Когда машина скорой помощи уезжает, мы с Фэй сидим рядышком в кабинете мисс Тао, как пара провинившихся школьниц, которым директриса собирается сделать выговор. Как будто мы должны были просто смотреть, как Ханна пытается отрезать себе лицо.
Мисс Тао аккуратно кладёт одну руку поверх другой, наклоняется вперёд в кресле и закрывает глаза.
— К сожалению, я уже не в первый раз вижу, как из-за стресса начинается нечто подобное. Мы связались с семьёй Ханны, и её мать сообщила нам, что у Ханны уже довольно долгое время наблюдались странности в поведении, — она глубоко вздыхает. — Нашей целью всегда было бросить вам вызов, девочки, не жертвуя вашим психическим здоровьем, однако с Ханной мы явно перестарались. От своего имени и от имени всех инструкторов SKN я также хочу извиниться перед вами обеими. Благодаря вашей быстрой реакции мы смогли вовремя оказать Ханне необходимую помощь.
— Я рада, что она сейчас с семьёй, — говорю я.
Я переоделась в новую одежду, но когда смотрю вниз, клянусь, я по-прежнему вижу красное пятно крови Ханны на своей груди. Фэй не проронила ни слова с тех пор, как мы сюда пришли.
Мисс Тао одаривает нас печальной улыбкой:
— Я пойму, если вам потребуется некоторое время подумать. И, пожалуйста, знайте, что я полностью поддерживаю вас, если вы решите уйти с проекта.
Я впитываю её слова и позволяю им проникнуть глубоко. Я и сама уже об этом подумываю. Уйти. Сдаться.
Представляю, как возвращаюсь в свою комнату и укладываю вещи в чемодан; как звоню маме и говорю ей, что снова потерпела неудачу; как жду на парковке, пока мама заберёт меня, и молчу всю дорогу домой. Я думаю о том, как легко было бы подняться в свою комнату, закрыть дверь и снова спрятаться от мира, заткнув уши и прикрыв глаза. Точно так же, как я сделала в прошлый раз.
Лицо Ханны накладывается на лицо Блейк, а оно — на лицо Мины.
Я снова и снова вижу, как тело Мины падает навзничь с того балкона.
Руки сжимаются и разжимаются на коленях, ногти полумесяцем впиваются в ладони. Тут есть какая-то связь. Все эти события связаны. Иначе быть не может.
И мысли сами собой возвращаются к Кэнди.
Как только мы выходим в коридор, я беру Фэй за руку и веду её на лестничную клетку, внимательно оглядываясь по сторонам, чтобы поблизости никого не было. Затем я поворачиваю её лицом к себе.
— Ты обещала мне, Фэй, — нужно удалить её отсюда, и, если потребуется, я не остановлюсь даже перед эмоциональным шантажом. — Ты обещала, что, если что-нибудь ещё случится, ты уйдёшь. Наверное, будет безопаснее, если ты так и сделаешь.
— Но я не хочу! — она мотает головой, в её голосе слышится отчаяние. — Я проделала такой долгий путь!
— Поверь мне, это не единственный твой шанс. У тебя будут ещё возможности. Ты такая талантливая и целеустремлённая, у тебя определённо всё получится. Только не здесь. Не в этот раз.
Я кладу обе руки на её маленькие плечи.
— Пожалуйста, — умоляю я. — Я не смогла спасти Мину, и я… — голос начинает дрожать, и я борюсь, чтобы сохранить его ровным. — Мне нужно, чтобы с тобой всё было в порядке. Я не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится. Пожалуйста, сделай это для меня.
Наконец плечи Фэй начинают опускаться под тяжестью моих рук.
— Хорошо, — она кивает. — Я скажу мисс Тао, что ухожу с проекта.
Я испускаю долгий, глубокий вздох облегчения.
— Если это небезопасно, почему ты остаёшься? — спрашивает Фэй, её глаза полны беспокойства.
— Что бы здесь ни происходило, в этом может быть замешана Кэнди, — говорю я ей. — Мне нужно самой узнать от неё правду.
Фэй обнимает меня и заключает в долгие объятия, как будто уверена, что мы прощаемся навсегда:
— Пожалуйста, будь осторожна, Солнышко.
Маленькие угольки решимости собираются внутри, становясь всё ярче и горячее, пока не разгорается пламя.
Сегодня вечером. Мне нужно поговорить с Кэнди сегодня вечером.
Я больше не позволю ей уйти от разговора.
То, что происходит с девушками на проекте, каким-то образом связано с Миной и с небесной девой. Я не могу стоять в стороне и позволить повториться ещё одной подобной трагедии.
Я иду прямо к источнику и собираюсь точно выяснить, что скрывается в потаённых уголках этого здания.
В конце дня я сижу за столом в своей комнате, сражаясь со своими волосами.
В детстве я гуглила отца по имени всего несколько раз, и в результатах поиска видела фотографии высокого худощавого мужчины с растрёпанными вьющимися волосами. Он в какой-то степени отражает того, кого я представляю в своём воображении: заядлый курильщик и пристрастившийся к кофеину писатель, которому наплевать на незаконнорождённых детей. Я совсем на него не похожа. Единственное, что я унаследовала от него, — это густые волнистые волосы.
Расчёска в моей руке цепляется за неподатливый клубок на затылке, и я морщусь, шипя от боли.
— Ты вырвешь себе все волосы, если будешь так их дёргать, — раздаётся голос Кэнди с другого конца комнаты.
Я слегка вздрагиваю на стуле и отворачиваюсь от стола, чтобы взглянуть на неё. Кэнди ставит сумку с туалетными принадлежностями на прикроватный столик. Я даже не слышала, как она вошла в комнату.
Кэнди подходит ко мне и протягивает руку. Я секунду колеблюсь, прежде чем вложить расчёску в её раскрытую ладонь. Она встаёт за моим стулом и начинает тщательно собирать мои волосы руками. Ногти выписывают покалывающие дуги на коже головы, посылая резкую волну мурашек, прокатывающуюся по спине. Расчёска проходит от макушки головы вниз медленными, ровными движениями, пробуждая воспоминания, лежащие прямо под поверхностью.
Раньше мы делали это постоянно. Кэнди расчёсывала мне волосы, иногда просто пальцами. Это успокаивало нас обеих, как терапевтическое средство в трудные дни. Она делала это в изножье гостиничных кроватей, когда мы путешествовали в машинах между мероприятиями, когда скучали, ожидая на съёмочной площадке. Однажды она сказала мне, что ей нравятся мои волосы. Это подтвердило моё мнение о том, что мои волосы — самое лучшее, что есть в моей внешности.
Глаза убаюканы мягким шорохом за ушами. Предполагаю, что Кэнди проявляет эту знакомую, успокаивающую доброту из-за того, что случилось со мной и Ханной. Это работает. Почти пугающе, как быстро я возвращаюсь к тому единственному периоду своей жизни, когда чувствовала себя по-настоящему в безопасности, защищённой улыбками Мины и силой Кэнди. Тихий, встревоженный голос напоминает мне оставаться начеку, но я не могу не поддаться её прикосновению.
— Я всё время думаю о Минни, — признаюсь я.
— Я тоже думаю о ней, — говорит Кэнди. — Но я пытаюсь сосредоточиться на будущем, которого бы она хотела для нас.
— Ей хотелось сняться в бродвейском шоу.
— И разводить на ферме альпак.
Я не вижу этого, но слышу лёгкую улыбку в голосе Кэнди.
— Ей много чего хотелось, — я смотрю на белую стену перед собой. — У неё никогда не будет такого шанса.
Кэнди молчит позади меня. Движения расчёской продолжаются, непрерывные и ритмичные. Она тянется за средствами для волос на моём столике и втирает немного масла мне в волосы, чтобы укротить завитки.
— Это ты, Кэнди? — спрашиваю я её в упор. — Это ты делаешь заподлянки другим девушкам, чтобы они уходили с проекта?
Кэнди останавливается. Мы погружаемся в тишину на мучительно долгое время.
— Почему ты так думаешь? — наконец спрашивает Кэнди.
— Потому что ты делала это раньше, — говорю я тихо, как будто боюсь, что кто-то может подслушать.
— Раньше я делала это для тебя с Миной, — говорит она.
Расчёска летит обратно на мой стол. Я протягиваю руку, мои пальцы хватают Кэнди за запястье. Её кожа в моей ладони горячая и влажная после душа. Я притягиваю её к себе, большим пальцем надавливая на округлую выпуклость кости.
— Прошло уже достаточно времени? Мы можем поговорить о нас? Мы можем поговорить о том, что произошло?
Я ищу ответ в её глазах. Мы стоим достаточно близко, я ощущаю свежий аромат мыла, исходящий от её тела, аромат её шампуня. Капли воды стекают с её чёлки и падают мне на колено.
— Тут не о чем говорить, — говорит Кэнди. — Что прошло, то прошло. Мы ничего не можем изменить. Надо только двигаться вперёд.
Она высвобождает запястье, лишая меня тепла своего прикосновения, и отступает на свою половину комнаты. Кэнди надевает наушники и устраивается на кровати читать, совершенно ясно давая понять, что её не интересует больше ничего из того, что я хочу сказать.
Я снова срываюсь с якоря, беспомощно барахтаюсь в море, плыву по течению в непроглядно чёрных водах, а все эти ужасные твари плавают прямо у меня под ногами, наблюдая, как Кэнди уплывает вдаль.
Я слишком долго смотрела, как она уходит от меня. Я всегда слишком боялась догнать её, слишком боялась выразить то, что хочу, слишком боялась быть отвергнутой, перейти черту, преодолеть точку невозврата.
Теперь мне больше нечего терять.
Я встаю из-за стола и подхожу к её кровати. Я сажусь на край её матраса. Когда она поднимает на меня взгляд, я протягиваю обе руки и осторожно снимаю с неё наушники.
— Что ты делаешь? — она ошеломлена, явно не ожидая, что я откажусь от своей привычки следовать её примеру, чтобы избежать неразрешённой неразберихи в наших отношениях.
— Кое о чём я тебе никогда не рассказывала, — говорю я, забирая книгу из её рук и кладя её на тумбочку. — Я не осознавала этого в то время. Наверное, я так увлеклась Чжин-Хваном, потому что у меня было разбито сердце, а с ним я чувствовала себя любимой. И мне хотелось разозлить тебя. Хотелось, чтобы ты ревновала.
Кэнди быстро моргает, не в силах скрыть удивления.
— Это ведь сработало, верно? Ты всегда наблюдала за мной, когда я флиртовала с ним. И ты была в бешенстве, когда застукала нас в трейлере. Ты пытался вести себя так, будто всё нормально, но я знала, что ты в ярости.
Я наклоняюсь вперёд, приближаясь к её лицу:
— Я сейчас покажу тебе, чем мы с Чжин-Хваном занимались до того, как ты вошла...
Кэнди наиболее грозна, когда её загоняют в угол. Ей не нравится, когда её голос ничего не значит и не она принимает решения. Я хочу посмотреть, что она сделает, когда я свергну её с трона контроля.
Я наклоняюсь, опираясь на ладони, всё ближе и ближе, пока мои губы не касаются её шеи сбоку. Кэнди подо мной совершенно неподвижна. Интересно, если прижаться к её груди, услышу ли я громоподобный ритм, перекликающийся с моим собственным бешеным сердцебиением?
Я легко провожу губами по её шее к уху. Когда я касаюсь зубами мочки её уха, у неё резко перехватывает дыхание. От этого звука у меня кружится голова, внутри вспыхивает белый жар. Рука обвивается вокруг её талии, кончики пальцев скользят по уязвимому участку обнажённой кожи под подолом её ночной рубашки. Руки Кэнди поднимаются и опускаются мне на плечи, не притягивая меня ближе, но и не отталкивая.
Я медленно отстраняюсь от неё. Щёки Кэнди заливает румянец, мы обе безуспешно пытаемся выровнять дыхание.
— Ты сказала, что на мои чувства повлияла дева. На что ещё она способна?
Едва я упоминаю о деве, выражение лица Кэнди меняется. Взволнованный взгляд исчезает, заменяясь чем-то совершенно другим. Она отворачивается от меня лицом к стене и втягивает плечи:
— Я не могу говорить об этом.
Внезапно она выглядит маленькой и потерянной.
Испуганной.
Воспоминание о Кэнди, тихо всхлипывающей в том туалете, сменяется резким облегчением. Её покрасневшие глаза. Как сильно она пыталась скрыть любой признак слабости.
Наконец меня осенило. До меня всегда слишком долго доходило, я совсем не обращала внимания на скрытые намерения, на то, как, казалось бы, несвязанные детали сочетаются друг с другом, образуя общую картину.
Всё это время я ошибалась.
Кэнди хочет, чтобы я воспринимала её присутствие как враждебное. Она ведёт себя холодно и отстранённо с явной целью оттолкнуть меня от себя, но это лишь притворство. Она пытается защитить меня от чего-то. Что-то, что пугает её саму.
Детали наконец встают на свои места.
Небесная дева, которую Кэнди описывала как божественного духа-хранителя, исполняющего желания и дарующего благословения... Возможно, не такая она уж и доброжелательная.