Ван Ван из Чайны 4

Глава 17

Такой радостной бабушку Жуй я в последний раз видел в тот вечер, когда в нашей деревне собрались наши «большие» кланы. Причина проста — как обычно она это и делала, бабушка за завтраком проверила в газете номера выигравших лотерейных билетов. Проверила и нашла свой! Приз тот еще — тысяча юаней, а за всю свою жизнь бабушка «впалила» в билеты в несколько раз больше, но дело-то совсем не в этом!

— «Я считала, что вы с сестрами забрали всю удачу наших обеих семей», — жестами поделилась бабушка, улыбкой показав, что за «забранную удачу» она совсем не обижается. — «Но оказалось, что ее хватило и на старушку».

— «Поздравляю! Я знал, что однажды ты обязательно выиграешь», — с улыбкой прожестикулировал я в ответ.

Иначе и быть не могло — теория больших чисел же. Рассчитывать на это не стоит, но чисто теоретически с каждым проигрышем растут шансы победить. Очень «чисто теоретически»!

Сегодня мы наконец-то все вместе поедем домой, и близняшки уже собрали настолько монструозные чемоданы, словно не на пару дней в отчий дом в полусотне километров отсюда едут, а минимум в месячной длительности командировку. И это притом, что оборудование для съемок они не брали — в деревне осталось все необходимое.

Поехали мы на полноценном автобусе — такая толпа в «микро» не влезет. Печка нагнетала приятное тепло, по слегка укутанным туманом улицам Гуанъаня бродили по своим делам вернувшиеся к привычной жизни жители, и только остатки украшений — не только в мою честь, пока я сидел в Австралии здесь вообще-то Китайский Новый год готовились праздновать — напоминали о том, что совсем недавно райцентр пережил большие праздники.

Идеально ровный асфальт стелился под колесами, а я с удовольствием наблюдал сжатые поля, ищущих остатки урожая птиц и нависшими над Сычуанью тучами, обещающими скорый зимний холодный ливень. Погода — это мелочь, и хорошее настроение она испортить не в силах. Все равно будем дома сидеть да в баньке париться — с последней ледяной дождик сочетается не намного хуже снега.

Где-то к середине пути прадед решил, что настало время поговорить. Поймав мой взгляд, он взглядом указал на место рядом с собой и толкнул доселе сидящего рядом дядюшку Вэньхуа. Воля семейного патриарха почти закон, поэтому дядя безропотно уступил мне место.

— Сразу, — заявил я едва усевшись. — Когда мы с тобой последний раз нормально разговаривали с глазу на глаз, ты расписался в вере в мою благоразумность.

— И от своих слов не отказываюсь, — неожиданно кивнул Ван Ксу.

— Да? — не поверил я.

— Да, — подтвердил прадед. — Меня смущает только твоя женщина. Зачем она тебе?

Ну еще бы — Ван, конечно, молодец, но лучше бы женился на ком укажут, а не на ком хочет.

— Каждый раз, когда я представляю себе жизнь с китаянкой из богатой семьи, меня прошибает холодный пот, — почти даже и не преувеличил я.

— Дурное влияние разведенных, — поморщился Ван Ксу. — Если муж — слабак, никакая женщина не захочет его слушать. Посмотри на свою маму, Ван — разве она не прожила с твоим отцом всю жизнь, никогда ни на что не жалуясь? Не все китаянки одинаковы, и даже самую дурную бабу можно перевоспитать.

Тоже правда — дамы семейства Ван несмотря на специфический характер настоящие «жены декабристов».

— Получается, ты слабак, раз не смог удержать жену, — пошел я на обострение.

Да идут они со своими матримониальными планами нафиг — я свои долги перед семьей давно отработал с вот-такенным запасом, а значит как минимум могу себе позволить распоряжаться своей личной жизнью как хочу.

— Слабак, — неожиданно признал дед. — Но ты гораздо сильнее меня.

— Мне кажется, что если основной аргумент в пользу женитьбы на китаянке — это проверка на силу характера и способность подчинить жену, значит что-то в этой ситуации сильно не так, — заявил я.

Фыркнув — понял, оценил — прадед парировал:

— Основной аргумент — это возможность для нашей семьи занять достойнейшее место. Знаю, тебе кажется, что это уже случилось — у нас есть деньги и влияние. Немаловажно, что мы смогли заполучить их, не нажив врагов. Те немногие недоброжелатели, что остались у нашей семьи, ныне не способны дотянуться до нас и могут лишь грызть локти от бессильной злобы и зависти. Тем не менее, не породнившись с кем-то из настоящих небожителей, ты навсегда останешься лишь очень богатым и известным спортсменом. Без брака у тебя не будет доступа туда, где настоящая власть и настоящие возможности.

— А разве плохо? — удивился я.

— Где твои амбиции? — насупился в ответ Ван Ксу.

— Мои амбиции целиком помещаются в теннисе, — скучным тоном ответил я. — Я благодарен тебе и остальной семье за все, что вы для меня сделали, но жить до конца дней с живым социальным лифтом, к которому не испытываю ни малейшей душевной теплоты, я не хочу.

— У тебя есть право решать, — пожал плечами прадед. — Это — твоя жизнь, и если ты хочешь прожить ее обыкновенным спортсменом, значит так тому и быть.

— «Обыкновенный спортсмен» сначала играет никчемные турниры, а потом работает физруком или тренером, — спокойно заметил я. — Напрасно ты пытаешься принизить мои нынешние и будущие достижения — я знаю, кто я, чего стою и чего смогу достичь к финалу карьеры. Но для этого мне нужно главное — крепкий семейный тыл без ежедневной битвы за право быть главой семьи и прилагающихся к невесте душных властных ублюдков. Таких вокруг меня и сейчас хватает, но они хотя бы не набиваются мне в родню.

— Скоро ты привыкнешь ко всему этому и захочешь большего, — выдал пророчество Ван Ксу. — Но к этому моменту меня может уже не быть рядом.

— Это будет моим решением и моей возможной ошибкой, — улыбнулся я. — Но этого не случится. Постарайся пожить подольше, чтобы в этом убедиться.

— Даже не сомневайся, — ухмыльнулся прадед.

— Как ты вообще, деда? — спросил я совсем другим тоном.

— Чувствую себя не больше чем на шестьдесят, — с улыбкой хлопнул меня по плечу Ван Ксу. — Сейчас не больницы, а какие-то космодромы! Все в датчиках, компьютерах и проводах. В мои времена медицина даже для номенклатурной верхушки была гораздо хуже. Я благодарен врачам, которые тогда смогли подлатать меня хоть как-то, но еще больше благодарен тем, кто напичкал мой позвоночник железом так, что я почти летаю. Ты знаешь, я никогда не жаловался, но после десятков лет жизни в разбитом теле, с постоянной болью, сейчас я наконец-то вспомнил, что такое нормальная жизнь. Надеюсь, ты никогда не узнаешь, что такое впервые за много лет проснуться без боли и знать, что она не придет.

— Тоже надеюсь, — не соврал я. — Я очень рад за тебя, деда. Правда.

— Я знаю, — улыбнулся старик. — У меня, видишь ли, на удивление хорошо воспитанный и заботливый внук. Но довольно сентиментов — нам нужно обсудить тех достойнейших людей, которые позавчера удостоили нас своей компании.

Как по мне, обсуждать тут было нечего, но я соскучился по Ван Ксу, а еще он общался со стариканами при Партбилетах гораздо активнее, и значит может рассказать мне что-то полезное. И, судя по красноречивому молчанию прадеда, начинать придется мне. Фигня типа «вот этот любит рыбалку» не канает, у нас тут высокая политика и умение считывать и направлять сигналы.

— Время от времени многоуважаемые подчиненные многоуважаемого губернатора Вэй Хуна как-то излишне эмоционально реагировали на некоторые высказывания начальника. Больше, чем требует обыкновенная субординация.

Она же, если своими именами вещи называть, «подхалимаж».

— Особенно заметно это было во время разговоров о деньгах — я позволил себе пару осторожных проверок, — согласился Ван Ксу, одобрительно посмотрев на проницательного меня. — Полагаю, нам не стоит рассчитывать на долгую дружбу с многоуважаемым губернатором Вэем. Когда предыдущий губернатор — уважаемый Цзян Цзюфэн — вышел на пенсию по возрасту, на его пост прочили двоих: Ли Чуньчэна и нашего знакомого главу Партии Ченду Хуан Синьчу. Однако Ли Чуньчэн допустил большую ошибку и попал под расследование о коррупции. Тогда Вэй, которого никто даже не воспринимал всерьез, пошел на риск. Не будучи даже альтернативным членом Центрального комитета Сычуани, он запугал компроматом одних, купил других и смог стать губернатором. Многие этим очень недовольны, а когда большой чиновник не может опереться на большинство в своем окружении, падение неизбежно.

— Послать уважаемому Хуану Синьчу какой-нибудь приятный подарок? — спросил я.

— Отправь, — одобрил дед. — Но следующим губернатором ему не стать: неустроенность и избыточная амбициозность отдельных начальников нашей провинции заставит Пекин принять меры и передать должность кому-то, кто не связан порочными связями с провинциальными властями.

— Давай у Фэй Го спросим — может на многоуважаемого Вэя уже папочка где надо копится? — предложил я.

— Попробуй, — снисходительно кивнул прадед.

Я попробовал, и телохранитель конечно же соврал, что ничего не знает.

— Ладно, это, конечно, интересно, — решил я перевести тему на более полезную. — Но я хотел попросить тебя поговорить с нашим добрым другом Ченем Хуасянем по поводу учреждение стипендии имени меня для талантливых школьников Сычуани.

— Хорошая мысль, — кивнул прадед. — Но лучше ты лично запишись к нему на прием в Ченду.

Большой чиновник теперь, переехал в столицу провинции.

— Крюк делать придется, — поморщился я на изменение в маршруте.

— Не ленись, внучек, — отвесил мне совет Ван Ксу.

— Просто керосина жалко, — развел я руками. — За счет Ассоциации самолет заправляется, считай — за государственный.

— Поднебесная не обеднеет, — обнадежил прадед. — Мы уже договорились, что ты можешь решать сам, поэтому я не буду тратить время на уговоры.

— Да и не нужно — я сразу решил слетать в Ченду, — признался я. — Все равно рано или поздно придется.

Дальнейшее обсуждение околополитических дел прервал Ван Дэи, начавший накатывать прямо с утра. В Китае есть отличное, пониженной крепости пиво в два-три градуса, но накачаться можно и им — отец начал за завтраком и судя по всему намерен продолжать до конца дня. Это уже четвертая баночка — приземлившись с ней в руке на свободное сиденье через проход от нас с дедом, Ван Дэи пальцем свободной руки указал за окно:

— Вот это поле мы распашем весной. С такими огромными стадами никаких пастбищ не напасешься — будем пасти под открытым небом только коз на мясо высшей категории, а остальных лучше держать в стойлах и кормить зерновыми кормами. Их здесь выращивать и будем — мы посчитали, выгода получится небольшая, но приятная. А главное — это добавит деревне рабочих мест.

Несмотря на особенности характера и регулярное желание поиграть в утрированную деревенщину, Ван Дэи, нужно признать, в прошедшие дни был большим молодцом — терпел костюм, терпел трезвость, и компенсировал это повышенной болтливостью. К счастью — на более чем приемлемые в глазах уважаемых людей сельскохозяйственные темы. Личное знакомство с «главнюками» провинциального значения ему пригодится — хотя бы для того, чтобы они знали, кому вручать награды за образцовость и показательность крестьянского труда.

У въезда в деревню нас перехватили выстроившиеся под предводительством старосты Бяня и директора школы вооруженные тематическими плакатиками односельчане. Пришлось вылезать из автобуса, ручкаться-раскланиваться и проводить раздачу подарков раньше запланированного. Все по моей просьбе упаковано в красную бумагу и снабжено открыткой с символом неплохо начавшегося для всех нас года — типа запоздало поздравил с Новым годом. Здесь же состоялось официальное представление землякам Катюшки. Завистливые взгляды в наличии!

Отстрелявшись меньше чем за пару часов — опыт! — мы поехали к дому, где высадили отчаянно заскучавших близняшек — они немного поснимали церемонию, но это чисто из профессионализма — и папу, дядю и прадеда с бабушкой. Пока приехавшая с нами охрана помогала носить чемоданы, я обнимался с мамой и бабушкой Кинглинг. Ужасно соскучился, и буду с нетерпением ждать возвращения домой. Повторного и скорого — сейчас нужно съездить в родную школу.

— Останешься? — спросил я Катю.

— Останусь, — решила она и обратилась к маме. — Уважаемая Айминь, могу я чем-нибудь вам помочь?

— Отдыхай, девочка, — улыбнулась ей та. — Все уже готово, только на стол накрыть. Это еще рано.

— С утра ты жаловалась, что у тебя никак не доходят руки покрасить заднюю стену сарая, — вклинилась бабушка Кинглинг.

— Я могу покрасить! — вызвалась Катя.

— Нечего портить праздник вонью краски, — пресек попытку припахать мою невесту Ван Дэи.

— Иди, я разберусь, — тихонько хихикнув, подтолкнула меня Катя.

— Я быстро, — пообещал я и вышел из калитки в высоком, красном заборе из закрепленных на кирпичных столбах металлических листов, окружающем наш еще сильнее похорошевший за прошедшие месяцы — стены обшили приятно-матовым «сайдингом» — семейный коттеджик.

Построившиеся во дворе школы ребята встретили меня аплодисментами и скандированием хвалебных речевок в мой адрес — творчество моих многочисленных фанатов. Точнее — приличная и цензурная его часть, потому что в основном кричалки посвящают описанием того, куда, чем и как я это самое соперника.

Морозить меня и еще больше морозить и без того задержавшихся на прохладном ветре ребят директор не решился, поэтому быстро пригласил меня в актовый зал школы, где мы с ним разместились в первом ряду. Еще два места здесь «отжали» тренер Ло и Фэй Го, а школьные учителя разместились позади нас.

В роли конферансье трудился завуч, а часовая программа приготовленной ребятами самодеятельности по интересности ничем не отличалась от подобных мероприятий других времен и народов: скука смертная, но из уважения к труду школьников я добросовестно изображал интерес и с энтузиазмом аплодировал, под шумок после каждого номера вручая участникам красные мешочки с полезным набором школьных принадлежностей (пиналы-ручки) и приятным дополнением к нему в виде шоколада и мандаринов.

Такие же наборы получили лучшие ученики школы — список из двух десятков имен директор для меня подготовил заранее — в отдельном блоке мероприятия. Дополнительно — красные конверты с красными купюрами: подарки это здорово, но получить наглядное подтверждение возможности зарабатывать деньги своими мозгами и трудами по-моему приятнее.

Когда я покинул школу и вернулся домой, на многочисленные стройки деревни обрушивались ледяные струи и пронизывающий ветер, но перед теплыми, уютными, жизнеутверждающе сияющими окнами домами жителей стихия была бессильна.

Тепло во всех смыслах было и в нашем коттеджике, в столовой которого мы собрались за ужином и дружно порицали бухающего «в одно жало» китайского папу.

— За три дня в городе я не пил ничего крепче чая! — оправдывался он.

— Тоже мне достижение! — фыркнула мама Айминь.

Какая мать не будет рада обнять детей после долгой разлуки? Точно не она.

— Неисправимый алкаш! — припечатала Ван Дэи бабушка Кинглинг.

Ей разлука с деревней дается лучше всех — в компании своего пожилого любовника старшего Ли она вкушает прелести столичной жизни, о которых мечтала столько лет.

— Ты же теперь большой человек! — осудил брата дядюшка Вэньхуа. — Зачем ты позоришь нас на всю Сычуань?

От такого лицемерия офигел даже я, чего уж о «поддавшем» Ван Дэи говорить:

— Не тебе обвинять кого-то в позоре! Не надо было помогать тебе чинить дом — жить в руинах это все, на что ты годишься!

Рядом с дядей сидела симпатичная загорелая камбоджийка лет двадцати пяти. Новая его жена — супруги для остальных жителей деревни пока не прибыли из-за долгой процедуры юридического оформления. Не с Камбоджийской стороны — там то еще государство — а с нашей. Нири почти не говорит по-китайски, поэтому просто вежливо всем улыбается и много кушает.

— Вот сделают мне руку-робота, и я покажу, на что «гожусь» на самом деле! — воспылал реваншизмом Вэньхуа.

Хорошо дома.