Тиран Золотого острова

Глава 6

— Она соленая, господин! — мастер Алкаст разочарованно облизнул палец и зачем-то показал его мне. — Ее нельзя пить!

Огромная гора гальки, которую все еще таскали наверх корзинами, дала, наконец, свою первую влагу. Мы пока не успели проложить трубы к городу, и вода орошала склон горы, вытекая тонким ручейком, который бесследно исчезал, как только солнце начинало припекать.

— Соль осталась на камнях, — пояснил я. — Галька лежала на берегу, и ее омывала морская вода. Жди, Алкаст. Соль вымоется, и вода станет сладкой, как из нашего родника.

— Дай-то боги! — серьезно кивнул мастер, который смотрел на меня без прежней неприязни. — Откуда вы знаете такой способ добычи воды, господин? Если она и впрямь появится на островах, то… да я даже боюсь предположить, что можно сделать. Огороды разобьем, яблони посадим. Не все одними оливками и инжиром питаться. Жаль, мало у нас доброй землицы.

— Террасы! — показал я ему на гору. — Сложим уступы из камней, заполним землей и засеем. А потом и воду прямо туда проведем.

— Дива Потиния, помоги нам! — изумленный мастер призвал Великую Мать, которая еще не превратилась в целую свору греческих богинь. — Так это же у нас земли в разы больше станет!

— Корабль! — услышал я голос мальчишки-часового, который наблюдал за морем с башни Верхнего города. — Корабль вижу!

— Кто же это? — я быстрым шагом пошел в порт, чтобы встретить гостей. — Абарис из Дардана приплыл или в Угарите построили-таки то, что я им велел?

— Дурацкий какой-то корабль! — восторженно завизжал мальчишка. — Мачты аж две! И весел тоже два ряда!

— Все-таки Угарит! — удовлетворенно пробурчал я. — Неужели у них получилось?

А ведь не один мальчишка удивился. На его вопли побежали в порт и мастера, с величайшей охотой бросившие свой труд. Горшечники, медники, кузнецы, водоносы… Все они толпились на причале, толкая друг друга локтями и тыча пальцами в сторону моря. Они тоже никогда не видели ничего подобного.

Этот небольшой кораблик не годится для перевозки зерна, да и десяток коней на нем не перевезешь. Он необычно узок, а на его корме — странная башенка. Он вообще не годится для торговли, на нем слишком мало места. И он обогнал это время на целые столетия.

Я вспоминал.

— Простите, господин, — горячился мастер Заккар-Илу. — Но так никто не делает! Я соглашусь, что эти ваши бимсы сделают конструкцию жестче, но две мачты! И два ряда весел! Кстати, а зачем они вообще нужны? Одного ряда вполне достаточно!

— Они нужны для того, чтобы обгонять другие корабли, — терпеливо сказал я. — Чем больше весел и чем шире замах, тем больше скорость. Пойми, почтенный Заккра-Илу, мне не требуется пузатый корабль, в который можно нагрузить амфоры с зерном. Поэтому соотношение длины и ширины — один к пяти, не меньше. Я хочу получить самый быстрый корабль на всем Великом море.

— И для этого вам нужны такие длинные весла? — задумчиво провел пальцем по листу папируса мастер. — Восемь шагов в длину! Немыслимо! А нижнее весло короче на два шага. Если грести одновременно, усилие будет просто огромным. Ха! Я понял! Ничего не выйдет!

Он посмотрел на меня с видом полнейшего превосходства.

— Весла просто вырвет из рук! — заявил он. — Они слишком тяжелые!

— Придется закрепить их жесткими уключинами, — ответил я. — А рулевое весло придется и вовсе посадить на бронзовый штырь, который идет через оба борта насквозь.

— Жестко прикрепить… — задумался мастер. — Хм… Можно! Палубу мы делать умеем, это удобно для размещения груза. Но вот эти ваши бимсы, кильсон, бархоут… Я даже слов таких никогда не слышал. Как будто собака лает. Простите, господин, купцы рассказывали, что далеко на севере живут люди с песьими головами. Это они научили вас строить такие корабли?

— Нет, — покачал я головой. — Не они. Я просто не знаю, как эти детали назвать по-другому. Они нужны, без крепкого корпуса не получится самого главного. Видишь нос? Он должен быть как бивень у слона. Им я буду пробивать борта кораблей.

— Вы хотите ломать доски борта? — с сомнением посмотрел на меня мастер. — Но корпус вашего собственного корабля не выдержит. Все эти распорки и палуба, которые соединяют ребра судна, они, конечно, дадут нужную жесткость. Но все равно, удар будет слишком силен, господин. Откроется течь.

— Нос должен не столько сломать, сколько раздвинуть доски, — покачал головой я. — Раздвинуть, понимаешь! Поэтому он должен быть массивным, с литым бронзовым наконечником.

— Но как мы его изготовим? И как он будет держаться?

— Делаете слепок по готовому носу корабля и отливаете, — пояснил я. — Потом крепите к подводной части как продолжение киля.

— А паруса? Почему они косые? — вопрошал Заккар-Илу.

— С косыми парусами проще маневрировать, если нет попутного ветра, — в очередной раз втолковал ему я. — Но тебе придется придется изменить крепление реи к мачте. Такой парус будет работать совсем иначе. Это не все. Киль! Он должен быть сделан из дуба, и намного больше, чем ты привык, иначе боковой ветер просто перевернет этот корабль.

— Я, кажется, начинаю понимать, — осторожно сказал мастер, почесав затылок. — Все это очень ново, но я попробую! Тут все достаточно понятно. Корпус корабля должен быть крепче, и поэтому нужно поставить распорки, связав все его ребра между собой.

— Все так, — согласно кивнул я.

— Пока мы работаем, господин, — поднял на меня глаза мастер, — я умоляю, заберите отсюда наши семьи! Мы приведем готовый корабль прямо в порт Сифноса. У нас здесь хватает опытных моряков.

— У тебя есть все, что нужно? — спросил я его.

— Кроме ткани на паруса, пожалуй, — ответил он. — И канатов. Их придется купить. Лес у нас имеется, металл тоже. Мы раскопали целую кузницу при дворце и нашли немало обломков меди и бронзы. Тут, в Угарите, еще много чего осталось. Думаю, мы справимся, господин.

— У тебя два месяца, — ответил я. — Если не успеешь, могут прийти люди, которые сделают твою семью рабами. Я не смогу их защитить без этого корабля.

— Мы успеем, господин, — склонился мастер. — Нас здесь много, и все мы хотим найти себе безопасное пристанище. Поверьте, мы будем работать день и ночь, зная, что наши дети сыты. Кстати, а как называется такой корабль?

— Бирема! — усмехнулся я. — Этот корабль называется бирема.

У меня нет особенного повода для веселья, ведь я никогда не был моряком. Я знаю, как это должно быть в теории, но я никогда ничего не строил. Очень надеюсь, что чутье опытного корабела хотя бы немного исправит мое незнание.

Вялую, тягучую жизнь довольно-таки небольшого островка прибытие такого количества иноплеменников всколыхнуло основательно. Здесь обитали вперемешку потомки лелегов, карийцев и ахейцев, языки которых образовали причудливую смесь. Амореи из Угарита здешнюю речь не понимали, кроме купцов, знавших говор островитян. Они молились разным богам, и местным жителям обычай приносить в жертву своих детей казался бы диким, если бы не храмовая проституция, которая казалась еще более дикой. Надо с этим как-то заканчивать, а то еще перебьют друг друга в пылу религиозных диспутов.

Нижний город, и без того тесный, превратился в муравейник. Мне нужно разместить несколько десятков семей, и я сердцем чую, что сюда приплывут еще сотни людей. И где их всех поселить? Мастера начнут работать, а купцы станут продавать их изделия по всему Великому морю. Остров будет стремительно богатеть, и даже если мы отобьем набег микенцев, сюда придут гости с Крита, Кипра и из княжеств Лукки, что на западе Малой Азии. Думаю, даже ионийцы и сикулы на огонек заглянут, прослышав про богатства острова, которым владеет какой-то мальчишка. Воевать мне придется без передышки.

Кое-как я прибывших людей размещу. В тесноте, да в не обиде. В Нижнем городе расчистят все немногочисленные пустыри и сроют заросший кустарником холм. Там построят из камня такие же точно кварталы-инсулы, разбитые на квартиры. Мои самые ценные мастера разместятся там, потому что я не стану селить этих людей за стеной.

Мне довольно сильно повезло. Я снял сливки с разоренного Угарита. Не золото, не бронза и не ткани были его настоящим богатством. Люди — вот главная ценность. Искусные ремесленники, которые славятся на все Великое море. Этот мир провалится в бездну именно тогда, когда уйдут вот такие вот горшечники, которые делают великолепные вазы, или медники, способные отлить необыкновенной красоты статуэтку богини или изящный кубок. Здесь, на Сифносе, нет и малой части потребных мне мастеров, да и квалификация их оставляет желать лучшего. Островитяне умеют добывать золото и серебро, а еще умеют ловить рыбу. Это не совсем то, что нужно мне сейчас. Ведь я жду карательный рейд из Навплиона, а у меня всего одно нормальное судно, да и то не испытанное в деле.

— Почтенный Заккар-Илу, — повернулся я к мастеру, который стоял рядом со мной. — Давай узнаем, на что способен твой корабль.

Палинур, полтора десятка лет водивший корабли, чуть не плакал от восторга. Люди, которые привели сюда мою бирему, шли по старинке, подняв только один парус и ночуя на берегу. Они попросту боялись. Но теперь… Теперь бояться было не нужно, и матросы, весело матерясь на трех языках, тянули канаты, то поднимая паруса, то опуская. Получалось у них это на редкость бестолково.

— Разворачивай к ветру, — прокричал я, стараясь заглушить шум моря. — Ну же, вспоминай! Я тебе объяснял!

— Великие боги! — бормотал Палинур, шевеля огромным веслом, прикрученному к правому борту. — Как хорошо, что оно приделано намертво, Эней! Я бы просто в море улетел!

— Бог Йамму! Дай нам милость свою! — мастер Заккар-Илу стоял на коленях и бросал в воду серебряные кольца. — Прими мою жертву во имя твое! Ибо никто из смертных пока не видел такого!

А посмотреть и впрямь было на что. В этот самый момент корабль дал такой крен вправо, что мастер покатился по палубе кувырком, а гребцы внизу завыли от ужаса. Даже кормчий Палинур, невозмутимый обычно, побледнел и изо всех сил попытался выправить корабль движением руля. Тщетно.

— К левому борту прижались! Все! Быстро! — заорал я, и гребцы сгрудились в кучу, поминая всех богов. Корабль подумал немного и нехотя выпрямился, словно извиняя наше незнание.

— Ага, — глубокомысленно произнес Палинур. — Я так резко веслом больше двигать не буду. Ему это не понравилось.

— Да, — проглотил я набежавшую слюну. — Ты не двигай, хорошо? Так резко…

Кораблик резво бежал по волнам, поймав боковой ветер, а гребцы, бросившие весла, столпились на палубе и завороженно смотрели, как надулся непривычного вида парус. Вода кипела, разрезаемая острым носом, увенчанным бронзовым бивнем, а вопли счастливых матросов, пляшущих от восторга на палубе, разгоняли даже бесстрашных чаек, которые облетали нас за стадий. У моряков было целых две причины для радости. Первая: необычно высокие борта и приподнятая абордажная палуба скроют их от стрел и копий, и вторая: не так уж и часто им придется на этих самых веслах сидеть. Ветер сделает за них всю работу. Шестнадцать пар весел по два ряда. Шестьдесят четыре морских пехотинца плюс полтора десятка лучников на палубе, укрытых щитами. Восемьдесят человек! Это примерно на тридцать больше, чем брал обычно на борт любой корабль этой эпохи. Мы вышли в море с полным вооружением и запасом стрел. Корабел Заккар-Илу должен сдать свою работу, испытав ее в полевых условиях.

— Надо найти какую-нибудь лохань и утопить ее! — крикнул я Палинуру, и тот понятливо кивнул.

— Я знаю одно местечко неподалеку, — спокойно сказал он. — Там вдоволь всякого отребья. Нам даже стараться не придется. В этих водах от критян спасу нет.

Я удивился, но промолчал, притворившись, что так и было задумано. Я имел в виду какое-нибудь рыбацкое суденышко из тех, что пора разобрать на дрова, но кормчий повернул на юг. От нас до Крита — рукой подать. День пути!

Я когда-то читал, что римская либурна под парусом делала три-пять узлов в час, а византийский дромон-разведчик при попутном ветре мог выдать и все девять. Оценить эти цифры я мог только косвенно, но то, что корабль идет чуть ли не вдвое быстрее, чем тот, что я получил в приданое — непреложный факт. Даже мой кормчий Палинур, на смуглом лице которого обычно редко проявлялись эмоции, явно потрясен. Он всегда был похож на африканскую маску, вырезанную из темно-коричневого дерева. Такой же спокойно невозмутимый, с резкими чертами лица. Но сегодня его губы то и дело складываются в счастливую улыбку, чего, откровенно говоря, за ним отродясь не водилось. Мужик он суровый и на редкость неприветливый. И у него всегда припасена ласковая зуботычина для нерадивого гребца.

— Вон они! — кивнул Палинур на три кораблика, которые вырвались из какой-то бухты на севере Крита.

Этот проклятый остров — настоящее пиратское гнездо, где в каждом городке — свой басилей, а в горных долинах и вовсе сидят мелкие князьки, которые плевать на всех хотели. На развалинах Кносса еще правит царь Идоменей, но вообще, Крит сейчас — это воплощение хаоса, где все враги всем. Мы бороздили его воды не первый час, нервируя островитян свой беспримерной наглостью, и вот, наконец-то, получили желаемое. Три к одному — хороший расклад. Если бы их было пять, я предпочел бы удрать.

— Делай, как договорились! — скомандовал я и буркнул себе под нос. — Упражнение номер один.

— Рискованно, Эней, — прикусил губу кормчий, а потом хищно усмехнулся. — Но, если получится, будет весело. Все парни на островах умрут от зависти.

— Паруса убрать!

Мы изрядно натренировались с парусами за последний день, да и Палинур приноровился к своему новому веслу, потому-то я и хочу рискнуть. Высший шик римских триерархов, капитанов кораблей: пройти мимо борта вражеского судна почти вплотную и сломать им весла.

— Посидао! — нараспев произнес Палинур. — Бог моря! Дай мне сегодня удачи, и я принесу тебе в жертву молодого барашка! Не старого вонючего барана, а нежнейшего ягненка! Пальчики оближешь. А если не дашь, я буду приносить жертвы угаритскому Йамму, так и знай!

Критяне развернулись дугой и пошли прямо на нас, в унисон качая могучими спинами. Их по полсотни на каждом корабле, потому-то они не боятся нас. У них и мысли не возникло, что это мы пытаемся дать им бой.

— По команде с левого борта весла убрать! — заревел я. — Лучники на палубу! Остальным сидеть по местам! Кто стрелу поймает, того я сам за борт выброшу!

Парни загалдели заинтересованно и подчинились. Они уже делали так, и за несколько ударов сердца весла будут убраны, а нижние порты снова плотно закроют кожаными манжетами. Наша цель — крайний корабль справа, и Палинур заложил крутой вираж, уходя в сторону и целясь вдоль левого борта врага. Критяне заметили этот маневр, и на палубу высыпали лучники и воины, раскручивающие крюки на веревках. Они вцепятся в наш борт и обездвижат. Так делают гиены, когда загоняют раненого онагра. Обескровленный зверь допускает ошибку, и хищник повисает на его горле, давая возможность наброситься остальным. Вот и эти такие же гиены, и судьба их ждет такая же, как их сухопутных собратьев при встрече со львом. Если что, лев — это я. Я даже шкуру напялил на себя.

— Ха-ха! — прогнал я дурной мальчишечий кураж. Это опять Эней прорывается через личность разумного, прожившего жизнь человека. Да к черту его, разумного человека! Давил диван, пока не помер, так хоть теперь…

— Сейчас! — заорал я. — Левый борт! Весла втащить!

Бог Посидао не подвел. Окованный медью нос биремы собрал весла критян в неряшливую кучу, и с их корабля раздались оглушительные вопли, наполненные невыносимой болью. Гребцов сбросило на палубу, и многих из них искалечило чудовищным по силе ударом. Мешанина из сломанных весел крушила ребра критян, а половина стрелков и вовсе не удержалась на ногах. Метнуть крюк смог лишь один, и он сделал это зря. Ему бы отпустить веревку, да только он поздно догадался. Скорость биремы оказалась слишком велика, и его просто выбросило за борт. Теперь он барахтался в волнах, с идиотским видом шлепая руками по воде.

— А! А-а-а-а!!! — заорал Палинур, и лучники, стоявшие на палубе, начали прыгать от восторга как маленькие дети. Да они и были детьми для меня. Детьми неразумными, жестокими и планирующими свою жизнь не дальше, чем на неделю. Зато и эмоции у них были детские — незамутненными, яркие и чистые.

— Теперь вон тот! — показал я кормчему — Таран. Упражнение номер два.

— На весла, бездельники! — заорал он. — Барабан!

Еще одно мое новшество. Помощник кормчего задаст ритм гребцам, ударяя двумя колотушками по туго натянутой козьей шкуре. Даже римляне до этого не додумались, используя собственные ладоши, деревянный молоток или флейту.

— Бум! Бум! Бум! — понеслось по морю.

— Медленней! — скомандовал я, и помощник понятливо кивнул. — Под углом бей!

Нам не нужно врезаться во вражеский борт на полном ходу. Так моя бирема и впрямь развалится на щепки. Она только продавит борт бронзовым носом и раздвинет доски, собранные встык и связанные просмоленными шнурами. Такое соединение не выдержит точно. Главное, не нестись во весь опор.

— Еще медленнее! Еще!

Критяне так и не поняли, что мы делаем, а когда поняли, оказалось уже поздно. Хруст дерева и испуганные вопли сказали нам все без лишних слов.

— Получилось! — заорал я. — Получилось! Назад греби! Назад!

Паника на корабле критян началась знатная. Ни одна стрела не полетела в нашу сторону, а судно на глазах заваливалось на бок, жадно хлебая морскую воду раззявленной пастью проломленного борта.

— Не дай им уйти! — крикнул я, показывая на третий корабль, который припустил прямо к берегу. Тот, что мы атаковали первым, спешил за ним, но получалось у него так себе. Все же половины весел как ни бывало.

— В корму ударим! — усмехнулся Палинур. — Так даже ловчее выйдет. Мы куда быстрее, чем он.

И впрямь, догонять и топить оказалось куда проще, чем ловить чужой бок. Удар в корму удирающего корабля не так силен, а результат получается ровно тот же. Хруст досок, вопли моряков и корабль, тонущий прямо на глазах. Жуткое зрелище, непривычное здесь. Тут не так уж далеко до берега, а потому многие из критян просто попрыгали в воду, бросая оружие и щиты.

— Вон тот топить будем? — с надеждой посмотрел на меня Палинур, которому происходящее безумно понравилось. Он, оказывается, тоже скрывал за суровой внешностью душу маленького ребенка, получившего новую игрушку.

— Нет, — покачал я головой. — Упражнение номер три. Абордаж.

Я спустился под палубу и поднял кулак в приветствии, и гребцы встретили меня восторженным ревом.

— Оружие под руку! — крикнул я. — По первому сигналу парни с верхнего ряда — на палубу! Лучники — на нос! Стреляй по готовности! Щитоносцам ждать команды!

И я поднялся наверх, глядя, как неумолимо приближается моя бирема к судну критян, которые уже все поняли и бросили весла. Им не уйти, а потому они встали на палубе, с яростью обреченных ощетинившись наконечниками стрел и копий. Моряки не бросят свой корабль, они дадут бой, ведь пока что, по их мнению, силы равны. Они метнули веревки с крюками, а мы метнули свои, сближая борта вплотную.

Сюрприз первый: мой борт выше на два локтя, а потому ливень стрел и копий, хлынувший с биремы, скосил десяток одним залпом. Второй залп… Третий. Они бьют в ответ, и у меня тоже есть ранение и убитые.

— Щитоносцы! За мной! — крикнул я и прыгнул на вражеский корабль, тут же растянувшись на мокром дереве. Ноги разъехались в чужой крови, я больно стукнулся о скамью, и это едва не стоило мне жизни. Полотняный доспех удержал дрянной тесак, а летящее в голову лезвие я отбил в сторону своим мечом. Удар под колено, и рядом со мной упал воющий босяк, который держится за голень, из который хлещет кровь. Добить его…

На корабль посыпались мои парни, и совсем скоро я оказался за спинами своих воинов. Ряд щитоносцев, ощетинившихся копьями, гнал пиратов к носу корабля. Воины держали строй, как их и учили. Я лично пообещал, что лишу доли в добыче того, кто решит показать свою доблесть. Четыре ряда по шесть человек — это все, что может поместиться на этой лохани. И эти четыре ряда каждые полминуты делали еще один шаг, спотыкаясь о скамьи и прижимая к носу отчаянно бьющихся критян. У тех нет ни малейшего шанса, потому что с борта биремы летят стрелы, и совсем скоро палуба оказалась завалена полуголыми телами, плавающими в собственной крови. Немногие уцелевшие попрыгали за борт и теперь гребли к берегу. До него всего стадий пять-шесть, это не расстояние для морского народа.

— Правь туда! — крикнул я кормчему, показывая направление окровавленным мечом. — Лучники — к борту! Ни один не должен уйти!

— А с кораблем что будем делать? — жадно спросили воины, утирающие пот со лба.

— Разделим по обычаю, — ответил я. — Свою долю получите серебром, по честной цене.

— А-а-а! — заорала морская пехота, которая еще не знала, что она так называется. А я, поднятый крепкими руками наверх, обозревал поле боя и думал только об одном:

— Только бы не уронили, балбесы! Только бы не уронили!

А потом я вспомнил еще одну важную вещь. Мачты перед проведением тарана рубили, а в более просвещенные времена — снимали. И теперь я знаю почему. Потому что они трескаются и их вырывает из посадочного гнезда. Осчастливленные этим новым знанием, мы пойдем до дома на веслах. Чудно время провели!