Ван Ван из Чайны 4

Глава 4

Об азиатских корнях Джейн Эбигейл Уильямс напоминали только карие глаза. Рыжие, кудрявые волосы до плеч, ровные белые зубы в растягивающихся в красивой, прямо-таки фонящей позитивом улыбке, высокий рост в сто семьдесят шесть сантиметров, упакованные в «вареного» цвета джинсы длинные ноги, стремящаяся к третьему размеру грудь в оголяющем подтянутый живот белом топике и католический крестик на цепочке на шее. Джейн была красива, обладала живым характером и признаюсь честно — она мне чисто по-человечески понравилась.

Не в последнюю очередь благодаря тому, что не стала меня отвлекать до и во время тренировки — мы поздоровались, и она тихонько просидела на скамейке до самого конца. Затем она дала мне время сходить в душ и переодеться, и только потом, когда мы погрузились в микроавтобус и поехали в Брисбейн, Джейн позволила себе высказать мне стандартное:

— Вот это скорость! По телевизору теннис кажется гораздо медленнее!

— Спасибо, — поблагодарил я и спросил. — А как ты меня нашла?

— Мне позвонили с телевидения, ошарашили родством с главной китайской звездой и предложили с тобой познакомиться. Я даже раздумывать не стала — это же так интересно! Родители и дедушка с бабушкой почти ничего о Китае не рассказывали. А откуда ты так хорошо английский знаешь?

— Тренер Ло учился в английской частной школе, — перевел я стрелки на Ло Канга.

— Удивительно, — похлопала она глазами на тренера. — Я почему-то думала, что из Китая не пускают учиться за границей.

— Китай намного свободнее, чем о нем говорят иностранцам, — улыбнулся я.

— Извини, я не хотела обидеть твою страну, — смутилась Джейн.

— Ты и не обидела, — «простил» ее я. — Мир большой, стран в нем много. Я, например, про Австралию только общеизвестные легенды знаю — про экологическую катастрофу из-за завоза кроликов и что здесь утконосы и другие потешные звери водятся. Расскажешь что-нибудь интересное про здешнюю жизнь?

— Иногда в ванной можно найти кого-то ядовитого, — зловеще прищурилась Джейн.

— О, с нами такое уже случилось, — хохотнул я. — Только ядовитого паука нашли не в ванной, а в столовой, прямо в корзине с фруктами.

— Значит ты видел почти все, что может предложить Австралия, — рассмеялась родственница. — Здесь хорошо жить, но скучновато.

— Есть такие страны, где мало что происходит, о которых мало говорят, но жить в них хорошо. Может именно поэтому и хорошо — нашему древнему философу Конфуцию приписывают изречение о том, что жить в эпоху перемен и врагу не пожелаешь.

— Может быть, — согласилась Джейн.

— Но, к счастью, в девяностые годы, когда некоторые буйные идиоты попытались обречь Китай на новую «эпоху перемен» Партии хватило мужества и благоразумия это пресечь — каждый раз, когда Небо обрушивало на Поднебесную большие изменения, лилось много крови, а народ скатывался в нищету, — поделился я размышлениями.

— Тяньаньмэнь? — уточнила родственница.

— Запомни — на площади Тяньаньмэнь никогда ничего не происходило, — заговорщицки подмигнул я ей.

— Ты правда так думаешь или от тебя требуют так говорить? — спросила Джейн.

Напряглась — мощно пропаганда западная работает, воспитывает много людей, которым и в голову не приходит простая и логичная в целом-то мысль о том, что далеко не все хотят подвергать свою страну буйным политэкономическим процессам ради размена нормальной, стабильной жизни на такие эфемерные и бесполезные в плане удовлетворения человеческих потребностей как «свобода и демократия». Видели мы вашу «свободу» и вашу «демократию». И даже пресловутый «свободный рынок» видели, когда по щелчку метафорического рубильника большие дядьки вынуждены запихивать свои корпоративные и даже национальные интересы поглубже: хозяин же приказал, а его надо слушаться.

— Правда так думаю, — развел я руками. — Достаточно историю почитать — когда центральная власть слабеет, наружу лезут все самые худшие человеческие черты, преступность набирает мощь, а экономика летит в пропасть, обрекая население на нищету. Я себе не враг, и соотечественникам своим желаю только лучшего. Партия хорошо делает свою работу, и у меня нет ни единой причины испытывать к родной стране и ее правительству неприязнь.

— Никогда о таких вещах не думала, — задумчиво призналась Джейн.

— Считай, что я тебя завербовал, и ты теперь китайский агент влияния, — ухмыльнулся я.

— В детстве я мечтала стать шпионкой, — рассмеялась родственница.

— Видишь как удачно складывается, — рассмеялся и я.

Дорога до телецентра (бумажки с согласием на участие в «The Morning Show» были подписаны «за кадром», мне за него не заплатят, но потенциальных будущих фанатов-аборигенов прибавится, а значит появится возможность их монетизации) за веселым разговором с родственницей пролетела незаметно, и только начавшие трястись руки Джей говорили о том, что она вообще-то впервые жизни идет «в телевизор».

— Волнуешься? — спросил я, когда мы повернули на парковку.

Для разнообразия — обычную, а не подземную.

— Не-а, — неубедительно соврала она, начав краснеть щеками.

— Везет, — «позавидовал» я. — Я в первые свои подходы к камерам аж трясся.

Джейн как бы невзначай пристроила руки на колени — так их дрожи не видно.

— Я танцами в школе занималась, привыкла выступать, — усилила безобидное и потому не осуждаемое мной вранье родственница. — Даже по местному телевидению нашу группу показывали.

Микроавтобус остановился, и мы в компании охраны и под присмотром местных копов направились к телецентру. Оп, крупное отличие в менталитете — на азиатских землях нас бы встретили прямо здесь, на крылечке, чтобы показать уважение к гостю. Нет, не зазнался и способен сам дойти куда надо, но азиатский подход к организации работы СМИ мне нравится больше.

Не встретили нас и на ресепшене — девушка-администратор попросила нас подождать и куда-то позвонила.

— Какой никчемный сервис, — прибег я к китайскому языку, чтобы поделиться недовольством с тренером Ло.

Который поехал с нами исключительно потому, что ему нравится тусоваться со мной и Фэй Го. Сам он, понятное дело, в этом ни за что не признается, но мы же не слепые и всё понимаем.

— Не принимай это на свой счет — телевизионщики на Западе считают себя важнее других, — посоветовал Ло Канг. — И совершенно не умеют уважать чужое время.

— Спорим он нюхает свой пердеж от огромной любви к самому себе? — указал я на дверь гримерки, которую только что закрыл за собой режиссер сегодняшнего выпуска «The Morning Show».

Спросил на китайском, само собой — помимо нас с Фэй Го и тренером здесь находятся собственно гримеры: две дамы средних лет, которые не постеснялись скомандовать:

— Мистер Ван, сядьте к зеркалу, пожалуйста.

Под хохот мужиков — режиссер оказался настолько «нарциссом», что не заметить этого мог бы только слепой — я уселся в кресло, позволив дамам приступить к их работе.

— А заметили как он с нами разговаривал? — добавил веселья Фэй Го.

— Русские называют такое «разговаривает через губу», — хохотнул я.

— Мистер Ван, помолчите и не шевелитесь, пожалуйста, — попросила гримерша.

— Извините, — проявил я вежливость.

— За всю мою жизнь я ни разу не видел более зазнавшегося телевизионщика, — поделился опытом тренер Ло. — А ведь мне однажды выпала честь познакомиться с самим Гаем Ричи. Он был нормальным мужиком, а этот… — Ло Канг фыркнул. — Уверен, у него даже ни одного фильма в портфолио нет, и в силу бездарности он обречен снимать телевизионные передачки до конца его дней.

— Недооцененный гений? — иронично предположил Фэй Го.

— Именно таким он себя и возомнил, — согласился тренер Ло. — Не удивлюсь, если в кинематографический университет, а потом и сюда, в телевизор, его пристроили родственнички, которых этот деятель теперь в глубине души ненавидит.

— Почему? — заинтересовался я. — Извините, — покаялся перед укоризненно посмотревшими на меня гримершами.

— Потому что нарциссизм — это просто форма закомплексованности, — пояснил спортивный педагог. — А родственников он ненавидит потому, что они как бы украли у него будущее, помешав добиться всего своими силами. Но это, разумеется, просто мои домыслы.

— Почему вы уехали без меня⁈ — внезапно ворвался в гримерку рассерженный и вспотевший Фу Шуньшуй.

— Полагаю, следить за взаимодействием Вана со СМИ — ваша прямая обязанность, — пожал плечами Фэй Го. — Мы честно ждали вас почти четыре минуты. Из уважения к вам подождали и дольше, но у телестудии жесткий график съемок.

— Так же как у Вана, — добавил тренер Ло.

Фу Шуньшуй скривился — нечем крыть — и достал из внутреннего кармана пиджака платочек, принявшись вытирать им пот с лица и шеи:

— Надеюсь, в пути вы не поддавались на провокации.

Это вместо извинений — у нас извиняться вообще не особо принято — считается, что так виновник нехорошего как бы напоминает «жертве» о промашке. «Лох сам виноват» в России зародилось не так давно, с возвратом капитализма на ее землях, а в Поднебесной это чуть ли не тезис номер один.

Я не стал удостаивать ворчание «куратора» ответом, а вот тренер Ло не был столь снисходителен:

— Немного обсудили события на площади Тяньаньмэнь.

— Что-о-о⁈ — поползли глаза Фу Шуньшуя за пределы очков. — Какие такие «события»?

— Недавний праздник Дня образования КНР, — с безмятежным видом развел руками Ло Канг. — А вы о каких событиях подумали?

— Об этом же, — огрызнулся «куратор» и проявил присущее члену Партии умение «соскочить» с опасной темы. — Надеюсь, вам хватило красноречия описать этот прекрасный праздник как должно.

Ага, без твоих надежд я бы уже под госизменой «ходил», полезный ты наш. Может хватить пытаться держать лицо? Это имеет смысл только тогда, когда «лицо» в принципе имеется, а у нас деятель, который с легкостью «отжал» у тренера Ло почетное звание самого бесполезного нахлебника.

— Хорошо, что я поспешил — теперь у нас есть время освежить твои основные принципы поведения в СМИ, — похвалил себя «куратор», таким образом вернув себе всю полноту самооценки.

Ну опоздал, ну — полагаю — тупо забыл, зато вон как быстро свою ошибку исправил!

— Очень хорошо, что программа не идет в прямом эфире — я заранее согласовал этот момент, «выбив» для нас право последнего слова на монтаже, — похвалил себя Фу Шуньшуй еще раз.

Мне говорить запрещено, поэтому пришлось терпеть занудные напоминания о правильных реакциях на провокации.

— Я пойму, если тебе захочется уйти со съемок, если журналисты будут вести себя недостойно, но лучше от этого воздержаться — вы, уважаемый Ван Ван, теперь принадлежите не только себе. Вы — достояние Поднебесной, и она надеется на ваше благоразумие, — закончил Фу Шуньшуй одновременно с гримершами.

Я где-то слышал, что в пожилые времена прожектора телевизионщиков «жарили» как проклятые, поэтому приходилось наносить на лица участников съемок здоровенный слой «штукатурки», чтобы зрители не видели обильно выступающие капли пота. К счастью, сейчас времена гораздо более высокотехнологичные, и «заштукатурили» меня не слишком: немного припудрили щеки, выдернули пару сочтенных лишними бровинок и причесали. Надо бы к парикмахеру из нашей делегации сходить, а то того и гляди волосы начнут мешать играть в любимую игру.

Шоу у нас, как и положено телевизионному продукту, обладает сценарием, который Джейн от волнения зазубрила «от и до», а я пробежал глазами и не нашел ничего «зазубривания» достойного: и так понятно, что и в какой момент говорить. Запомнил только пару шуток — местному сценаристу всяко виднее, что способно рассмешить аборигенов, поэтому лишним не будет.

Декорации в студии оказались прямо каноничными — с одной стороны, под прицелами камер и прожекторов, «сцена» с парой диванчиков для гостей и парочкой же кресел для ведущих. В качестве заднего фона панорама ночного Сиднея. Напротив, через «буфер» из техники и работников «закадра», небольшой зрительный зал десятка на три мест.

Ведущие — молодые парень и девушка — уже заняли свои места и успели выдать зрителям подводку, затем позвать Джейн, задать ей пяток вопросов, и теперь настало мое время под бодрую «отбивку» появиться в кадре. Сначала кланяемся камерам, потом — залу, а ведущим можно не кланяться, компенсировав это рукопожатиями.

— Спасибо, что нашел для нас время, — поблагодарил меня парень.

— Спасибо, что нашли Джейн, — улыбнулся я.

— Спасибо, что нашли Вана, — улыбнулась родственница, на диванчик рядом с которой я уселся.

Неудобный, блин.

— А так и не скажешь, что вы — родственники, — заметила ведущая.

Публика среагировала на поднятую «закадровиком» табличку «смех» и рассмеялась.

— Во мне лишь четверть китайской крови, — ответила Джейн.

Очень захотелось проявить национализм уточнив, что эта четверть — лучшая, но я конечно же не стал. По «легенде» сейчас мы с родственницей впервые видим друг дружку, поэтому я подыграл:

— Я удивлен не меньше вашего. Моя прабабушка в свое время покинула прадеда и Китай и нашла себе новую семью. Связь с ней была потеряна, и я даже не знал, что у меня есть родня на другом материке.

— Какие чувства ты от этого испытываешь? — спросил ведущий.

— Все еще удивлен, — улыбнулся я.

— У тебя превосходный английский, — похвалила меня ведущая.

— У Джейн лучше, — выкатил я припасенную шутку.

Австралийцы в зале рассмеялись гораздо живее, чем в первый раз, а ведущие перешли к десятиминутному блоку стандартных, адресованных мне вопросов — как мне Австралия, как мне тренировки, как мне местная кухня, и, в конце — как мне местные бандиты.

— Я даже понять ничего не успел — в какой-то момент мой телохранитель прижал меня к полу, потом я услышал удар, а потом — испугался за своих спутников, — перечислил я. — Затем… — пересказал остальное. — Пользуясь случаем, я бы хотел пожелать нашему водителю Пингу скорейшего выздоровления и принести свои соболезнования родным и близким погибших членов банды.

— Полагаешь, бандитам нужно сочувствие? — зацепился ведущий.

Это даже не любимая Фу Шуньшуем «провокация», а наоборот — парень дал мне возможность объясниться так, чтобы завтра все желтые газетенки планеты не пестрели заголовками типа «Шокирующее признание Вана».

— Бандитам точно нет, — покачал я головой. — Преступая закон, человек как бы ставит себя выше общества. В какой-то момент удача отвернется от преступника, и ему придется заплатить за свои грехи. Однако родные и близкие таких людей, если они непричастны к преступлениям, сочувствия достойны.

— Многие с тобой не согласятся, — заметила ведущая.

— Это их право, — улыбнулся я. — Я являюсь противником концепции коллективной ответственности, а потерявшая сына мать всегда остается потерявшей сына матерью.

Далее мы перешли к теме, ради которой собственно здесь и собрались — нам с Джейн задавали вопросы о будущем, немного — о прошлом, и у меня получилось красиво закончить свое «выступление» социально одобряемым тезисом:

— Семья — это самое важное. Еще раз благодарю редакцию вашего телеканала за то, что смогли помочь нашей семье воссоединиться. Эта связь больше никогда не исчезнет. Верно, Джейн?

— Верно! — с жизнерадостной улыбкой кивнула родственница.

— Теперь я бы хотел познакомиться и с другой своей родней, — добавил я. — Приглашаю всю твою семью на оба турнира, в которых мне скоро выпадет честь участвовать.

— Билеты в студию! — подсуетился ведущий, и ассистент вручил родственнице комплект ВИП-билетов.

Встало в копеечку даже по моим нынешним меркам — билеты (как минимум на поздние стадии турниров и конкретно в ВИП-ложу) давным-давно распроданы, и нам пришлось выкупать эти у хитрозадых перекупщиков.

— Мы обязательно придем! — пообещала Джейн. — У меня тоже есть для тебя подарок — мама разводит австралийских пастушьих собак.

— Щенков в студию! — велела ведущая.

Этих точно в деревню отправить надо — будут за нашими стадами присматривать.