы Агамемнон. — Он же нам его и вернет. И тогда я пощажу его. И даже оставлю его править на Милосе. Я не гневаюсь на копье, которым меня разят. Я гневаюсь на человека, который держит его в руках.
— О как! — растерянно сказал Менелай. — Так ты его не станешь собакам скармливать, что ли? Он же предатель!
— Я не буду делать того, что от меня ждут враги, брат, — холодно сказал Агамемнон. — Это затея троянца Приама. Это он играет людьми, как ребенок играет глиняными куклами. Я лучше его самого скормлю собакам.
— Мы вернем золотой остров! А потом сожжем Трою! — ударил кулаком по столу Менелай. — Я привезу эту тварь домой и буду драть ее, пока она не родит мне трех сыновей. А когда родит, зашью в мешок и утоплю в море! И пусть хоть одна сволочь посмеет мне слово поперек сказать!
— Да, — кивнул Агамемнон. — Так и сделаем. Выпьем, брат.
— Выпьем!
Царица Хеленэ вернется в Спарту? У Феано, стоявшей в коридоре и слышавшей каждое слово, даже лицо вытянулось от разочарования.
— Да на кой-она мне тут нужна? Да еще и с тремя сыновьями! Я так-то сама хочу своему царю сыновей родить! — пробурчала она, пробираясь в комнату, где ее поселили. — Надо гонца на Сифнос послать. Если Энея убьют, плакал мой выкуп, опять рабыней стану. И тогда вся моя новая жизнь непонятно чем закончится. А вдруг Менелай жену простит? Он просто недалекий воин, а вот Хеленэ — редкостная сука. Если простит, она меня с дерьмом сожрет! Так! Где тот браслет, что дарданец подарил? Вот он! Эней точно узнает его.
Уже под утро, когда Менелай разметался во сне, она села на ложе и тихонечко толкнула его в бок. Ей пришлось изрядно потрудиться этой ночью, ведь царь взял ее в постель, будучи весьма нетрезв. Она старательно охала и ахала, всеми силами приближая финал, но получилось у нее это нескоро. Царь сегодня был очень пьян.
— Господин! — толкнула она его в бок и даже зажмурилась от своей смелости. — Господин!
— А? — открыл Менелай глаза. — Случилось чего?
— Я когда рядом стояла, ваш разговор с ванаксом слышала, — сказала Феано. — Ежели вы войной на Сифнос пойдете, так, может, купца туда с зерном и маслом послать? Пусть разведает, что там и как. Не то людей понапрасну положите.
— Да, толково придумано, — пробурчал Менелай сквозь пьяную дрему и снова закрыл глаза. — Скажи ему, что я велел…
Он перевернулся на бок и громко захрапел, а Феано встала с ложа и удовлетворенно улыбнулась. Она хорошо изучила своего господина. Он проснется с головной болью и тошнотой, а она ему и пояснит, что это он сам велел послать купца на разведку. Мысль ведь дельная, ему и в голову не придет, что это какая-то баба придумала. А она… А она закатит глаза и расскажет ему, как он мудр и предусмотрителен. Проще простого!
Облако ужаса, что повисло было над Сифносом, унес бурный ветер перемен, и жизнь на острове понемногу вошла в привычную колею. Я все же привез с собой несколько семей гончаров и кузнецов, от которых в Угарите было мало проку. Из свинца вроде бы глазурь делают для горшков, а у меня его девать некуда. Пусть работают люди.
Я остался почти без войска. Три десятка карийцев я оставил в Угарите, Абарис поплыл на родину за пополнением, за кузнецом Урхитешубом и его помощниками, а Кулли и Рапану, прихватив два корабля охраны, ушли за зерном в Египет. У меня тут едва полусотня дарданцев осталась. Совсем мало, если прямо сейчас ахейцы нападут. Только я очень надеюсь, что они пока не нападут, времени еще немного прошло. Тут так быстро ничего не происходит. Воины разбросаны по своим наделам, и многие из них никуда не пойдут, пока не соберут урожай. У нас сейчас примерно начало июня, так что мой риск обоснован. Да и весть шла в Аххияву долго, ведь ни телеграфа, ни телефона здесь нет.
Голуби! Все время забываю про голубей. Завести их легко. Нужно всего лишь сложить высокую башню из глиняных горшков и получить бесконечный источник органических удобрений. Голубиная башня — это сооружение высотой метров шесть-семь, утыканное по бокам насестами из вмазанных в кладку жердей. Голуби вьют в горшках гнезда, собираясь на этих башнях несметными стаями. Так по всему Ближнему Востоку делали веками, решая несколько проблем сразу. И с насекомыми-вредителями боролись, и гуано отправляли на поля, повышая урожайность. А я, ко всему прочему, могу еще и голубиную почту наладить. Только вот как письма писать? Глиняную табличку к птичьей лапе привязать? Очень смешно! Выучить линейное письмо В, которым пользуются в Микенах? Лениво. Его все равно никто, кроме самих писцов не знает. Тут никому и в голову не приходит записывать ничего, помимо количества тюков шерсти, кувшинов масла и штук полотна. В Аххияве в это время народ живет сугубо приземленный. Бумаги здесь нет, бересты нет, да и море рядом. Пока голубь долетит, бумага размокнуть может от влаги. Надо тонкую кожу использовать и систему условных знаков. Учить грамоте воинов — нечего и думать. Я даже пытаться не стану, проще толковых мальчишек найти.
Впрочем, не это основная моя проблема. Вода! Вот настоящая беда. Ее мало, а людей будет много. Возить сюда воду, как это делают в Тире, стоящем на острове? Бред! Перекроют подвоз, и нам здесь крышка, сами сдадимся, измученные жаждой. Если я привезу сюда сотни мастеров из Угарита и воинов, мне придется ликвидировать сельское хозяйство на Сифносе, ведь местная экология и так пребывает в состоянии шаткого равновесия. Городок снабжается одним-единственным родником, а другой такой же находится высоко в горах.
— Вода! Вода! — бурчал я. — Да где же ее взять?
Вспомнить опыт Венеции? Там собирали дождевую воду через систему дренажей и колодцев. Получилось круто, но есть небольшая проблема: тут очень скудные осадки. Мало дождей, просто катастрофически мало. Значит, нужно забирать атмосферную влагу, конденсируя ее ночью. Что у нас есть? Крым есть и опыты Зибольда, который получал с одной установки по полтонны воды в сутки. Тот же Крым и Феодосия, она же Кафа… Пирамиды из гальки, под которыми прокладывали керамические трубы. Шестидесятитысячный генуэзский город снабжался водой только ими, не имея никаких других источников. Помнится, у Зибольда лопнуло основание из-за огромной массы камней. Ну, так можно относительно ровную скальную площадку подыскать. Ветер, дующий с моря, и камни — это как раз то, чего на моем острове просто завались.
— Алкаста позовите мне! — крикнул я страже.
Кстати, я вполне неплохо обосновался. У меня и дворец есть с мегароном, устроенным по ахейскому обычаю. Правда, тут бедновато, без росписей и отделки разноцветным камнем, но это можно исправить. Позже, не сейчас. Есть вещи куда более важные, чем красота. Например, для начала неплохо бы голову сохранить, на нее много охотников появится, причем в самое ближайшее время.
Есть здесь и немалое хозяйство, пастбища и поля. Во дворце живет с полсотни рабов, которые поддерживают на плаву царский быт. По крайней мере, моих овец пасли, шерсть из них сучили, а ткани исправно пряли. Мне теперь много ее нужно, с учетом будущих расходов на паруса.
— Господин? — мастер Алкаст смиренно склонился, спиной показывая все недоверие, что он ко мне испытывал. Я же мальчишка еще, хоть и совершеннолетний по этим времена. Он меня в грош не ставит, но отчаянно боится мне это показать, скрывая свое презрение за раболепием.
— Как у нас с водой? — задал я риторический вопрос.
— Плохо, — коротко ответил он, не меняясь в лице.
— Тогда иди сюда и садись, — повел я рукой и расстелил перед ним лист папируса из дворцового архива, тщательно оттертый от старых записей.
— Что это, господин? — осторожно спросил Алкаст, недоверчиво разглядывая мой неумелый рисунок.
— Ты когда-нибудь видел, как галька с нижней стороны становится влажной по утрам? — спросил я.
— Конечно, господин! — поднял он на меня удивленный взгляд. Он хорошо контролировал эмоции, но руки держал скрещенными на груди, а губы крепко сжатыми.
— На одном камешке очень мало воды, но представь, что у тебя гора таких камней, и каждый из них отдает по капле.
— Я думаю, с целой горы можно получить много воды, — осторожно произнес он. — Но что нам дает это знание?
— Мы сделаем такую гору и проведем воду в город, — ответил я. — Ты снимешь всех своих людей с добычи серебра и промывки золота. Вода важнее.
Подходящая площадка нашлась неподалеку и, более того, их тут было несколько. В Крыму конструкция перестала работать, потому что пошло просачивание в почву через лопнувшие плиты. Тут плит не будет, а мои мастера устроят разуклонку, чтобы вода стекала прямо в каменную траншею, а из нее — в трубы. Ведь тут не нужна идеально гладкая поверхность. Достаточно и того, чтобы вода просто находила себе путь. Сказано — сделано. Сотня рудокопов и мастеров, слабо верящих в происходящее, за пару дней выровняли площадку диаметром метров в двадцать, а потом пробили в середине наклонную канаву. Пуццолановую золу издревле добывали на соседнем Милосе, а известняка и здесь было предостаточно, да и пережигать его умели.
— В котлах пепел с известью смешивайте! А потом нагрейте на огне! — скомандовал я мастерам, и они торопливо склонились, выражая согбенными спинами все негодование, что испытывали в этот момент. Мыслимо ли дело, портить бронзовый котел!
А мне глубоко плевать на них, я ведь уже вжился в это время. Потомок царей бесконечно выше всех этих людишек. Выше настолько, что может не интересоваться их мнением вовсе. Они все равно не понимают, зачем это нужно. Тут неизвестен секрет римского бетона, хотя у них есть все для его приготовления. Водостойкий бетон, который самопроизвольно затягивает трещины отложениями кальция, можно получить только так, при помощи горячего смешивания. Слава богам, нужно его совсем немного, уж больно тяжко в бронзовом котелке смесь готовить.
— Щели замазывайте! — сказал я, и тут уже понимание стало появляться. Площадка получилась относительно ровной и гладкой, а вокруг нее выросли невысокие подпорные стенки, которые будут держать тяжесть огромного галечного конуса.
— Господин! — ко мне подошел один из рудных мастеров. — Мы поняли, что вы хотите. Достаточно размешать смесь в кипятке. Не нужен для этого котел.
— Задача ясна? — спросил я Алкаста, милостивым кивком дозволяя упростить технологию.
— Да, господин, — на этот раз он склонился не так низко, как обычно. Я даже смог увидеть глубокую задумчивость в его глазах.
— Господин! Господин! — в комнату вбежал запыхавшийся писец. Он у меня здесь один, и зовут его Филон. У него подрастает грамотный сын, и он уже вовсю учится у отца, чтобы потом принять его дела. Да, тут должности передаются по наследству веками. Мой писец невысок, немолод и страдает одышкой, потому как любит полбяную кашу всей своей чернильной душой. Люди говорят, полведра за раз сожрать может. Потому-то он толст и неповоротлив, как тюлень, что, впрочем, на его умственных способностях не сказывается никак. Он грамотен и знает счет, а после того, как я его познакомил с таблицей умножения, смотрит на меня со священным ужасом, вспоминая, что и когда закрысил из царского имущества. Я ему пригрозил ревизией, и он проникся не на шутку.
— Чего тебе, Филон? — недовольно спросил я, потому как солнце только прошло зенит, а все приличные люди в это время отдыхают. Сиеста же! Впрочем, она тут совсем по-другому называется.
— Корабль из Спарты прибыл, — ответил писец. — Привез зерно и масло на продажу.
— И что? — не понял я. — У нас что, своего масла нет? А зерно да, купи.
— Торговец к вам просится. Говорит, это очень срочно, — развел руками Филон, протягивая мне мой же собственный браслет. Елки-палки! Феано!
— Зови! — я не встал с постели, я с нее спрыгнул.
Одеться, умыться и провести рукой по волосам. Готово! Купец, сутулый мужичок средних лет уже ждал меня в мегароне, переминаясь с ноги на ногу. Он оглядывался по сторонам с любопытством, и сумел удовлетворить его довольно быстро, потому как разглядывать здесь особенно нечего. Каменная кладка, жертвенник, которым я регулярно забываю пользоваться по назначению, и дыра в потолке, откуда льется свет. Вот, собственно, и все. На Милосе и то помещение приличнее будет.
— Говори! — кивнул я, сев в резное кресло своего предшественника. Богатое кресло, удобное, с ножками в виде львиных лап. Тут такое очень любят.
— Женщина из царского дворца, по имени Феано, сказала, что вы щедро вознаградите меня за весть, если я передам ее слово в слово, — посмотрел он на меня, согнув спину в поклоне.
— Я еще ничего не услышал, — пожал я плечами. — Может, и вознагражу. Слушаю тебя, почтенный…
— Кадм, сын Левкея, — угодливо ответил купец. — Я торгую товарами, которые производит дворец царя Спарты, великого Менелая.
— Ну, конечно, — кивнул я, умудрившись сохранить серьезное выражение лица. — Великого Менелая, несомненно. Говори, уважаемый Кадм, сын Левкея. Я весь внимание.
— Феано, дочь почтенного Лина из рода царей Дардании, шлет привет своему любимому родственнику Энею, сыну Анхиса. Она печалится, что обещанный выкуп еще не пришел, и что ее дитя может быть рождено в тяжком рабстве. Она готовит тебе свой дар: большое покрывало, на котором выткет десять аргосских кораблей. А еще она изобразит на нем двух героев: Сфенела, сына Капанея, басилея трети Аргоса, и вернейшего из слуг ванакса — Кимона, царя острова Милос. Работа эта большая и займет не меньше двух месяцев. Скорее даже три.
— Передай моей родственнице Феано, — ответил я, переводя в уме услышанную ахинею на понятный язык, — что выкуп придет раньше, чем она закончит свое покрывало. Честь женщины из такой знатной семьи не должна терпеть урона. Это ведь урон и моей чести.
Я снял с руки тяжелый серебряный браслет и бросил купцу, который поймал его с ловкостью футбольного вратаря. Убыль браслетов у меня просто катастрофическая, не успеваю доставать из закромов новые. Надо срочно придумать деньги. Только вот набег микенцев отобью, и сразу же займусь. Хотя… положа руку на сердце, не особенно они сейчас и нужны. Зерно становится куда важнее золота.