Васильевич. Книга первая. Братик

Глава 11

Событие тридцать первое

Кондырево. Всё же там решил строить заводы Юрий Васильевич. При этом брат Михаил ему подкинул случайно, можно сказать, замечательную мысль. Не в прямую рубанул правду матку, а именно подсказал. Написал, что можно к строительству домов и казарм в селе местных привлечь.

— А можно всё село мне отписать? — вслух задал вопрос монаху Боровой, но ответа ему не надо было. Дошло до него, что нужно просто написать брату, чтобы он выдал Кочу Владимировичу Поливанову и Михаилу Борисовичу Шерстову новые деревеньки, пусть даже из числа его Юрия наследства, пусть даже с большим количеством земли и крестьян, чем сейчас у них, а это село ему отпишут.

Не откладывая дело в долгий ящик, он дал указание брату Михаилу отписать такое письмо Ивану. Мог бы и сам. И даже хотел сначала сам написать. Но дело важное, а с «грамотностью» у Борового пока так себе. Читать написанное другими с использованием гораздо большего числа букв, чем в привычном для него алфавите, он, ещё работая над кандидатской диссертацией, научился и даже писать мог, пусть, наверное, где-то и не те буквы вставлял: в алфавите сейчас две буквы «И» две «Ф», две «З», три «О», но вот формулировать на этом языке было сложно. Потому, попросил монаха. Уж он-то со своим церковным образование грамотно челобитную Великому князю напишет.

Второе письмо более пространное Юрий надиктовал Пересветову. Идею начать печатать книги, со всеми событиями, что произошли с ним за последний месяц, Боровой не забыл. В Кракове было несколько типографий. И там ученики у тех немцев явно остались, а может там вообще сейчас куча целая типографий. Чего бы одному и не перебраться в Россию. Юрий просил написать письма своим университетским друзьям Ивана Семеновича, пусть пройдутся по типографиям или, если они закрылись, найдут тех кто в них работал и пригласят переехать в Москву. Кондырево называть не стоит. Поменять Краков на деревню вряд ли кто захочет. Это они с дуру только на такое решиться могут. Тут воздух свежий. ААА! Ну да он тут три завода строить собрался. И все дымят. Тут тихо, в смысле, безопасно. ААА! Тут два татарских нашествия в ближайшее время случатся. Про 1571 год Артемий Васильевич отлично помнил. Но там точно было ещё одно сразу после взятия Грозным Казани, кажется в 1555 году. А вообще, более мелкие чуть не каждый год бывали. Можно безопасно оказаться на рынке рабов в Крыму.

Ну тогда можно пообещать будущему книгопечатнику первому на Руси дворянство. Служба у него такая, книги печатать. Иван любит книги читать, и его не сложно будет на такое уговорить, Боровой в этом не сомневался. Нужно будет просто показать ему большую, пахнущую типографской краской, новенькую книгу.

Боровой, раздумывая над письмом университетским друзьям Пересветова, попробовал себя на место этого книгопечатника поставить. Что бы его подвигло поменять центр цивилизации с каменными домами, красивыми костёлами, балами, кабаками с друзьями, с которыми можно перемыть косточки какому-нибудь вельможе и с доступными красотками в публичных домах на дикую варварскую ортодоксальную Тартарию с медведями, гуляющими по улицам, и вечными татарскими набегами. Да на Украину этих набегов совершается не многим меньше, но и бог с ними со схизматиками, Краков вполне безопасный город, до тех мест крымчаки не доберутся. И не находил ничего Артемий Васильевич кроме денег и вот дворянства. И при этом сам он бы поехал лишь на пару лет, заработать деньги и вернуться в лоно цивилизации.

— Двадцать рублей в год предложи. М… — Артемий Васильевич задумался. Где-то сейчас в Польше идёт денежная реформа, вводится злотый, который приравняли к половине польской гривне. То есть, в золоте в пересчёте на серебро — сто с чем-то грамм серебра. А рубль треть такой гривны. — М… Двадцать злотых пусть будет. И половину денег, что здесь заработает от продажи своих книг. Ну, и чёрт с ним, шубу соболью.

Отправив письма, Юрий Васильевич на целых два дня успокоился. Занялся, в ожидании ответа от брата по землице и селу, своим любимым теперь занятием — тренировками. С самого утра пробежка небольшая, потом отжимание, пресс, подтягивание. После завтрака занятие с дворянином Козьмой Тороповым сабельным боем. Тот предложил сходить к кузнецу местному и перековать саблю учебную, полегче сделать. Всё же даже 12 лет ещё отроку нет. Но Боровой на это не пошёл. Ему тело укрепить и закалить нужно, а не мастером фехтования стать, пусть сабля весит килограмм почти по ощущениям, тем быстрее бицепсы и прочие трицепсы вырастут. А к кузнецу сходили и за пятьдесят копеек заказали ему блин из железа с двумя отверстиями, чтобы туда ремень вставлять. Он уже достиг того количества отжиманий и подтягиваний, когда мышцы перестают расти, нужно вес или нагрузку на них увеличивать. Читал Артемий Васильевич, что тренер ЦДКА Тарасов так над своими подшефными изгалялся. Блины от штанги к поясу те привязывали и с ними подтягивались. Вот он и решил себе такой блин соорудить, но не с одним отверстие по центру, а с двумя, чтобы удобнее ремнём крепить к поясу. Вес пока выбрал килограмм в семь. Если мало окажется, то можно второй заказать. У того же кузнеца поинтересовался, а нет ли у него свинца. Нашёлся. Юрий договорился с ним, что тот отольёт ему четыре пластины по полкило примерно, а потом сходит с ними к шорнику и обошьёт кожей, чтобы получились браслеты, которые можно на щиколотку и запястье закреплять. Тоже где-то прочитал про такой способ тренировки, или в кино видел? Сейчас уже и не вспомнить.

— Пряжки и ремешок с дырочками для крепления, — сунул он рисунок кузнецу, а то сколько не смотрел везде завязочки. Замучаешься их туда-сюда по нескольку раз в день развязывать — завязывать.

Так вот, ровно на два дня ему этих интересных занятий хватило, а потом хлопнул себя по лбу и побежал брата Михаила искать. Если в Краков Пересветов ещё письмо не отправил, то почему не присовокупить к нему и второе. Возможно, в Кракове или в не очень далёкой от него Вене уже появился картофель. Земляное яблоко. А если не появился, то нельзя ли заказать его в Испанию. Там ведь Испанский и Венский двор сейчас управляется одним человеком — Карлом V Габсбургом, которого в Испании именуют Карлосом I — самым великим правителем всех времён и народов. Он объединил под своим чутким руководством большую часть Европы и почти всю обследованную Америку. Ну и раз картофель просить, то почему заодно и не томаты с кукурузой. Да Россия не родина слонов, тут холодновато для слонов и кукурузы, но районируют же потом «царицу полей» и на Урале будут выращивать, почему чуть раньше не начать, эдак на четыре сотни лет. Помочь товарищу Никите Сергеевичу Хрущёву в его великом эксперименте

Событие тридцать второе

Четверть, мать её, это просто всё — это одна четвёртая кадки или бочки. Ну и замечательно. Нда⁈ Ничего замечательного. Эти бочки кто как хочет, тот так и делает. Нет стандарта.

«Одна четверть ржи это будет три с половиной пуда зерна ржи, али четыре пуда».

Так ему брат Михаил написал. А чего, пуд — это понятно, что-то около шестнадцати кило, немного больше. Выходит, что четверть ржи — это от пятидесяти семи до шестидесяти пяти килограмм. Но это не четверть муки или пшеницы. Там другой вес. Пшеница тяжелее чем рожь, а овес легче.

Но Ласт — это семьдесят два пуда. А четверть — это одна двенадцатая ласта, а, следовательно, шесть пудов. В чём сила, брат? Сила в правде. А где правда? Ну, точно не сейчас на торгу, тут все друг дружку обмануть норовят.

Всё!!! Гасите свет. Дальше не надо. А то там ещё четверики и гарнцы есть. И они в конце окажутся тоже все разного объёма и веса.

Это решил Юрий Васильевич меры русские измерить. Сколько там аршин или локоть в сантиметрах? Чего такое золотник? Чем четь от четверти отличается? И уже через час понял, что это не его. Тупой он. Как пробка. А ведь местные товарищи всё понимают про эти гарнцы и бороду друг другу не вырывают, а ещё предков тупыми считают. Тут одна математика прикладная такова, что детки из будущего повесятся. Так это естественно не все проблемы, есть ещё проблема — нет цифр. И нет разрядов. Буквы обозначают не цифру, а число. Сто — это не единица с двумя нулями — это цифра такая или буква — сто. Сто — это Р (рцы). А 111 — это три разные буквы РiА. Как записать тридцать три и три четверти четверти (которая объем) — это хуже бинома Ньютона. А как к этому прибавить восемьдесят пудов и две трети четверти уже даже компьютеру не под силу.

А местный купчина на рынке или игумен, с ключником, монастыря любого, даже самого мелкого, легко такую задачку решит без всякого калькулятора, даже без счёт. Просто с камешками. Кстати, монастыри — это главные продавцы зерна. У них там порядок и «несжатой полоски» не останется.

Денег брат ему выделил прилично — целых двести рублей. Часть продуктов, особенно рожь и овёс они по возможности привезли с собой. И её им по наказу митрополита Макария московские монастыри продали по льготной цене. Рожь за четверть по восемь денег, ну или по четыре копейки. Если в среднем считать четверть как шестьдесят килограмм для ржи, то получается шестьдесят кило за четыре копейки. Теперь понятно, что плата стрельцам в тридцать три копейки в месяц — это очень приличные деньги. Овес за четверть всего две копейки. Примерно тонну овса можно купить за эти деньги, а за полкопейки (денгу) можно курицу купить, за ведро молока нужно заплатить всего 2–3 денги. Эту интересную особенность Юрий Васильевич подметил. Реформа Еленой Глинской денежная проведена и чеканят сейчас копейки, а народ все цены считает в прежней единице в деньге, то есть, половине этой копейки.

Продукты относительно дёшевы сейчас. А вот конь стоит ой-ё-ёй сколько. От князя Трубецкого осталась конюшня с двадцатью тремя лошадьми, и приглашённый барышник торговец лошадьми оценил их на круг в сто двадцать рублей. Продать их решил Юрий Васильевич, обмозговывая один бизнес-план.

За шкурку соболя в Москве давали десять рублей — за три пары. Куница продавалась за четыре штуку по цене сорок три алтына (алтын — три копейки) или один рубль двадцать девять копеек. Песцы за дюжину (двенадцать штук) — сорок алтын. Здесь в Калуге шкурок было не сильно много, но они были немного, а некоторые и значительно дешевле, чем в Москве. Если там соболь стоит рубль семьдесят, то здесь самые лучшие шкурки продавались за рубль сорок.

Навёл на бизнес-план Борового литвин Пересветов, он был в Вене и Стамбуле и там по его рассказам шкурка соболя в пересчёте на серебро, а потом на русские деньги — не менее десяти рублей за шкурку. В шесть — семь раз дороже, чем в Калуге. Как самый настоящий спекулянт Боровой загорелся. Маркс про триста процентов говорил, а тут шестьсот.

Осталось малость. Доставить из Калуги шкурки в Вену или Стамбул, в Амстердам или Лондон тоже можно. А чего, сел на самолет и через три — четыре часа в Вене. На деле всё сложно. Нет, в Москве иноземцев хватает. И они как-то туда добираются, а англичане скупают и как-то вывозят пеньку и воск. И Казанское ханство связано какими-то неведомыми путями с Крымом, а те морем со Стамбулом. Осталось малость, найти этих купцов иноземных и предложить им продавать там за морем меха и делить прибыль пусть даже пополам. По Марксу триста процентов и получится.

«А зачем иноземному купцу делиться прибылью, если он сам может в Москве купить мягкую рухлядь»? «А зачем иноземному купцу привозить назад серебро, если шкурок будет много, ему и его детям хватит безбедно жить»? — написал ему брат Михаил две записки, выслушав супер-пресупер бизнес-план.

Гад!

— Найди мне, брат Михаил, купца в Калуге побогаче. Хочу ему эти вопросы задать, — монах этот не дурак естественно, и вопросы правильные, но он три десятка лет по каторгам да по подвалам монастырей, какой из него менеджер по продажам.

Событие тридцать третье

Надо отдать предкам должное. Они вполне себе работящие и пронырливые люди. Едва боевые холопы дворян (послужильцы) получили приказ срубить несколько больших домов, чтобы их хозяева, да и они сами не в шалашах или, теснясь в крестьянской избушке, жили, а как люди, в нормальных домах, так к Ляпунову потянулись продавцы. Есть уже готовые срубы на продажу. Цена зависит от размеров. Самые большие примерно шесть метров на шесть стоили около рубля. В нагрузку к ним полагалось и некоторое количество больших камней для фундамента.

— Берём, — узнав цены, согласился Юрий Васильевич. Таких больших домов — срубов на продажу оказалось семь. И ещё два были сопоставимы по размерам. Один был пятистенком, но размеры где-то четыре с половиной на восемь метров, то есть, по площади такой же. А второй семь на семь и за него просили сорок алтын, выходит один рубль двадцать копеек. Наняли по совету Ляпунова всё же несколько плотников, как ни крути, а топор не единственный инструмент необходимый для постройки дома. Мастера обошлись по три деньги или полторы копейки за день работы, плюс каша с мясом в обед. Правда, и день у них не восемь часов. Начинали стучать мастера с самого утра, ещё сумерки на дворе, и в такие же сумерки только вечерние заканчивали, часов четырнадцать работали с одним перерывом на обед.

В результате, девять новеньких домов квадратом эдаким встали у реки чуть поодаль от подола уже через две недели. Полы и крыши из тёса сделаны, в окна вставлен бычий пузырь, наличники даже резные навешаны. А ещё крыльцо с балясинами красивыми есть и петушок на коньке. Заходи и живи. Правда, пришлось ещё и печников нанимать. Но не печь поставили, а очаг внутри. Пока кирпичный завод не заработал, кирпичей нет и печь просто не из чего выкладывать. При этом мастер нашёлся готовый за это взяться, он с бригадой возводил печи в палатах в Кремле.

Да, с Кремлём всё плохо. До сих пор из Москвы от брата ответа нет по обмену села Кондырево на такое же из наследства Юрия или просто выделение Великим князем тем двум дворянам новых земель.

Понятно, что сейчас в этом времени жизнь не спешная, но уж такой простой вопрос мог бы Иван и оперативнее решить.

Ляпунов на предложение послать в Москву ещё гонца брови свёл и чего-то брату Михалу — штатному теперь переводчику Борового, пробурчал.

Из записки выяснилось, что те три воя, что и первые с письмом в Москву уехали ещё не вернулись, а теперь ещё троих посылать, так скоро все кончатся. А ежели чито, то что?

Оказалось, как выяснится чуть позже слова сии, накарябанные свинцовым карандашом, были пророческими, но тогда к ним Боровой не прислушался. Отмахнулся. Он хотел опять монаха заставить поторапливающее Великого князя письмо написать, но передумал и сел сам каракули выводить. Мол, брате, на тебя единого уповаю, что сможешь ты помочь мне бедному — несчастному глухому сиротке и разрешить вопрос с земелькой и крестьянами, бо бояре твои опять волокиту видимо устроили и не хотят помочь сиротке в простом таком дельце. Уж, ты, брате и опора моя шугни их веником, пусть поспешат, осушат слёзы мне сироте горемычному.

Ляпунов с братом Михаилом каракули прочли. А монах теперь каждый день по два часа самого Юрия Васильевича, Ляпунова и пятерых десятников учил грамоте. Тимофей Михайлович её немного и без того знал, а теперь вообще после десяти занятий записным грамотеем был. Так прочли они писульку слёзную, прослезились и одобрили. Сотник лучших выбрал в письмоносицы, точнее с лучшими конями, чтобы они быстрее доставили каракули в Первопрестольную.

А Юрий Васильевич, наблюдая, как по складам читает Ляпунов к монаху оборотился.

— Брат Михаил, проведите с сотником опрос и на его основе составьте списки повышения грамотности в нашем войске, а кто не умеет писать и читать тех тоже необходимо всех обучить. Человек по десять разбей и прямо с завтрашнего дня по часу с каждым десятком занимайся.

Добрый день, уважаемые читатели. Кому нравится книга, нажимайте на сердечко. Это поддержит автора. А книге позволит выйти в горячие новинки. Награду тоже приветствуются.