Васильевич. Книга первая. Братик

Глава 2

Событие четвёртое

Ухти-тухти! Это Артемий Васильевич не сказку про девочку Люси вспомнил. Это было его любимое выражение, когда он чем-то серьёзно озадачен. Ну, а чего, вон, есть целый депутат Государственной думы, которая «Пипец» при такой ситуации говорила. Уж всяко «Ухти-тухти» лучше пипеца.

Сказать Боровой теперь не мог, а вот мысленно чего бы не ухти-тухнуть, когда он решил-таки выбраться из-под тяжеленного одеяла и встать с кровати. Выпростал он ручищи свои, обе теперь, и рот от изумления открыл. Так-то в нём метр восемьдесят семь сантиметров и ладошки соответствующие, тем более что в универе он тяжёлой атлетикой занимался. Никаким чемпионом не стал, но фигуру себе создал, а то поступил эдаким здоровым пельменем. Родители всё добавками баловали. Вот и добавили ему веса. Только к девятому классу опомнились и отдали в секцию борьбы. Но там не заладилось, тренер дурак был, как потом понял Боровой. Любимчиков себе завёл и издевался, пусть и словесно над «нелюбимчиками». А вот в МГУ Артёмка уже сам записался в секцию тяжёлой атлетики и за пять лет в былинного богатыря превратился. Плечи косая сажень и это при росте почти метр девяносто.

Первый раз он удивился пару минут назад, когда на голове лысины не обнаружил. Уж вряд ли ему в больнице до кучи ещё и пересадку волос с задницы организовали, так их там особо и не было. Не кавказец. И вот теперь снова удивился. Ручонки, которые еле видны в этом мраке, но всё же не совсем полном, были малюсенькие и тонкие. Детские ручонки.

Василичь выкарабкался из-под тяжеленного одеяла и осознал, что самое время сказать:

— Ухти-тухти! Бамбарбия киркуду! Что за ерунда⁈ — Боровой стоял в длинной полотняной рубахе, ниже колен опускающейся, на холодном полу и ощупывал себя.

Пацан пацаном. Худенький, нестриженный, вообще без намёков даже на мышцы. И рост если на ручки и ножки посмотреть, то где-то метр тридцать.

— Ухти-тухти! — Артемий Васильевич сделал шаг назад к кровати и запнулся о деревянную бадейку. Вот как? Не врут индусы с Высоцким — перерождение существует. Слава богу не в баобаба попал. А в кого?

Залезать под одеяло тёплое назад Боровой не стал, он решил осмотреться… м… ощупаться. Ничего толком ведь не видно. Какой-то непонятный свет пробивался по ту сторону кровати. Боровой мелкими шажками, чтобы не споткнуться, обошёл её и, протянув руку, коснулся источника света. Ага. Это тяжёлая ткань. И через неё свет еле проникает. Шторы Блэкаут повесили. У него в доме в спальни такие же были. Прислали из Китая. Артемий сдвинул шторину и увидел, наконец, источник света — окно. Ну, громко слишком и для источника, и для окна. Это было оконце, и света оно почти не давало. Василичь протянул руку и отдёрнул почти сразу. Окно было холодным. Но это ладно бы. Оно было непонятно скользким. Как…

— Слюда? — ну, историк всё же, и из чего делали окна в старину Артемий Васильевич представлял. Слюда у богатых, паюсный пузырь у людей победнее, бычий пузырь у ещё победнее и деревянная затычка у совсем бедных. Паюсный это мешок у больших рыб типа осетровых, в которых икра хранится. Его растягивают и высушивают. Довольно прочная и вполне прозрачная вещь, по сравнению с бычьим пузырём. Тот света пропускает мало совсем, но тоже довольно прочен. А вот слюда в окне говорит о том, что это позднее средневековье, и он сын кого-то знатного и богатого. Тогда и со сном сидя понятно. На Руси в старину так богатые и спали — сидя почти.

Артемий Васильевич на ледяном полу стоять расхотел быстро и чуть не бегом забрался опять на кровать, которая ещё и чуть прибалдахиненная сверху оказалась. Ну, точно, в золотого молодёжа попал. Закрывшись одеялом с головой, для чего пришлось огромную тяжёлую подушку стащить чуть ниже, Боровой стал паниковать. Он ведь не спецназовец, как все почти попаданцы из книг. И даже не химик. И точно не металлург. Не сможет булат сделать.

— А ведь есть пару роялей… — Артемий Васильевич согрелся и нос вытащил из-под одеяла, он историк и даже кандидат исторических наук. Диссертация у него про Русь-матушку, про восьмую жену Ивана Грозного Марию Фёдоровну Нагую, она инокиня Марфа. Интересная судьба у тетечки была. И Лжедмитрия сыном признала и второго Лжедмитрия. Плодовитая. На её примере и пытался показать Артемий Васильевич в диссертации роль правящей элиты того времени в Смуте. Второй рояль тоже не слабый. Создавая музей в родном почти селе Духанино, что на реке Истре, он про изготовление стекла в те былинные времена узнал чуть ли не больше самого лучшего технолога на стекольных заводах России. Поташное стекло они точно делать не умеют. Соду им привозят, оксид свинца тоже. Пропорции известны, а стеклодувов нет. Всё машины делают. Он же, работая над книгой про первый в России стекольный завод, и по библиотекам пошлялся, и по музеям, и по интернету прошвырнулся. Более того, на заводе в Гусь-Хрустальном в экспериментальном цеху, пусть, он даже сам попытался выдуть вазу. Пришлось специалисту исправлять, но смысл он понял. Если надо, объяснит, как делать не надо.

— А ещё чего вы можете, дражайший Артемий Васильевич? — вслух спросил себя Боровой, но ничего не услышал.

— Я же старший лейтенант…

Ну, да на военной кафедре в МГУ он стал лейтенантом артиллеристом. Потом, как-то лет через пять был вызван на сборы и даже получил звание старший лейтенант. Про поправку на деривацию что-то помнит.

(Дерива́ция (от лат. derivatio — отведение, отклонение) в военном деле — отклонение траектории полёта артиллерийского снаряда под воздействием вращения, придаваемого нарезами ствола, то есть вследствие гироскопического эффекта и эффекта Магнуса).

Снаряд вправо уводит. Ещё там была поправка на вращение Земли. Таблица была и примеры они решали на суммарную поправку в том числе и по силе ветра. Но сейчас он ту таблицу точно не вспомнит. Да и не те сейчас… А когда сейчас? Всё одно, дальность не та и нарезов в стволах нет. Сейчас в основном прямой наводкой бьют. Опять же, когда сейчас? Хотелось бы знать?

Событие пятое

Проснулся Артемий Васильевич в этот раз от того, что его трясли за плечо. Сморило в тепле под тяжёлым одеялом. Даже, о чём думал, и то не очень отчётливо теперь вспоминается, что-то про пушки. Тюфяки сейчас. Или нет уже? Какой сейчас год, не сильно ясно. Даже век какой и то не очень. Там, в прошлом, с названиями артиллерийских орудий долго чехарда была. В описях XVI века пушками называли длинноствольные мортиры, ведущие навесной огонь, а пищалями — стенобитные орудия. Царь пушку будут именовать «Дробовиком Российским» из-за того, что должна была стрелять каменным дробом. Ещё бомбарды есть.

Трясти продолжали. Боровой отлягнулся ногой. Ох, давненько его не трясли за плечо, чтобы разбудить. Даже и не припомнишь. В поезде из Санкт-Петербурга, где был лет семь назад на курсах повышения… ну, на учёбе. К Москве подъезжали, а он дрыхнет вместо того чтобы бельё сдавать. Вот, проводница и решила «соню» потрясти.

Наконец трясущему это надоело, и он стал одеяло стягивать. И всё это в той самой жуткой тишине. Артемий Васильевич уже эксперимент провёл. Постучал ногтем по раме окна, по стене и по прочему разному. Тишина. Вывод напрашивался простой и хреновый. Он попал в тело глухого подростка. Лучше, чем в баобаб, но хуже чем, скажем, в здоровяка Александра третьего. Хотя нет, не Александра, всё же у того стёкла уже были. Ну, в Алексея Тишайшего тоже было бы не плохо.

В голове мелькнула мысль… Боровой её отогнал. Она снова мелькнула. Был один княжич в России и звали его Юрий Васильевич. И был этот княжич, а потом удельный князь Углицкий глухонемым. Он был младшим братом Ивана Грозного, точно, того самого, прозванного за жестокость Васильевичем. Если память не изменяет, года на два или на три младше будущего первого царя. Про этого персонажа Артемий Васильевич знал не много. Женился, как и старший брат, кажется. Смотрины устроили. Вроде был ребенок от того брака, но умер или умерла во младенчестве. А вот с женой. Дочерью боярина или князя… м… нет не вспомнить. Но плохо всё кончилось, после смерти Юрия жену подстригли в монахини и довольно долго она жила в Новодевичьем монастыре, где и скончалась. Правда, по версии Карамзина, которого все ругали за наветы на Ивана Грозного, следовало, что по приказу царя монахиня эта была потоплена в реке Шексне вместе с Ефросиньей Старицкой.

Наверное, в России было не мало глухонемых детей. И скорее всего, немыми они были потому, что просто не было методик обучения говорить глухих. Как вообще их развивать, если они не слышат? Ага! Вспомнил Боровой один показательный случай. Если его догадка верна, и он попал в тело Юрия или Георгия Васильевича, то именно сейчас глухонемой испанец Хуан Фернандес де Наваррете, который имел прозвание эль-Мудо (немой), сумел освоить мастерство живописца. Более того он был одним из лучших учеников Тициана, а позже стал придворным живописцем в Испании. Вот только Хуана воспитывали католические монахи, принявшие обет молчания и потому изъяснявшиеся жестами. На Руси же нет таких монахов… Или есть? Узнать надо.

Артемий Васильевич вылез из сонной одури и глянул на истязателя несовершеннолетних. Этот гад раскрыл тяжёлые шторы, что не пропускали свет и теперь через два небольших оконца слюдяных в опочивальню проникали крохи света, ещё свет лился из полуоткрытой двери. Истязатель был монахом. Старым совсем. Седая борода и клочковатые седые волосы, высовывающиеся из-под скуфейки, она же ермолка или тюбетейка.

Священник протянул ему какую-то одежду тёмно-зелёного цвета и на шаг отошёл от кровати. Из-за него вышел второй священник, у этого тоже тряпки в руках. Он поманил Борового рукой к себе и трясонул одеждой в руке. Рот открывался, но звуков, понятно, не было. Не тянули эти двое на воспитателей художника эль-Мундо, не освоили язык жестов.

Артемий Васильевич вылез из кровати, и второй священник, помоложе первого, стал стаскивать с него ночную рубаха. Холодно, блин. Но замёрзнуть Боровой не успел, на него натянули похожую рубаху с вышивкой по вороту. А сверху тут же ещё одну — красную. В полоску зелёную. Рукава были длиной в… пару метров… в несколько аршин, и собирались во множество складок, удерживаемые около запястья тесёмочкой. После этой рубахи пришёл черед и той одёжки, что первый на кровать положил. Это оказался кафтан или куштун, ещё охабень называли. У этого рукава были ещё длиннее, чем у рубахи. В них имелись прорези, в которые ему руки монах и помог продеть, а сами рукава ему забросили за спину. Последним штрихом был шёлковый пояс, коим священник его и опоясал.

После чего из-за спины первый священник достал настоящую узбекскую тюбетейку, красную с вышивками — тафью. Названия Артемий Васильевич знал. У него в музее был манекен в борскую одежду того времени наряжённый и редким посетителям Боровой рассказывал, как что называется.

Последними на него натянули монахи, путаясь в рукавах и штанинах, шёлковые портки и сапоги из сафьяна с кожаной подошвой и даже уже с каблуками, на которых виднелись металлические подковки.

Событие шестое

Переходы. Непонятные, запутанные. То вверх, то вниз. То даже по улице, правда, ненадолго, привели троицу из двух монахов… Или дьяков? И глухого мальчика уже совсем на улицу, где стояла собачья будка, обтянутая красной материей.

Боровой подошёл к ней и застыл. Тогда тот священник всё же, что помоложе обвёл его, взяв за руку, по другую сторону этого приспособления. А там дверца оказалась. Монах или кто его знает, кто, открыл дверцу и чуть не силой, явно торопясь, засунул туда Артемия Васильевича.

Оказалось, что это сани такие на коротких полозьях, которые Боровой просто за балки принял. Привели лошадь и довольно споро запрягли в этот возок. А потом метров триста они ехали. Сани при этом тащились по грязи. Снег кое-где грязно-белыми горками лежал. Видимо выпал, а теперь почти растаял и остался только в тени.

Когда сани остановились, тот же монах, видимо рядом шёл, открыл дверцу и за руку вытащил Василича из возка. Этот собор или храм видно было чуть и с того места, где его в возок посадили. Побелен известью и как все древнерусские храмы неказист. В Кремле Артемий Васильевич был и не узнать Архангельский собор было трудно. Это теперь уже точно подтвердило Боровому, что он в Москве, в Кремле, и с вероятностью в девяносто процентов попал в тело глухонемого княжича Юрия. Собор построен насколько он помнил в начале шестнадцатого века. И других высокосидящих на иерархической лестнице глухонемых кандидат исторических наук Артемий Васильевич Боровой не знал в этом времени. А видно было, что собор построен не так давно. Ничего нигде пока не сыпется и не отваливается. А окна на втором этаже даже стеколками цветными, а не только слюдой, посверкивают.

Только он вышел из кибитки этой красной, как заголосили колокола. Громко и противно, ну наверное. Артемий Васильевич всегда недоумевал, как кому-то это может нравиться. Ах, серебряный звон, ах, голоса ангелов. Ах, малиновый перезвон. Это гадость, вкручивающаяся в мозг. Хочется заткнуть уши и оказаться от этого места как можно дальше, чтобы дать голове роздых. Что за дурь должна быть в голове, чтобы это нравилось⁈

К счастью, он сейчас глухой и колоколов не услышал. Есть и хорошие моменты в глухоте. Зато увидел. Монахи задрали головы и начали креститься. Чтобы не спалиться в первый же день, Боровой с небольшим запозданием перекрестился троекратно и отбил поклон, повторяя действие сопровождающих.

Его тут же схватил молодой монах за руку и потащил в собор, там подволок, продираясь через толпу толстых мужиков в шёлковых шубах и горлатных шапках, что они в руке держали, и дотащил до амвона почти, где и плюхнул на колени рядом с высоким юношей. Тот оторвался от бития поклонов и махания рукой в крестном знамении и доброй улыбкой подбодрил глухонемого… братика. Ну, точно будущий Иван Грозный. Нет, не похож на картины, даже усов нет, не то что бороды. Тёмные кучерявые волосы, довольно скуластое лицо. А только никто другой это быть не мог. И если Юрию по ощущения лет одиннадцать — двенадцать, то Ивану Васильевичу сейчас… Тринадцать? Выходит, если он родился в 1530 году, то сейчас 1543 год. Осень. Ого! В интересное время товарищ Боровой попал. На днях Иван прикажет псарям забить батогами Андрея Шуйского. Власть переменится. В этой самой власти придут Глинские. Родичи, мать их. А, тьфу, родичи матери их — Елены Глинской. И начнут Шуйских дербанить. А митрополит Макарий подомнёт на время под себя Ивана и займётся его образованием. В шахматы играть научит, приучит книги богословские читать. Музыку церковную даже писать. И даже иконы, ну, тоже писать. А ещё где-то вот скоро уже у «брата» появится мечта построить храм «Покрова на Рву» — собор Василия Блаженного — этого сапожника, который как Ванга и даже круче, будущее видел. По последним данным нарисовал собор именно Иван Грозный, а не неведомый некому архитектор из фрязинов, которого ослепили после постройки храма. Опять сказки про злобного Васильича. Зодчий Постник же потом и казанский Кремль строил. Строили Постник и Барма, а нарисовал Иоанн Васильевич. Лично Артемию Васильевичу эта версия больше нравилась. Вот теперь есть возможность проверить. И даже с самим Василием Блаженным пообщаться.

Между тем действо продолжалось с проповедью выступил диакон, наверное, не силён Артемий Васильевич в церковной иерархии. Может это и сам митрополит Макарий. А Артемий Васильевич читал, что он редко кого обличал с амвона, келейно дела предпочитал обделывать. Эх, послушать бы, что он говорит. Может уже началась травля Шуйских? Или рано. Вроде, голый Андрей Михайлович по прозвищу Честокол, забитый псарями, пролежит два дня во дворе на снегу. Так в учебниках написано. Снега пока нет. А ведь Андрей Шуйский — это дед Шуйского Василия. Царя. Если детей Андрея в Сибирь отправить, то может и смуты не будет? Сыну Ивану сейчас? Ну, лет десять — пятнадцать. Нужно попробовать избавиться, отправив туда, откуда тяжело будет вернуться и царём стать.