Васильевич. Книга первая. Братик

Глава 4

Событие десятое

Во всем нужна сноровка, Закалка, тренировка. Умейте выжидать, Умейте нападать. Песенка эта про боксёров крутилась в голове Артемия Васильича, когда он пытался в своей опочивальне отжаться от пола.

Сегодня, да буквально с десяток минут назад, он убедился в том, что слухам верить нужно. Он, конечно, не раз и даже не десять раз и сам читал, и с историками другими разговаривал, и даже спорил о том, каковы обязанности постельничего. Нет, не в общем, а в частностях. Понятно, что постельничий — это не тот, кто простыни государю, или пока Великому князю, стелет — это начальник службы телохранителей. Так вот среди многих историков бытовало мнение, что само слово возникло от того, что эти постельничие так называются потому, что ночью охраняют сюзерена, лёжа с ним в одной постели. Огромная такая кровать. Там в центре дрыхнет Великий князь, а по краям четверо, по двое с каждой стороны, лежат в одежде и при оружии помощники этих самых постельничих — спальники, а то и сам постельничий среди них.

Артемий Васильевич версию слышал, но не верил. И вот только что убедился, что это правда. Сейчас проводил он Ивана до его опочивальни, а там огромный траходром и четверо воинов — спальников при этом двое в кольчугах. Ну, как они переодевали Ивана, он видел, а вот легли они с ним на одну кровать или устроились на коврике рядом, точно сказать не мог. Но кровать была шириной точно больше трёх метров. Все четыре даже.

Как узнает вскоре Боровой постельничим сейчас у Ивана Матвей Федорович Монастырев-Бурухин. Дядька такой с седой бородой огромной, до пупа достающей, со шрамом сабельным на лице. Кондиций не выдающихся, с самого Ивана ростом, то есть где-то метр семьдесят, и в плечах не Евпатий Коловратий. Обычный дядька лет пятидесяти. И точно не родственник. Даже не Рюрикович. Видимо один из свиты Шуйских, пригревшихся сейчас возле трона.

Так про песенку.

На следующий день история с заутреней повторилась. Юрий от духоты и вони окружающих опять сомлел, и опять был монахами отнесён к себе. По дороге, неудобно упокоившись на костистом плече монаха, он решил, что хватит и дал себе зарок заняться физическим здоровьем своего тела.

Решил по пять раз в день по пять раз отжиматься. Потом семь отжиманий через неделю, десять, пятнадцать и так далее до пяти сотен. Кроме отжиманий ещё и приседать решил, так же, по нарастающей. Хотелось бы ещё и турник иметь, но чего нет в его опочивальне того нет. А вот пресс можно так же лёжа покачать. Гантели бы ещё… И велотренажёр.

Первая же проба пера оказалась ужасной. Тело Юрия смогло отжаться всего три раза. К тому же амплитуда так себе. Пришлось чуть план скорректировать. Не с пяти раз начать, а с трёх.

С приседаниями получилось не лучше. В планах у Борового было с десяти штук начать. Но на седьмом ноги задрожали и поднимать тельце тщедушное отказались. Пришлось уменьшить план и начать с пяти приседаний. Только пресс не подвёл. Планировал пять раз сесть из положения лежа, сел. Планировал ноги за голову забросить тоже пять раз, и это смог сделать.

А на следующий день Юрий Васильевич одержал важную победу. Грохнувшись в обморок на второй заутреней, Боровой решил этим фактом воспользоваться. Провести половину жизни в храмах поклоны отбивая совсем ему не улыбалось. Нужно было как-то избавиться от общего сбора в Архангельском или похожим на него Успенском соборе, том самый, что воздвиг архитектор Аристотель Фиораванти. Потому на третий день княжич ещё раньше якобы в обморок грохнулся и дольше не приходил в себя, пока к нему не привели докторуса. Хрен его знает какой национальности, всё одно не слышал Артемий Васильевич ни черта. Но был доктор европеец — это точно. Костюм явно не русский.

На четвёртый день опять в Архангельском соборе Юрий снова притворился, что сомлел. И это не тяжело было сделать, ноги сами подкашивались. Ничего ведь не изменилось — духота, вонь от стоящий рядом бояр и прочих дворян. Отнёс его всё тот же монах здоровяк, хотя может и не монах. И инок может быть в рясе, и подъячий даже, может и из белого духовенство кто. Сразу после заутреней к нему примчался Иван и видимо что-то зло выговорил обоим монах, пусть монахи будут для краткости. Те видно было, что не особо послушались Великого князя, стояли прекословили. Иван убежал. Потом они в шахматы играли и Грозный опять учил младшего братика говорить. Видимо успехи были, так как частенько тот хлопал Юрия по плечу и обниматься лез.

А вот на вечернюю молитву, когда опять стали Юрия собирать, то Иван Васильевич пришёл с палкой и избил обоих монахов и старого и молодого, причём до крови и членовредительства. Старому лоб рассек палкой, а здоровенькому молодому переломал пальцы или палец на руке, которой тот от Великого князя посмел защищаться. Монахи убежали, Иван пошёл сам молиться, а вечером с ним пришёл снова доктор и митрополит Макарий. Кричали друг на друга, Иван заехал доктору в солнечное сплетение и тот свалился на пол. Потом злые друг на друга и сто процентов на Юрия Васильевича все ушли. Но утром монахи уже были другие и с ними доктор. Они одели Юрия и никуда не повели. Точнее повели в комнату с кучей икон внутри хором, и один из монахов там для Борового отдельное богослужение провёл. Доктор стоял рядом и время от времени у княжича пульс щупал.

Закончилось это быстро. Можно в актив записать.

Событие одиннадцатое

Дни были одинаковые. Или он их сделал одинаковыми? Претворившись немощным? Должно быть докторус запретил его из… А чёрт его знает, как это место называется? Из Кремля? Так это слишком большое понятие. Теремного дворца ещё нет. Его построят для первого царя из династии Романовых — Михаила. В шахматы он играл с Иваном и другими боярами в Царицыной палате, а иногда в Грановитой. А жил? Княжеский дворец представлял собой не единое большое здание, а несколько отдельных построек. Такой комплекс, насколько помнил Артемий Васильевич, называли хоромами. Дома стояли группами, а соединялись — переходами и холодными сенями — тамбурами. По устройству хоромы напоминали усадьбу богатого помещика с кучей теремов. Почти каждый член семьи великого князя, а затем царя имел свой отдельный особняк. Вот и у Юрия был свой невдалеке от Царициной палаты. В тех хоромах, где обитал Иван была своя молельня, а в его, ну пусть тоже хоромах, этого не было. Кроме спальни был кабинет, мыльня и гридница, наверное. Это такое большое и пустое помещение, где вдоль стен стояло несколько лавок и сундуков. Потолки во всех покоях или комнатах были сводчатые и расписаны. Краски потускнели от времени и кое-где из-за влажности отслаивались. Во всех комнатах, кроме спальни, где была огромная печь, было прохладно и сыро. Это всё на втором этаже, который был переходами со спусками и подъёмами соединён с хоромами Ивана, Анны Глинской и Ивана Шуйского. Остальные Шуйские и Глинские с Воронцовыми и прочили боярами жили отдельно. При этом хоромы Шуйских были не меньше царских, но были в отличие от них деревянные. Настоящие сказочные терема.

На первом этаже, который назывался подклеть, жили слуги и те, кто входил в княжий двор… дворянами должно быть их уже называют. Кроме монахов у Юрия были и свои дворяне. По крайней мере, несколько мужчин в ярких кафтанах иногда наверх поднимались. Один раз, спустившись в подклеть Артемий Васильевич видел, что тётка с мужиком выбираются из помещения ещё ниже. Там был люк и ступеньки вниз в холодную темноту вели. Вынес мужик оттуда несколько реп в деревянном ведре и ведро крупы. Пшеницы, должно быть? Полбы? Это вроде тоже пшеница. Женщина несла ведёрко с мочёными яблоками и второе с квашеной капустой.

Как зовут всех этих дворян и слуг Боровой не знал, да и не мог узнать. Ну, хотя он начал над этим работать. И чуть не спалился сразу. Вовремя рот закрыл и задумался.

Он попросил Ивана научить его грамоте. Ну, как попросил. Увидел, что тот читает книгу и тыкнул в неё пальцем на себя указывая. И тут дошло, что буквы — это звуки. Он просто не должен их понять. Нужно действовать по-другому. Нужна азбука с картинками.

Иван попытался прочесть слово или даже предложение. Видно было, что рот открывался. Но одумался сразу и развёл руками.

Юрий указал на письменный прибор, стоящий на столе. Иван наморщился, хлопнул себя по лбу и заорал на сидящего у печи боярина или дворянина. Тот пригрелся видимо и поник головой, дрых, гад, на работе.

То, что Великий князь на него заорал можно было по двум вещам определить, во-первых, из разинутого рта слюна и до Юрия долетела, а во-вторых, боярин этот или дворянин так подскочил, что чуть до трёхметрового потолка сводчатого не достал головой.

Не было этого заспанца долго. Артемий Васильевич решил уже, что и вовсе не будет этого товарищи и взял перо сунул Ивану и произнёс слово, что лучше всех у него получается: «баба». И показал, чтобы старший братик написал на листке. Грозный репу почесал, вышел в соседнюю комнату и вернулся с документом каким-то в трубочку свёрнутым. Он положил его на низкий типа кофейного резной столик и написал требуемое.

— Баба? — спросил Боровой.

Иван закивал.

— Б? — ткнул Артемий Васильевич в первую букву.

— Буки! — ну это видимо Грозный произнёс, сияя как начищенный пятак.

Тут пришёл наконец тот боярин, которого Иван услал минут десять назад. Принёс он десяток листков жёлто-коричневой бумаги шершавой и несколько очиненных перьев гусиных.

Дальше дела пошли лучше. Пока, блин блинский, растудыт его растак, митрополит Макарий не явился и бабка Глинская, и Иван Шуйский, и ещё с десяток бояр, и прочих царедворцев. К этому времени Юрий якобы выучил букв десять. Мама научился писать. Брат. Иван.

Макарий, как самый грамотный, решил дело в свои руки взять и окарался. Он взялся азбуку… писать. Алфавит. И дело встало. Как, блин, немой должен его изучать. Понаберут в митрополиты по объявлению.

Юрий остановил разошедшегося Макария и, взяв у него перо, написал букву А и произнёс «мама», «А». Надо отдать должное митрополиту он врубился. Понял, что не с алфавита начинать надо, а со звуков.

Иван стал гримасничать, и все как давай ему подсказывать. Вот тут Артемий Васильевич и понял, что не зря брата «грозным» называют. Он выхватил посох у одного из бояр и стал колошматить им направо и налево, пока всех кроме бабки и митрополита не выгнал из кабинета.

Боровой после этого решил брату подыграть и стал понимать его ужимки и гримасничания, если не с первого, то со второго — третьего раза. Тяжеловато по-прежнему видимо было с шипящими и свистящими звуками. За голову несколько раз и Иван хватался и Макарий с Анной Глинской. И тоже принимались губами и прочими языками с зубами, как буквы «С» и «З» произносятся показывать. Получалось, если исходить их хватание за голову Макария, у Юрию всё ещё не очень. Хотя брат радовался.

Событие двенадцатое

Примерно месяц прошёл, специально на стене Артемий Васильевич полосок не карябал. Календарей на стене не висит и крестики тоже не поставишь. И какое сейчас число у митрополита или Ивана спросить можно, а вот какого он появился в прошлом, спросить будет не просто. Так что где-то середина декабря была. Так ещё и разобраться надо с Юлианским и Григорианским календарём, как и с Новым годом. До Петра ещё сотня с большим гаком лет и Новый год здесь в Сентябре. Потому простое добавление или вычитание 5509 лет не даст правильного ответа при пересчёте от сотворения мира к от Рождества Христова. То есть, с января по август нужно добавлять 5508, а вот с сентября по декабрь 5509. Из подсчётов выходило, что сейчас 7052 год от Сотворения Мира. И григорианского календаря ещё нет.

Впервые его введёт папа римским Григорий XIII в католических странах 4 октября 1582 года взамен прежнего юлианского: следующим днём после четверга 4 октября стала пятница 15 октября. То есть, тогда разница была не тринадцать, а десять дней. Нда. Не была, а будет.

Дату 23 декабря 1543 года, когда Иван прикажет убить Андрея Шуйского своим псарям, Боровой помнил. 23 декабря у него День Рождения и изучая деяния Грозного на эту дату несколько раз натыкался. И вот вопрос? Это по какому календарю? Большевики в документах исправили или это реальная дата. Пока Андрей Честокол жив, и если честно, то никаких подлостей от него Юрий не видел. Ну, он в Думу не ходит, с боярами не общается. Там что-то с связано с тем, что Шуйские захотят Воронцова в тюрьму посадить или в монастырь подстричь. А Дума поддержит Ивана, и он на радостях прикажет псарям батогами забить главу Боярской думой и по существу правителя России палками. Резкий человек братик.

Кстати, насчёт года, все же готовились к концу света по календарю Майя 2012, даже фильму американцы сняли. Так вот, в середине царствования Ивана Грозного на Руси точно так же, только с учётом средневековья, а значит, больше и глубже, можно сказать, истово верили в конец света в 7077 году, а во времена царствования его сына Фёдора готовились к 7107. При Годунове в 7111 году ждали. И не ошиблись, буквально в этот год Великий голод и начался. Сотнями тысяч люди с голоду умирали, чем не конец света.

Артемий Васильевич, как и наметил себе отжимался, приседал и пресс качал каждый день. В соборы его всё ещё не водили и богослужения в келейном кругу проводили в домовой церкви у Ивана в хоромах. И это действо довольно быстро зананчивалось. Времени потому у Юрия прибавилось. За месяц культуристом он не стал, но теперь сорок раз отжимался, а приседал сотню. И пресс по сотне раз делал. Эх, ещё бы бегать по утрам, да всякие перекладины или турник заиметь.

Один раз за отжиманием от пола его застал влетевший в спальню Иван. Предложил, или заставил скорее, доделать, когда Юрий вскочил. Куда деваться, пришлось напрячься, и даже сорок три раза получилось. Будущий царь батюшка тут же плюхнулся на живот и попробовал повторить телодвижения младшего брата. И сдулся на семнадцатом разе. А ведь его какой-то дядька во дворе учил сабелькой махать, а сабля не менее кило весит, Юрий её в руках подержал пару раз, пытаясь и сам удар произвести. Насмешил гридней, а пуще всех Андрей Честокол Шуйский смеялся. Ну, тут, зная историю, можно было ему сказать, что смеётся тот, кто смеётся последним. Не долго ему над убогим осталось потешаться.

Сказать можно было бы… Нда, умей он говорить. Сколько там учился говорить Санька в Двух капитанах? У Борового пока так себе получалось. Ну да, он и не спешил форсировать события. Отдельные слова пока разучивал и отдельные звуки или буквы. Предложения же сложносочинённые и сложноподчинённые пока не выдавал. Перебор был бы. А вот понимать Ивана, читая по губам, немного научился. Нет, не когда том с кем-то спорит быстро. А когда с ним, с Юрием, медленно разговаривает, нарочито артикулируя звуки.

Отжался Иван семнадцать раз и убежал. Пришёл с тем самым дядькой, что его сабельному бою учит. Уставший Юрий на этот раз смог только тридцать девять раз выдать. Иван ткнул пальцем на пол, чтобы и Юрий понял, чего он от наставника своего требует. Воину было лет пятьдесят. Он был в кольчуге и с саблей. Саблю дядька снял и передал Юрию, а сам с трудом плюхнулся на пол. Отжался пять раз. Ну, понятно, кольчуга килограмм десять, если не больше весит, и сапоги с острыми носами мешают. Тут Иван опять бухнулся и повторил свои семнадцать. Потом оба махнули рукой на глухого княжича и ушли о чём-то разговаривая. Артемий Васильевич думал, что теперь брат будет приходить и вместе с ним тренироваться. Не тут-то было. Не вдохновили видно Великого князя упражнения на грязном полу или наставник этот пузатый высмеял. Ну, ничего. Этого же месяц всего. На следующий, если такими темпами добавлять, то он и сотню сделает. И тогда можно будет предложить на турнике посоревноваться. Найдут уж пруток железный. Или не найдут?